Неофункционализм и споры о дифференциации

В 80-х годах начались серьезные теоретические дискуссии во­круг утверждения эволюционизма о том, что социальная эволю­ция следует в направлении растущей структурной и функцио­нальной дифференциации. Эта идея уже фигурировала в «законе

эволюции» Герберта Спенсера (см. гл. 7), но наиболее полно ее разработал Эмиль Дюркгейм в своей первой большой книге «О разделении общественного труда» (99). Взяв один аспект диффе­ренциации — разделение труда, Дюркгейм. вывел общую законо­мерность, согласно которой оно на протяжении человеческой истории регулярно совершенствуется (99; 223). Полярная типо­логия «механической солидарности» и «органической солидар­ности» (см. рис. 7.2) является просто дальнейшей разработкой,; этой идеи. Формулировка Дюркгейма оказалась наиболее влия-s тельной во всех позднейших дискуссиях. «Начало современной ц теории, рассматривающей социальные изменения как проявле­ние дифференциации, положил Дюркгейм» (10; 51).

Концепция разделения труда относится прежде всего к сфере производства и к специализации занятий или профессий. По оп­ределению Нейла Дж. Смелзера, «структурная дифференциация — это процесс, в котором одна социальная роль или организация ... подразделяются на две или более роли или организации... Новые социальные единицы структурно отличаются друг от друга, но если взять их в совокупности, то они будут эквивалентны исходной» (359; 2). Разделение труда — пример именно такой дифференциа­ции. Дитрих Рюшмейер объясняет это следующим образом.

Структурная дифференциация включает в себя разделение труда, но, в отличие от старой концепции, не ограничивается сферой экономики, а охватывает по­литические, экономические, культурные и другие социальные роли. Более того, дифференциация распространяется на специализацию организаций и институ­тов в той же мере, как и на специализацию ролей (347; 141).

Очевидно, что идея дифференциации соответственно вклю­чает в себя «общие контуры мировой истории» (10; 49), а также общие черты современной эпохи, когда этот феномен достигает беспрецедентного масштаба. Но данная теория оказалась огра­ниченной в двух отношениях: во-первых, она не объясняет при­чинного механизма распространения всепроникающей тенден­ции к дифференциации (то, что Дюркгейм доказывал с помощью таких аргументов, как «демографическое давление» или «удель­ный вес морали», которые вряд ли можно считать удовлетвори­тельными), и, во-вторых, она не позволяет дать исторически обо­снованный анализ последствий, побочных эффектов и напряжен-ностей, возникающих в результате дифференциации в различные эпохи, а также весьма многочисленных случаев отступлений, струк­турных слияний, объединений и т.д. Александер называет это «проблемой Дюркгейма». Сначала ее пытались решить предста-

вители первого поколения структурных функционалистов: Тал-котт Парсонс (323; 325), Нейл Смелзер (359), Шмуэль Айзенш-тадт (102), а позднее, в 80-х годах, к ним присоединились теоре­тики так называемой школы «неофункционализма» (9; 347; 10;15; 412).

В качестве иллюстрации к тому, что можно назвать теорией неодифференциации, я бы назвал работу Дитриха Рюшмейера «Власть и разделение труда» (347). Автор стремится ответить на оба вопроса, упущенных Дюркгеймом: он старается показать при­чинный механизм и «привязать» общую тенденцию к отдельным ограниченным фактам, допуская исключения и отступления от общего направления. Предполагая, как и Дюркгейм, что «разде­ление труда и социальная дифференциация являются такими со­циальными процессами, которые лежат в основе сдвигов к более сложным социальным структурам» (347; 1), он сосредоточивает внимание на власти — том существенном факторе, который вно­сит свой заметный вклад в процесс дифференциацию. Факторы большей эффективности, производительности и адаптивности, вы­двигаемые другими авторами, только вызывали вопросы: эффек­тивность для кого (по чьему критерию)? продуктивность для кого (согласно «предпочтительным» — для кого? «структурам»)? адап­тивность для кого (для удовлетворения чьих потребностей)? Рюш­мейер доказывает, что власть имущие всегда могут добиться раз­деления труда в соответствии с собственными частными интере­сами или заблокировать дифференциацию, если она вдруг будет противоречить им. В книге приводится множество документаль­ных свидетельств того, что «именно те, кто обладает наибольшей властью, в наибольшей степени определяют и критерий эффек­тивности различных форм разделения труда, и частные формы социального производства и воспроизводства» (347; 171).

Обращаясь за доказательствами к конкретным историческим ситуациям, Рюшмейер смело решает и вторую проблему Дюрк­гейма, стараясь не игнорировать исключения из правила, тем более, что таких исключений немало. Во-первых, для многочис­ленных аграрных обществ, весьма распространенных в челове­ческой истории, достаточно типично состояние стагнации. Во-вторых, можно привести целый ряд примеров, когда после пе­риода совершенствования разделения труда этот процесс сверты­вался (падение Римской и Византийской империй, упадок Древ­него Египта и Персии и т.д.). В-третьих, нередко в социальных структурах, находящихся на различных уровнях, наблюдаются противоположные тенденции: централизация и углубление раз­деления труда на правительственном уровне и совершенно иное

положение дел на местном — в селах, городах, регионах, где люди зарабатывают себе на жизнь более простыми способами (347; 150). В-четвертых, в современном обществе возникают любопытные ситуации, когда граждане объединяются для выполнения какой-либо общей, объединительной роли, которая оказывается выше и важнее, чем все социальные разделения или индивидуальные предпочтения в области морали и религии (например, протестан­тизм заимствует значительную часть религиозных воззрений у специализированных институтов церкви). В качестве причинных факторов торможения и блокирования процесса дифференциа­ции, приводящих к отклонениям от общей тенденции, могут вы­ступать и ограниченные групповые интересы власть имущих.

Работа Рюшмейера является лишь одним из последних, све­жих примеров того, как «проблема Дюркгейма» и подобные, бо­лее поздние исследовательские программы влияют на теорети­ческие дискуссии, продолжающиеся вот уже почти сто лет.