Эмиль Картальяк и Тулузский музей

После того периода, который я назвал первыми и прекрасными годами детства, проведенными в Сен-Мартори, где посещал начальную школу, мы с братьями оказались в Тулузе, куда родители переехали на время нашего обучения. Теперь мы возвращались в Сен-Мартори только на пасхальные и летние каникулы. Конечно, три летних месяца я посвящал своему любимому занятию — искал пещеры.

В Тулузе мы жили в квартале Ботанического сада, где находился также Музей естественной истории, и часто послеобеденное время по четвергам и воскресеньям я проводил в зале под названием Пещеры, склонившись над витринами, заключавшими бесценные коллекции доисторического оружия, орудий труда, обработанных камней, костей и предметов, сделанных из костей животных и слоновой кости, изготовленных нашими предками каменного века. С особым уважением я смотрел на хорошо сохранившиеся скелеты животных, современников пещерного человека, — большого ирландского оленя (magaceros), пещерного медведя (Ursus spaelaeus), гиены и волка. В большой настенной витрине была представлена коллекция (я думаю, единственная в мире) черепов пещерных медведей. Один из них, я помню, достигал 0,67 метра вместе с клыками величиной с банан. В узком и темном коридоре была выставлена другая коллекция, около которой я задерживался неохотно, — человеческие черепа; эти более или менее разрушенные мертвые головы производили мрачное впечатление, их пустые черные глазницы, казалось вечно созерцающие небытие, приводили меня в содрогание. Я подсознательно был благодарен хранителю "допотопных древностей" за то, что он не выставил эти останки наших предков на полном свету, а почтительно отвел им место в самой темной части музея.

Вскоре я познакомился с хранителем, который создал и продолжал пополнять экспозицию зала пещер с большой тщательностью.

Однажды, когда я склонился над витриной с коллекцией обработанных кремней из пещеры Мае д'Азиль, я услышал, а потом увидел, как вошел мелкими шажками старичок в сюртуке, без шляпы, согнувшийся под бременем лет, с белыми пушистыми бакенбардами и, несмотря на заметную лысину, с нимбом длинных волос вокруг головы, тоже белых. Очки в тонкой стальной оправе с очень маленькими стеклами придавали его морщинистому лицу сходство с традиционным образом ученого, каких еще можно было изредка встретить в то время.

Этот старик, расхаживающий с непокрытой головой по залам и галереям, чувствовал себя в музее как дома. Передо мной был хранитель музейных фондов Эмиль Картальяк — знаменитый археолог и знаток доисторического периода, горячий поборник дарвинизма.

В большом зале пещер мы были одни. Он остановился и обратился ко мне столь ласково и приветливо, что я смутился. Он спросил, нравятся ли мне доисторические времена, осведомился о моих стремлениях и уровне знаний в этой области. Мои наивные ответы ясно показали, что я был просто влюбленным в пещеры мальчиком, не обладающим никакими хотя бы приблизительными знаниями о доисторическом периоде. Тогда он охотно прочел мне лекцию, навсегда сохранившуюся в моей памяти; он нарисовал мне грандиозную картину предыстории человечества и познакомил меня с такими терминами, как ашельская, мустьерская, ориньякская, мадленская культуры, то есть с наименованиями различных стадий доисторического периода. Эти слова давно интриговали меня, но лишь в тот день я узнал их значение. Кроме того, он указал мне, где находятся стоянки первобытных людей, с которыми связаны эти названия. Его исключительное дружелюбие и ясность объяснений помогли мне очень быстро перейти мост, ведущий к доисторическим временам, и дали мне ключ вроде волшебного слова "сезам", без которого двери предыстории остались бы для меня закрытыми. Он до того был благожелательным, что назвал мне популярные книги, которые я мог посмотреть в библиотеке музея. Нашу беседу, вернее монолог, так как я не произнес и десяти слов, он закончил выражением одобрения и дружеским рукопожатием.

Пока он удалялся мелкими шажками, я стоял как пригвожденный к месту около витрины шелльских экспонатов, к которой он подвел меня. Я старался осознать, что произошло, пытался привести в порядок свои впечатления, как вдруг услышал движение в другом конце зала. Это оказался служитель музея (в то время единственный), симпатичный Брюникель, само имя которого предназначило его для роли хранителя доисторических коллекций[3]. Он подошел ко мне с громким смехом и заговорил со своеобразным тулузским акцентом. Я не подозревал, что он издали наблюдал нашу встречу, на что имел полное право, так как сам ее подстроил.

Он давно заметил мою заинтересованность витринами, посвященными доисторическому периоду, и проникся ко мне симпатией, не переставая, впрочем, подшучивать над моей страстью к "старым камням", как он говорил. Он рассказал Эмилю Картальяку о заинтересовавшем его несколько необычном мальчике, влюбленном во все доисторическое.

Таким образом, встреча и лекция не были случайными — ученый не пожалел своего времени, чтобы просветить новичка и, конечно, постараться сделать из него ученика и последователя. И учеником я, безусловно, стал, ибо с этого времени получил доступ в библиотеку. Но робость не позволила мне еще раз подойти к археологу, несмотря на то что он сам сделал ко мне первые шаги. Он так никогда и не узнал, какую благодарность и уважение я питал к нему и продолжаю хранить к его памяти.

При содействии того же Брюникеля мне удалось проникнуть в святая святых — в лабораторию, где набивались чучела и где я познакомился с другим ученым — Филиппом Лакоммом, техническим хранителем коллекций музея, с которым у меня завязалась большая дружба.

Теперь я могу признаться, что на чтение книг в библиотеке музея и на беседы с Филиппом Лакоммом я тратил не только послеобеденное время по четвергам. Ради этого часто прогуливал занятия в лицее, и должен сказать, что не испытываю ни малейших угрызений совести и даже, если мои лицейские занятия несколько или даже сильно от этого пострадали, теперь я об этом нисколько не жалею, напротив!

V

Наши рекомендации