Глубокое озеро. восемь километров пути. 14 страница

Хозяин Второго Сокольего болота оставлял после себя неторопливые тяжелые следы. Первый раз я вступал на территорию этого медвежьего «дома» осторожно, старался не попадать своим сапогом в отпечаток медвежьей лапы, старался ничем не выдать своего присутствия в чужих владениях. Но на следующий день свежих следов медведя на тропе я не обнаружил: медведь, видимо, узнал обо мне и обошел мои следы стороной, по кустам.

Так повторялось несколько дней подряд - зверь на тропу старался не выходить. Угрюмая осторожность этого зверя, его недоверие к чужому вызвали у меня откровенное уважение, и я дал медведю имя. С тех пор от Второго Сокольего болота до Верхнего озера я ходил по тропе, которая принадлежала «Леснику». Он должен быть хмурым и даже немного сердитым, этот Лесник. А, встретив тебя, должен посмотреть в твою сторону пристально, выжидающе, будто желал спросить: «Кто ты и что скажешь?»

Но до каких-либо разговоров между нами было еще далеко. Медведь по-прежнему сторонился меня, старался не пользоваться тропой, которую волей-неволей захватил я, а я, честное слово, немного побаивался этого угрюмого, скрытного зверя.

На Верхнем озере я ловил рыбу, плавал на плоту вдоль заросших заливов и старался перехитрить щук. Озеро мне нравилось, оно будто звало меня к себе, и я навещал эту тайную глубокую воду таежного озера каждый день и каждый день встречал свежие следы Лесника.

Лесник по-прежнему уходил от меня, избегал встречи, оставляя мне лишь широкие глубокие следы на мягкой белой глине около вывороченных с корнями деревьев. Другой раз следы затекали водой на моих глазах - медведь только-только был здесь. Я останавливался, ждал, когда он уйдет подальше. Порой мне казалось, что зверь где-то совсем рядом и тоже ждет и откуда-то пристально смотрит на меня. Лес молчал. Молчали птицы. Хотелось как-то снять это тягостное напряжение, прогнать от себя мысль: где медведь, следит ли за мной? А вдруг?.. Но я не решался даже закурить, чтобы лишний раз не выдать себя. Не шевелясь, я стоял около свежих следов медведя минут пять-десять, потом осторожно шел дальше. А на обратном пути с озера снова видел его следы, только что оставленные на тропе: Лесник снова проверял свою дорогу. Следы человека, его запах не могли не беспокоить медведя: ведь мои следы лежали в его «доме».

Что-то надо было предпринимать. Конечно, проще было бы встретиться с ним и все-все ему объяснить. Но как это сделать? Этого я не знал. А уходить не хотелось. Тайный лесной зверь тянул к себе, и я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что теперь хожу в лес только для того, чтобы встретиться и как-то объясниться с Лесником.

Теперь, добравшись до Второго Сокольего болота, я стал оставлять на тропе свои знаки: делал ножом метки на вывороченных еловых корнях, ронял на тропу стружки с рябиновой палочки, оставлял на камнях пустые спичечные коробки и яркие бумажки от сигаретных пачек. Я не боялся уже курить в дороге, и Лесник не уходил, не сторонился моих своеобразных заявок, но, как и в самом начале, тихо и тайно бродил за мной следом.

Мы с ним жили как бы в одном доме без перегородок, но ни разу не встречались, не видели друг друга. Я его не видел - это точно. А как он?

Спичечные коробки и яркие бумажки от сигаретных пачек оставались нетронутыми, но каждая новая отметка на тропе все-таки задерживала зверя. Перед каждым предметом, недавно появившемся в лесу, Лесник останавливался за несколько шагов и только потом шел дальше.

Иногда я возвращался с озера в сумерках. В темноте по тропе приходилось идти осторожно, чтобы не поранить лицо об острые еловые сучки. Я внимательно прислушивался, старался разобрать ночные голоса. Порой, услышав странный лесной звук, я останавливался. Во время таких остановок мне не раз приходил на память угрюмый характер Лесника. Вряд ли этот зверь потерпит шутки и фамильярность, за которые сейчас в темноте можно было принять любой мой неосторожный шаг.

В середине августа дни умирали раньше и быстрей. Ночные дороги по лесу стали повторяться чаще, и смутная тревога теперь почти не покидала меня. Мои хождения на Верхнее озеро казались мне какой-то странной охотой. Кого за кем? И я часто ловил себя на привычном для зверовых охот движении правой руки к рукоятке охотничьего ножа - этот нож теперь был всегда со мной.

Теперь, возвращаясь домой с озера, я с беспокойством обнаруживал, что Лесник подходил сегодня еще ближе к моему вечернему костру. Что он хотел? Выгнать меня, рассчитаться со мной или по-своему попросить убраться из чужих владений подобру-поздорову?

Дальше продолжаться так не могло. Я уже собирался принять решение: уйти из тайги и забыть дорогу к Верхнему озеру. Но Лесник меня опередил. Он пришел сам, пришел вечером перед туманом и встал на высоком берегу почти надо мной.

Мой щенок Верный был еще недостаточно силен, чтобы бежать рядом со мной по таежной тропе, а носить его по лесу на руках, когда за мной «охотился» угрюмый медведь, я не решался. Поэтому щенка со мной на Верхнем озере не было, и никто не мог подсказать мне вовремя, что медведь стоит совсем близко и пристально смотрит на меня.

Вечером, подогнав к берегу плот, я разводил костер и варил уху. Костер был у меня обычно небольшим, но дымным. Я подкладывал в огонь большие шершавые листья папоротника и отдыхал в дыму от комаров. И на этот раз, сварив уху, я сидел около дымного костра. И тут что-то беспокойно подтолкнуло меня и заставило насторожиться.

Все было тихо. Солнце скатилось за лес, и полоска противоположного берега чуть-чуть затуманилась. Я повел глазами по упавшему стволу ели, по зарослям малины и папоротника. Никого нигде не было. Я медленно поднял глаза вверх. И там, где тропа начинала круто спускаться к воде, сзади себя увидел медведя.

Он стоял почти рядом, большой, сильный и удивительно добрый, будто хороший хозяин, что зашел в свою избу посмотреть, кто это пожаловал к нему в гости, и радушно поздороваться с гостями… Он стоял на тропе открыто, спокойно и даже не водил носом. В его позе не было ни вызова, ни злости, ни бычьего упрямства, ни желания разделаться со мной.

Я хорошо запомнил его глаза, глубокие, пристальные. Запомнил и его уши, короткие, чуть прижатые к голове.

Я невольно шевельнулся - он не ушел, даже не переступил с лапы на лапу. Нужно было, наверное, как-то объяснить ему, кто я, нужно было что-то сказать... Но моя скованность не проходила.

Потом Лесник ушел. Ушел он спокойно и медленно, будто все выяснил, все узнал.

Я внимательно осмотрел его сегодняшние следы, и эти следы рассказали мне, что медведь вышел на берег озера не из чащи, а пришел прямо по тропе, что шел он не на водопой, ибо на его пути уже встречался глубокий лесной ручей с чистой родниковой водой. Он шел ко мне осторожно, но не крался. А на обратном пути его не остановили ни спичечный коробок, ни пустая пачка из-под сигарет - на яркую бумажку он просто наступил.

После нашей встречи в лесу почти ничего не изменилось, но мне стало легче ходить на озеро, а медведь принял территорию человека в своем «доме» и уважал мой личный участок на берегу озера, где оставались мои удочки, котелок, топор. За вещи я был всегда спокоен.

А еще я знал, что теперь любая встреча с Лесником на таежной тропе окончится обязательно мирно. С этим медведем я встречался потом не раз. Завидев меня, он обычно останавливался, видимо, сердился, но никогда не рычал и не фыркал. Я не хотел терять доброго соседа и просто уходил, а утром точно устанавливал по следам, что Лесник и на этот раз не свернул в сторону, а шел следом за мной, провожая человека до границы своего хозяйства.

"ЗДРАВСТВУЙ, МИШКА!"

С Лесником мне так и не удалось поговорить, не удалось сказать ему даже самое простое: «Здравствуй, Мишка!» Во-первых, инициатива встречи принадлежала ему, а не мне, и я, честно говоря, здорово тогда растерялся. А во-вторых, угрюмый, суровый зверь никак не походил на того покладистого Мишку, которому запросто можно было сказать: «Здравствуй».

Вот почему я очень обрадовался, когда услышал позади нашей деревушки отчаянный лай Шарика.

Шарика я считал отвратной собакой. Нельзя было никогда знать, на что способен этот пес в любую следующую минуту. Шарик был злым, подобострастным, он умел огрызаться и в то же время, прижав уши и припав животом к земле, выпрашивать у тебя угощение. Если в угощении ему почему-либо отказывали, то Шарик тут же принимался за грабежи и воровал у нас все, что можно было украсть.

Но этот пес был порой и полезен. Он верно стерег телушек, первым подавал голос, когда к нашей деревушке кто-то подходил, и, конечно, помогал своему хозяину в лесу на охоте. Если Шарик поднимал громкий лай на берегу ручья, за изгородью, то Василий тут же хватал ружье и несся за деревню, хорошо зная, что «кобель орет на выдру». Выдра ловко избавлялась от не вполне доброкачественной по летнему времени шкурки, шкурка растягивалась на правилке, а Шарик получал за это разбойное браконьерство кусок хлеба.

В это утро Шарик хрипел сразу за выпасом, недалеко от деревушки, и Василий точно определил:

- На медведя кобель орет.

Лай собаки слышался долго. Шарик с ревом шел вдоль выпаса, спустился в низину, к озеру, и отстал от зверя лишь в еловом острове.

В это время над тайгой каждый день висели по-осеннему нудные дожди. Дожди приносил южный ветер. Ветер рвался под крыши, в окна и через разошедшиеся от времени рамы, через щели в стеклах задувал по ночам мою коптилку. Но непогода и помогала мне - в такие дождливые дни я мог точнее определить свежесть следа: старые следы быстро замывались, а новые ярче горели на лесных тропах.

Дождавшись, когда Шарик вернется, я накинул плащ, пошел в лес и почти тут же около малинника за деревушкой отыскал свежие следы медведя.

Медведь вышел из леса в малинник, долго бродил среди кустов, обсасывал ягоды, но собака спугнула его, и он ушел вдоль озера в еловый остров.

Уходил от собаки медведь, не спеша. Он, видимо, хорошо знал эти места и не побрел через чащину, а точно свернул с поляны на лесную тропу. По всему выходило, что зверь бывал здесь не раз и, может быть, где-то совсем недалеко жил, бродил каждый день и отдыхал на мягкой еловой перине. Сегодня он немного увлекся, забрел слишком далеко, подошел к самой деревне и теперь вынужден был отступать.

Мне была хорошо известна охотничья страсть, страсть охотника. Я мог часами выслеживать зверя, ждать его на тропе. Эта страсть имела конечный, реальный результат - ведь охотник шел в лес за добычей. За добычей носился в лес и Шарик, за добычей ходил по таежным тропам и Василий. Но что заставляет теперь меня идти следом за медведем? Добывать его я не собирался. Я не собирался даже фотографировать его, но все-таки шел туда, куда совсем недавно направлялся зверь.

Дождь прекратился, последние густые полосы дождя задержались на еловых ветвях и, казалось, ждали только меня. Под каждой еловой лапой я опасливо озирался и почтительно пригибался, чтобы не стряхнуть на себя оставшийся на ветвях дождь. Ноги на подъемах и спусках обрывали мелкий мох елового леса. Мох скользил под моими сапогами по песку, по гальке, по камням и корням деревьев, ноги то и дело срывались с этих корней и камней. Идти было тяжело.

Во встречах с Лесником я достаточно приучил животное к себе и, наверное, вызвал с его стороны любопытство. Я не был тогда излишне навязчивым, а потому расписаться в абсолютном добродушии зверя пока не мог. Может быть, Лесник как-то оценил мою уважительность, мою нерешительность и даже робость, а потому не тронул меня. Другое дело, придти незваным гостем и попробовать навязать знакомство.

Наверное, это желание разыскать медведя, увидеть его, встретить и посмотреть смело ему в глаза, а потом мирно разойтись и вело меня в новом пути по тайге. Конечно, стронутого собакой зверя мне не догнать. И я даже не думал о том, что именно сегодня могу увидеть медведя. Мне необходимо было сначала все узнать, отыскать его тропы, место кормежки, может быть, даже его летнюю постель-лежку и только потом искать встречи.

Теперь каждый вечер в деревне меня дожидалась карта и чистые страницы дневника. На карте каждый день я отмечал свой путь вокруг предполагаемого владения медведя, отмечал его следы. После этих путешествий в моем дневнике остались не очень подробные, но достаточно точные записи.

Первый день.

Медведь ушел от собаки в глубь елового острова. Я оставил след и пошел прямо на запад. Вышел на дорогу и пошел по ней в юго-западном направлении. По дороге шел километра четыре, медвежьих следов не отыскал, видел много следов лосей, видел и лося, большого сильного быка с ветвистыми рогами. Отростки на рогах подсчитать не успел - лось заметил меня и шумно скрылся в кустах.

Свернул с дороги и через еловый лес пошел на восток. Над елями висело тяжелое, сырое небо, висело низко и хмуро. В еловом лесу было сумрачно, и след медведя я чуть-чуть не пропустил.

Медведь поднимался вверх в еловый остров. Лапы зверя скользили по мокрому склону, срывали зеленый бархат таежного мохового ковра и осыпали со склона мелкие камушки и комочки коричневой земли. Медведь пришел в остров с поляны. Поляна недалеко. Куда идти дальше? За ним? Нет. За ним я не пошел.

Я срезал полоску коры с ели, надщепил ствол, стесанный ножом, и в открывшуюся щель вложил полоску коры. Получилась стрелочка, которая указывала то направление, куда ушел медведь.

Я свернул на север, к поляне, До поляны других следов не обнаружил. Но зато здесь на открытом месте разыскал и разрытые муравейники, и настоящие медвежьи тропы.

Тропы оставались по поляне полосами смятой травы. Густые, ломкие от зрелости стебли лесной травы рассказали мне почти все. Медведь здесь бродил часто - тропы были и старые и новые. Здесь он ворошил муравейники, не так давно разыскал осиное гнездо, разрыл его, выкинул на траву, разорвал, уничтожил все содержимое - серое разорванное гнездо валялось на траве, сот нигде не было.

Остался на поляне и сегодняшний след зверя, совсем свежий, не замытый дождем. Я прикинул направление этого следа - выходило, что именно этой дорогой медведь и ушел в еловый остров, где с час назад сделал я на еловом стволе указатель-стрелочку,

За поляной пробирался вниз к озеру худой лесной ручеек. Воды в ручье почти не было, хотя с неделю над тайгой висели сплошные дожди. Но свежие следы медведя около ручья были. Были здесь и старые отпечатки лап - зверь часто переходил этот ручей. Я тоже перешел ручей и направился в сторону дома, стараясь не наступать на медвежьи следы, чтобы не выдать зверю свой излишний интерес к его особе.

Следы попадались мне навстречу долго, но потом у низинки, через которую лежал старый мостик-настил, исчезли в кустах. И этот медведь, как и его собратья, выходил на дорогу, проложенную в лесу людьми, не просто из лесной чащи, а по границе естественного рубежа, по краю низинки.

Эта особенность медвежьих путей-дорог становилась для меня уже привычным правилом. Так ходил Лесник, выбираясь на тропу по краю болота, так путешествовала медвежья семья около Вологодского ручья, и тот большой медведь у Пашева ручья тоже сворачивал с дороги только там, где начиналось болото. Пожалуй, эти животные как-то разбирались в «географии» леса и выбирали естественные границы для обнесения своих территорий или находили по ним охотничьи, кормовые угодья.

Наконец я добрел до малинника, откуда Шарик выгнал медведя. По малиннику вдоль и поперек лежали медвежьи тропы. Они лежали часто, но не путались и проходили около самых богатых ягодных кустов.

Медвежьи дороги по ягодникам я встречал часто, и всякий раз мне так и хотелось сравнить их с тропами человека, проложенными в лесу. Идешь по такой тропе, проложенной охотником, рыбаком, и всегда удивляешься, как эту тропу умудрились проложить.

Тропа человека всегда оптимальный путь к цели. Есть дорога короче, но она по болоту. Есть совсем сухой путь, но он длинней. А тропа идет и по болоту, и вовремя сворачивает в чистый остров, но не задерживается там для лишней петли. Удивлялся я еще и другому: завалов на тропе много меньше, чем рядом в лесу. Стоило пройти тропе чуть правей или левей, и после каждого тяжелого ветра-бурелома приходилось бы искать обходы. Видимо, охотник, шагавший первый раз по лесу, хорошо знал, какое дерево упадет первым, какое вторым в сильный, шквальный ветер.

Медведи, видимо, тоже знали, что во время ветра находиться в высокоствольном лесу опасно, а потому их следы в ветреные дни чаще встречались на открытых местах.

Как-то в сильный ветер мне пришлось заночевать в лесу. Мой попутчик, охотник-старик, неразговорчивый, будто замшелый от долгой жизни в лесу, категорически отказался устраиваться на ночлег на сухом месте под елями и увел меня на болото. Под сапогами урчала ржавая жижа, мы рубили болотные кривые сосенки и долго гатили корявыми стволиками ненасытную грязь. Про себя я ворчал на старика, но старался не подавать вида, что не доволен его решением спать посреди болота.

К вечеру ветер еще покрепчал, и к вою ветра разом добавился стон и треск падающих деревьев. Бурелом в лесу трудно описать. Просто скажу: бывает страшно, когда грохот, вой, треск, взрывы и стоны окружают тебя со всех сторон... К утру ветер стих, как ни в чем не бывало, показалось веселое солнце, и мы перебрались из болота на сухое место, где вчера вечером я хотел остановиться на ночлег. Мое сухое место было завалено. Неподалеку я разыскал следы медведя. С вечера медведь вышел из леса на болото, отыскал среди воды бугорок повыше и переждал здесь страшную ночь. Лежка была временной, мокрой. Других следов, других лежек на болоте не оказалось. За утренним чаем мой попутчик-старик, желая, видимо, еще раз подчеркнуть свое лесное превосходство, объяснил мне причину, которая заставила медведя покинуть сухой лес и отправиться на эту ночь ночевать на болото: «Не дурней тебя хозяин-то, он про ветер все знает...»

Я, конечно, допускал, что любой медведь лучше меня может угадывать изменения погоды: ведь никакой крыши над головой у него нет и ему волей-неволей приходится заботиться самому о себе. Но как медведь умудрился прокладывать по лесу тропы, не ошибаясь, угадывая наперед, где надо свернуть и куда, я себе не представлял, а ведь его тропа тоже оптимальный путь к цели, будь то дорога на лежку, ходы по ягодникам или путь к воде.

Второй день

.

Рано утром я снова отправился в малинник, но на этот раз свернул из малинника не на запад, а на восток - сегодня мне предстояло обойти медвежий «дом» с другой стороны и замкнуть круг своего обхода.

Я шел вдоль изгороди-осека, которая отделяла пастбище от леса. Вдоль осека следов не было. Не было следов и около троп, проложенных нашими телушками, хотя зверь бродил где-то рядом.

Медведь перешел осек дальше, куда стадо пока не заходило, и спустился к воде. К озеру вели сегодняшние, вчерашние и еще более поздние следы. Следы вели и обратно в лес. Подход к воде оказался удобным. Я легко мог зачерпнуть воду кепкой.

Десять часов утра. Шел небольшой дождь. Но сегодняшние следы совсем не смыты - медведь был на водопое недавно. Я поднялся по его тропе. Медведь уходил с озера после водопоя всегда прямо вверх, а подходил к воде с разных сторон. Слева внизу подо мной оставалось озеро, темное от непогоды и густых елей по самому берегу. С той стороны озера почти к самому берегу подходила поляна Черепово. А не тот ли это медведь, который неосторожно уходил от меня по кустам на Черепове? Нет, след этого животного крупнее. Хотя до Черепова и недалеко, но это другой зверь. Я прошел вдоль всего озера и свернул в еловый лог.

Лес потянулся не медвежий, сырой, мшистый, без ягодников и муравейников. Не знаю, но мне всегда казалось, что чернота елового лога, жуткого, мрачного, по душе только рыси. Я видел следы когтей этой кошки на лице человека, видел шрамы на шее охотника, оставленные ее зубами. И оба раза рысь кидалась на человека именно в еловом лесу. Нет, такой лес не для медвежьих прогулок - здесь могут быть только летние лежки да зимние квартиры.

Мне уже приходилось видеть берлоги, удавалось находить и удобные летние постели-лежки медведей. Одну из берлог я разыскал под вывороченным корнем на краю лесного завала. Лежки встречались мне на сухих местах, на местах открытых. Лежки всегда были устроены из еловых лап. Толстых сучьев в постели не было, и лежать на медвежьей перине всегда было приятнее, чем просто на земле. Лежка каждый год, видимо, новая - я не видел в медвежьей перине уже пожелтевших веток. Не знаю, сколько у него лежек, когда не тревожат, но думаю: если и не одна, то немного - ведь лежка стоит немалого труда.

Как хотелось сегодня узнать мне, где именно отдыхает этот медведь...

Мне оставалось совсем немного пройти до того места, где вчера оставил я свою стрелочку-указатель, и тут я увидел свежий след медведя. След вел из елового лога, куда зверь ушел вчера, и тянулся в сторону к поляне. Я пометил стрелочкой и этот след. И почти совсем рядом обнаружил еще одну свежую, сегодняшнюю тропу животного - медведь возвращался с поляны обратно в еловый остров.

Теперь уже три стрелочки оставались на еловых стволах, стрелочки показывали направление в глубь леса, там они сходились, там, наверное, и была медвежья лежка.

Искать лежку сегодня я не стал, я повернул к поляне и внимательно присматривался к следу, который оставил медведь, возвращаясь с кормежки на отдых. Весь сегодняшний путь зверя появлялся передо мной, как кадры киноленты, прокрученные в обратную сторону.

Здесь он топтался, что-то обнюхивал, но землю уже не рыл - видимо, был сыт. Тут его почему-то заинтересовало старое осиное гнездо, которое он давно уже разорил. К осиному гнезду поднялся от муравейника, перед этим петлял по поляне, рылся в земле, искал корни. На ягоднике собирал чернику. На черничник вышел с того самого хилого ручейка, где и вчера я отыскал его следы. И сегодня медведь вышел на дорогу по краю мокрой низинки. В малинник на этот раз медведь не заглядывал. Почему? Может, в этом виноват Шарик?

Сегодня я установил точное направление к лежке, обследовал охотничий район медведя. Угодья богатые: несколько ручьев, ягоды, муравейники, поляны - пищи хватит. Поэтому и район не очень большой.

Третий день.

6 часов 15 минут. На водопое медведь еще не был. В малиннике я услышал шорох - медведь был там, но, видимо, почуял меня и ушел из малинника, ушел в сторону озера.

8 часов 15 минут. Отыскал след, выходной след с лежки, иду на лежку. Нашел лежку. Над постелью высокая раскидистая ель, постель из мягких еловых лап. Подстилка толстая - в поставленную на ребро ладонь. Мягкая - без сучков. Обзор отсюда отличный.

Когда первый раз я обнаружил в лесу лежку-постель медведя, мне очень хотелось поскорей уйти подальше от этого места, незаметно скрыться. А сейчас, наоборот, мне очень хотелось остаться рядом с лежкой, дождаться зверя и увидеть его изумленные глаза: «Как так, кто это забрался на мою постель?»

Но как ни манил отдых на медвежьей перине, я все-таки отказался от него и сделал это только потому, что боялся спугнуть зверя. А вдруг он уйдет и оставит лежку...

Теперь я более-менее представляю пути-дороги этого медведя. И мне хочется высказать предположение, что есть у него тропы мокрого и сухого дня. В мокрые, дождливые дни он бродит по сухим, высоким дорогам, в ельниках, а в сухие дни без дождей тропы иные - они тянутся по ольшаникам, крапиве, вдоль ручья, по болоту.

Пожалуй, у медведя есть и чувство пути, расстояния, умение точно распределить силы на всю дорогу по лесу. Кажется, будто он знаете, сколько осталось до лежки и рассчитывает себя только на этот путь - след на лежку всегда немного усталый, шаг медленный и неширокий.

Что еще?.. Примерно установил время, когда медведь выходит к полянам: здесь он бывает утром между восемью и десятью часами.

Четвертый день.

Около поляны я был в половине восьмого. Утро туманное, но день обещает быть сухим, ясным. На поляну медведь уже выходил, но бродил здесь недолго и ушел в сторону - на лежку он, видимо, не пошел.

Неужели мой вчерашний визит к его постели насторожил зверя? Я снова отыскал лежку и расстроился: медведь после меня здесь не был. Неужели ушел и спит теперь в другом месте? Неужели он настолько осторожен? Тогда его могут насторожить и мои следы на поляне - не уйдет ли он с поляны уже завтра? Надо немного подождать и пока не беспокоить медведя...

Седьмой день.

Два дня я оставался дома, но сегодня не выдержал и рано утром тихо пришел на поляну. Утро снова туманное. В стороне на рябинах первыми подали в утреннем лесу голос дрозды-рябинники. Я сидел на краю поляны около молоденьких елочек, не шевелился и ждал. Совсем рядом со мной выбрались из кустов тетеревята. Тетеревята уже большие - петушки стали темнеть, у них пробивается черное перо взрослых петухов-косачей. Теперь они уже не так дружно бродят по лесу, не бегают друг за другом. Один отыскал муравьиную кучку и принялся в ней «купаться», как купаются куры в пыли. Другой петушок все время стоял в стороне и, видимо, ждал, когда наступит его очередь. Совсем рядом со мной бродила молоденькая курочка-тетерка. Она так и останется рябенькой, аккуратной. Курочка, заметила меня и долго вертела головкой, рассматривая незнакомца то одним, то другим глазом.

На поляне тетерева были недолго, скоро ушли, а вместо них появилась синичка-московка. Она, потихоньку попискивая, стала кувыркаться на ветках березы. На ее голосок прилетела еще одна синичка, потом еще и еще показались точно такие же птички. Синички не обращали на меня ровно никакого внимания. А одна из них даже решила познакомиться с моим сапогом. Подскочила совсем близко и что-то стала выглядывать, рассматривать на подошве сапога. Ничего, видимо, интересного не нашла и присоединилась к подругам.

Так вместе с птицами я и дожидался медведя. Но медведь на поляну сегодня не вышел. В стороне раздался крик крапивника - крапивник почему-то всегда подает голос, когда рядом бродит медведь, И другой раз не слышишь шагов зверя, но по крику крапивника всегда точно узнаешь, что медведь бродит где-то совсем рядом. Медведь обошел поляну и скрылся в еловом острове. Я еще немного подождал, поднялся из елочек, отыскал сегодняшний след зверя и успокоился - медведь уходил в ту сторону, где была его лежка. Значит, я не очень испугал его.

Восьмой день.

Всю ночь лил дождь. Дождь лил и утром. На поляну я пришел поздно - медведь уже успел обойти свои угодья. Сегодня в мокрый день он путешествовал по сухим местам - бродил по ельникам.

Девятый день.

.

Встреча состоялась. Медведь оказался небольшим: всего пудов на семь, как сказал бы Василий. Я сидел в тех же самых елочках. Слушал крики дроздов. Дрозды не задерживались на одном месте, накидывались на рябины шумно и торопливо, быстро-быстро хватали ягоды и так же поспешно летели к другим рябинам, хотя ягод вокруг было достаточно.

За криками дроздов другие голоса леса терялись, и я, наверное, просто не услышал, как возмущался крапивник, раньше меня узнав о приближении медведя. По-прежнему все было спокойно. Как вышел медведь на поляну, я не заметил - я не слышал ни треска, ни шороха, ни фырканья зверя. Еще секунд десять - пятнадцать назад здесь, у муравейника, никого не было, а когда я снова взглянул на муравейник, то не поверил своим глазам: у муравейника стоял и старательно ворошил муравьиную кучу медведь. Он разорял муравейник так старательно и сосредоточенно, как будто занимался этим делом, по крайней мере, уже с полчаса.

Медведь меня не видел. Я оставался в елочках и не шевелился. Большой, тяжелой лапой зверь ворошил муравейник и то и дело слизывал с лапы набравшихся на нее муравьев. Видимо, муравьи добрались и к его носу - медведь повертел головой, фыркнул, несколько раз чихнул и снова принялся за муравьиную кучу.

Сколько времени продолжался этот легкий завтрак, точно сказать не могу - на часы не смотрел. Я все время не спускал глаз с медведя, чтобы сразу перехватить его взгляд. Нас разделяло очень небольшое расстояние - всего метров десять-двенадцать, но чуткий, вроде бы осторожный зверь долго не замечал меня. Он был увлечен, как увлекается ребенок новой и интересной игрушкой. Тянулось время, и я стал подумывать про себя: «А что будет дальше? Может быть, он и не заметит меня, не поднимая головы, шагнет в мою сторону, и тогда нам придется столкнуться нос к носу?» Дальше я старался остановить свои мысли, чтобы не пугать самого себя возможной встречей - как ни говорите, но сталкиваться с медведем нос к носу в лесу, да еще в его собственном доме было бы не совсем приятно.

Наверное, медведь все-таки узнал обо мне - он вдруг поднял нос от муравейника и уставился на меня удивленными глазами. Нос его вытянулся, уши приподнялись. Правую лапу, которой ворошил муравейник, он от неожиданности не опустил, и по ней все так же ползали потревоженные насекомые.

Потом медведь опустил лапу, тряхнул головой, фыркнул - наверное, муравьи все еще ползали и по его носу - и снова посмотрел на меня. Последние тревоги и сомнения покинули меня, и я откровенно улыбнулся, посочувствовал зверю: его все еще донимали муравьи, он никак не мог избавиться от них, а тут стой и гадай, кто это смотрит на тебя из елочек...