Половинчатая жизнь принцессы сыра

Принцесса красоты (по версии производителей сыра «чеддер») из Фон-Дю-Лака спеклась. Мало того, что она вся покрылась хрустящей корочкой, тут еще и мозги свернулись — столько марихуаны оказалось в крови Дрю. И вкус у крови был мерзкий. А когда Синь попыталась прополоскать рот апельсиновым соком, ее минут пять выворачивало наизнанку. Всухую.

Синь чешет руки. Обгоревшая черная кожа отваливается целыми кусками, обнажая свеженькие, заново наросшие участки. Кровь Дрю — отличное лекарство, хоть и не слишком быстродействующее. И наверняка с побочными эффектами. Как, впрочем, и сама жизнь.

Надо бы ванну принять.

Помещение отделано гранитными плитами и зелеными стекляшками. Обнаженная Синь открывает воду и наполняет ванну, соскребает с себя почерневшие клочья платья и вместе с сожженной кожей бросает в унитаз. По черному кафелю тянется серый след. Насыщаясь, Синь таскала бывшего хозяина по всей квартире. В ванной все окончательно завершилось. Полотенцем вампирша заметает прах в угол. То-то она удивилась, когда ее первая жертва рассыпалась в пыль прямо у нее в руках. И вообще удивляться приходилось чуть не на каждом шагу.

— Ух ты!

И как она похорошела! Стоило только выйти из квартиры Леша в одном бюстье и туфлях на платформе, как рядом с ней тормознул «мерседес». Двух минут не прошло. Находиться на улице с голой задницей — ерунда, дело житейское. А вот когда громадные силиконовые полушария полезли из ее тела наружу… Тут хочешь не хочешь, проснешься. Такая куча денег. И ведь назад имплантанты не впихивались, как Синь ни старалась. Перли себе и перли (будто инопланетяне какие), пока не шлепнулись на пол, мерзко колыхаясь. Конечно, тут закричишь. Правда, разверстые полости моментально затянулись, грудь налилась, боль превратилась в легкое пощипывание, только почему-то стал дергаться рот. Синь вытерла губы — и в руке у нее оказались две силиконовые личинки, закачанные много лет тому назад. Только сейчас до новоиспеченной вампирши дошло, что синий цвет с нее сошел — ладони были девственно белые. Синь кинулась к зеркалу. Руки, ноги, тело — все побелело. Старая знакомая глядела на нее — принцесса красоты по версии производителей сыра «чеддер». Давненько Синь с ней не встречалась — с момента окончания школы. Молочно-белая кожа, очень светлые волосы — не девушка по вызову с большим стажем, а мечта подростка. Даже татуировки, которые она сделала сразу по приезде в Вегас, пропали.

«Я жива, — подумала Синь. И немного погодя: — И я буду жить вечно. — И еще немного погодя: — Но без денег жизнь плохая».

Синь кинулась в ванную Леша. Косметички с деньгами нет! Ее кинули!

Синь обежала квартиру и бросилась вниз по лестнице, словно рассчитывая увидеть хоть хвостик уносимого ветром вороха зеленых бумажек и понять, в каком направлении двигаться. Но, очутившись на улице, она недолго думая устремилась к универсаму «Марина» — единственному известному ей месту.

Тут и «мерседес» подоспел.

Окно с электроприводом опустилось.

— Прокатиться не желаешь? А то для такого наряда холодновато.

Его звали Дэвид. Состоял при каких-то финансах. Да и сам явно был при деньгах. Костюм за две тысячи долларов, квартира-пентхаус в Раши-Хилл с видом на мост Золотые Ворота и могучий купол Дворца Искусств.

В лифте он дал ей свой плащ — прикрыться. В лифте же она впервые испытала голод. Бедный Дэвид. Они и о цене-то не успели договориться. В ванной, над раковиной из зеленого стекла, все и закончилось.

— Ух ты!

Это кровавый поцелуй, который она вырвала у Томми, предопределил разницу между ней и Дэвидом. Если бы не поцелуй, она бы тоже обратилась в прах.

Знание — сила.

И вот останки Дэвида заметены в угол, собраны на бумажку и выброшены в мусор.

Синь садится в ванну и принимается отскребать обгоревшую кожу.

Долго здесь оставаться нельзя. У Дэвида наверняка имеется жена или любовница: вон целый шкаф с женскими шмотками — дорогими шмотками. Не успеешь оглянуться, как дама явится лично. Конечно, если немного подсуетиться, то и даму можно отправить в мусор вслед за Дэвидом.

Синь откидывается и закрывает глаза, вслушиваясь в бульканье пузырьков, гудение проводов в здании, шум машин на улицах, скрип рыбачьих судов у причала, — когда из далекой гостиной доносится вздох, потом еще и еще. Слышится крик. Это длинный кричит. Значит, дохлое Зверье пробуждается.

— Сидите на попах ровно, мальчики, — мурлычет Синь.

— Сейчас мамочка почистит перышки, переоденется, и мы двинем на дело. Покушаем, да и денежки заодно вернем.

Синь трет губкой руку и улыбается: она теперь — ну точно Белоснежка. По гномику за раз — и вся семерка будет в сборе.

Илия Бен Сапир таскается по земному шару вот уже восемьсот семнадцатый год. За этот срок он видел расцвет и падение империй, чудеса и массовые убийства, столетия невежества и десятилетия просвещения — словом, повидал проявления человеческой жестокости и благородства во всей их красе и размахе. Все и всяческие уродства довелось ему наблюдать — от ошибок природы до психических извращений, — они внушали ужас и вызывали восхищение, пугали и привлекали. Но за все эти годы — да еще при вампирских обостренных чувствах — ему ни разу не доводилось созерцать огромного бритого кота в красном свитере. Натягивая свежевыстиранный желтый комбинезон, еще теплый, пахнущий стиральным порошком и ополаскивателем, Илия усмехается.

— Кис-кис-кис.

Гигантский кот подозрительно смотрит на Илию из угла комнаты — чует хищника. Илия, со своей стороны, чувствует, что кот пал жертвой вампиров. Кто-то славно угостился.

— Я тебя не съем, киса. Сыт.

Это правда. Илия уже и со счета сбился, скольких отправил на тот свет. Для разнообразия надо бы кого-нибудь просто убить — без кровопускания. Хотя нет, не стоит. Полиция тогда не будет знать, что убийца — вампир, и процесс запугивания птенчика потеряет глубину и опошлится. У Илии пока просто нет аппетита.

А вот на лестнице кто-то есть. Девчонка. Слышно ее дыхание, из-под двери просачивается запах пачулей и марихуаны.

«Что-то уж очень быстро», — думает Илия.

— Что, киса, поищем тебе что-нибудь съестное?

Илия перепрыгивает через стойку бара и принимается рыться в кухонных шкафах. Упаковки с кошачьим кормом лежат в третьем по счету шкафу. Вампир вынимает из ящика новенькую миску, насыпает корм и с шумом трясет миской в воздухе:

— Иди сюда, киска.

Чет делает пару шажков к кухне и замирает. Илия ставит миску на пол и отходит в сторонку.

— Понимаю тебя, котик. Я тоже не любитель питаться при свидетелях. Но порой…

Чуткое ухо вампира улавливает, как у дома останавливается машина. Тишина. Хлопают дверцы. Четверо выходят. Слышны шаги по асфальту и женский голос, отдающий приказания свистящим шепотом. В мгновение ока Илия оказывается у окна, смотрит вниз и — странное дело — усмехается. Радостной живой ауры вокруг четверки не наблюдается. Ни розового свечения, ни черных теней смерти. Незваные гости — не люди.

Они — вампиры. С одной стороны, неприятно: еще привлекут к себе внимание посторонних, чего он никак не может себе позволить, а с другой стороны — занятно, с ним уже пару сотен лет не случалось такого.

— Четверо против одного. Котеночек мой, как же я с ними справлюсь?

Старый вампир проводит языком по клыкам. Да, рыжеволосая посеяла в его душе семена злобы, волнения, непокоя. Зато впервые за много лет ему не скучно. А уж тоски-то за свою долгую жизнь он вкусил достаточно.

— Просто некуда время девать, киса, — бормочет Илия, натягивая кроссовки Томми.

Джоди пробуждается под хруст сырных палочек. Пахнет марихуаной. Громко скрипит музыка — какой-то жлоб плаксивым голосом ноет про девушку по имени Лигейя note 15 . Скучает, ясное дело. Иначе с чего бы ему вдруг вытаскивать червивый труп из земли, прижиматься щекой к утесу и с телом любимой в руках бросаться в море.

Голос у певца не просто плаксивый — кажется, он поет с набитым ртом.

Джоди поднимает веки. Сначала ничего не видно, затем глаза привыкают к инфракрасным потемкам.

Джаред Белый Волк сидит на кровати в полуметре от нее и пригоршнями пихает в рот сырные палочки. На плече у него примостилась бурая крыса.

— Привет.

Крошки от сырных палочек мерцают на черной постели и черной одежде.

— Привет.

Кусочки палочек сыплются прямо Джоди на голову.

— Это моя комната. Нравится?

Джоди осматривается. Вампиры хорошо видят в темноте, но здесь толку от этого чуть. На простынях горят какие-то странные пятна, в инфракрасном свете на черном фоне (почти все вокруг черное) танцует что-то вроде пыли или пуха. Даже крыса вся в пуху.

— Шикарно, — говорит Джоди.

«Любопытно, — думает она про себя.

— Вот ведь не боюсь ни шпаны, ни бандитов. Надо будет, схвачусь даже с восьмисотлетним вампиром. А от крыс дрожь по телу».

Глаза грызуна горят в потемках серебряным огнем.

— Это Люцифер Два, он вне закона. — Джаред снимает крысу с плеча и протягивает Джоди.

Та теряет самообладание и вжимается в стену, цепляя ногтями плакат с Мэрилином Менсоном.

— Люцифер Один пал смертью храбрых, когда я попытался выкрасить его в черный цвет.

— Грустно, — говорит Джоди.

— Еще бы. — Джаред поворачивает крысу мордой к себе, и они трутся носами.

— Надеюсь, вы обратите ее в носферату. После того как призовете в ряды меня и Эбби.

— Почему бы и нет? Посмотрим. А с чего это я у тебя в комнате, Джаред?

— Мы не могли придумать для вас лучшего места. Под мостом было небезопасно. Эбби надо было идти, так что теперь я пасу поляну.

— Бог в помощь. А где Томми?

— Под кроватью.

Если бы музыка так не вопила — гробобой какой-то, — она бы непременно услышала его дыхание и не задавала лишних вопросов.

— Сделай немного потише, a?

— Ладно.

Джаред запихивает Люцифера Два в карман, изгибается, кособоко съезжает на пол, по-пластунски переползает комнату и хватается за ручку стереосистемы. Причитания стихают. Уж вырубил бы совсем.

— Мы где? — доносится из-под кровати голос Томми.

— Воняет хипповыми носками. То есть носками, в которые влезли старые хиппи.

— Мы в комнате Джареда, — разъясняет Джоди.

Рука ее свешивается на пол. Томми хватается за нее и выбирается на свет божий, весь обмотанный пакетами для мусора и клейкой лентой.

— Опять я в заложниках?

— Мы просто хотели защитить тебя от солнца.

— Спасибо большое.

Томми смотрит на Джоди. Та пожимает плечами:

— Лично я проснулась в развернутом виде.

— Это все Эбби. Она сказала, что ты вампир категории «Альфа». В игрушку сыграете? Или предпочитаете дивидишник? У меня есть «Специальное издание для коллекционеров от Ворона».

— Здорово, — говорит Джоди.

— Только, боюсь, нам уже пора.

Томми уже ухватился за пульт управления игровой приставки, но вид у него такой недовольный, будто на пластмассовых кнопках только что проявились бациллы ботулизма.

— Вам не выйти, пока предки не намылятся дрыхнуть. Дверь как раз там, где они ящик смотрят.

— Можно через окно, — предлагает Джоди. Джаред хихикает, шмыгает носом, прыскает в рот из ингалятора, что висит у него на шее, и только потом продолжает:

— Здесь нет окон. Это подвал. Мы тут словно замурованы. Вместе с нашим гротескным отчаянием. Здорово, да?

— Мы можем превратиться в туман, — говорит Томми.

— Просочимся под дверью — и поминай как звали.

— Круто, — соглашается Джаред.

— Только батон поставил под дверью резиновые прокладки.

Чтобы мою готическую вонь не разносило по всему дому. Он так и выражается:

«Отвратительная варварская готическая вонь».

Хотя что в ней готического? Или во мне? Нормальный панк. Батон просто не любит косяков. И травку не уважает. И пачули. И геев.

— Филистер, — сочувствует Томми.

— Хотите сырных палочек? — Джаред поднимает с пола коробку и протягивает вампирам.

— Если вам надо, могу проколоть себе вену. — Джаред машет в воздухе пальцем, который уколола Эбби ночью в кафе.

На пальце намотано столько бинтов и пластыря, что он смахивает на теннисную ракетку.

— Спасибо, не надо, — говорит Томми.

Джоди согласно кивает. Она бы, может, и не отказалась от чашечки кофе, но просить мальчишку нанести себе еще одну рану… Хорошенького понемножку.

Джоди смотрит на часы:

— Когда твои родители отправляются спать?

— Часов около десяти. У вас еще останется куча времени. Может, душ принять хотите? Ванная рядом. И стиральная машина. Когда-то здесь был винный погреб, пока батон не разгрохал по пьяни машину и не подался в Анонимные алкоголики. С тех пор комнатка моя. Эбби говорит, здесь сыро и противно. И что в этом плохого? Это ее жизнерадостное подсознание дает о себе знать, — только не говорите ей, что я вам это сказал.

Джоди качает головой и пихает Томми локтем в бок. Тот тоже качает головой.

— Мы не скажем.

Пугающий молодой человек. Уж казалось бы, бессмертную кровопийцу Джоди ничто не в состоянии устрашить. А вот поди ж ты. Ну Джаред дает.

— А когда вернется Эбби?

— Будет здесь с минуты на минуту. Она пошла к вам на квартиру кота покормить.

— В нашу мансарду? Там же Илия!

— Не парьтесь. Она сорвалась, когда еще было светло. Упырище ей ничего не сделает.

— Стемнело уже, — замечает Джоди.

— А вам откуда знать? — недоумевает Джаред.

— Окон-то нет.

Томми стучит ему по лбу:

— Мы же очнулись, лопух ты этакий!

— Ну да, — подтверждает Джаред. И издает леденящий душу смешок.

— Хреново, да?

Двадцать пять

Ибо не ведают, что творят

Когда Ривера и Кавуто прибывают в универсам, дверь им открывает Леш. Вслед за полицейскими в магазин вплывает Император со своей свитой. Удивительное зрелище предстает перед ними. Оставшееся в некомплекте Зверье, привязав Клинта к стеллажу из нержавейки, стреляет в товарища из пистолетов для пейнтбола. В ответ на вопли истязаемого Ханыга заходится лаем, и Император вынужден подхватить его и засунуть в карман пальто головой вниз.

— Что: без этого не обойтись? — спрашивает Ривера, указывая на испятнанную жертву.

— Пожалуй, что нет, — говорит Леш.

— Он нас сдал.

Прицелившись, Леш засаживает Клинту в грудь целую очередь ярко-синих шариков.

— Он опять вам звонил? — Ривера большим пальцем указывает через плечо на Императора.

Император кланяется:

— Сынок, тебе нужна помощь.

Леш кивает, как бы соглашаясь со словами Императора, затем опять резко оборачивается и трижды поражает Клинта в пах.

— Получай, козлина!

— А ну прекрати! — Ривера выбивает у Леша пушку.

— А что? У него же миска на голове.

— Ничего ему не сделается, — говорит Барри со своей огневой позиции у кассы номер четыре.

— Вот сейчас ему и вправду ничего не сделается, — отвечает Кавуто, вынимает складной нож-пилу из заднего кармана брюк и направляется к злосчастному протестанту.

— И чтоб вы знали, — добавляет Кавуто, стоя лицом к Клинту, — если я сейчас повернусь и увижу хоть одну пачкалку, направленную в эту сторону, то решу, что это настоящее оружие, и нашпигую ваши презренные задницы свинцом.

Барри и Трой Ли немедленно швыряют стрелялки под прилавок.

— Тут нам Император поведал, что вы, ребятишки, по уши в говне. Давайте договоримся, что вы ляжете на дно, пока все не утихнет.

Леш разглядывает собственные ботинки.

— Мы всего-навсего немножко потусовались в Вегасе.

— И похитили Томми Флада, — согласно кивает Ривера.

Через плечо Риверы Леш глядит на Императора.

— Это секрет. По правде, мы реально спасли его от солнечных лучей.

— Значит, рыжая его обратила?

— Похоже. На рассвете он потерял сознание. Когда мы его переносили, луч упал ему на ногу, и она так и задымилась.

— И что вы, умники, сделали?

— Мы привязали его к кровати в моей квартире и ушли.

— Ушли?

— Нам на работу надо было.

Кавуто перерезает путы, удерживающие Клинта, подводит бедолагу к кассе и усаживает, стараясь при этом не запачкаться.

— Прости им, ибо не ведают, что творят, — бормочет Клинт, размазывая на себе краску и весь дрожа.

— Ну и козлы трахнутые. — Кавуто протягивает Клинту рулон бумажных полотенец.

Ривера на него даже не смотрит.

— Значит, вы оставили его одного в квартире. Там он и находится сейчас, так?

— Это было пару ночей тому назад, — поясняет Леш.

— Дальше. — Ривера смотрит на часы.

— Утром он исчез.

— И что?

— Неловко как-то. — Для разнообразия Леш разглядывает теперь ботинки Барри.

— А связывать и пытать друзей ловко, да?

— Мы его не пытали. Это все она.

— Она? — поднимает бровь Ривера.

— Синь. Ну, шлюха, которую мы сняли в Вегасе.

— Раскололись, — злорадствует Кавуто.

— Она приехала с нами сюда. Хотела, чтобы мы похитили Томми или его подружку.

— Зачем? Отнять у них деньги за проданную коллекцию?

— Нет, денег у нее была куча. По-моему, она сама хотела стать вампиром.

— И что? — Ривера старается скрыть удивление.

— Когда мы утром вернулись в квартиру, Томми исчез, а Синь была мертва.

— Мы тут ни при чем, — добавляет Барри.

— Только нам казалось, вы нам не поверите, — подает голос Трой Ли.

В висках у Риверы стучит кровь. Гипертония, мать ее.

Полицейский закрывает глаза и потирает лоб.

— Значит, ты обнаружил у себя в квартире тело женщины. При этом тебе не пришло в голову, что неплохо бы вызвать полицию?

— Понимаете, мертвая шлюха у тебя в квартире… зазорно. Да и не один я решал. Мы все там были. Дайте пять, друзья…

На предложение Леша никто не откликается.

— Непонятно все это, — говорит Барри.

— Когда мы пришли забрать тело, оно исчезло. А ковер, в который мы его завернули, остался.

— Да, куда уж непонятнее, — изрекает Кавуто и незаметно щиплет напарника.

— Гадкое грязное преступление, — выносит свой вердикт Император.

— Вы полагаете? — вежливо осведомляется Кавуто.

Ханыга в кармане пальто издает вой.

— Толку от вас никакого, — заключает Ривера.

— Опишите внешность шлюхи.

Леш сообщает приметы Сини, походя упомянув о ее синей коже. Куда больше времени он уделяет грудям.

— Огромные были, — подтверждает Барри.

— Они у меня сейчас.

Ривера поворачивается к Трою Ли как к наиболее здравомыслящему из допрашиваемых отморозков:

— Объясни, в чем дело.

— Когда мы развернули ковер, там были только силиконовые протезы. Сини не было.

— Угу. Неповрежденные?

— А?

— Протезы были целые или разрезанные?

— Думаете, кто-то их из нее вырезал?

— Нет. Значит, теперь в вашей компании тремя корешами меньше?

— Типа да. Дрю, Джефф и Густаво сегодня вечером не явились.

Ривера записывает адреса пропавших в блокнот.

— Может, они пьют где-нибудь?

— Мы их всех обзвонили, побывали у них дома, — говорит Леш.

— У Дрю дверь настежь. Джефф — неслыханное дело — оставил полупустую банку пива во дворе. А Густаво — он положительный, не то что эти два раздолбая.

Мы уже съездили в Окленд к его двоюродному. Не появлялся.

— И в библиотеке его тоже не видели, — добавляет Барри, которому неизвестно почему кажется, что все испаноговорящие (включая их неустрашимого ночного сторожа) кучу времени проводят в библиотеках.

— Никаких покойников вам больше не попадалось?

— Не-а, — уверенно говорит Леш.

— Денежки наши исчезли, это да. Но ведь мы их все равно отдали Сини.

— Только не я, — встревает Клинт.

— Моя доля при мне. Минус десять процентов церкви.

— Вы отдали шестьсот тысяч долларов шлюхе? — Ривера чуть было не шлепает сопляка по заднице.

Еще чуть-чуть, и шлепнул бы.

— Да как сказать. — Леш смотрит на Барри и Троя Ли и пытается подавить усмешку.

— В общем, да.

Ривера качает головой.

— Заприте хорошенько дверь и никому ни о чем не говорите.

— И все? — удивляется Леш.

— Вы нас не арестуете, ничего такого?

— За что? — Ривера захлопывает блокнот и прячет во внутренний карман.

— Ну я не знаю…

— И я не знаю. Император, побудьте здесь с парнями сегодня ночью. Хорошо?

— Как пожелаете, инспектор. — Император почесывает Нищеброда между ушей.

— Договорились? — спрашивает Ривера у Леша.

Леш кивает.

— А мы теперь в безопасности?

Ривера обводит взглядом Зверье и Императора с собаками.

— Нет. Идем, Ник.

И полицейские выходят из магазина.

Под завывания ревуна детективы шагают к своей машине. Контуры Форт-Мэйсона едва проступают сквозь туман.

— Думаешь, старый вампир охотится на Зверье? — спрашивает Кавуто.

— Кто-то охотится, — говорит Ривера.

— Только он ли это?

— Тогда, может, рыжая и ее сопляк?

— Возможно. Хотя вряд ли. Даже у вампиров свой индивидуальный почерк. Например, свернутая шея, большая кровопотеря и смертельная болезнь у жертвы.

— Ну да.

— А если он принялся за этих пофигистов, где тела?

— Значит, это Флад и рыжая. Они тела прячут.

— По-моему, все куда хуже.

— Хуже в том смысле, что мы никогда не откроем книжный магазин и можем проколоться на продаже вампирской коллекции?

— Хуже в том смысле, что проститутка и недостающее Зверье вовсе не мертвы.

— Разве это хуже?

Тут до Кавуто доходит, что напарник прав. Гаже некуда.

Они залезают в машину и молча пялятся в ветровое стекло.

Наконец Кавуто говорит:

— Мы в говне по самые уши.

— Ну, — соглашается Ривера.

— И весь город тоже.

— Согласен.

Двадцать шесть

Исторические записки Эбби-Натуралки,

роковой женщины (фам-фаталь), рожденной под несчастливой звездой

ОГ! На какие страдания обрекает нас запретная любовь! Словно мы из враждующих семейств и вендетта встала у нас на пути! И вообще он родился в год Кролика, а я — Лев. Даже звезды нам не благоприятствуют! Богоматерь твою так! Я от него прямо балдею! Если бы у нас были торфяные болота, поросшие вереском! Вперив свой взор в туман, я бы склонялась над ними и отчаянно грустила по любимому. Безобразие, что в Сан-Франциско нет ни одного болота! Всюду одни роботизированные ванные-автоматы, курсы гольфа Фрисби, всякие сверкающие, словно бритвенное лезвие, кретинские железяки — нет чтобы организовать приличное болото, ну разве на курсах гольфа погрустишь? И вообще торфяники принесли бы массу пользы: идеальное место, чтобы спрятать труп, пообщаться с привидением или организовать семейный пикничок. А так обстоятельства вынуждают грустить в кофейне на Маркет-стрит.

С перевозкой Графини и вампира Флада на квартиру к Джареду мы проковырялись полдня. Сначала надо было напялить на них мешки для мусора и обвязать клейкой лентой, чтобы защитить от солнца, затем свезти в тачке вниз по склону, а это вам не экстази на дискотеке хавать и не в игрушки всю ночь резаться!

И только мы начали грузить их в мини-вэн, как два копа тут как тут. «Чего это вы, уроды, делаете, размалеванные такие? А не подрезать ли вам крылышки, чтобы фантазия далеко не уносила? Бу-бу-бу, лежи в гробу, кляни судьбу».

Джаред держит графиню за передний конец.

— Ничего, — отвечает, а сам трясется, и голос виноватый. И — шварк сверток о пол машины!

Я ему:

— Эй, лох позорный! Графиня тебе бестолковку-то оторвет, когда очнется.

И оторвет, с нее станется. Только когда мы ее потом развернули, на ней и царапинки не было.

Коп такой:

— А ну не трогай груз! — И хвать за пушку.

Напугал.

Чувствую, пора применить стратегию. Подбираюсь к полицейскому и на ушко ему, чтобы Джаред не слышал:

— Полисмен, мне реально стыдно шляться в таком раскрасе. Просто это типа вступительное испытание в нашем студенческом женском клубе. «Каппа Каппа Дельта» note 16 , слышали? Не вступишь — не продвинешься.

А коп мне:

— А как насчет парня? Он тоже в женском клубе?

А я:

— Тсс. Она такая обидчивая. Ей пришлось побрить башку и забацать такой вот причесон. Ходит и мучается, плоскодонка. И как только согласилась? Ведь в «Каппе» все такие хорошенькие. Вот.

Хлопаю ресницами и приподнимаю свою утлую грудь обеими руками. Как в клипе.

А коп такой:

— А можно взглянуть на ваш студенческий билет?

Полная ЖОПА. Я ведь и не знаю, в каком колледже есть женский клуб, а в каком нет. Сую ему свою фальшивую ксиву из Беркли — все-таки настоящий оплот хиппи и хиппизма. Там девчонке из женского клуба надо типа сотню футболистов оформить, из кожи вон лезть, только бы повысить свой рейтинг. А полицейские любят футбол.

Коп мне на это:

— Ладно. Только вы дырочек наделайте в мешках. А то как бы ваши товарищи не задохнулись.

А я:

— Конечно, конечно. Всего хорошего.

Короче, доставили мы хозяев Джареду на хату. А там мачеха:

— Ага. На пару с подружкой, значит?

Тут уж Джареду надо было сыграть чисто.

Ну он давай лапшу ей вешать: у нас школьный проект, по истории задали, будем делать копии египетских мумий.

Тащим тела к нему в логово. А родительница-вредительница в полном кайфе, что он девицу приволок, и на мешки — ноль внимания.

В роли девушки-друга мне было ужасно стыдно. Но все равно я мысленно поблагодарила его папашу. Вообще наши папочки молодцы, что не проверяют по документам интеллектуальный уровень будущих жен. Оно и понятно: кто, кроме круглых дур, за них пойдет?

А вредительница вся такая:

— Ах, как мило с вашей стороны. Хотите соку?

К счастью, мумий мы с Джаредом проходили в шестом классе, когда вредительницы еще в помине не было. Ох и досталось же нам! На одни бинты ушло триста зеленых с мамиковой «Визы». У Ронни с тех пор клаустрофобия и ноги периодически немеют. Доктора все гангреной и ампутацией пугали. Но ведь обошлось же! И отметку хорошую поставили. К чему столько шуму?

Распеленали мы Графиню. Чувствую, мне пора съездить покормить Чета. Обещала ведь этому муфлону — его хозяину. Запихиваем вампира Флада под койку, а на кровати будет сидеть Джаред и играть в игры. Кровать-то односпальная.

Короче, внедряюсь в автобус на Двадцать четвертой улице и мчусь в центр. Времени вроде хватает, старый вампир еще не скоро восстанет из мертвых. В моей сумке — Джаредов кинжал. Окажу любезность Графине, отрежу Илии голову.

Молчать! Это совсем не то что лезть в одной пижаме в подвал менять пробки, когда по радио четко объявили: сбежал маньяк-убийца и спрятался где-то в вашем доме. Я не дура. На мне Джаредовы шнурованные сапоги для мотокросса, и его кожаная куртка, и суровый собачий ошейник-парфорс, и волосы зачесаны назад, — полный ажур, «Безумный Макс», часть третья, да и только. И все равно любопытно: как дело пойдет с обезглавливанием? Вряд ли он проснется. Флад вон все ступеньки затылком пересчитал, пока мы перли его в Джаредову комнату, целых восемь штук. И ничего, не пикнул даже.

Короче, любуюсь собой. Если и не сама Принцесса Тьмы, то ее первый референт. Только радовалась-то я, как оказалось, рано.

На лестнице слышу, как сушилка в мансарде открывается.

Ой-ой-ой. С каких это пор солнце стало садиться в пять вечера? Что за театр карликов? Солнце должно закатываться часов в восемь-девять, ведь так?

Тпру, приехали. Стою дрожу. И мерзну. И не шевелюсь. Я ведь не застегнула верхние пряжки на Джаредовых берцах, к ногам словно колокольчики прицеплены. Вот тормозная-то. Довыделывалась. Стой вот теперь и не двигайся.

Не прошло и года, подъезжает машина. Дверь на улицу открывается. Здрасте, посрамши.

Кидаюсь на выход и налетаю прямо на блондявую. Прикинута вся откутюр, будто в церкви неделя моды. Сама бледная, как сперма обезьяны-альбиноса. И бледность такая нехорошая. Короче, крошка типа «киса, оставь хер отчима в покое и переключи телик на автогонки».

С блондявой трое из «Хаммер»-лимузина.

Крошка — цап меня за руку. Больно ужасно. Лягаюсь, брыкаюсь, пытаюсь вырваться. А она голову закидывает назад.

Гляжу — клыки.

Я такая:

— Пусти. В вашей тусовке день открытых дверей. Вход и выход свободный.

А она:

— Только не для тебя. Если не скажешь, где деньги.

А я ей:

— Иди ежиков пасти, чмо.

Только она собралась меня укусить, как что-то — дерг ее назад.

Отлетаю в сторону.

Гляжу — старый вампир в желтом комбинезоне держит блондявую за волосы, а ее бледнолицые друзья наступают на них.

Вампир такой:

— Против правил, киска. Нельзя заваливать каждого встречного. Привлекает нездоровое внимание.

И шмяк ее мордой о капот «мерседеса». На железе четкий отпечаток. Клянусь замшелой могилой матушки!

Ну я тут:

— Получила? Крыса болотная! Пососи мои кеды!

Правда, с танцем я, как показали дальнейшие события, поспешила. (По-моему, хип-хоп — очень язвительный. Французский язык, говорят, тоже. Мне бы его еще знать.)

Они все как повернутся в мою сторону!

Пячусь через дорогу на ту сторону улицы. Вампир повозил киску бледной рожей по капоту, бросил — и ко мне. Козлы из лимузина стоят тихо, типа указаний ждут. Потом один из них кричит что-то — и за вампиром.

Прижимаюсь к стене. Понимаю: от них не убежишь. Лезу в сумку и достаю Джаредов кинжал.

Старый заходится смехом. Тычет в меня пальцем и ржет, как конь.

Я такая:

— Засохни, убоище, кинжал и сапоги с колготками в сетку в самый раз!

Пожалуй, вампиры в момент смерти теряют представление о моде. Графиня — исключение.

Из переулка стремительно надвигается бой барабана. Аж под ложечку отдает, совсем как в клубе. Из-за угла на скорости выкатывается знакомая мне прикольная желтая «хонда». Вот уж сюрприз так сюрприз!

Вампир отскакивает назад, чтобы его не переехали. Бледнолицые козлы тоже отпрыгивают. Закрываю голову руками и слышу голос моего азиата, который прямо из манги:

— Садись.

А я ему:

— Чего? (Музыка-то орет.)

А он мне:

— В машину!

Я опять:

— Чего?

Гляжу, старый уже перескочил через капот «хонды» и собирается меня оприходовать. И тут как полыхнет! Не вспышка, нет. Горит и не гаснет. Смотреть невозможно.

Музыка стихает, и тот же голос мне:

— В машину.

Прикрываю глаза рукой:

— Бабуля, это ты?

Ладно, ладно. Не говорила я этого. Достали уже.

За потоком света вырисовывается мой Манга-парень в темных очках. Машет мне рукой. А старый вампир рядом со мной начинает обугливаться, словно Уайл И. Койот note 17 после неудачного испытания реактивных ботинок. От бледнолицых тоже идет дым, и они хиляют прочь от «хонды» со всей возможной скоростью. Машина светится, как звезда.

Манга орет:

— Ну же! А я ему:

— Раскомандовался!

Но в машину запрыгиваю.

Моментально сворачиваем за угол. Квартала через два Стив (его зовут Стив) вырубает прожектор на заднем сиденье, и зрение ко мне возвращается.

— Ультрафиолет высокой интенсивности, — объясняет Стив.

Я ему:

— И ты тоже.

А он мне:

— Ты о чем?

А я:

— Я думала, это комплимент.

Стив улыбается (такая улыбка, черт!), но рулем ворочает вовсю. Гоним сломя голову.

Стив говорит:

— У нас за спиной — источник ультрафиолетового излучения высокой интенсивности. Эти лучи их сжигают.

— Я знаю, — отвечаю.

— А что они все вампиры, ты тоже знала?

— А как же. — Хотя, по правде, хрен что я знала заранее.

— Ты-то их как отличил? — спрашиваю.

Он снимает темные очки и нацепляет какие-то призмы типа как в одной компьютерной игре, которую я не одобряю. Она сеет насилие в душах подростков, не говоря уже о том, что, как ни целься, в башку все равно точно не попадешь, ведь товарищи по оружию все время тебя пихают. В новой версии это дело надо доработать. А то серую завесу вокруг стеклянной сторожевой вышки никогда не поставишь.

Стив мне:

— В эту штуку видно инфракрасное излучение. Теплой из всех них была только ты.

— Ты кто такой?

Он типа:

— Меня зовут Стив. Я работаю в биохимической лаборатории университета Сан-Франциско.

— Стоп, — говорю.

— Не порть свой светлый образ. У тебя отпадная прическа и прикольная машина, и ты водишь ее как ниндзя и спас мне жизнь, так что лучше не впаривай мне насчет научной работы. Пробирки не в теме. Лучше поведай, что у тебя в душе? Что тебя мучает?

А он мне:

— Очень много кофе пьешь.

Точно. И ведь им двигала искренняя забота о моем здоровье. Он ведь сразу понял, что мы созданы друг для друга. Родственные души.

Едем. Стив рассказывает, что в лаборатории ставил кое-какие опыты с трупами. Оказалось, если добавить свежей крови, клетки жертв можно регенерировать и превратить опять в нормальные человеческие. Он говорил с Графиней и Повелителем Фладом насчет обратного превращения, но Графиня отказалась.

«Никогда, о Манга-очаровашка, красавчик-ученый», — сказала она.

Я такая:

— Да ты что, разве она откажется от бессмертия, сверхъестественной силы и всего такого?

А он:

— Не знаю.

А я:

— Обсудим это за кофе.

А он:

— Я бы с удовольствием, только на работу опаздываю.

А я:

— Я-то думала, ты сумасшедший ученый.

Он мне:

— Я работаю в Стерео-сити.

Я ему:

— Переходи в «Митерон», будешь продавать большие экраны. Диваны там удобные — зашибись.

Он мне:

— Хорошо.

И больше ничего. «Хорошо», и все.

Стив хотел отвезти меня домой, где я буду в безопасности, но без двойного мокачино мне не выжить. И вот сижу в забегаловке Талли, вся в слезах и соплях.

Прежде чем вылезти из машины, я его таки спросила:

— Стив, а у тебя девушка есть?

А он:

— Нет. Времени не хватает. Все исследования, исследования.

Я ему:

— А на базар собираешься за принцессой Гаиджин note 18 ?

Он мне:

— Я не японец. Я китаец.

А я:

— Ты не увиливай, Гунбао note 19 . Ты лучше скажи: готов провести личное время с девяноста фунтами варварской женской плоти? Прости, не знаю, сколько это в килограммах.

И что это на меня вдруг нашло? Излишек адреналина, наверное, выплеснулся. Обычно я парням на шею не вешаюсь. Но этот такой таинственный и умный. И горячий.

Он ухмыляется до ушей и говорит:

— Ты моих родителей перепугаешь до смерти.

— С родителями живешь?

— Ну, э-э-э… да, э-э-э, живу, э-э-э…

Пока он мычит, вытаскиваю из кармана ручку и пишу номер своего мобильного у него на руке. Прячу ручку и целую его (крепко и страстно, ему явно нравится), потом отталкиваю и хлопаю по щеке, а то еще подумает, что я потаскушка. Но несильно, а то еще подумает, что я к нему равнодушна.

— Позвони мне, — говорю.

— Обязательно.

— И не вздумай постричься.

— Никогда.

— И будь осторожен.

— Ты тоже.

— И спасибо за то, что спас мне жизнь.

— Пожалуйста. Спасибо тебе за поцелуй.

И вот я — непорочная Джульетта Белая Дьяволица, а он — мои сладкий Ромео Ниндзя (опять Япония, мать ее, надо бы поискать китайские метафоры, только в голову ничего не приходит, кроме «Дим Сум». А при чем тут рыбные палочки, еще обидится).

Черт. Мобильник звонит. Это Джаред.

Как поздно уже!

Двадцать семь