Два изображения Луны в кодексах: с кроликом, которого один из богов забросил на Луну, чтобы затмить её сияние; с кремневым ножом - символом Тескатлипоки.

Образцом второго вида рукописей послеиспанского времени может служить «Кодекс Теллериано-Ременсис», названный по имени его первого обладателя архиепископа Реймса Ле Теллье. Содержание его в основном ритуальное (календарь, праздники божеств), а заключительная часть – историческая, снабженная пояснительным текстом на испанском. Вероятно, он был составлен для миссионеров, чтобы они могли лучше искоренить языческие традиции. Успешное изучение индейских языков служило непременным условием работы каждого из проповедников слова Божьего. Известно постановление церковного совета о том, что миссионер, не знающий языка паствы, должен отрешаться от должности. Очевидно, поэтому католические деятели, уничтожая опасные с их точки зрения рукописи, не отказывались от самой системы письменности и старались изучить ее. Этим, например, и объясняется знаменитый «алфавит Ланды». Более того, некоторые церковные лица (очевидно учитывая множественность индейских языков) пытались создать для них то пиктографическую (Педро де Ганте), то силлабическую (Хакобо де Тестера) письменность. Известно большое количество катехизисов, записей молитв и заповедей, выполненное такими способами. Но успеха эти виды письменности не имели.

Традиционная идеографическо-силлабическая система письма использовалась и представителями индейской знати, чтобы обеспечить свои юридические права; создаются многочисленные генеалогическо-исторические рукописи, планы земельных владений, списки податей, численности населения по общинам и др.

Решающим шагом в латинизации индейских языков, прежде всего науатль, явилось основание (стараниями Хакобо де Тестеры) учебного заведения в Мехико – коллегии Санта Крус де Тлальтелолько. Она была торжественно открыта в январе 1536 г., и в ней под руководством францисканцев обучались юноши из знатных индейских семей. Преподавание включало не только латиницу, правила орфографии, но и латинский язык. Об успехах учеников школы можно судить хотя бы по тому факту, что через десять лет францисканцы передали весь процесс обучения своим питомцам. Среди них были и помощники знаменитого Бернардино де Саахуна. За это время на науатль и частично испанском образованными индейцами были записаны латиницей сотни поэтических произведений, исторических сведений, легенд и мифологических преданий. Старая система письма ушла в прошлое.

Как уже говорилось выше, мы пока не знаем, когда и где зародилось иероглифическое письмо майя. На памятниках его, относящихся к первым векам новой эры, оно выступает уже в достаточно завершенном и сформированном виде. Первая стела в низменной части Гватемалы (Тикале) имеет дату 292 г. (стела 29), в горной части — 126 г. (стела 5 в Абах-Такалике).

Поврежденная стела в Эль Бауль датируется 36 г. н. э., по стиль изображенной на ней фигуры — исапский в отличие от Абах-Такалика.

Определенную путаницу в этот вопрос вносит и Другая группа письменных памятников. Нефритовая статуэтка из Тустлы, имеющая дату 162 г., долго оставалась уникальным образцом неизвестной письменности, близкой к иероглифике майя. Теперь к ней прибавилась стела из Махарры. Мексиканские археологи приписывают их какому-то неизвестному этносу (или культуре), условно называемому ими «люди болот». Было ли это письмо передаточным звеном между ольмеками и майя или боковой, тупиковой ветвью, должны показать будущие исследования в болотистой части штата Веракрус.

Как становится теперь ясным, дешифровка иероглифики майя затруднялась тем, что в принципах этой письменности была заложена художественная каллиграфия, т. е. стремление передать иероглифический знак возможно красивее. Подобное явление, как известно, можно наблюдать и в китайской и японской письменных системах. Майяский писец создавал знак, произвольно меняя очертания и форму его ведущих смысловых компонентов. Поэтому различные написания (аллографы) знаков иногда трудно распознать, они могут на первый взгляд выглядеть совершенно раз­лично. Унификация иероглифики, проведенная «людьми болот», по каким-то причинам, может быть, утилитарным, может быть, эстетическим или даже религиозным, не имела продолжения. Возможно, что здесь сыграла определенную роль возрастающая изощренность изобразительного искусства майя.

По особенностям написания памятники иероглифической письменности майя могут быть условно разделены на две основные, различающиеся между собой группы. К первой, очень многочисленной (по прибли­зительной оценке более пяти тысяч) относятся тексты, вырезанные на монументальных скульптурных памятниках — стелах, алтарях, рельефах, притолоках и др., и надписи, вылепленные или гравированные по штуку, чаще всего на деталях архитектурных сооружений — лестницах, балюстрадах, кровельных гребнях. Сюда же можно отнести и сравнительно незначительное число надписей на предметах из нефрита и других полудрагоценных камней, кости и раковин. Знаки в этих текстах, как правило, отличаются тщательностью выполнения, иногда даже вычурностью и сложностью передачи. Именно среди таких надписей встречаются так называемые полнофигурные иероглифы. Ко второй, менее значительной по размерам группе относятся надписи, выполненные красками при помощи кисти на фресках, расписных сосудах и в четырех сохранившихся до нашего времени майяских рукописях. Они имеют в основном курсивный характер и отличаются по внешнему виду от надписей первой группы; существует определенная разница и в их содержании.

Надписи второй группы были дешифрованы Ю. В. Кнорозовым. В результате упорного многолетнего труда он перевел все четыре иероглифические рукописи. Хотя, по свидетельствам испанских хронистов, у майя имелись рукописи исторического содержания, все сохранившиеся относятся к области мифологии и ритуалов, т. е. являются чем-то вроде жреческих требников. Вот, например, отрывок из древнейшей из имеющихся «Дрезденской рукописи» (раздел II, Д 9а, 13—14):

13. Принимает жертву (бог смерти)

Маш, грозящий гибелью,

подстерегают беды.

2 дня до VI числа.

14. Принимает жертву бог-ягуар

Чак-Болай, ныне, при посещении,

питающий семенами.

3 дня до IX числа.8

Важно отметить, что каждая фраза в рукописи сопровождается рисунком. В параграфе 13 бог смерти изображен сидящим; двумя пальцами он указывает вперед и вниз. Фон рисунка красный. В следующем параграфе на желтом фоне мы видим ягуара, сидящего в человеческой позе, передние лапы у него подняты; на голове — цветок водяной лилии. Совершенно ясно, что такие рисунки играли определяющую роль в понимании текста. Если мы возьмем для сравнения папирусные свитки Египта с подобным же содержанием, то увидим, что в них рисунков неизмеримо меньше. Это, по нашему мнению, указывает, что и для читавшего в то время майяского жреца иероглифика рукописи не была абсолютно ясна.

Вот другой отрывок из более поздней «Мадридской рукописи» (раздел VII, 386, 2—3):

2. Добывает пылающий огонь

бог солнца К'инбенцилаан,

опаляющий леса.

7 дней до IX и I числа.

3. Добывает пылающий огонь

бог Ицамна, владыка мира.

10 дней до VI и XI числа.9

На сопутствующем рисунке Ицамна высверливает огонь.

Кроме такого рода текстов в этих рукописях имеются и материалы астрономическо-астрологического содержания, например, таблицы движения планет Марса и Венеры, падающие звезды (поток метеоритов), за­тмения и др.

В последние годы Ю. В. Кнорозов перешел к изучению надписей на керамических расписных сосудах и вместе со своей ученицей Г. Г. Ершовой опубликовал переводы нескольких из них. 10 Здесь тематика текстов более разнообразна: сообщения о военных триумфах, жертвоприношениях и мифологических событиях.

Совершенно иное содержание, как правило, заключено в текстах памятников первой группы. Для понимания их решающий шаг сделали североамериканская исследовательница (по происхождению русская) Тать­яна Проскурякова и ее ученики и последователи. Они анализировали надписи, выделяя в них одинаковые формулы (комплексы знаков) и сопоставляя с изображенной на скульптуре сценой. Им удалось доказать, что на стелах, алтарях и штуковых рельефах переданы основные события из жизни правителя того или иного города-государства (даты его рождения, восшествия на престол, брака, юбилея, родословная, победы над другими правителями, участие в наиболее важных ритуалах и др.). Кроме того, имеются надписи строительные, календарные и чисто ритуальные. Фонети­ческое же значение иероглифов они в сущности не рассматривали, ограничиваясь либо описанием внешней формы знака (как например, у Проскуряковой имя правителя Пьедрас Неграс, переданное сочетанием двух знаков — щита и головы ягуара, обозначено двумя словами «щит-ягуар», т. е. простым наименованием знаков), либо условным переводом на майяский язык.

В результате подлинных имен исторических персонажей мы или не знаем, или имеем их в достаточно гипотетическом варианте из-за различных попыток прочтения. Естественно, что иероглифические комплексы, обозна­чающие действие или топоним, транскрибируются еще хуже и с еще меньшей степенью достоверности. Так, например, обстоит дело с так называемыми эмблемами — иероглифами, обозначающими либо название городов классического периода, либо родовые имена царствовавших в них династий. Как видим, результаты фонетического, т. е. подлинного, чтения пока остаются на уровне приемлемых гипотез. Определенные затруднения вносит и вопрос о том, для какого собственно языка была создана первоначально иероглифическая письменность, использованная затем классическими майя. Большинство исследователей в настоящее время высказываются за ноль (или прачоль), но окончательного решения пока нет (ср. сказанное выше о «людях болот»).

Методика «условного» чтения получила большое распространение среди ученых США, Мексики и Гватемалы. Благодаря их работам мы можем проследить до определенной степени последовательность правителей в различных городах-государствах и связанные с их царствованиями архитектурные и скульптурные памятники. Имеются и данные о династийных и политических связях. В числе исследованных таким образом текстов городов-государств (1—IX вв.) можно назвать стелы Пьедрас Неграс, Йашчилана, Паленке и Тикаля (лучше всего), Копана, Киригуа, Шкалумкина, Ресбалона, Калакмуля, Ушмаля и Чичен-Ицы. Конечно, далеко не все установлено здесь окончательно (например, исследователи до сих пор спорят — кто кого победил: Киригуа — Копан или, наоборот, Копан одержал победу над Киригуа), но тьма, окутывавшая древнюю историю майя, постепенно рассеивается. Большую помощь в этом окажет монументальное издание — «Корпус иероглифических надписей майя», первые выпуски которого уже вышли из печати.

В IX в. число эпиграфических памятников первой группы резко сокращается в связи с глубокими социально-политическими переменами, нашедшими отражение и в общественном сознании. Судить об этом мы можем лишь косвенно по более поздним произведениям, отражающим древние традиции.

При всей своей относительной совершенности иероглифическая письменность майя не могла соперничать с латиницей. Уже через несколько лет после появления алфавита для языков горных майя, составленного францисканским миссионером Франсиско де ла Парра в 1545 г., засвидетельствованы многочисленные тексты, записанные этой новой системой письма.

Хотя иероглифическая письменность у майя еще до появления испанцев явно шла по линии угасания, памятники ее (особенно в виде рукописей) на момент конкисты бережно хранились и ценились. Об этом говорят, например, многочисленные ссылки на «древние книги» в последующих после завоевания произведениях. Есть и другие указания. По свидетельству одного из испанских хронистов — Педро Санчеса де Агиляра, «индейцы на своих собраниях читали книги исторического содержания»,11 т. е. происходила публичная рецитация исторических произведений, возможно с целью закрепить в сознании присутствующих основные события истории данной общности. С нашей точки зрения, этот факт говорит, с одной стороны, о сравнительно малом количестве людей, знавших в ту пору иероглифику, с другой — о некоторых особенностях читавшихся рукописей.

Следует сказать и об испанских источниках по истории и культуре народов Месоамерики (индейские будут разобраны в последующих главах). Они делятся на две большие группы.

К первой группе относятся свидетельства непосредственных участников завоевания. Это прежде всего письма-донесения Эрнандо Кортеса (1485 – 1547) императору Карлу V о завоевании Мексики, отчеты завоевателя Гватемалы Педро де Альварадо (около 1486 – 1541), направленные Кортесу и императору (1524 – 1526). Хотя эти документы имеют официальный характер, в них содержится немало интересных наблюдений и деталей. Более значительны три источника, оставленные рядовыми участниками конкисты.

Один из них, известный под названием «Анонимного завоевателя» (так как имя его не сохранилось), оставил записки под названием «Рассказ о некоторых вещах Новой Испании и великом городе Теместитане». Они были опубликованы в итальянском переводе в 1556 г. Некоторые исследователи считают этот памятник компиляцией, составленной испанским переводчиком Антонио де Ульоа из устных рассказов спутников Кортеса. Во всяком случае в «Записках» имеется немало ценных данных.

Второй источник, названный «Краткое сообщение о завоевании Новой Испании», был написан Алонсо де Агиларом (1479 – 1572), человеком, сторожившим Мотекусому II во время его плена. Затем в 50 лет он вступил в доминиканский орден и получил имя брата Франсиско. Поэтому в отдельных изданиях он именуется Франсиско Агиларом.

Самые интересные записки о завоевании Мексики (и частично Гватемалы) оставил третий участник конкисты Берналь Диас дель Кастильо (1496 – 1584). Они привлекательны прежде всего безусловным литературным даром рассказчика и его изумительной памятью, хотя «Правдивое сообщение о завоевании Новой Испании» и написано им в глубокой старости.12 Диас отплыл в Новый Свет в 1514 г. вместе с Педрариасом Давилой, был участником разведывательных экспедиций Франсиско Эрнандеса де Кордовы (1517) и Хуана де Грихальвы (1518). Двадцатитрехлетним солдатом («солдатом первого призыва», как с гордостью пишет он) Диас отправился с Кортесом в Мексику, в 1524 г. сопровождал завоевателя в его походе против мятежного капитана Олиды в Гондурас. Затем он сопутствовал Педро де Альварадо, а с 1541 г. поселился в своем имении в Гватемале, где и жил до кончины.

Первоначально Диас, очевидно, начал свое сочинение как обычный послужной список завоевателя, так называемая «Пробанса о заслугах и службе». Но после того как он прочел работу историка Лопеса де Гомары «Завоевание Мексики», восхвалявшую Кортеса, старый конкистадор возмутился. Он кардинально переработал свои записки, ставя во главу угла сподвижников Кортеса, простых солдат, и в пику официальному историографу (с которым он часто полемизирует и именует «негодным писакой») назвал их «Правдивое сообщение». Его сочинение является лучшим источником по истории завоевания ацтекского государства и частично Гватемалы и Гондураса. Многие детали, приводимые Диасом, уникальны.

Из других записок участников конкисты следует выделить содержательные «пробансы» двух однофамильцев: Андреса де Тапиа и Бернардино Васкес де Тапиа, а также Херонимо де Агилара и Франсиско де Монтехо.

Много интересных данных содержится в сообщениях-ответах на вопросники, рассылавшиеся испанской короной владельцам энкомьенд и должностным лицам в испанских колониях. Среди них выделяются «Сообщения из Юкатана». Очень часто информаторами составителей были индейцы.

Ко второму виду источников можно отнести работы католических миссионеров, отправившихся в Новый Свет вместе с завоевателями или непосредственно после конкисты. Их задачей было обращение индейцев в христианство и борьба с язычеством. Последнее требовало хорошего знания местных обычаев, а первое – владения языком паствы. Неудивительно, что их многочисленные сочинения изобилуют бесценными историческими и этнографическими сведениями. Среди них выделяются три гиганта: Лас Касас, Саахун и Ланда.

Бортоломе де Лас Касас (1474 – 1566), знаменитый защитник индейцев, прибыл на Кубу в 1502 г., а в 1510 г. принял духовный сан. После поездки в Испанию он получил в 1517 г. звание «Всеобщего защитника индейцев» и всю дальнейшую жизнь посвятил этой благородной, но чрезвычайно трудной задаче. Лас Касас восемнадцать раз пересекал Атлантику, чтобы обличить перед короной жестокости завоевателей, жил на Гаити, на побережье Венесуэлы, в Верапасе (Гватемала) и Чиапасе (Мексика) и везде неустанно боролся за права угнетенных индейцев.

Литературное наследство Лас Касаса огромно. Но главное значение для нашей темы имеют три его сочинения: «Всеобщая история Индий», «Апологетическая история»13 и наиболее знаменитый памфлет «Краткое донесение о разорении Индий», вызвавший ожесточенную полемику и нападки на автора (продолжающиеся, между прочим, до сих пор).

Таким же благородным подвижником и неутомимым тружеником, как Лас Касас, был и францисканец Бернардино де Саахун (1499 – 1590). Он прибыл в Мексику в 1529 г., и его поразили развалины Теночтитлана, на которых лихорадочно строился новый город Мехико. Вскоре он понял, что задача христианизации индейцев не может быть решена без глубокого проникновения в их прежнюю культуру и религиозные верования. Саахун в совершенстве овладел языком науатль, писал на нем проповеди и перевел Евангелие. Он служил в различных местностях Мексики и неустанно собирал материалы для своего основного труда. Из-за этого он подвергался преследованиям со стороны инквизиции, но провинциал францисканцев в Мехико Франсиско де Тораль временно защитил его.

Монументальная работа Саахуна «Всеобщая история вещей Новой Испании»14 является настоящей энциклопедией по религии, обычаям и научным знаниям ацтеков до конкисты. Она была написана параллельно и на науатль, и на испанском и богато иллюстрирована индейскими писцами. Этот труд был конечным сводом огромного числа сообщений, собранных у старых индейцев Саахуном и его учениками-индейцами. Собранные им материалы частично сохранились. Среди них первое место занимает так называемый «Флорентийский кодекс» (по месту хранения), попавший в библиотеку Медичи.

Замечательная работа Саахуна не была опубликована при его жизни и оказалась надолго погребенной в пыли испанских архивов. Впервые она увидела свет только в начале XX в. (и то не полностью). С тех пор научный интерес к ней постоянно позрастает.

«Всеобщая история вещей Новой Испании» состоит из 12 книг, материал в которых распределяется следующим образом: 1) боги и соответствующие религиозные церемонии; 2) постоянные и передвижные праздники; 3) происхождение богов, мифология, обычаи; 4) гадания, священный год; 5) предзнаменования и предсказания; 6) риторика, моральная философия, теология; 7) солнце, луна, звезды и конец цикла; 8) короли и владыки; 9) торговцы и ремесленники; 10) народ: добродетели, пороки, болезни; 11) естественная история: животные, птицы, деревья, травы; 12) завоевание Мексики. Важно отметить, что последняя книга, написанная первой, отражала индейские, а не испанские взгляды на завоевание. Уже из этого краткого перечня видно, какой огромный материал заключен в труде Саахуна.

Много ценных сведений по этнографии древней Мексики содержится в сохранившихся частях сочинений другого францисканца Торибио де Бенавенте (1482 или 1491 – 1569), взявшего себе прозвище Мотолиниа (что на науатль значит «бедный»). К сожалению, и «История индейцев Новой Испании» и «Мемориалес» дошли до нас не полностью, да и хронология написания работ не совсем ясна.

О тарасках Мичоакана было написано (также францисканскими монахами) несколько «Сообщений», часть из них утеряна. Наиболее известна (и значительна) анонимная «Хроника Мичоакана», записанная около 1539 – 1541 гг. со слов индейских информаторов в Цинцунцане (бывшая столица государства). В ней подробно рассказывается о доиспанской истории народа, обычаях и обрядах. Рукопись обильно иллюстрирована.

Третьим гигантом месоамериканской историографии был Диего де Ланда (1524 – 1579). В шестнадцатилетнем возрасте он вступил во францисканский орден в Толедо, а в 1549 г. отправился на Юкатан, где пробыл до 1564 г. Занимая ряд высших церковных должностей (в частности, он был епископом Мериды, т.е. духовным владыкой всего Юкатана), Ланда проявил себя настоящим фанатиком. Он учредил на Юкатане инквизицию, жестоко преследовал обвиняемых в «отпадении от церкви», добиваясь признаний под пытками, устроил торжественное аутодафе в Мани, на котором было сожжено множество памятников древней культуры, в том числе 27 иероглифических рукописей. Обвиненный в жестокости, Ланда в 1564 г. выехал в Испанию, чтобы оправдаться в этих действиях. Находясь на родине, он закончил в 1566 г. свое сочинение, которое писал не менее десяти лет. В 1573 г. Ланда был оправдан и вернулся на Юкатан, где через шесть лет умер.

Если труд Саахуна является энциклопедией ацтекской жизни, то сочинение Ланды «Сообщение о делах в Юкатане» по праву может быть названо так же по этнографии юкатанских майя.15 Характерно, что несмотря на разницу в личностях оба они – ревностные исследователи древних культур. Работа Ланды в подлинном виде до нас не дошла, текст ее печатается по несовершенной копии XVII в., причем ряд исследователей считают, что она неполная и порядок глав в ней перепутан.

Из других миссионеров можно назвать Франсиско де Бургоа (1605 – 1681), писавшего об индейцах Оахаки, Херонимо де Мендиета (1528 – 1604), Диего Дурана (около 1537 – 1588).

Следует отметить, что все эти испаноязычные авторы были тесно связаны с индейскими информаторами, следовательно, первое звено связи двух культур уже появилось сразу после конкисты. Это знаменательное явление дало впоследствии свои успешные плоды в синтезе двух культур.

Примечание к главе:

* Названия древних центров в большинстве случаев условны, так как подлинных имен их мы не знаем. Поэтому встречаются обозначения из индейских языков и чисто испанские.