История самого знаменитого фото Эйнштейна
Символизм жеста Эйнштейна, адресованный всему человечеству.
Если вы никогда не видели данное фото то это, по крайней мере, странно. Но мало кто знает, как появилось знаменитое фото. А все произошло 14 марта 1951 года, когда Альберт Эйнштейн отмечал свое 72-хлетие. Он вышел из Пристонского университета с Доктором Эйделотом и его женой. Они втроем сели в машину после празднования дня рождения гения физики в университете. Все время им досаждали фотографы и репортеры. Но один из них стоял в стороне, дожидаясь, когда основная толпа журналистов рассосется. Дождавшись, Артур Сас подошел к сидящим в машине и попросил профессора улыбнуться для фотокарточки в день рождения. В ответ Эйнштейн – ПОКАЗАЛ ЯЗЫК!
Вот как выглядит полная версия знаменитой фотографии. Этот кадр стал легендарным символом оригинальности гениального человека.
В редакции, где работал Артур Сас, долго не могли решиться стоит ли публиковать столь необычный кадр и кадр все же был опубликован. Увидев себя с высунутым языком на первой странице газеты, Альберт Эйнштейн влюбился в снимок. Он сразу вырезал фото до привычных для нас размеров и сделал копии, которые отправил в качестве открытки свои друзьям 
За год до своей смерти, Эйнштейн написал одному из друзей, что этот жест адресован всему человечеству!
Ученый не мог просто так, от нечего делать, написать это. К его словам необходимо относиться предельно серьезно. Так что же это за загадочное послание Эйнштейна всему человечеству? Возможно, мы кое-что проясним, если подробнее рассмотрим символику высунутого языка.
Есть интересные изыскания о символике высунутого языка в работе российского литературоведа, доктора филологических наук, профессора РГГУ, ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН и отдела литературоведения ИНИОН РАН, Махова Алесандра Евгеньевича, описанные им в работе «Обнаженный язык дьявола как иконографический мотив». Одиссей. Человек в истории. 2003. М., 2003, с. 332-367.
Вот краткие выдержки из его работы по данной тематике.
Высунутый язык вызывает у современного человека, пожалуй, лишь одну ассоциацию: языком "дразнятся" дети; жест этот - детский или, если язык высунул взрослый, ребяческий, дурашливый, стилизующий детское "дразнение".
Однако европейская иконография ХI-ХVII вв. открывает в обнажении языка гораздо более сложную и уж во всяком случае совсем иную смысловую соотнесенность: высунутый язык, который оказывается здесь устойчивым атрибутом и характерным жестом демона, волей-неволей вовлекает исследователя в настоящее семантическое путешествие - и путешествие не в мир невинной детской игры, но в ту область, где царит зло и такие его спутники, как страх, грех, обман. Анализ возможных смыслов обнажения языка заставит нас обращаться к каждой из этих трех (и, конечно, далеко не единственных) ипостасей зла.
Мотив обнаженного языка отнюдь не является исключительным достоянием европейской иконографии: он встречается в искусстве этрусков и индийцев, у североамериканских индейцев; словесное описание этого жеста приведено в Ветхом завете, в книге пророка Исайи . В некоторых случаях можно говорить о связи мотива с демоническими персонажами внехристианских пантеонов.
Однако лишь в христианской иконографии мотив высунутого языка соотнесен с образом дьявола вполне систематически и мотивированно, "обнажение языка"становится символом, включенным в понятийно-образную систему христианской демонологии.
Образность, связанная с жестом высунутого языка, в значительной степени подчинена идеям страха и греха - идеям, которые в свою очередь самым тесным образом связаны со сферой демонического.
СТРАХ
Бернард Клервоский обращал внимание на противоречие между внешней безобидностью языка и той страшной опасностью, которая в нем заключена: "Язык – член мягкий, однако может быть сдержан с большим трудом; материя - непрочная и незначительная, но в употреблении оказывается великой и мощной. Член небольшой, однако, если не остережешься, зло великое". У английского ученика Бернарда, Джилберта Холлендского, страх перед языком как смертельным оружием разделял даже сам Христос: "Больше боится Христос... жал языков, чем терновых шипов».
В этом контексте вполне проясняется смысл мотива, встречающегося в изображениях Страстей: враги Христа высовывают языки в сторону Распятия. Язык фигурирует здесь в одном ряду с мечами и копьями окружающих.
ГРЕХ
Если мы перейдем от мотива страха (и связанного с ним понимания языка как "обнаженного оружия") к мотиву греха, то обнаружим здесь гораздо более сложную образность: телесные "области греховности", выделяемые христианской антропологией, вступают в интенсивное взаимодействие, в игру перекличек, а языку, который уже в силу своей многофункциональности может соотноситься с различными грехами (вполне очевидна его корреляция с празднословием и чревоугодием), в этой игре отводится важнейшая роль.
"Властвуй, как над распущенными рабами души, над языком, чревом и похотью", - советует Мартин из Браги (VI в.)23. Язык, чрево, "похоть" — lingua, venter, libido — три сферы греха, которые образуют в человеческом теле своего рода ось греховности. Средневековое воображение устанавливало между этими сферами постоянный "образный взаимообмен"; изобразительные мотивы перемещались вдоль оси греха - главным образом вниз, с целью продемонстрировать глубокое тождество всех трех греховных сфер - тождество, обретаемое в области телесного низа, греховность которого вполне безусловна: так, перемещение языка в изображениях дьявола на место долженствовало показать, что "греховный язык" ничем не лучше "срамного члена".
Другой вариант двойного проведения мотива: в изображениях адских мук грешники в котлах, окруженные языками пламени, сами показывают язык. Их языки, которыми они, безусловно, извергают хулы Господу, служат здесь, с одной стороны, метафорой "неистинной", греховной речи, лже-логоса, а с другой - вступают в своего рода полифоническую перекличку с языками в адского пламени. Визуальный мотив языка разворачивается одновременно в двух перекликающихся планах: "грешный язык" человека, язык преступления, и рядом с ним как ответ - язык адского огня, язык наказания.
Обнаженный язык - символ не только овнешненного и уже, поэтому деградировавшего слова. Высунутый язык демона и его слуг и "имитаторов" - грешников, одержимых и демономанов - фигурирует во всех трех областях греховного: как метафора фаллоса, как часть жрущей пасти и как орудие празднословия (т.е. как атрибут и знак неистинной речи, лже-логоса).
Образность демонической сферы указывает на тесное переплетение мотива обнаженного языка с мотивами двух других, "низовых" областей греховности. Высунутый язык имеет в этих областях своего рода образные корреляты: в сексуальной сфере он ставится на место фаллоса; в сфере пожирания он осмысляется как часть разинутой пасти, ведущей в чрево. Но и находясь "в своей собственной области" - в сфере лжеречи, обнаженный язык вступает во взаимодействие с образами "низовой греховности": возникает мотив "говорящего зада", "речь" которого практически тождественна лжеречи греховного языка.
1. Область сладострастия. Высунутый язык приравнивается к фаллосу; на визуальном уровне это достигается тем, что одна из личин дьявола (который, как известно, многолик) помещается на животе или в области паха, а высунутый язык оказывается на месте фаллоса, в качестве его субститута и аналога. Изображаемое подобным образом говорение дьявола уподоблено работе половых органов и тем самым разоблачено как лживое, "сведено на нет" чисто визуальными средствами.
2. Область чрева. Высунутый язык связан с мотивом чревоугодия и вообще пожирания, жратвы. Применительно к дьяволу мотив пожирания имеет, несомненно, символический смысл: дьявол - пожиратель душ и тел грешников. В изображениях дьявольского unio profana - вбирания-пожирания грешника, - мы вновь сталкиваемся с мотивом высунутого языка. Язык, который высовывает дьявол, - это в то же время и грешник, который высовывается из дьяволова чрева.
3. Область собственно языка - область речи. Высунутый язык - знак говорения, речи, причем речи неистинной, лжелогоса. Дьявол - во всем пародист, имитатор Бога; помимо прочего, он имитирует и Божественное слово, но если истинный логос духовен и незрим, то лжелогос дьявола, как и прочие его пародии-подделки, грубо материален. Контраст между неистинной и истинной речью как материальным псевдо логосом и незримым "Словом" углубляется введением еще одного парадоксального мотива, связанного с языком: для подлинной речи язык как телесный член вообще не нужен.Демонстрация языка означает подчеркнутую материализацию слова в дьявольском говорении - этой пародии на подлинный логос, в то время как слово Божественное вообще не нуждается в языке как материальном органе.
Противопоставление подлинного и поддельного слова включает в свою сферу еще один важный для нас мотив: звуковой, вокальной красоты/ безобразия. Несмотря на то, что дьявол - прекрасный ритор, в полной мере владеющий искусством убеждения, ему отказано в чистой, звучной полноте.
С высунутым языком говорить внятно невозможно, можно издавать только нечленораздельные звуки. Вокальное безобразие, свойственное речи дьявола, с наибольшей ясностью передано в обсценном мотиве, который возникает в связи с высунутым языком: его можно было бы назвать мотивом звучащего или говорящего зада. Зад демонов нередко производит звуковой жест, описанный, в частности, у Данте: "А тот [один из бесов] трубу изобразил из зада" (Ад. 21, 139; перевод М.Л. Лозинского). Этот мотив характерен для мистерий, в которых посрамленный и разоблаченный дьявол сопровождает соответствующим звуком свой уход со сцены: "Теперь я совершаю свой путь в ад, где меня предадут бесконечной пытке. Из страха пред огнем я громко порчу воздух".
Безобразный звук, издаваемый дьяволовым задом, - как бы квинтэссенция всех его речей, знак их полной пустоты, того "ничто", к которому они сводятся. С точки зрения дьяволова телоустройства, этот звуковой жест сближает рот и зад: говорящий рот дьявола словно смещается к заду, становится говорящим задом.
Обнаженный язык свидетельствует о том искажении, которое претерпевает в демоне "нормальное" устройство тела: естественная позиция языка - внутри рта; высунутый, "блуждающий" язык - это нарушение Божественного телоустройства. "Мир всех вещей - это покой порядка (tranquilitas ordinis)", - писал св. Августин; дьявол "не устоял в истине" (Ин. 8, 44), а это означает, что он и "не пребывает в покое порядка".
Высунутый язык как знак нарушенного телоустройства является атрибутом дьявола, но жестом в строгом смысле слова его можно будет назвать лишь тогда, когда мы включим его не только в систему дьявольского телоустройства, но и в систему дьявольского поведения - когда мы покажем, что дьявол, высовывая язык, реализует некую поведенческую модель.
Попробуем теперь вернуться к проблеме обнаженного языка как жеста, для чего нам придется обратиться к тем случаям, когда мы имеем основания предположить, что дьявол и в самом деле жестикулирует языком.
ОБМАН
Нам представляется, что дьявольский высунутый язык соотносится с современным жестом дразнения через тему "игры-обмана", которая является исключительно актуальной для демонологии. Детское дразнение - частный случай игрового поведения; но и дьявол, высовывая язык, "играет".
Правильнее было бы говорить здесь об особой" игре-обмане", поскольку игра демона обязательно означает еще и обман, - и в то же время этот обман не исчерпывается понятием лжи, неправды. К "обману" как таковому, к обману как лжи здесь, в сфере демонического, прибавляется еще и особый игровой момент: демон создает некую иллюзорную ситуацию, в которой человек теряет себя, совлекается с пути праведности; это иллюзорное "псевдотворение" и составляет собственно игровой компонент в демонической игре-обмане.Не просто обмане, но обмане-иллюзии, предполагающий игровое сотворение (конечно же, пародирующее Божественное творение) некой мнимой реальности, которая совлекает "разыгрываемого" с пути истины.
Принцип игры-обмана, ludus-illusio, регулирующий отношение дьявола к человеку, сохраняет силу и в обратном направлении: чтобы не поддаться обману, человек должен ответить дьяволу тем же - обманом-игрой. Мы находим ясную формулировку этой взаимности-обратимости обмана в "Истории монахов", где один из монахов говорит неким богачам: "Те, кто следует за Богом, обманывают мир (играют с миром - illudunt mundo), но мы жалеем о вас, ибо вас, напротив, мир обманывает (вами мир играет)".
Более того: возникает идея, что дьявол для того и "скован" Богом, чтобы мы могли с ним "играть". Дьявол "связан Господом, как воробей, чтобы мы играли с ним", - говорит св. Антоний. Язык как материальный орган, существующий в точке пересечения многоразличных духовных и материальных функций, достигает своей истины, безгрешности и непобедимой силы лишь в тот момент, когда перестает быть самим собой.
Так, что же кроется в символическом послании Энштейна всему человечеству? Не символизирует ли это послание, что его попытка выразить языком (научной теорией) то, что в принципе невыразимо оказалось языком дьявола – псевдологосом, величайшей мистификацией?. Что попытка переиграть дьявола окончилась провалом, созданием дьявольского оружия, способного уничтожить все человечество? И, что в попытках познать, лучше промолчать, а не высовывать язык ибо «те, кто следует за Богом, обманывают мир (играют с миром - illudunt mundo), но мы жалеем о вас, ибо вас, напротив, мир обманывает (вами мир играет)».