Николай Рерих и его Учителя.

Николай Константинович Рерих родился 9 октября 1874-го года в Петербурге. Род Рерихов древний, датско-норвежский, появился в России в первой половине XVIII-го века. Слово "Рерих" в переводе с древнескандинавского на русский язык означает "богатый славой".

Семья Рерихов со временем обрусела. Отец Николая, Константин Фёдорович, управлял большой нотариальной конторой в Петербурге, был близок к Вольному экономическому обществу, занимался вопросами народного образования. Мартинист и человек большой культуры, он дружил со многими видными людьми своего времени.

Николай Рерих рос необычайно впечатлительным, любознательным и склонным к фантазиям ребенком. Вся обстановка в доме располагала к этому. Он неоднократно присутствовал при беседах об истории, литературе, странах Востока. Особенно увлекали его рассказы востоковеда Позднева о путешествиях в Азию.

В 1883-ем году Николай поступает в гимназию. В первые же годы он выделяется среди своих сверстников редкой одарённостью и трудолюбием. Рерих проявляет огромный интерес к истории. В его ученической тетради за 1887—1888-ой годы наряду с переписанным «Плачем Ярославны», записями народных сказок есть работы на исторические темы: сочинение «Месть Ольги за смерть Игоря», стихи «Ронсевальское сражение», «Поход Игоря», «Йоркское сражение».

Однако этот деятельный мальчик не ограничивался знаниями, которые давала ему гимназия. Он постоянно находил для себя новые занятия и полностью посвящал им своё свободное время. Особенно плодотворными были для него летние месяцы в имении отца в Изваре, неподалёку от станции Волосово. Николая привлекали к себе глухие дремучие леса, озера с густыми туманами, заросли камышей. Всё в окрестностях усадьбы казалось ему необычным, таинственным, сказочным.

Рано привлекли внимание Рериха курганы. Как-то в усадьбе в Изваре остановился крупный археолог Ивановский. Рерих, всегда живо реагировавший на новое, под впечатлением знакомства с Ивановским уже девятилетним ребёнком начал раскапывать старинные захоронения в окрестностях имения своих родителей. Будучи в последних классах гимназии, он обратился за советом к известному археологу Спицыну и нашёл у него поддержку: уже в 1892-ом году по поручению Археологического общества Рерих производит раскопки курганов между селом Брызовым и деревней Озертицы, бывшего Царскосельского уезда Санкт-Петербургской губернии. Все находки были переданы в гимназию.

К этому времени относятся и первые опыты рисования. В гимназии Рерих принимал активное участие в любительских спектаклях как актер и художник. Он сделал портрет Николая Гоголя для программы спектакля, эскизы декораций для постановки живых картин из «Страшной мести» и «Майской ночи».

Первым, кто обратил серьезное внимание на увлечение Николая рисованием, был художник Микешин, друг семьи Рерихов. С 1891-го Микешин занимается с ним, обучая этому нелёгкому искусству.

В 1893-ом году гимназия была успешно Рерихом закончена. Встал вопрос о будущем. Интерес Рериха к искусству и истории настолько окреп, что он мечтает одновременно об Академии художеств и историко-филологическом факультете Университета. Однако отец, собиравшийся со временем передать сыну нотариальную контору, настаивает, чтобы он поступил на юридический. Николаю пришлось пойти на компромисс: вместо историко-филологического факультета Рерих согласился поступить на юридический с одновременной сдачей экзаменов в Академии художеств. Осенью 1893-го года Николай становится студентом Университета и Академии.

Много времени Рерих уделяет занятиям в Университете. Но любимым стал не юридический, а историко-филологический факультет. Даже тему зачётного сочинения «Правовое положение художников древней Руси», за которое в 1898-ом году ему был выдан диплом, Рерих взял с историческим уклоном.

Именно там, в Университете, Рерих познакомился с будущим народным комиссаром иностранных дел Георгием Чичериным.

Не забывал Николай и про археологию. В 1894-ом году, интересуясь культурой племен Древней Водской Пятины, Рерих осмотрел двадцать семь курганов и раскопал из них одиннадцать. В 1897-ом году он вскрыл неизвестный могильник при мызе Извара.

Во время раскопок в Бологом Николай познакомился с Еленой Ивановной Шапошниковой, дочерью архитектора Шапошникова, двоюродной племянницей композитора Мусоргского и двоюродной правнучкой Михаила Кутузова. В 1901-ом году Елена Ивановна станет женой Николая Рериха.

Столь же значительными были успехи Рериха в Академии художеств. Отвоевав у отца право стать художником, он всей своей душой отдаётся искусству. С первых же дней учёбы в Академии Рерих помимо общих классных заданий пробует самостоятельно работать над историческими композициями, ставя перед собой такую цель — "пролитие света, иллюстрацию родной истории". Неоднократно обращается он к широкоизвестным темам и делает эскизы. Тут и «Плач Ярославны», и «Святополк окаянный», и «Иван царевич наезжает на убогую избушку», и «Вечер богатырства Киевского». В 1895-ом году началась работа по подготовке иллюстраций к сборнику литературных произведений студентов Университета, выпущенному в свет в следующем году. Рерих исполнил 24 иллюстрации к сборнику, обложку и оглавление.

В 1900-ом году Николай уезжает во Францию. В Париже он посещает музеи, выставки, художественные салоны, мастерские, знакомится с новейшими течениями искусства. Следуя советам своих старших товарищей о продолжении художественного образования, Рерих поступает в мастерскую Кормона, автора известных исторических картин.

Проработав во Франции год, Николай возвращается в Петербург. И в мае 1903-го года Николай Константинович вместе с женой начинают большое путешествие по России. Эта своеобразная "поездка за стариной", как называл её сам художник, охватила огромный район: города Ярославль, Кострому, Казань, Нижний Новгород, Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Москву, Смоленск и многие другие. Рерих поставил перед собой задачу изучения древнерусской архитектуры различных эпох и школ. Попутно он знакомился со старой живописью, разыскивал старинные костюмы, предметы прикладного искусства, записывал сказки, песни.

Помимо старинного русского искусства Рериха интересует также древнее искусство Скандинавии, Индии, Монголии и Китая. У Рериха зарождается мысль о возможном использовании в искусстве богатейших наработок Востока. К этому же его подталкивает и мартинизм (мы помним, что Рерих состоял в Мартинистской ложе и даже проявлял завидную активность на этом поприще): русские мартинисты отличались от западных прежде всего тем, что подобно теософам Блаватской особое значение придавали культуре Азии.

Тем временем служебная карьера Николая Рериха идёт по восходящей. В 1909-ом году он становится академиком. Занимает пост председателя объединения «Мир искусства», по отношению к которому вёл себя поначалу очень настороженно, и пост секретаря Общества поощрения художеств. Солидная должность позволяет ему получить близость ко двору. Результат сказывается незамедлительно — ему жалуется чин действительного статского советника, что приравнивалось к чину генерал-майора в армии или к контр-адмиралу на флоте.

В 1913-ом году Рерих публикует статью «Индийский путь», в которой пишет о необходимости глубокого изучения культуры Индии и организации туда большой экспедиции. Рерих видит определённое сходство культур Индии и древней Руси: «Невольно напрашивается преемственность нашего древнего быта и искусства от Индии. [...] Обычаи, погребальные "холмы" с оградами, орудия быта, строительство, подробности головных уборов и одежды, все памятники стенописи, наконец корни речи — всё это было так близко нашим истокам. Во всём чувствовалось единство начального пути» [28].

Вместе со своим другом, археологом Голубевым, Рерих составляет план экспедиции и начинает готовиться к путешествию, ставя перед собой целью изучение первоисточников восточной философии и древних культурных памятников.

Именно в это время в жизни Рерихов появляются Учителя. Началось знакомство с того, что где-то между 1907-ым и 1909-ым годами Елена Ивановна имела Видение, потрясшее всё её существо. Вечером она осталась одна (Николай Константинович был на каком-то совещании) и рано легла спать. Проснулась она внезапно от очень яркого света и увидела в своей спальне озаренную ярким сиянием фигуру человека с необыкновенно прекрасным лицом. Сначала Елена Ивановна решила, что умерла и за ней пришёл ангел. Она успела подумать о маленьких детях, которые спали рядом в комнате; о том, что перед смертью не успела дать нужных распоряжений. Однако вскоре мысль о смерти отступила, заменилась "необычным, ни с чем не сравнимым ощущением присутствия Высшей силы" [57].

Николай Константинович отнёсся к видению своей жены с пониманием. Реальная же встреча Елены Ивановны с Учителем произошла позже, в 1920-ом году — в Лондоне, куда Николай Рерих приехал со своей выставкой. Елена Ивановна увидела Учителя у ворот Гайд-парка. Он был одет в форму офицера англо-индийской армии. Учитель был высок, а его "удлиненной формы глаза излучали спокойную силу и как бы притягивали к себе". Елене Ивановне они напоминали глаза подвижников и святых. Ей показалось, что она где-то уже видела этого человека. Она замедлила шаг и остановилась. Офицер шагнул ей навстречу, и только тогда она заметила его спутника. Оба Учителя приветствовали Елену Ивановну. Беседа состоялась тут же у ворот парка.

Вообще же, сравнивая свидетельства Елены Рерих и Елены Блаватской о встречах с Учителями, можно заметить определённое сходство в показаниях. Тут возможны два варианта: или Учителя сознательно воспроизводили ситуацию семидесятилетней (!) давности, или центр Изначальной Традиции находится гораздо ближе к европейским столицам, чем принято считать.

Потом встречи с Учителями случались в Нью-Йорке, где Рерихи вели свою культурную работу, и в Индии, где они готовились к экспедиции в Центральную Азию.

* * *

Большевистскую революцию Николай Константинович Рерих воспринял неоднозначно. С одной стороны, он резко осуждал революционное насилие и вандализм (ещё бы не осуждал, ведь его коллекции и картины большевики реквизировали в первые же дни после прихода к власти), с другой стороны — принимал всё случившее с Россией как знамение исторических судеб, неизбежную мировую катастрофу, а потому стремился наладить сотрудничество с большевиками. Именно этим неоднозначным взглядом на происходящее в его родной стране можно объяснить и многие последующие противоречивые поступки Николая Константиновича.

В день большевистского переворота Рерих находился на лечении в Финляндии. Именно не­зависимость Финляндии спасла семью Рерихов от "красного террора". Художник все­гда любил подчёркивать, что он никуда не эмигрировал — эмиг­рировала страна, в которой он проживал.

В 1918-ом году Рерих получил письмо из Стокгольма. Там с предвоенной Балтийской вы­ставки оставались кар­тины русских художников, а сре­ди них и работы Рериха. Автор письма, профессор Оскар Биорк, приглашал художника устроить в Стокгольме персональную выставку из старых и новых работ, сделанных в Финляндии. Рерих дал своё согласие. Выставка открылась 8 но­ября 1918-го года.

В тот же день во время пре­зентации к художнику обратился один весьма странный человек с предложением о турне по Герма­нии на очень выгодных условиях. Вот как Рерих описывает этот эпизод в своём эссе «Призраки»:

«В Швеции на выставку явился та­инственный господин с невнятной фамилией, спрашивает:

— Вы собираетесь в Англию?

— Откуда вы это знаете?

— Многое знаем и пристально следим. Не советуем ехать в Англию. Там искусство не любят и ваше ис­кусство не поймут. Другое дело в Германии. Там ваше искусство будет оценено и приветствовано. Предлагаем устроить ваши вы­ставки по всей Германии и га­рантируем большую продажу. А чтобы не сомневались, можно сейчас же подписать договор и выдать задаток.

Призрак с задат­ком» [59].

По всей видимости, это первый случай контакта Николая Рериха с представителем внешней разведки Советской России. В том, что "призрак с задатком" был именно советским разведчиком можно не сомневаться. Дело в том, что как раз в это время в Германии шла подготовка к вооружённому коммунистическому восстанию. Правительство Германии предпринимало отчаянные усилия по предотвращению его и подавлению вспыхивающих то тут, то там очагов немецкой революции. В частности, был выявлен центр агитации, которым, как, наверное, того следовало ожидать, оказалось советское посольство в Берлине. Ми­нистр иностранных дел Зольф санкционировал вскрытие мно­гочисленных деревянных ящиков, приходивших на адрес посольства в Берлине. Вскрытие показало, что все они были туго набиты подрывными листовка­ми, напечатанными в России, и брошюрами Ленина «Государство и революция». Советская мис­сия была выдворена из Берлина.

Спецслужбам большевиков пришлось искать новый каналы для поставки агитационных материалов. Им показалось, что Рерих — самая подходящая кандидатура на роль "контейнера": кто будет "потрошить" багаж всемирно известного художника и учёного?

Рерих отка­зался тогда от этой роли Он по­ка ещё считал таких людей, как "призрак" из советской разведки "наглыми монстрами, которые врут человечеству". Более того, в те же дни Николай Константинович начал пи­сать обличительные статьи для колчаковской прессы.

«Вульгарность и лицемерие. Предательство и продажность. Извращение святых идей чело­вечества. Вот что такое больше­визм,» — так характеризовал Рерих новых хозяев России в воззвании Русского Ос­вободительного Комитета, кото­рое вошло в конце 1919-го гола в изданный в Берлине сборник «Мир и работа» («Friede und Arbeit»). Художник уже переехал к тому времени в Лондон и работал над новой декорацией для дягилевского «Половецкого стана».

Однако и в "белом" движении Рерих скоро разочаровался. Особенно после того, как была разгромлена армия Колчака, в которой служил его брат. Конечно, Рерих пока ещё не проявляет желания впрямую сотрудничать с большевиками, но мысль такая у него появляется. Об этом косвенно свидетельствует письмо художнику Тенишевой от 25 января 1920-го года:

«Де­ятельность большевиков и их агентов усилилась. Мне предла­гали крупную сумму, чтобы вой­ти в интернациональный журнал. Всё на почве искусства и знания. С этими козырями они не расстаются».

Ниже он добавляет:

«И есть надежда, что что-нибудь, совершенно неожиданное, может повернуть наши события. Думаю, что будет что-то совсем новое» [59].

28 июня 1920-го года семья Рерихов получает долгожданные визы в Британскую Индию. Но вместо того, чтобы отправиться в страну своей мечты, покупает билеты в Соединённые Штаты.

Существует несколько версий, почему Рерихи изменили свои планы. Одна из них исходит от самого Николая Константиновича. В том же письме, где он упоминает предложе­ние большевиков войти в коминтерновсхий журнал сообщает и о приглашении, поступившем от института Карнеги в Питсбурге. Однако версия эта представляется несколько легковесной, ведь мы помним сколько лет и усилий затратил Рерих, чтобы добиться разрешения на посещение Индии, и вдруг такой финт!

Беликов и Князева в биографии художника, изданной в серии «Жизнь замечательных людей» утверждают, что Рериха пригласил в США некий Чикагский институт с предложением провести турне по городам Америки. Тот же ответ.

Дðóã Рериха, писатель Гребенщиков, сообщает нам ещё одну причину: художник приехал в Америку "на случайно полученные за одну из лучших картин деньги". Почему же тогда не в Индию? Там бы ему эти деньги особенно пригодились.

Новую версию выдвигает историк Олег Шишкин [59—61]. Звучит она очень убедительно, поскольку сразу объясняет все "странности" этого переезда и даёт ответ на вопрос, что это за "призраки" (или может быть Учителя?) покровительствовали Николаю и Елене Рерихам на протяжении второй половины их жизни. Для пояснения своей мысли Олег Шишкин приводит несколько цитат. Обратимся и мы к ним.

Владимир Ильич Ленин в интервью, данном 5 октября 1919 года корреспонденту американской газе­ты «The Chicago Daily News», заявил: «Мы решительно за экономическую договоренность с Амери­кой, — со всеми странами, но особенно с Америкой».

Его слова дополнил начальник Англо-американского отдела ИНО ОГПУ Мельцер: «Основная наша за­дача в Америке — это подготовка обществен­ного мнения к признанию СССР. Это задача огромной важности, так как в случае удачно­го исхода мы бы наплевали на всех. Если бы Америка была с нами, то во внешней полити­ке мы меньше считались бы с Англией и, главное, с Японией на Дальнем Востоке. А в экономическом отношении это было бы спа­сением, ибо в конце концов все капиталы сконцентрированы в Америке».

И третья цитата на закуску. Свидетельствует Зинаида Фосдик: «В 1922 году я присутствовала на встрече Рериха с одним из возможных кандидатов на пост президента от республиканской партии. Это был человек выдающегося ума. лишённый обыч­ного для того времени предубеждения против советского строя. Помню, с каким сочувстви­ем он отнёсся к программе, которая, по мне­нию Рериха, могла бы иметь самые благие последствия для мира. А пункты этой про­граммы были: признание Советской страны, сотрудничество с нею, тесный экономический союз. Осуществись такая программа — и многое в нашей жизни пошло бы по-другому».

Таким образом, Рерих поехал в Америку за тем, чтобы лоббировать признание Советской России, к которой всего три года назад относился с плохо скрываемой ненавистью. Олег Шишкин объясняет это тем, что Рерих в 20-ом году всё-таки поддался на уговоры "призраков" из Иностранного отдела ОГПУ и стал следовать их указаниям.

Я склонен поддержать эту версию с одной принципиальной оговоркой. Вполне в духе Рериха было бы пойти на такое сотрудничество при сохранении, во-первых, его статус-кво — художника, учёного, мистика; а во-вторых, при поддержке его начинаний, то есть задуманных на ближайшее будущее экспедиций в Азию. Поскольку это не расходилось с планами советской разведки, Рериху был выдан карт-бланш. Позволив чекистам себя использовать, Николай Константинович рассчитывал сам использовать их для реализации своих замыслов — и на оккультном "фронте" в том числе. Думаю, Рерих сумел даже выторговать себе "особое отношение", при котором его фамилия не должна была фигурировать в списках секретных сотрудников. Это косвенно подтверждается тем, что пока не обнаружено документов, которые бы однозначно свидетельствовали в пользу версии Шишкина [56]. Впрочем, не все ещё архивы рассекречены.

Итак, приехав в Америку, семья Рерихов занимается агитацией местных финансовых и политических тузов за признание Советской России. Заодно идёт активная подготовка к экспедиции в Тибет, которая наконец состоялась в 1925—27-ом годах. Любопытно, что проходила она под американским флагом. Но об этом в следующем разделе.

Развенчанный Тибет.

Принято считать, что Центрально-Азиатская экспедиция Рериха имела научно-художественный и религиозный характер. Сам Николай Константинович утверждал (и, возможно, верил в это), что главная задача экспедиции состоит в "воссоединении восточных и западных буддистов под высокой рукой Далай-ламы". В ходе торжественной аудиенции Рерих намеревался вручить Далай-ламе грамоту, содержащую его предложения, и вместе с ней орден Будды Всепобеждающего. Однако дальнейшее развитие событий показывает, что эта задача была лишь прикрытием. И не самым убедительным.

Осенью 1925-го году к экспедиции Рериха, продвигавшейся в то время по Индии, присоединяется наш старый знакомец Яков Блюмкин. Под видом паломника-исмалиита он проник на территорию Афганистана, а оттуда — в Индию. Там он сменил имидж, прикинувшись монгольским ламой. 17 сентября Блюмкин прибыл в столицу княжества Ладакх — Лех, расположенный на территории Британской Индии, и встретился с экспедицией Рериха. Вот как художник описывает эту встречу в своём дневнике:

«Приходит монгольский лама и с ним новая волна вестей. В Лхасе ждут наш приезд. В монастырях толкуют о пророчествах. Отличный лама, уже побывал от Урги до Цейлона. Как глубоко проникающа эта организация лам!» [45].

Рерих восхищался новым спутником:

«Нет в ламе ни чуточки ханжества и для защиты основ он готов и оружие взять. Шепнёт: "Не говорите этому человеку — всё разболтает", или: "А теперь я лучше уйду". И ничего лишнего не чувствуется за его побуждениями. И как лёгок он на передвижение!» [45].

Таким образом, несостоявшийся комиссар экспедиции Барченко становится комиссаром экспедиции Рериха.

На рассвете 19-го сентября караван вышел из Леха. Но лама Блюмкин покинул караван ещё ночью. О своем уходе Блюмкин предупредил лишь отца и сына Рерих, сообщив, что вновь присоединится к экспедиции через три дня, дождавшись их в приграничном монастыре Сандолинг. Яков отправлялся на изучение района.

В таком же духе Блюмкин продолжает действовать и дальше. Он появляется внезапно, сообщает, где и когда его можно снова увидеть и исчезает в ночи, проводя, как и полагается военному разведчику, подробнейшую рекогносцировку местности.

24 сентября, лама Блюмкин объявляется на стоянке в костюме уроженца мусульманина-купца из Яркенда. И здесь Рерих впервые занёс в дневник ошеломляющую подробность: «Оказывается наш лама говорит по-русски. Он даже знает многих наших друзей».

Среди общих знакомых — Агван Доржиев. С ним Рерих познакомился ещё до революции во время отделки и росписи буддийского храма в Санкт-Петербурге. Второй — это народный комиссар иностранных дел Чичерин, известный Рериху ещё со времен учёбы в университете.

Пораженный всезнанием Блюмкина, Рерих снова записывает в дневнике:

«Лама сообщает разные многозначительные вещи. Многие из этих вестей нам уже знакомы, но поучительно слышать как в разных странах преломляется одно и то же обстоятельство. Разные страны как бы под стеклами разных цветов. Еще раз поражаешься мощности и неуловимости организации лам. Вся Азия, как корнями, пронизана этой странствующей организацией» [45].

Вот так, удивляясь и восхищаясь своим "ламой", члены экспедиции дошли до китайской границы и 3 октября уже держали курс на Хотан.

Пройдя с экспедицией Западный Китай, Блюмкин прибыл в Москву в июне 1926-го года. Вместе с ним приезжает в Москву и Рерих. Впереди — последний бросок к Тибету, и Николай Константинович хочет окончательно расставить точки над i в своих отношениях с новыми покровителями. Именно Яков по воспоминаниям Розонель Луначарской привёл Николая Константиновича в гости к наркому просвещения. Она рассказывала потом как "с Рерихом было интересно и одновременно жутко", как сидел у них в гостиной"этот недобрый колдун с длинной седой бородой, слегка раскосый, похожий на неподвижного китайского мандарина" [62,63].

Когда 13 июня 1926-го года Рерих приехал в Москву, он в первый же день встретился с начальником Спецотдела при ОГПУ Глебом Бокием. Разговор шёл о Шамбале, под которой подразумевался Западный Тибет. Бокий познакомил художника с результатами опытов Барченко и, возможно, с планами ЕТБ.

Кроме Луначарского и Бокия, Рерих посещал во время своего пребывания в Москве Ягоду, Трилиссера и Чичерина. Видимо, в это время была наконец сформулирована конкретная и тайная цель экспедиции. О ней Николай Константинович проговорился в дружеской беседе с Генеральным консулом СССР в Китае Александром Быстровым-Запольским. Тот запишет в дневнике следующее:

«Сегодня приходил ко мне Рерих с женой и сыном. Рассказывал много интересного из своих путешествий. По их рассказам, они изучают буд­дизм, связаны с махатмами, очень часто получают от махатм директивы, что нужно делать. Между прочим они заявили, что везут письма махатм на имя т. Чичерина и Сталина. Задачей махатм будто бы является объединение буддизма с коммуниз­мом и создание великого восточного союза рес­публик. Среди тибетцев и индусов, буддистов, хо­дит поверье (пророчество) о том, что освобожде­ние их от иностранного ига придёт именно из России от красных (Северная красная Шамбала). Рерихи везут в Москву несколько пророчеств тако­го рода.

Из слов Рерихов можно понять, что их поездки по Индии, Тибету и Зап. Китаю — выполнение задач махатм, и для выполнения задания махатм они должны направиться в СССР, а потом якобы в Монголию, где они должны связаться с бежав­шим из Тибета в Китай "Таши-ламой" (помощником Далай-ламы по духовной части) и вытащить его в Монголию, а уже оттуда двинуться духовным шествием для освобождения Тибета от ига англи­чан» [2, 60].

Замысел НКИДа и ИНО ОГПУ становится понятным. Рерих должен способствовать смещению несговорчивого Далай-ламы и замене его фигурой, которая более устроит большевиков. Рерих и сам верит в то, что смещение Далай-ламы необходимо. В книге «Алтай—Гималаи» он выскажется по этому поводу однозначно:

«Духовный водитель Тибета вовсе не Далай-лама, а Таши-лама, о котором известно всё хорошее. Они (тибетцы) осуждают теперешнее положение Тибета сильнее нас. Они ждут исполнения пророчества о возвращении Таши-ламы, когда он будет единым главою Тибета и Драгоценное Учение при нём процветёт снова. [...]

По всему Тибету передаётся пророчество, вышедшее из монастыря Данджилинг, о том, что нынешний XIII Далай-лама будет последним [...]. Слышно, что Таши-лама, находясь сейчас в Монголии, занят утверждением мандалы буддийского учения. От этого нужно ждать благодетельных последствий, ибо Тибет так нуждается в духовном очищении» [45].

Более того, Николай Константинович видел в Таши-ламе 25-го Владыку Шамбалы Ригден-Джапо, который являлся для него безусловным авторитетом. Вот какой панегирик он посвятил Ригдену-Джапо в своём рассказе «Шамбала сияющая»:

«Как алмаз, сверкает свет на Башне Шамбалы. Он там — Ригден-Джапо, неутомимый, вечно бодрствующий на благо человечества. Его глаза никогда не закрываются. В своем магическом зеркале он видит все земные события. И могущество его мысли проникает в далекие земли. Для него не существует расстояния; он может в мгновение ока оказать помощь достойным. Его яркий свет может уничтожить любую тьму. Его неисчислимые богатства готовы для помощи всем нуждающимся, тем, кто отдал себя на служение во благо справедливости. Он может даже изменять карму людей» [46].

Совершенно ясно, что возвращение Таши-ламы в Лхасу при содействии Рерихов или без него, вызвало бы социальный взрыв в Тибете и, возможно, религиозную войну. Но, по-видимому, именно на это и рассчитывали "призраки" из НКИДа и ОГПУ, поддерживая и направляя Николая Рериха в его исканиях.

* * *

Экспедиция, заручившись поддержкой советского руководства, и, как следствие, быстро получив все необходимые документы, отправляется в путь.

Первоначально, в марте 1927-го года, экспедиция остановилась в Урге (Улан-Батор), где к ней присоединились отставшие участники (среди них был лечащий врач Елены Рерих и мартинист Константин Рябинин, написавший впоследствии книгу «Разоблачённый Тибет») и были совершены последние закупки.

Елена Ивановна вела общее руководство по хозяйственному снаб­жению — закупалась провизия, дорожные вещи и одежда для проводников. Сам Николай Константинович отдавал распоряжения прибывшему в Ургу представителю нью-йоркского Музея Рериха Лихтману. Зная о том, что Рерих собирается нанести визит самому Далай-ламе, Лихтман привёз подарки для "живого Бога": ковёр из бизоновой шкуры стоимостью пятьсот долларов, мексиканское седло с лукой, серебряные старинные кубки и старинную парчу.

О том, что советское правительство было чрезвычайно заинтересовано в успехе Трансгималайской экспедиции, говорит хотя бы тот факт, что Рериху были предоставлены пять больших дорожных автомобилей, хотя их доставка в Ургу была связана с невероятными трудностями. Константин Рябинин в своих записках отметит: «Когда мы выехали из Урги и потом, в дороге, у меня было представление, что на профессора возложено Москвой какое-то важное поручение в Тибет». Другого объяснения энтузиазму советских властей он не находит.

Тем не менее, сама экспедиция проходила под американским флагом, и между её участниками существовала договорённость: "по буддийским странам придётся идти как буддистам, в Тибете — под знаком Шамбалы, в других же под американским, советского паспорта нельзя показывать" [52].

От пограничного монастыря Юм-бейсе в Северной Монголии (далее идёт так называемая Внутренняя Монголия, китайская) экспедиция караванов на 41 верблюде отправилась в путь. Первую остановку (на целый месяц) она сделала в посёлке Шибочен. Это было связано с тем, что у верблюдов началась линька, они ослабли и могли двигаться дальше.

Затем стоянка экспедиции была перенесена на одно из монгольских пастбищ, где её навестили китайские таможенники, затребовавшие пошлину за купленных животных каравана, и посольство местного князя Курлык-бейсе.

19 августа 1927-го года экспедиция снова снимается с места. Перейдя хребет Гумбольдта и Риттера, в Цайдаме Рерихи встречают тяжко больного чиновника из Лхасы Чимпу, которого берут на своё попечение, обещая довезти до тибетских властей и рассчитывая при контактах с ними на его авторитет и помощь. По совету Чимпы было сделано желтое Далай-ламское знамя с надписью по-тибетски «Великий Держатель Молнии» (один из титулов Далай-ламы).

Первый тибетский пост встретился им у озер Олун-нор. Состоял он из местных жителей (своеобразной милиции), которые поинтересовались, куда экспедиция направляется и без долгих разговоров пропустили её. А вот дальше начались проблемы.

Достигнув посёлка Шингди, что в горах Танг-ля, Рерихи были вынуждены дожидаться представителей Верховного комиссара народа хор (хор-па) — генерала Хорчичаба и князя Кап-шо-па (Командующего Востоком, Вращающего Колесо Правления). Узнав, что экспедиция идёт в Лхасу, генерал запросил власти Тибета и началась, по словам Рябинина, "обычная в Тибете волокита". Рерихам было категорически заявлено, что от Далай-ламы имеется указ никого из европейцев далее не пропускать и что если экспедиция будет продолжена самовольно, то всех арестуют, а руководителям отрубят головы. Кап-шо-па, молодой человек 24 лет, бывший Далай-ламский гвардеец, сказал, что напишет Далай-ламе письмо, а также уведомит гражданского губернатора в Нагчу (ближайший город) о нуждах экспедиции. Разговор с ним вёл Юрий Николаевич Рерих. При этом он обращался к своим товарищам по-английски, соблюдая конспирацию.

Дважды навестил стоянку и сам генерал. В первый раз — торжественно, с большой помпой и свитой, другой — проще. При этом он с подозрением осматривал палатки и дорожные вещи экспедиции. Ему было сказано, что экспедиция — это западные буддисты, везущие дары Далай-ламе и послание, которое может быть передано только лично его Святейшеству.

Скорого ответа из Лхасы генерал не получил и со всем лагерем снялся, оставив экспедицию под надзором своего майора и десятка солдат. В результате более пяти месяцев экспедиция простояла на подходах к Лхасе, страдая от холода и испытывая острейшую нужду в продовольствии. Рерихи постоянно слали письма и Далай-ламе, и нагчуским губернаторам, и резиденту в Сиккиме, но в ответ получали только отговорки и отписки. Не помог даже переезд в Нагчу, поближе к бюрократам, и в конце концов Николай Рерих отказался от мысли попасть в Лхасу. 4 марта 1928-го года путешественники отправляются назад.

Так хорошо задуманную и подготовленную экспедицию Рериха не пустили в Лхасу, хотя, вроде бы, никаких оснований для этого не было. Что же произошло?

Оказывается, с самого начала экспедиции, ещё с Индии, за Николаем Рерихом и его семьей вели наблюдение агенты британской разведки. Среди них был знаменитый подполковник Бейли — политический резидент в гималайском княжестве Сикким. В своё время он пытался организовать контрреволюционный мятеж в Ташкенте, затем, уже будучи тибетологом с мировым именем, был направлен в сердце Гималаев, чтобы охранять интересы Британской империи в этом регионе.

Бейли высоко ценил художественные и научные достижения семьи Рерихов, хорошо знал об их миротворческой деятельности. И тем не менее это не помешало ему отдать приказ тибетскому правительству остановить экспедицию Рериха, следовавшую через пустыню Гоби в Тибет, мотивировав это тем, что Рерих является агентом "красных русских" [2]. И приказ этот, как мы видели, был исполнен.

Вскоре на смену Бейли в княжество Сикким был назначен другой резидент английской разведки — полковник Уэйр. Он отправился в Тибет, пытаясь собрать новые сведения об экспедиции Рерихов. Вместе с полковником была его супруга Тира Уэйр.

Ниже я привожу выдержки из письма-донесения Тиры Уэйр в иностранный и политический департамент правительства Британской Индии от 31 марта 1932-го года. В нём мы найдём ответы почти на все вопросы, связанные с Центрально-Азиатской экспедицией:

«Сопровождая мужа во время его тибетской миссии в Лхасу в 1930 году, я с неизбежностью вывела из моих наблюдений, что мысль Тибета под влиянием пророчеств и монастырских писаний настроена на грандиозный сдвиг по всей стране. Действительные сроки этого сдвига различны и неясны, как и описание самого сдвига. Каждый монастырь имеет свое фантастическое представление об этом, но по всему Тибету, по-видимому, общепринят один факт. Это приход Будды, и чем скорее, тем лучше. Общая идей сводится к тому, что Майтрейя, грядущий Будда, должен появиться через 100—200 лет. Его статуям уже молятся в большинстве монастырей, и его изображают сидящим на европейский манер. Ему будут предшествовать два завоевателя. Первый придет с Запада. Чужеземец и не-буддист, он покорит всю страну. Второй придет из Чан Шамбалы (мистического района на Севере). Он завоюет страну и обратит её снова в буддизм. За вторым завоевателем (время прихода не указано) последует сам Майтрейя.

Как и во всем мире, в Тибете присутствуют скрытые советские течения. Несомненно, что в различных монастырях уже есть советские агенты, а революционная направленность некоторых монастырей, например, Дрепанга, расположенного вблизи Лхасы и содержащего 10000 лам, вполне очевидна [...].

Суеверный характер народов Тибета служит плодородной почвой для любого сообразительного ума, и путём, вымощенным пророчествами, было бы нетрудно свести время предстоящего события к настоящему поколению. Сейчас необходим только один элемент — первый завоеватель собственной персоной.

По возвращении из Тибета я получила экземпляр самой последней публикации Николая Рериха "Алтай—Гималаи", а изучив эту книгу, я обнаружила, что Рерихи прекрасно понимают это тибетское пророчество и действительно изучили этот предмет очень глубоко.

Известно, что семья Рерихов поддерживала тесный контакт с Тибетом многие годы. Вероятно, они знают о жизни, верованиях и условиях в Тибете больше любого другого человека на Западе. Их сын Юрий посвятил лучшую часть своей жизни исследованиям религии и обычаев Тибета [...].

Рерихи утвердили себя как знатоки искусства высокого уровня с центром в нью-йоркском Музее Рериха и ответвлениями в Европе. Может показаться, что их доход в основном слагается из поступлений от поклонников искусства, преимущественно женщин.

Благодаря своим художественным способностям и обаятельным манерам, соединенным с умелой рекламой, Рерих считается ведущим авторитетом в искусстве Востока. (Английский журнал по искусству "Студио" недавно дал высокую оценку его работе.)

Под предлогом занятий искусством он мог проникать в самые недоступные места Азии, а доверие, внушенное его художественным талантом, открывало ему доступ к информации, получить которую другим путём было бы нелегко.

На его продвижение по Тибету в 1928 году смотрели с подозрением, и теперь известно, что в этот