Альтернативная концепция прогресса

Нынешнее разочарование в идее прогресса тесно связано с критикой, направленной на многочисленные традиционные тео­рии развития. Критика «метафоры роста», лежащей в основе эво-

люционизма, и «железных законов истории», провозглашенных в догматических, ортодоксальных версиях исторического мате­риализма, должна привести к отказу от идеи прогресса (331; 332; 311;312; 403).Но правомерно ли такое заключение? Разве нель­зя остаться приверженцем концепции прогресса, отвергнув тра­диционные версии теории развития с их неприемлемыми пред­положениями о финализме, фатализме или детерминизме? Разве невозможно избавить идею прогресса от балласта XIX в.?

Поскольку первоначально идея прогресса была связана с об­разом направленного процесса, постольку необходимо ответить на ряд вопросов о ее более специфических характеристиках. Прежде всего, за какую фазу процесса концепция прогресса «цеп­ляет якорь», или, выражаясь менее метафорично, какая фаза процесса составляет предмет ее непосредственных интересов? На этот вопрос возможны три ответа. Первый, наиболее распро­страненный в классической социологической теории, относит прогресс к «выходу», конечному результату, продукту процесса, который определяется либо как всеохватывающая калька, ком­плексный образ будущего общества (типичный пример — соци­альные утопии), либо как набор некоторых специфических черт общества или его составляющих (например, благополучие, здо­ровье, производительность труда, равенство, счастье). В таком случае можно говорить о прогрессе как идеале. Второй ответ вклю­чает прогресс во всеобщую логику развития процесса, в соответ­ствии с которой каждая стадия лучше предыдущей и вместе с тем сама подлежит совершенствованию, но без видимых границ (это характерно для эволюционного понятия постепенной диф­ференциации или адаптивного роста). В данном случае можно говорить о прогрессе как улучшении. Наконец, третий ответ со­относит прогресс с его внутренним механизмом, с заложенной в человеке способностью к прогрессу. Речь идет именно о потен­циальных возможностях, которые и являются сутью прогресса.

Я намерен подробнее остановиться именно на последней кон­цепции. Ее элементы можно обнаружить в доктрине Е.Х. Карра о неограниченном прогрессе. Вот как вкратце охарактеризовал ее Кристофер Лэш: «Не указывая на конец истории, он (Карр) счи­тает, что люди все еще вправе ожидать улучшений, которые они могли бы предвидеть, не думая при этом об ограничениях и ста­вя цели по мере продвижения к ним» (230; 42).

Прежде чем детально разобраться в этих положениях, я хотел бы поставить вопрос иначе — о содержании критерия прогресса и его логическом статусе. Кто-то может сказать, что критерии прогресса абсолютны, постоянны, универсальны, т.е. говоря дру-

гими словами, — неизменны. Предположительно, эти критерии должны обеспечить нас внешне независимой шкалой, по кото­рой можно оценивать идущие процессы. Согласно противопо­ложной, релятивистской и исторической точке зрения, стандар­ты прогресса динамичны, постоянно изменяются и обновляются по мере разворачивания процесса, а потребности, желания, цели, ценности или любые другие мерки прогресса модифицируются по мере их достижения. Они всегда соотносятся с конкретной фазой процесса и никогда не достигают последнего, окончатель­ного воплощения. То, к чему мы стремимся, изменяется и ва­рьирует, лишь само стремление постоянно. Существует много­образие объектов человеческих желаний, но сами желания из­менчивы. Следовательно, критерий прогресса следует искать не вовне, а скорее внутри самого процесса.

Еще один вопрос связан с деонтическим статусом прогресса: относится он к области необходимого или возможного? Соглас­но традиционному подходу, прогресс неизбежен, необходим, поскольку подчиняется неумолимым законам эволюции и исто­рии. Более поздние теории морфогенетического структурирова­ния (они будут обсуждаться в гл. 13) выбирают другой, вероят­ностный подход. В соответствии с ним, прогресс трактуется как возможный шанс на улучшение, которое, увы, не всегда наступа­ет или может остаться незамеченным.

Наконец, следует задаться еще одним вопросом — об онто­логической основе прогресса: какова сущность каузальной, ге­нерирующей силы, рождающей прогресс? На этот вопрос суще­ствуют четыре варианта ответа. Доктрина «провиденциализма», которой придерживаются различные школы социальной фило­софии, помещает движущую силу прогресса в сверхъестествен­ную область, видит в нем проявление божественной воли, про­видения, вмешательство Бога. Доктрина «героизма», типичная для традиционной историографии, этой старшей сестры социо­логии, находит агента деятельности исключительно среди вели­ких людей — монархов, пророков, законодателей, революционе­ров, полководцев и т.д. В данном случае движущая сила про­гресса видится в земной сфере, но она все еще внесоциальна, потому что зависит от личностных (более или менее случайных) свойств индивидов. Доктрина «органицизма» видит первопричи­ну прогресса в свойстве социального организма расти, эволюци­онировать, развиваться. Источники прогресса социальны, но, как ни парадоксально, внеличностны. В картине мироздания люди До сих пор отсутствуют. Компенсаторные, автоматические, само­регулирующиеся механизмы царствуют, кажется, независимо от

человеческих усилий. Если люди и появляются, то только как хорошо управляемые марионетки, бездумные исполнители, но­сители предопределенных вердиктов истории, воплощенных в производительных силах, технологических, демографических тен­денциях или революционном порыве.

Только в доктрине «конструктивизма», лежащей в основе тео­рии постмодернизма, акцент делается на реальных социализи­рованных индивидах, причем не вырванных из социального и исторического контекста, а движущая сила прогресса отыскива­ется в нормальной повседневной социальной деятельности лю­дей. В рамках этой доктрины прогресс в какой-то степени рас­сматривается как результат осознанных, целенаправленных дей­ствий, но в основном он трактуется как ненамеренный и зачас­тую неосознанный итог человеческих усилий, продукт «невиди­мой руки» (Адам Смит), «хитрого разума» (Гегель) или «ситуа­тивной логики» (Карл Поппер). Наконец-то субъект деятельнос­ти очеловечен и социализирован одновременно. Вновь появля­ются обычные люди и приобретают действительно человеческие размеры. Они — знающие, но не всевидящие; обладающие си­лой, но не всемогущие; созидающие, но не волшебники; свобод­ные, но не беспредельно.

Короче говоря, новая версия теории постмодернизма, в част­ности теория морфогенетического структурирования, предлага­ет иной подход к социальному прогрессу. Теперь он рассматри­вается как потенциальная способность, а не как конечное дости­жение; как динамическое, изменяющееся в ходе эволюции, от­носительное качество конкретного процесса, а не абсолютный, универсальный, внешний стандарт; как историческая возмож­ность, открытый выбор, а не необходимая, неизбежная, неук­лонная тенденция, и, наконец, как продукт (часто непреднаме­ренный и даже неосознанный) человеческих — индивидуальных разнонаправленных и коллективных — действий, а не результат божественной воли, благих намерений великих людей или авто­матического действия социальных механизмов. Такой подход дает основу для принципиально новой интерпретации прогресса. «Уве­ренность в том, что улучшения могут произойти только благода­ря человеческим усилиям, обеспечивает решение загадки, кото­рая в противном случае просто неразрешима» (230; 48).

Но в каком случае можно считать, что агент действия про­грессивен? Вообще, с точки зрения прогресса, лучше, чтобы был какой-нибудь агент, чем никакого. Ясно, что прогресс невозмо­жен без направленного изменения, и если мы признаем, что оно осуществляется людьми, то, видимо, должны признать и тот факт,

что некоторые из них действительно являются носителями про­гресса. Однако действия людей — лишь необходимые, но от­нюдь не достаточные условия. Кроме того, не надо забывать, что направленное изменение может быть не только прогрессивным, но и регрессивным. Какие же черты субъекта деятельности наи­более существенны в этом смысле?

1. Во-первых, важную роль играют, конечно, личностные ха­рактеристики исполнителей. Ведь они могут быть людьми твор­ческими, способными к выдвижению новых идей, ориентиро­ванными на достижение определенных целей; но могут быть и пассивными, консервативными, стремящимися удержать зани­маемые позиции; они могут стремиться к автономии, независи­мости, цельности своей личности или, напротив, демонстриро­вать конформизм, адаптивность, зависимость; могут адекватно оценивать наличную социальную ситуацию, но могут быть абсо­лютно невежественными, пребывать в тисках мифов или ложно­го сознания. То, что отличает большинство деятелей или особо влиятельных исполнителей, имеет решающее значение для фор­мирования качеств деятеля.

2. Характеристики структуры также весьма значимы. Они могут быть разнообразными, плюралистичными, гетерогенными, ком­плексными или, наоборот, ограниченными, гомогенными, про­стыми, обладающими бедным выбором. Они могут быть открыты­ми, гибкими, толерантными, допускать широкий спектр вариаций, либо закрытыми, жесткими, догматичными, решительно отрицаю­щими новшества. И опять-таки, на качестве субъекта деятельности отражается то, какой именно тип структур окружает большинст­во деятелей или особо влиятельных исполнителей.

3. Характеристики естественной среды, в которой находится общество, оказывают воздействие на двух уровнях: посредством объективного обусловливания и через субъективное отношение к этим условиям. Они могут быть благоприятными, богатыми ресурсами, щадящими, либо суровыми, бедными и ограничива­ющими. Поведение людей тоже может быть двояким: они либо овладевают природой, покоряют ее, укрощают ее стихию, при­спосабливая к своим нуждам и чаяниям, либо сами приспосаб­ливаются к ней, оставаясь в состоянии пассивного подчиненно­го слияния с природой.

4. Поскольку нельзя отказаться от исторического измерения общества, необходимо помнить и о традициях, причем, как и в предыдущем случае, надо учитывать объективный и субъектив­ный уровни отношения к традициям. На первом уровне, види-

мо, имеет значение, является традиция постоянной, непрерыв­ной, длительной, или она прерывиста, непродолжительна, не­однозначна. На втором, субъективном, уровне уважительному отношению к традициям, стремлению следовать им может быть противопоставлено предпочтение сиюминутности, огульное от­рицание прошлого (что типично для «нового поколения»).

5. Наконец, существенно варьируют и характеристики пред­полагаемого будущего. На одном полюсе находятся оптимизм и надежда, на другом — пессимизм, катастрофизм и отчаяние. Вера в то, что будущее зависит от человеческих усилий и потому вари-ативно, противопоставляется всем видам фатализма и финализ-ма. Образ будущего или стратегический план на будущее пред­ставляют собой прямую противоположность ожиданию его ско­рого наступления, немедленного «пришествия» или приспособ­ленческой схеме действий.

Если мы еще раз посмотрим на полный список характерис­тик субъекта деятельности, то заметим, что они распадаются на две группы. Одна определяет, будут ли люди стремиться изме­нить свое общество (входящие в эту группу переменные форми­руют мотивации, ориентированные на действие), вторая — будут ли люди способны действовать (переменные данной группы фор­мируют поведенческие возможности, направленные на действие). Деятеля можно считать прогрессивным только в том случае, если он сочетает обе предпосылки: мотивации и возможности, иными словами, если он хочет и может действовать.

На мой взгляд, такая ситуация достигается благодаря слиянию ряда условий на начальных полюсах каждой дихотомии, т. е. при следующей комбинации: (1) творческие, независимые, адекват­но осознающие реальность деятели; (2) богатые и гибкие струк­туры; (3) благоприятные и активно воспринимаемые естествен­ные условия; (4) долгая и уважаемая традиция; (5) оптимистич­ный, долгосрочный взгляд на будущее и его планирование. Это — идеальный (с установкой на прогрессивную самотрансформа­цию) тип «активного общества» (если воспользоваться термином Амитаи Этциони; 118),которое генерирует прогрессивно ориен­тированную деятельность.

До сих пор мы описывали качества деятеля, рассматривая его с внешней перспективы, сводя эти качества к факторам, прило-жимым извне. Теперь мне хотелось бы проанализировать дейст­вия прогрессивно ориентированного субъекта, так сказать, из­нутри. Вопрос можно сформулировать так: каков modus operandi (образ действия) субъекта, который помещен в определенные

условия и подвергается структурным, личностным, естественным и историческим воздействиям.

Образ действия можно описать с помощью двух всеобъемлю­щих понятий: «свобода» и «самотрансценденция» (т.е. способ­ность выходить за пределы собственных возможностей). Жизне­способный, ориентированный на прогресс деятель до известной степени свободен. Имеется в виду и негативная свобода («свобо­да от»), которая дает возможность сохранять свою независимость от довлеющих над ним обстоятельств, действовать в пределах определенного поля потенций, выборов и шансов; и позитивная свобода («свобода для», т.е. «свобода делать что-либо»), которая позволяет влиять, модифицировать, преодолевать трудности и обеспечивает определенную степень власти и контроля над об­стоятельствами.

Решающей же, наиболее важной чертой является тенденция к самотрансцендентности — к способности выходить за собст­венные пределы, прорываться через сдерживающие трудности, «переступать границу». Используя метафору, можно сказать, что самотрансценденция проходит по трем «границам» условий че­ловеческого существования: трансценденция природы посредст­вом ее покорения, контроля и регулирования; трансценденция социальных структур посредством отказа от прежних, пересмот­ра, реформ и революций; и последняя по месту, но не по значе­нию — самотрансценденция посредством обучения, тренировки, самоконтроля, продвижения вперед и т.д.

Это свойство (тенденция к самотрансцендентности) проис­текает из двух основных черт человеческого мира: а) склонности к инновациям, выдвижению оригинальных, новых идей; б) ку­мулятивного (суммарного) характера постоянно расширяющего­ся и обогащающегося человеческого опыта, который на индиви­дуальном уровне приобретается путем обучения, а на историчес­ком — через социальную сферу и культуру. Таким образом, ос­новной росток, источник прогресса обнаруживается в неистре­бимой и в сущности неограниченной способности человека к созиданию и обучаемости, в возможности воспринимать или со­здавать новшества, а также наследовать и постоянно наращивать общий багаж знаний, мастерства, стратегий, технологий и т.д.

Если данные условия будут выполняться, то самотрансцен­дентный и постоянный прогресс человечества станет возмож­ным. Позволю себе особенно подчеркнуть это «если». Мы не можем утверждать, что прогресс необходим, поскольку не знаем, захотят и смогут ли люди реализовать свою способность к сози­данию. Различные природные, структурные и исторические ус-

5-154

ловия, а также факторы, подавляющие активность (например, пассивность, сформировавшаяся в результате социализации; под­ключение адаптивных, защитных механизмов или жестокие уро­ки, «шрамы» от прошлых неудач), могут воспрепятствовать рас­цвету этой способности. Точно так же может быть прерван про­цесс накопления, передачи традиций, причем как на индивиду­альном, так и на историческом уровнях (решающую роль здесь играют семья, церковь, школа, средства информации и другие институты). В таком случае следует ожидать не прогресса, а ско­рее всего стагнации или регресса.

Самотрансцендентность общества, будучи конечной причин­ной силой, воздействует, в свою очередь, на субъекта, преобра-зуясь в его собственную самотрансцендентность. Реализация потенциальных возможностей субъекта деятельности посредст­вом практики способствует их расширению, а его эмансипация через действие во времени увеличивает его свободу и усиливает тенденцию к самотрансцендентности. Конечная прогрессивность деятеля обнаруживается в том, что он не только стимулирует прогресс, но и сам прогрессирует, иными словами, является кон­центрированным историческим продуктом собственной деятель­ности.