Раздумье над бывшим болотом 2 страница

И травы, полные жажды,

Ястреб останется,

По которому

Я промахнулся однажды.

Книга останется,

Что полистается

Да и забудется — выпадет срок.

Родина сыну в наследство останется,

Будет счастливей, чем батька, сынок.

Зори останутся, тихие зори,

Лунные заводи, звезды в колодцах —

Это всегда после нас остается,

Как остаются радость и горе...

Жил человек. Горевал. Веселился.

Умер...

А в мире все те же ручьи,

Тот же скворец на дворе поселился,

Звезды все те ж,

Но уже не твои,

Как это грустно!..

Рождаются травы,

Солнце гуляет в цветенье ольхи,

И величаво поют петухи.

Вот он поет, голенастый, горластый,

Отсвет зари на лихом гребешке.

— Ку-ка-ре-ку! —

Это, видимо, «здравствуй!»

На петушином его языке.

Жизнь — это песня, обычное дело.

— Здравствуй, горластый! —

Ответствую я.

Сонно калитка в тиши проскрипела,

Глухо в колодце плеснулась бадья.

— Здравствуйте, голуби!

Как вам летается?.. —

Солнце разбито гусиным крылом...

Все это было, было в былом.

Это и после меня

Останется.

Щебет овсянки,

Под елями снег,

Нежный подснежник на скосе оврага —

Все это радость,

И все это благо,

Если, конечно, жив человек.

Жив человек небесами,

Лесами,

Трудной дорогой, где легче вдвоем.

Радостным словом,

Даже слезами,

Песней о чем-то далеком своем.

Жив человек материнскою лаской

И неприметною

Лаской отца...

Жизнь познается с обыденной сказки,

Надо дослушать ее до конца.

Глава восьмая

Жизнь — это небо,

Где вечная смена

Ночи на полдень

И ведра на дождь,

Неутешительный траур Шопена

Рядом с «Камаринской» Глинки найдешь.

Невыносимо,

Горько,

Несносно

Видеть веселье рядом с бедой:

Радость грачей

На кладбищенских соснах

И причитанья вдовы молодой!

Помнится: вырыта темная яма,

Мерзлая глина на солнце блестит,

Дуб величавый

Все так же упрямо

Той, прошлогодней, листвой шелестит.

Голос оркестра военного

Горечью тронут,

И любопытные

Молча в сторонке стоят.

— Летчика, — говорят, — офицера хоронят,

Ишь ты, сколько солдат...

Я провожаю ровесника, друга,

Что-то о жизни его говорю.

Гвозди запели...

Кто-то упруго

Бьет по весеннему календарю.

В воздухе слово и плач повисают

Кажется,

Плачу не будет конца.

Я не стираю слезы с лица.

Вязкую глину в могилу бросаю.

Все.

Совершилось.

Гроб потонул...

После салюта

Тишь наступила...

Молча

Могильщик табличку воткнул

С номером этой последней могилы.

А пятилетний сынишка понять

Так и не смог этой горькой утраты:

Он обнимает

Испуганно мать

И прижимается к старшему брату.

Мальчик озяб на весеннем ветру,

Пусть на весеннем, а все же морозном.

Помню, как ранил он тело березы,

Старым гвоздем

Поцарапав кору.

Сок на березе

Молодо брызнул!

Мальчик губами к ране прильнул.

Таинство смерти

И таинство жизни

Как бы случайно он подчеркнул.

Были поминки.

День был заполнен.

Память — ушедшим.

Здоровье — живым...

Это не все,

Что сумел я запомнить

В день расставания с другом своим.

Глава девятая

Вот и не стало ровесника, друга.

Только могила.

И та далеко.

Лето минует,

Вызреет вьюга,

Будут сугробы лежать высоко.

И, возвышаясь над синью сугроба,

На небогатом кладбище том

К этому времени

Встанет надгробье

С традиционным разбитым винтом.

И с фотографии

Взглядом провидца

Будет Алеша

Мимо крестов

Молча глядеть

На огни и зарницы,

Что далеки от больших городов.

Все далеко,

Далеки автострады.

Узкоколейки поблизости нет.

Лишь августовские звездопады,

Лунная рожь

Да туманный рассвет.

Все впереди. Вологодское лето,

Длинная осень, зима и весна...

В эти края

К нему за советом

Будет наведываться жена.

Будет рассказывать,

Как ей живется,

Как сыновьям без него тяжело.

Мало ребятам вечного солнца,

Если отцовское гаснет тепло.

Малую жизнь они прожили вместе.

Что ж он оставил

Ей и семье?..

Мир не узнал из «Последних известий»,

Как мой ровесник

Жил на земле.

Помнится,

Радио как-то парадно,

Весело даже вещало в те дни

О зарубежных артистах эстрады,

Что воробьям безголосым сродни,

О хоккеистах и шахматистах

И о гитарах, что в рюкзаках.

Русские песни

В ритмике твиста

Плыли в эфир

На чужих языках...

Нет тебя больше, друг и ровесник!

Отблеск зари

На разбитом крыле...

Мир не узнал из дальнейших известий,

Что ты оставил нам на земле.

Глава десятая

Судьба Алеши...

Всяко было.

Скользили годы под крылом.

И сердце в вечность торопило,

Не забывая о былом.

Он мерил жизнь одною меркой —

Великой мерой наших дней.

А жизнь трудна у офицера

Советской Армии моей.

Как ни крути,

С каким вопросом

Ты к жизни той ни подходи,

Она обычно на колесах.

Велит — и ты опять в пути.

Опять казенная квартира,

Казенный хлеб, казенный стол

И память от былого мира,

Откуда некогда ушел.

Здесь новый день похож на старый.

Подъем. Полеты. И отбой.

По вечерам

Звучит гитара,

Шумит за окнами прибой.

Гитара — спутник неизменный

У летчиков и моряков...

Я был в том городке военном,

В одном из многих городков...

Алеша мастерил сынишке

Бумажных самолетов строй.

— Здорово, брат!

— Здоров, братишка! —

И — пир по случаю горой.

Наташа стол накрыла ловко

Под стать столичному столу.

Под звон казенной сервировки

Звучало радио в углу.

Мне даже рта раскрыть не дали.

И Алексей одно твердил:

— Ну, молодец!

В такие дали,

В такие дали прикатил!

Вот, брат, не думал,

Что осилишь

И в мыслях даже не держал.

Ведь к нам,

На самый край России,

Никто гостить не приезжал.

Что гости!

Жены не ко многим

Приехали.

И от тоски

На танцах убивают ноги

Женатые холостяки...

А мы живем,

На жизнь не плачась.

Бывают трудности.

Так что ж?

Ведь я бы жить не смог иначе,

Мне ровно жить — под сердце нож.

Признаться, слышал я от многих:

Мол, жизнь сложна,

Мол, путь тяжел,

Мол, день прошел — и славу богу.

А мне-то важно, как прошел.

Что за день я оставил людям,

Что дал работою своей?

Нет, у меня вовек не будет

Таких «абы прошедших» дней...

Ты помнишь,

Нас учили в школе

Жить для народа, для страны.

Мы постигали в комсомоле,

Какими Родине нужны.

Нам жизнь дала любовь к России

И веру в Ленина дала,

Она нас бережно растила

На настоящие дела.

Мы верили мечте высокой,

Копили веру про запас.

И Чкалов — легендарный сокол —

С киноэкрана видел нас.

Да, это время вспомнить любо,

Оно принадлежит

Векам!

Покрышкину и Кожедубу

Мы поклонялись, как богам.

Мы знали:

Нам придется строить,

Судьбу Отечества решать.

И, зная всех своих героев,

Мы им старались подражать.

Когда б не Чкалов,

Молвить кстати,

И вся геройская родня,

Какой бы летчик-испытатель

Сегодня вышел из меня?

Мы научились жить и строить.

Но я грущу порой не зря:

Бывает, слышишь о героях

По красным дням календаря.

И, слов высоких не жалея,

Мы говорим —

Черт побери! —

О Чкалове — на юбилеях,

А что ни день — Экзюпери.

Хороший летчик был, не спорю.

Но громче надо говорить

О тех,

Кто нас с тобой от горя

Сумел когда-то заслонить...

Да, Алексей был прав, не скрою.

Он каждой клеткой ощущал

Дыханье всех своих героев,

Чью память жизнью защищал...

Дремал сынишка на кровати.

Спала Наташа за стеной...

В ту ночь грустил передо мной

Прекрасный летчик-испытатель.

Он говорил,

Что мы не знаем,

Какой геройской жизнью жил,

Каким был летчиком Гарнаев,

Что людям до конца служил;

Какою жил он светлой верой,

В дни мира жил, как на войне...

А он бы мог служить примером

Служения своей стране.

Был Алексей знаком с ним лично...

Ну, нет, Гарнаев, ты живешь!

Что смерть? Она, как жизнь, обычна.

А против жизни не попрешь.

Да, смерти нет!

А есть работа...

Не ради длинного рубля

Здесь покоряют

Самолеты,

Что в муках создает земля.

В бессмертье веру не роняя,

Здесь

Не дрожат за жизнь свою.

И самолеты здесь меняют,

Как некогда

Коней в бою!..

Я думал:

Сколько же Алеше

Еще придется испытать

Во имя тех парней хороших,

Которым предстоит летать,

Которым жить во имя мира,

Что завоеван на войне,

Дарить цветы родным и милым,

На верность присягнув стране!

Им беспокойное наследство

Вручает

Родина моя...

А в памяти всплывало детство,

Родные отчие края...

Под песни, сердцу дорогие,

Которых нынче не слыхать,

За окнами

Валы морские

Устало

Начали стихать.

Звучали как-то приглушенно

Те песни в утренней тиши,

Что мы когда-то

По вагонам

С Алешей пели от души.

О, голос песен довоенных,

Военных песен громкий глас!

Те песни в памяти нетленны,

Что в люди выводили нас.

Мы с ними постигали время

И мирных лет,

И грозных лет.

«Не то что нынешнее племя», —

Как некогда сказал поэт.

Все больше песенки, не песни.

То громкий вон, то шепоток.

Но что поделать!

Всем известно:

Платок не кинешь на роток.

Поют,

Поют принципиально,

Лжеромантично, например,

В манере вненациональной,

На худший западный манер.

А век двадцатый — век бурлящий!

И горько знать,

Что в наши дни

Свиданье с песней настоящей

Большому празднику сродни...

В окно глядел рассвет погожий.

Рев реактивный нарастал...

Я знал о том, кем был Алеша

И кем он в этой жизни стал.

Я знал, чем жил и дорожил он.

И можно ли забыть о нем?..

Пока такие люди живы,

Бессмертны

Звезды над Кремлем!

Глава одиннадцатая

Он к жизни равнодушным не был.

И, дорожа пришедшим днем,

Благословлял

Дорогу в небо,

Что по ночам грустит о нем

И ждет его крылатой птицы,

Чтоб одиночество забыть,

Чтоб с ней

В одном полете слиться

И в звездный путь поторопить!

О, небо над аэродромом!

Заря,

Как розовый гранит,

Над грозным реактивным громом

Свое спокойствие хранит.

Огней сигнальное движенье.

Команды четкие слова.

В зенит до головокруженья

Восходит неба синева.

Все это видел я когда-то.

Мне скажут: «Невидаль!»

Ну что ж!

Аэродром в тех самых Штатах

На наш, наверное, похож.

И там, я думаю, все то же.

И там уходят в звездный путь.

Вот только

Люди не похожи.

И в этом

Вся земная суть.

Там

Смерть моей земле пророчат,

Внушая ненависти пыл.

Там жив, наверное,

Тот летчик,

Что Хиросиму ослепил.

И на испытанных машинах

Земле Вьетнама смерть несут

Те самые,

Что ныне живы,

А завтра ждет их Страшный суд...

О, небо над аэродромом!

Я полюбил тебя давно,

Ведь ты одно

Над каждым домом,

Над каждым городом одно.

И день и ночь в твоих просторах

Летят Отечества сыны,

Чтоб просыпался каждый город

Под мирный гимн моей страны,

Чтоб мог народ спокойно сеять,

Не зная посвиста свинца,

И чтобы дети Алексея

Гордились Родиной отца,

Чтоб знали,

Что она крылата,

Что в той крылатости

Светла

И та трагическая дата,

Что жизнь его оборвала.

Садам — цвести.

Расти — заводам.

И самолетам — ввысь лететь...

А людям — жить земной заботой

И в небо звездное глядеть.

Им жить в немеркнущем движенье...

А детям помнить,

Что они

Собой являют продолженье

Дорог, пришедших в наши дни.

Им жить теплом родимых пашен,

И, веря в жизнь иных планет,

Им верить,

Что дороже нашей

Планеты не было и нет,

Что в славе новых поколений

Та не состарится земля,

Где вечен

И бессмертен Ленин,

Как стены древнего Кремля.

Глазами столетий

Сыну моему Владимиру

Патриотический монолог

Над тишиной

Кладбищенских распятий,

Над светлой синевой озер и рек

Он был,

Как бог,

Велик и непонятен —

Еще не знавший крыльев

Человек.

Он брал топор.

И на ветру гудела,

От солнца бронзовея,

Борода!..

И по ночам

Вселенная глядела

На пахнущие стружкой города.

Глядела тихо,

Звездно,

Удивленно,

Далеким светом до земли достав...

И города

Мигали поименно

Веселыми кострами

У застав!

В кабацком гуле,

В горькую минуту

Кабатчику рубаху заложив,

Пел человек

И плакал почему-то,

На руки подбородок положив.

Пел человек...

Он был

И здесь великим,

В минуту грусти, горя своего,

Лишь водка унижала,

Как вериги,

Высокое достоинство его.

Его ли только!

Водку принимая,

Работали,

Как поршни,

Кадыки...

Пел человек,

И песню понимали,

И доверяли песне мужики.

А он все пел,

Хмельно кусая губы,

О горьком одиночестве своем,

О Любушке,

Которая не любит,

Которая не думает о нем.

И над землей усталой, пропыленной,

Когда она восторженно спала,

Та песня

О любви неразделенной,

Спокойная и светлая,

Плыла.

Она была вольна,

Как в поле птаха,

Чиста,

Как синева озер и рек...

И вновь

Кабатчик

Возвращал рубаху

И говорил:

— Я тоже человек...

А утром

Снова солнышко светило.

И, жизнь свою не помянув добром,

Шел человек в рубахе

По стропилам,

Играючи зеркальным топором...

Любовь неразделенная!

Откуда

Она пришла желанью вопреки?

На силу не надеясь и на удаль,

Шли мужики,

Как в храмы,

В кабаки!..

Но предок мой

Забыл кабак,

Оставил,

И с верным

Непропойным топором

Он день и ночь

Красу земную славил,

Как говорят, не описать пером.

Он поднимал

В заоблачные дали

Красу земли

На легких куполах.

И в честь его

Колокола

Звучали,

Оповещая о его делах.

Его любовь звала.

Он шел на голос

Любви неразделенной и святой.

Во славу той любви

Клонился колос,

Отяжелевший, солнцем налитой,

Во славу той любви

Вставало солнце,

И таял снег в холодном январе,

И яблоня цветущая

В оконце

Стучала, просыпаясь на заре...

Когда враги

Вторгались в наши земли,

Когда стонала Родина в крови,

Мой предок шел,

Пощады не приемля,

На правый бой

Во имя той любви...

Она — огонь,

Что в стужу обогреет,

Лесной родник,

Что в пекле охладит.

Она, в тебя поверив,

Подобреет,

Ответною любовью наградит.

Так и случилось.

И порою вешней

«Люблю» сказала Люба у плетня.

Так и случилось.

Иначе, конечно,

Я был бы нем

И не было б меня.

О, предок мой!

Благословлен тобою,

Иду туда, зарею осиян,

Где так гордятся прадедов судьбою

Сто двадцать миллионов россиян!

Иду к России...

На ее тропинках

Все та же поднимается трава,

И на озерах

Та же синева,

И та же в чистом небе голубинка,

Все те же звезды

В черной высоте,

Все те же сосны

И все те же росы.

Все те же песни

И все те же слезы,

Все те же люди,

Те же,

Да не те!..

Когда у деда

Не хватило силы,

Чтоб выйти на весеннее крыльцо,

Он с грустью

Смерти поглядел в лицо

И умер,

Детям передав Россию.

Он славно пожил...

И его топор

Светло звучал по городам и селам,

Да так звучал,

Что эхо

До сих пор

Несет

Его напев и звон веселый.

В семнадцатом,

Оставя ремесло,

Он с топором заветным

Распрощался.

Пошел в огонь

И всем чертям назло

Он из огня веселым возвращался.

Шел по фронтам —

Был жив и невредим

(Его, должно быть, пули обходили)

И брал дворцы,

Построенные им,

Брал города,

Что предки возводили...

И после,

Позабыв огонь атак,

Придя домой к родимому порогу,

Он песни пел!

(Теперь поют не так!)

А как плясал!

(Сегодня так не смогут!)

Он появлялся на крыльце чуть свет,

Чтоб не проспать

Ни одного рассвета...

А смерть его

Уже бродила где-то,

Уже ждала,

Должно быть, много лет...

Отечество!

Его передавали

Из рода в род

Без родовых бумаг.

Отечество!

И за него вставали,

Когда у дома появлялся враг.

Отечество!

И в бой за правоту,

Не думая о славе и наградах,

Шли деды и отцы

На баррикады

И знали,

Кто — по эту,

Кто — по ту.

Я славлю баррикады той поры,

Когда дорогу к свету

Расчищали

Булыжники

И наши топоры,

Те самые,

Что предки завещали.

В те годы было проще и ясней...

Но, прошлое окинув беглым взглядом,

Я думаю:

Напрасно баррикады

Не сохранили

И до наших дней.

Они бы не мешали нам в пути,

И совесть

Каждый мог по ним бы сверить.

Нет баррикад.

И разбери поди.

Кто чем живет,

Во что сегодня верит...

Кто он,

Тот самый

Юркий краснобай,

Что в грудь стучит,

Отечеством клянется?

Он в день войны

С Москвою расстается

И в тыл бежит —

На свой «передний» край.

Скрывая равнодушное лицо,

Он не смущался, видимо, нимало,

Когда вдова

Венчальное кольцо

На корку хлеба

У него меняла.

Ему плевать,

Что третью ночь подряд

Не спит в цеху, припав к станку,

Рабочий,

Что где-то накрывает цель снаряд,

Бессонные оправдывая ночи.

Ему бы только

Жаркий звон монет.

А в остальном

Ему плевать,

Что где-то

Глядит печально Родина Советов

На кровью обагренный партбилет.

Ему плевать,

Апостолу рубля,

На эту кровь

В отцовском партбилете,

Плевать,

Что мать мою взяла земля,

Плевать,

Что я один на белом свете.

Нет, не один!

Отечество со мной.

И я его наследую по праву.

Нелегкою и страшною ценой

Досталась мне земля отцовской славы.

И он, конечно, жив,

Тот краснобай,

Что по тылам

Слонялся воровато.

И ты, земля,

Ни в чем не виновата,

Не виновата, дорогая, знай.

Он жив!

Но я-то мимо не пройду,

Не промолчу,

Когда молчать не надо.

Я славлю нашей правды баррикады,

Я вижу,

Кто — по эту,

Кто — по ту!..

Мне скажут:

— Эка парня повело!

Какие баррикады в наше время?

Переходи-ка, брат, к любовной теме.

Риторика — пустое ремесло.

Ты не о том хлопочешь, —

Скажут мне, —

Ну, согласимся,

Всякое бывало.

Земля давным-давно отвоевала,

А ты опять толкуешь

О войне...

Да, на рентгеновских экранах

Они, пожалуй, не видны —

Незаживающие раны,

Беда и боль родной страны.

В календарях

Мелькают даты

Не поражений,

А побед...

Мы забываем о солдатах,

О тех,

Кого на свете нет.

Мы забываем об утратах,

Не чтим могильные холмы.

А каково живым солдатам?

Их тоже забываем мы.

Да, это правда,

Мы-то знаем!

И каждый подтвердить готов,

Что лишь за чаркой

Вспоминаем

О мужестве живых отцов.

Мы вспоминаем их награды,

Медали их

И ордена.

А кто-то говорит:

— Не надо!

Она давно была, война...

А вы себе на миг представьте,

Вы, незнакомые с войной,

Как плачут маршалы в отставке,

Исполнив долг

Перед страной;

Как плачут старые солдаты,

Как, покидая этот свет,

Они нам оставляют даты

Былых

Немеркнущих побед.

Незаживающие раны,

Беду и боль родной страны

Нам оставляют ветераны

Победной, горестной войны...

Но не кому-нибудь другому,

А нам,

Когда придет беда,

Вставать за жизнь родного дома,

За нашей славы города;

Идти,

Как шли отцы когда-то

За землю Ленина на бой!..

Все чаще

Родины солдаты

От нас уходят на покой.

И звук «Интернационала»

Плывет за гробом в тишине...

И понимаем мы,

Как мало

Нам рассказали

О войне...

Я должен думать

Как наследник

Величия моей страны:

Придет пора —

Умрет последний

Участник прожитой войны.

Умрет...

И станет тихо-тихо.

И разольется тишина

Над зацветающей гречихой,

Над голубым простором льна.

Умрет...

И кто тогда расскажет

Не книжно,

А изустно,

Так,

Как может рассказать не каждый,

А лишь познавший боль атак,

О бедах тех,

Что выносили

Сыны отечества в бою,

На горестных полях России

Спасая правоту свою?

И кто расскажет про геройство

И преданность родной стране?..

Все было сложно,

Но и просто

На той чудовищной войне.

Что лучше: жизнь — где узы плена,

Иль смерть — где русские знамена?

В героях быть или в рабах?

Федор Глинка

Я не о тех,

Кто в плен попал,

Рук не подняв в суровом поле,

Кто как подкошенный упал,

В себя придя

Уже в неволе.

Да будет справедливым стих,

Не ранит тех,

Кто, обессилев,

Был предан матери-России!

И я, конечно, не о них...

Что слава?

Дым и жалкий тлен.

И подменяют постепенно

Бессмертье

Не пошедших в плен

Трагедией военнопленных,

Понятно,

Не легко в плену.

Понятно,

Что и там сражались.

Понятно,

Вызывают жалость

В плену проведшие войну...

Но, думая об их судьбе,

Я помню мужество солдата,

Что бросил под ноги

Себе

Уже последнюю гранату.

С последней пулей

У виска

Рванулось дуло пистолета,

И смерть взяла

Политрука:

Он спит в снегах

Под Ельней где-то.

На их могилах — по звезде.

Их нет в живых.

Но вы не верьте,

Что правы не они,

А те,

Кто в плен пошел, уйдя от смерти.

Иным покажется порой,

Такое слушая сегодня,

Что неизвестно,

Кто герой:

Кто принял смерть

Иль руки поднял?

Больная, так сказать, струна.

И на нее легко поддаться.

Не дай-то бог, опять — война!

Нам, что же, в плен идти сдаваться?

О, как того враги хотят:

Чтоб потускнели наши флаги,

Чтоб мы забыли

Тех солдат,

Что свято верили присяге!

Я приобщаюсь к их судьбе.

Случись такое, как когда-то,

Я брошу под ноги

Себе

Уже последнюю гранату.

По мне судьба политрука,

Что спит в снегах

Под Ельней где-то,

И — дуло,

Дуло пистолета

С последней пулей

У виска...

И слава тем,

Кто грудью встал,

Кто выстоял в сраженьях жарких

И с полным правом

В Трептов-парке

С мечом

Взошел на пьедестал!

Все те же звезды в черной мгле,

В своем пространстве безвоздушном.

Но знаю я:

Они не равнодушны

К рождению и смерти на земле.

Я перед их величьем замираю,

Ведь не случайно

Миллионы лет

Несли они,

До срока умирая,

На нашу землю свой далекий свет.

Им нелегко, наверное, скиталось.

Но заглянули

В наш двадцатый век

Свидетели того,

Как жизнь рождалась,

Как вырос в ЧЕЛОВЕКА

Человек.

Они в своем величии спокойны.

Но почему-то, думается мне,

Они грустят,

Когда пылают войны,

И радуются

Мирной тишине.

Еще недавно,

Грусти не скрывая,

Они беззвучно плакали

Вдали

И тихо опадали,

Застывая

На обелисках горестной земли...

Им радостно

Глядеть на нашу землю,

На мир,

Что нами выстрадан в бою.

И каждая из них

Покою внемлет,

Как мы весной внимаем соловью.

Им важно знать,

Что мы — творцы и боги,

Нам можно тайны доверять свои;

Им важно,

Что они не одиноки,

Что с ними — люди,

С ними — соловьи!

Набатные колокола

Поэма

Светлой памяти

русского художника

Павла Дмитриевича Корина

Пролог

Набатные

Молчат колокола.

Их музыка

Как будто умерла.

Им не звучать

Над Волгой,