Глава девятая, в которой неприятности лишь усугубляются 6 страница

– Если тут что-то произошло, а следов нет и ловчий не сопротивлялся, что на него совсем не похоже – значит, здесь ворон взмахнул своим крылом.

– А-а-а! О да, ворон – птица могущественная, махнет крылом – и ловчего как с лица великого Шара сдуло, – согласился Амин.

– Дурак ты, Амин, – с отеческой заботой сказал аджибаши, доставая сигнальный артефакт, – сообразительный, а дурак. Ничего, это с возрастом пройдет.

– Да вы бы объяснили толком, что случилось! – обиженно отозвался сакабаши.

– Что случилось, что случилось, – проворчал Фанак, с неудовольствием наблюдая, как сигнал ловчего удаляется от них в сторону квартала чиновников. – Усердные труженики джамбии из Джанах аль-Гураб за Джабалем пришли. И что бы им от него ни понадобилось, мне все это ни человека не нравится.

Амин-сакабаши охнул и удивленно округлил глаза.

– Вот именно! Зато в первый раз сегодня с ними встретишься, родной, – тут аджибаши усмехнулся и похлопал Амина по плечу. – Не обещаю, что это будет приятное знакомство, но когда-нибудь все равно бы пришлось. Почему бы и не в этот благословенный Ата-Наром день?

Сакабаши нахмурился, словно грозовая туча.

– Может, и правы вы насчет ловчего, – проговорил он. – В другой раз, чую, он нам правскую армию на хвосте притащит.

– Ну, с правской армией, если что, пускай гулямы разбираются, а вот с хамулой придется все-таки нам. Только сперва неплохо бы выяснить положение дел поподробнее.

И они двинулись вслед, ориентируясь по сигналу. Двор и сарай янычары нашли довольно легко, но спешить спускаться не стали.

– В лапы хамулы да без отряда бойцов я и сам не полезу, и вам не дам, – сказал Фанак. Так что Амин с одним из йолдашей отправился за подмогой, в то время как аджибаши остался поблизости от каменоломни, наблюдая за стрелкой артефакта.

Разработанный план действий Шаира и Адили был не то чтобы очень подробным: справимся с охраной, а там – бежим подальше от бандитов, выход из подземелья не один, уж как-то выберемся. Дверь Шаир вскрыл легко, попутно объяснив Адиле, что такого рода заклятья, прежде всего, слабосильные преступники и сочиняют, так что подобное он и в своем нынешнем состоянии может. Дальше Адиля пустила в ход свой излюбленный горох, подумав: как странно, что самым действенным заклятьем ее арсенала в жизни оказалось отнюдь не одно из тех, которым ее учили на уроках боевой магии. А после на Кебаба обрушилось довольно слабое оглушающее заклинание Шаира и немногим более сильное заклятье для утихомиривания животных, и вместе они сработали как нужно – палевый навь упал.

В этот самый момент на них уже несся невысокий, но плотный оранжевый Суслик, однако закономерно поскользнулся на горохе, а в довершение – с размаху получил от Адили подносом, на котором им оставили еду, и тоже потерял сознание. «Зря Ватар не согласился с ибн-пашой на кухонной утвари сражаться, – воодушевленно подумал Шаир. – Очень даже неплохо получается». Впрочем, поднос они с собой брать не стали, вместо этого изъяв у бандитов их джамбии.

– В той стороне, откуда нас привели, навей полно, а вот в другую, вроде бы, пустые коридоры начинаются. Так что бежим туда, – решил Шаир, схватил Адилю за руку и, не мешкая ни минуты, ринулся по коридорам.

Это было очень даже правильно, поскольку побег их заметили быстро: при всей своей успешности, тихим он вовсе не был, и вскоре за ними несся добрый десяток бандитов, да еще и летели заклинания. Уворачиваться от них в узких проходах каменоломен было не слишком просто, однако и кидать заклятья на бегу было трудно. Шаир петлял и бросался из стороны в сторону, словно заяц, уходящий от хищника. Чувствовать себя тем, за кем гонятся, а не тем, кто ведет погоню, было непривычно и, по чести говоря, не слишком приятно, однако он вспоминал о Ятиме и о том, что ему во что бы то ни стало нужно вытащить ее отсюда целой и невредимой, и потому отбрасывал все лишние мысли прочь.

Слыша за собой топот десятка ног, они резко свернули в узкий неосвещенный боковой ход, надеясь, что преступники проскочат мимо, и, пробежав несколько шагов, буквально потеряли почву под ногами. Вскрикнув, наши герои полетели вниз. Они даже не видели, глубока ли пропасть, в которую они обрушились, но высоты оказалось достаточно, чтобы Шаир, щелкнув пальцами и слепо тыкая ладонью назад, успел прилепиться к стене, вознося хвалу Ата-Нару за то, что не все кольца с него успели снять. Теперь он висел над пустотой, крепко ухватив переставшую визжать Ятиму, которая вовсе не нарочно тянула его вниз – но притом столь сильно, что, казалось, левая рука, на которой они оба сейчас висели, скоро оборвется. Резким движением Ятима ухватилась за его ладонь и второй своей рукой, исхитрившись по пути повесить крошечный магический огонек.

– Цепляйся вторым кольцом к скале! – просипела она, видно, потеряв с перепугу голос.

– Как я щелкну пальцами?

– Явские люди! – воскликнула девушка и вдруг принялась дергаться, будто пытаясь окончательно сорваться вниз.

– Что ты делаешь? Прекрати!

– Опору ищу, чтоб на тебе не висеть. Мы так долго не продержимся!

– Рукой хватайся, ради Всевышнего! А ногами поменьше болтай! Лучше вообще не болтай!

Адиля послушалась и, вскинув руку, зашарила ей по стене, пока не нашла неровность достаточно большую, чтобы как следует за нее уцепиться. Шаир с облегчением выдохнул, почувствовав, что держать ее стало немного легче.

– Умница, а вот теперь ногой упирайся. Куда достанешь, опору не ищи. И подтягивайся вверх, – скомандовал он.

Бин-амира, мысли которой метались сейчас по голове, словно мыши по чулану, не сразу, но все же вспомнила, как сам Джабаль висел на стене дома кузнеца, упершись ногами, и старательно попыталась повторить, при этом не дергаясь слишком сильно. Когда у нее получилось, она сразу подтянулась чуть выше.

– Так?.. – все еще хрипло спросила она.

– Мх-м. Держись за меня крепче, я сейчас тебя отпущу, чтобы зацепиться.

Она испуганно вздохнула и ухватила его запястье изо всех сил. Дальнейший маневр Шаира был весьма сложным: ему нужно было прилепиться к стене правой рукой, а затем развернуться и встать ногой на выступ, который он успел заметить раньше, однако Ятиме достать до него не хватило бы роста. Главное – не промахнуться, поскольку второй попытки у него, при неудачном стечении обстоятельств, могло и не быть. Он решительно вздохнул, щелкнул пальцами правой руки и, почувствовав ей опору, как мог оттолкнулся левой. Когда он прыгнул, вниз посыпались мелкие камешки, однако на выступ он попал и, снова зацепившись свободной рукой и распластавшись по стене, прижал к ней Ятиму, нашаривая, куда ступить второй ногой.

– Заползай мне на спину!

– Как?

– Держись крепче за скалу, вон, есть место уцепиться. Я тебя подстрахую.

Когда Адиля перенесла руку, он тут же отцепил свою и обнял ее за талию:

– Подбирайся ближе. Ты сможешь.

Деваться было некуда, да и надежное объятье ловчего несколько успокаивало: он удержит. Стоило ухватиться за его плечо – стало легче. Джабаль казался Адиле куда надежнее скалы, на которой она висела.

– Отпускай уже!

– Знаю!

Он действительно отпустил ее, снова прилепился к скале, и Адиля взобралась ему на спину, как тогда, на здании Городского дивана. Только в тот раз не было так страшно.

Выполз наверх Шаир практически легко. Болело потянутое левое плечо – но ничего такого, с чем бы он не справился. Хотя когда он присел, давая Ятиме сползти, отчего-то идти дальше сил не нашлось, и Шаир, не поднимаясь, отодвинулся от края, стараясь не смотреть вниз.

– Кажется, они нас потеряли, – поделилась замечанием Адиля, тоже не спешащая вставать с земли.

– Я бы тоже нас тут потерял, – буркнул Шаир, а потом развернулся к ней и судорожно обнял. Адиля вцепилась в него в ответ, и какое-то время они сидели молча, а потом ибн-амир, вздохнув, честно сознался:

– Одному падать не так страшно, пожалуй, – и прижал ее к себе еще крепче.

– Мне не с чем сравнивать, но я тебе без того поверю.

Тут уж Шаир не выдержал и накрыл губы Ятимы своими губами, поскольку целоваться было намного лучше, нежели думать об ужасном: как они могли разбиться, оба, по его милости. Следовало бы и сообразить, что тут места опасные, и не носиться где попало, сломя голову.

«Третий поцелуй, когда я разрешала себе лишь один», – подумала Адиля. Но объятья и поцелуи успокаивали: благодаря им удавалось ощутить, что они с Джабалем еще живы и, может быть, им еще удастся выкрутиться. Шаиру их поцелуй тоже казался успокаивающим, и одновременно – невыносимо терпким от все еще бушующих в крови переживаний. Целовать ее каждый раз выходило совсем по-разному, и каждый раз – прекрасно. Когда они выберутся отсюда, он перецелует Ятиму во всех возможных обстоятельствах, а потом еще, по второму разу, только надо выбраться. Мысли эти неожиданно вернули ибн-амира от романтических переживаний к сложным обстоятельствам, в которых они по-прежнему находились, и он все же с неохотой отстранился, хотя вставать не спешил, продолжая обнимать девушку и внимательно смотреть на нее.

– Нам надо идти, – сказала Адиля.

– Надо, – согласился Шаир и не шелохнулся.

– Только осторожнее, наверное.

– Угу-у-у-у.

Наконец они со вздохом поднялись и куда аккуратнее пошли дальше, в противоположную сторону от входа, через который их сюда привели. К сожалению, всех их попытки сторожиться не помогли: очередной коридор привел к залу, где было еще три выхода, и из соседнего коридора одновременно с ними выскочили уже знакомые Кебаб и Суслик, которые, недолго думая, кинулись в бой, швыряясь оглушающими заклинаниями. Адиля буквально затанцевала, уворачиваясь от заклятий и вскинув джамбию. Даже без привычной магии она могла дать бой бандиту, который наверняка должен был вскоре устать непрерывно кидаться оглушением. Шаир же бросился на Кебаба, навязывая ему ближний бой. Он прекрасно помнил, что бандит – заклинатель, потому просто не давал ему передышки, чего на короткой дистанции кинжальной схватки быстрому, словно ифрикийский гепард, ловчему было добиться нетрудно.

Раза три Кебаб, резко бросившись в сторону, пытался начать заклинание, но закончить не успевал, вынужденный отражать стремительно летящую к нему джамбию Шаира. Теперь, когда огонь битвы разгорелся внутри, ибн-амир с новой силой ощутил ярость, кипевшую в нем, покуда их вели в катакомбы. Тогда он был вынужден ее сдерживать, но теперь запертые двери благоразумия были распахнуты настежь – и все сокрытое за ними обрушилось на голову ничего не подозревавшего бандита. Шаир знал, что ведет в схватке, потому, когда Кебаб попытался прочитать заклинание оглушения в четвертый раз, дал ему договорить до последней точки силы, после чего зловеще усмехнулся и приложил палец к губам, повторяя жест своего соперника в переулке.

– Ш-ш-ш-ш, – прошипел ибн-амир, будто змея, и с поистине змеиной стремительностью кинулся на Кебаба, осыпая его градом ударов.

Адиля развернулась так, чтобы видеть, что происходит у второй пары, и ровно в это мгновение из перехода позади Джабаля выметнулось двое навей, и терракотовый сразу побежал на ловчего с занесенным кистенем, коротко вскрикнув «Убью!». Она понимала, что отреагировать Джабаль просто не успеет. Сама Адиля, лишь отбросив джамбию, успевала вскинуть обе руки и запустить в Шустрого три ежа. Два впились ему в руки, и один – в шею, отчего бандит, решив, что противник находится сзади, принялся отмахиваться вслепую. Бин-амира упала на пол, чтобы с перекатом подхватить нож и вспрыгнуть на ноги, теперь оказавшись уже перед двумя противниками, поскольку к Суслику присоединился другой, желтого цвета, навь. Увидеть, как Джабаль развернулся в миг заминки Шустрого и ударил того джамбией в бок, она не успела.

Бил Шаир сразу с разворота, не глядя и вовсе не думая о том, куда именно угодит клинок и что станется с его противником, ибо это была смертельная схватка, в которой слова «победивший» и «выживший» часто имеют один и тот же смысл. Его джамбия вошла в Шустрого на добрых две трети широкого лезвия, и бандит хрипло заскулил, сгибаясь пополам, а ибн-амир тут же дернул кинжал на себя, отбивая выпад налетевшего на него Кебаба. От рывка изогнутого лезвия Шустрый завопил так, что по каменоломням прокатилось эхо – и уж теперь их не могли не услышать. Шаир еще успел выбить оружие из рук Кебаба, однако особого смысла в этом уже не было: со всех сторон в зал влетела целая толпа навей, окружив беглецов. Ибн-амир досадливо и недобро скривился, но бросил джамбию на пол и развел руки в стороны, показывая, что не собирается сопротивляться превосходящим силам хамулы.

Адиля отскочила от своих противников подальше – просто чтобы они успели понять, что она сдается – и повторила жест Джабаля. Других вариантов у них все равно не было.

– И вот смысл был бегать? Все равно теперь запрем обратно, – сурово спросил Хмурый. – А что вы Шустрого подрезали – ай-ай-ай, совсем нехорошо вышло, к вам теперь образуется счетец. Надо бы вам быть спокойнее, Джабаль-бек.

– Я тоже предлагаю всем быть спокойнее и спокойно бросить оружие на пол, – неожиданно раздался голос невесть откуда появившегося Фанака ибн-Мухлиса. – Тогда, как аджибаши янычар, я гарантирую, что сегодняшняя наша встреча закончится абсолютно мирно. У меня тут десять шестерок боевых сахиров, все они приняли антидот от вашего человечьего зелья, так что, полагаю, сдаться в руки правосудия будет наилучшим решением.

– Еще ни разу не был так рад вас видеть, аджибаши! – немедленно отозвался Шаир.

– А уж я-то как рад, вы себе не представляете! – совсем нерадостным тоном сказал Фанак, остановившись прямо посреди толпы бандитов. Те так и замерли с растерянным видом и клинками наизготовку, то ли ожидая приказа от Хмурого, то ли пытаясь осознать случившееся, посему почтенный аджибаши недовольно оглядел их и с упреком сказал: – Ну? Почему я должен повторять дважды? Оружие. На землю. Быстро.

– Бросайте! – рявкнул Хмурый, и ножи с топорами гулко зазвенели и застучали об пол.

– Медленно соображаете, – поцокал языком Фанак, – и на кой вас таких аль-Гураб держит? Я бы выгнал давно к человечьей матери. Теперь все подняли руки вверх и молча выстроились вдоль во-о-он той стены, в полукасабе друг от друга, к стене лицом. Во избежание у нас с вами обоюдных проблем. И не толкаемся, не на рынке!

Сказав это, аджибаши неожиданно громко свистнул, так что вокруг собравшихся меньше чем через минуту образовались четыре двойки янычар, прибежавших по знаку из коридоров. Бандиты, хмуро глядя на служителей порядка, поплелись к стене, а Фанак-аджибаши, достав из рукава два маленьких пузырька с жидкостью рубинового цвета, тут же бросил один Шаиру, а второй аккуратно отдал Адиле. Ибн-амир поймал пузырек и вопросительно уставился на Фанака.

– Противоядие. Дрянь страшная, но, вы уж простите, лукума, чтобы заесть, у меня с собой нет, тут не чайхана.

Ощущение от противоядия было такое, будто ты пытался полизать побеленную стенку и прилип к ней языком. Попросту говоря, во рту от него появлялся вкус известки, потом перед глазами вставала белая пелена, язык же немел. Некоторое время Шаир и Адиля, зажмурив глаза, просто пытались прийти в себя после приема сей целительной пакости, а потом еще долго прислушивались к происходящему внутри, ощущая, как в них заново разгорается магический огонь.

– Вам тут понравилось? Вы, может, решили тут поселиться? – уточнил аджибаши, и Шаир, спохватившись, воскликнул:

– Нет! Погодите минутку!

Он подошел к Хмурому и, открыв его кошель, ссыпал в рукав все свои вещи.

– Мне это еще пригодится!

Адиля смотрела на Джабаля, открывая и закрывая рот, как рыба, вытащенная на сушу, когда же он подошел, вцепилась в его руку почти так же сильно, как над пропастью.

– За мной, – сухо кивнул аджибаши и парочка послушно потянулась следом. Они шли мимо нескольких десятков янычар, которые внимательно оглядывали помещения, выводили бандитов и делали какие-то записи, пока наконец Фанак не завел их в одну из комнат, где незамедлительно сказал:

– Вообще не понимаю, на кой вам, Джабаль-бек, дверь в вашей квартире, которую сможет проковырять пальцем даже немощная старушка. Не говорите, что для красоты – изящества я в ней не нашел ни на грош.

Шаир недовольно фыркнул и, ничего не ответив, принялся усаживать Ятиму на подушки, валявшиеся здесь прямо на полу, устеленном несколько выцветшим ковром.

– А у вас ведь еще и окна есть, – продолжил Фанак. – Целых четыре! И в каждое не меньше двух бандитов за раз влезет. Не дом, а мечта!

Усадить себя Адиля позволила, после чего вцепилась в отвороты хафтани Джабаля и сделала странное движение, будто пыталась устроить его у себя на коленях. Он не без некоторого испуга посмотрел на нее, сел рядом и обнял одной рукой за плечи. Адиля развернулась, уткнулась лицом в его плечо и, вроде бы, успокоилась.

– Вы что-нибудь еще сказать хотите, многоуважаемый Фанак? – наконец обратился Шаир к аджибаши.

– Я, Джабаль-бек, очень много чего сказать хочу, но только если вы меня слушать наконец начнете, а то предыдущие три дюжины раз, насколько я могу судить, вы все сказанное ушами прохлопали. – Аджибаши сейчас злился, и злился сильно, и хотя голоса не повышал, ибо это было не в его привычках, в выборе слов отказывать себе не собирался. – Я – не ваш батюшка, и диктовать вам отцовскую волю не могу. Однако достойного Басира, навя, не сомневаюсь, весьма уважаемого, здесь нет. А я – есть. И это мне приходится из-за вас, Джабаль-бек, роту янычар гонять, как баранов на водопой.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! – сначала они даже не поняли, откуда доносится тихое подвывание, но постепенно оно стало громче, и Адиля прорыдала: – Они тебя чуть не уби-и-или!

Теперь Шаир уставился на нее вовсе уж перепуганно и, поскорее обняв еще и второй рукой, прижал к себе. «Не убили же!» – чуть было не ляпнул он, однако вовремя понял, что лучше не стоит.

Фанак потер большим пальцем лоб, внимательно наблюдая за этой сценой.

– Ну, раз меня не слушаете, может, хоть ее послушаете, – вздохнул он, не преминув подумать про себя, что отношения ибн-амира с пурпурными синками становятся весьма и весьма витиеватыми.

Бин-амира, тем временем, заходилась во все более раскатистых рыданиях, не в силах избавиться от картины с Шустрым, бегущим на Джабаля с кистенем. Причем в ее видении она ничего сделать не успевала – и ловчий падал на пол с пробитой головой. От этого зрелища ее будто разрывало изнутри ледяными мечами, заставляющими истекать кровью, отчего девушка вцеплялась в Джабаля еще сильнее, пытаясь убедиться, что на самом деле он жив.

Шаир, толком не понимая, что ему делать, принялся с видом самым недоуменным гладить ее по голове и по спине. Тот очевидный для Адили факт, что он совсем недавно находился на волосок от быстрой и неизбежной смерти, ему понять пока не удалось, так что теперь он мучительно пытался сообразить, что именно могло вызвать у девушки столь бурную реакцию. Наконец где-то между рыданиями Адиля попыталась поделиться своим переживанием. Невнятно и подвывая, она высказалась:

– Я едва успела! Как у меня сил хватило на три ежа? – и снова забилась в рыданиях.

Про ежей ибн-амир помнил прекрасно, и теперь подробно восстановил в памяти свое столкновение с Шустрым, случившееся столь быстро, что он даже не успел толком осознать его в пылу схватки. На оружие бандита, с которым ему, по счастью, иметь дела не пришлось, Шаир тогда вовсе не обратил внимания – и только теперь, обнимая по-прежнему истерически рыдающую Ятиму, он вдруг понял, что могло случиться, получи он удар кистенем со спины, не имея возможности ни защититься, ни отскочить. У ибн-амира вытянулось лицо, и он, вытаращив глаза, уставился на девушку, которая спасла ему жизнь буквально в последний момент.

– Отлично! – всплеснул руками Фанак-аджибаши. – Вас и в самом деле тут чуть не прикончили! Просто великолепно! За что, ради всевышнего, все это на мою бедную голову?..

– Уы-ы-ы-ы-ы! – подтвердила Адиля усилившимся рыданием.

– О Ата-Нар! Как будто я нарочно! – воскликнул ибн-амир, всплескивая руками, отчего Ятима немедленно вцепилась в него еще крепче, явно намереваясь оставить синяки на его ребрах.

– Еще не хватало, чтобы вы нарочно! – возмутился Фанак.

Шаир хмуро проигнорировал аджибаши и снова впился взглядом в Ятиму, положив руки ей на плечи. Как ее успокоить, он решительно не понимал. Хотя и в самом деле, он же не умер! И нечего по нему убиваться, как по покойнику.

– Да живой я, живой, – с тяжким вздохом сказал ибн-амир и, не без некоторого усилия отцепив от себя правую руку девушки, положил ее на свою щеку, накрыв сверху собственной ладонью. – Видишь, живой? Поцеловать могу еще, для убедительности.

С этими словами он действительно повернул голову и прижался к ее руке губами.

– Ы?

Люди его поймут, на что Адиля отреагировала – на его действия или на слова, но мысль: «Опять поцелуи?» – успела пробежать в ее голове, после чего сразу появилась следующая: «Да сколько хочет пусть целует, лишь бы живой был!»

Бурные рыдания прекратились, хотя слезы еще текли из ее глаз, обильно орошая плечо ибн-амира. Увидев, что поцелуи, кажется, действуют неплохо, Шаир наклонился и поцеловал ее в макушку, а потом на всякий случай снова погладил по голове. Адиля подняла к нему лицо и сказала:

– Не смей так больше, я этого не переживу! – и попыталась снова зарыдать.

– Не буду, – ответил ибн-амир, готовый сейчас даже и клятву Чести дать, лишь бы она больше не плакала, и решительно приник к ее губам, раз уж это помогало настолько хорошо.

Фанак-аджибаши, оценив витиеватость отношений с синками в полной мере, выскользнул из комнаты, поскольку богатый жизненный опыт говорил ему со всей определенностью, что у него есть, по меньшей мере, минут десять на то, чтобы узнать, как без него справляются сакабаши, и особенно – Амин, которому сегодня впервые довелось не только иметь дело с хамулой, но и командовать сразу четырьмя шестерками вместо двух, поскольку офицерами с Фанаком в соседнем участке поделились с куда меньшей охотой, нежели йолдашами.

Между тем Адиля именно сейчас, целуясь с Джабалем, поняла, что отказаться от этого она просто не сможет. То, что он был живой, что он не погиб – оказалось гораздо важнее всего остального. На фоне случившегося совершенно меркли всякие обязательства: она очень смутно помнила сейчас, почему нельзя целоваться. Ну, бин-амира она – какая разница? Кажется, еще чем-то мешала месть, но ведь не замуж она будет за Шаира ибн-Хакима выходить? Значит, быть с Джабалем это не помешает. Вероятно, тут я несколько преувеличиваю четкость ее мыслей, пытаясь изложить вам нечто, более близкое к ощущениям, нежели к рассуждениям. Ощущения же вопили о том, что Адиля без Джабаля просто не сможет дышать и все прочее совершенно не имеет значения.

Шаир некоторое время разрывался между желанием продолжать целовать Ятиму и волнением о ее состоянии, но в конце концов волнение пересилило, к тому же ибн-амир решил, что поцеловать ее чуть позже еще раз, и не один, ему теперь уж точно ничего не помешает.

– Как ты, маленькая? – спросил он и погладил ее по щеке, пытливо вглядываясь в лицо, чтобы понять, успокоилась она или нет.

«Ужасно», – чуть не сказала она от души. «Все в порядке», – чуть не сказала она, чтобы он не волновался. И, поколебавшись между тем и другим, ответила:

– Понятия не имею. И у меня кружится голова.

– Нужно отвести тебя домой, ты устала, – нахмурившись, постановил Шаир, и тут же спохватился, что сейчас Ятима до Ремесленного квартала попросту не дойдет. Отбросив не слишком-то разумную мысль донести ее дотуда, когда он и сам порядком вымотался, да к тому же потянул руку, ибн-амир понял, что до Персиковой нужно будет ехать. – Ты посиди тут, я быстро вернусь. Наверху Чиновничий квартал, в конце концов, а не Дикий, – несколько путано поведал он о своих планах.

– Я с тобой, – твердо сказала Адиля.

Девушка сейчас была совершенно неспособна выпустить Джабаля из виду. Она была готова идти куда угодно, но с ловчим и держа его за руку, чтобы уж точно ощущать, что он жив. Шаир задумчиво почесал в затылке: он вовсе не был уверен, что Ятима сейчас может куда-то пойти и, тем более, дотуда дойти. Однако если оставить ее тут, она снова станет волноваться, и в этом тоже ничего хорошего нет.

– Ладно, тут недалеко, вроде. Пойдем.

– Куда это вы собрались, Джабаль-бек, когда я с вами еще не договорил? – поинтересовался вновь возникший в комнате ровно в этот момент Фанак-аджибаши.

Ибн-амир вздохнул и закатил глаза.

– И что мы еще должны обсудить? Стены, пол и потолок в моей квартире? Или, может быть, мебель?

Аджибаши посмотрел на него с видом, который те, кто хорошо знал почтенного Фанака, определили бы, как сочувственный. Прочие же, столкнувшись с данным выражением лица, неизменно терялись в догадках, не в силах определить, хочет он вызвать их на дуэль, или же занять у них денег в долг.

– Вы, Джабаль-бек, слишком привыкли думать, что всем вокруг до вашей беспокойной личности дела нет, если вы сами с ней к другим под нос не лезете. А я, может, к вам с рыданиями на шею вслед за девушкой не кидаюсь только в силу наших рабочих отношений, собственного возраста и потрепанности жизненными невзгодами, – изрек Фанак-аджибаши столь серьезно, что понять, шутит ли он сейчас, и если да – то насколько, совершенно не представлялось возможным.

Шаир замер и молча уставился на него, впервые в жизни не понимая, что ответить. Адиля, тем временем, от слов аджибаши внезапно смутилась.

– Шестьдесят йолдашей, Джабаль-бек, а у меня в участке – тридцать шесть. А сакабаши – трое, как вам прекрасно известно. И они втроем десять шестерок водили по каменоломням. Отлично, кстати, справились. Но теперь у меня складывается неприятное ощущение, что вы всерьез полагаете, будто я это все затеял только затем, чтобы иметь счастливую возможность вас поругать.

– Не полагаю, – пробурчал ибн-амир, уставившись в дальний угол комнаты.

– Вот и прекрасно, Джабаль-бек, – аджибаши одарил его весьма дружелюбной улыбкой. – А то, видите ли, вы мне, конечно, как ловчий сахир очень нужны, но я, к тому же, за это время к вам как-то привязался. И если в следующий раз вам меньше повезет, когда вы во что-то влипнете, мне вашей бесцеремонной оранжевой физиономии, к большому моему сожалению, будет недоставать. Вот теперь можете идти.

Шаир смущенно кашлянул, поднялся на ноги и протянул руку Ятиме.

– Благодарю... за помощь, аджибаши, – проговорил он, наконец додумавшись до достойного ответа на сказанное.

– Да на здоровье, – Фанак махнул рукой. – В конечном счете, это было преинтересно. Лет пять этак не развлекался.

Адиля, молча выслушавшая всю беседу, сложила руки перед грудью и низко поклонилась:

– Спасибо вам за все, уважаемый.

В самом деле, это было наименьшим, что она могла сделать для того, кто их спас.

– Обращайтесь в любое время, Ятима-ханум. В гости тоже можете заходить, у меня чай вкусный.

– Благодарю, – тут Адиля подумала, что можно было бы и зайти. С какой-нибудь выпечкой. На сорок навей, пожалуй. Но сейчас эта мысль показалась ей слишком сложной, и она добавила: – Я постараюсь.

– До свидания, аджибаши, – торопливо попрощался Шаир, у которого картина Фанака ибн-Мухлиса, угощающего Ятиму чаем, отчего-то никак не хотела помещаться в сознание, и потянул девушку к выходу.

– До скорой встречи, Джабаль-бек. А хорошего защитного сахира себе все-таки найдите, а то где именно вы проживаете – половина Сефида знает.

Когда они выбрались наверх – что было нелегко – отдышались и направились в сторону нужной улицы, в Шаире, самым неожиданным даже для него образом, проснулась его излишняя болтливость. Очутившись на поверхности, в городе, ибн-амир окончательно ощутил, что опасность миновала, и к нему стало в полной мере возвращаться ощущение полноты жизни, составлявшее значительную часть его неуемной натуры, которое он с большим трудом находил в себе последние дни, после ссоры с Ятимой. Теперь же его одновременно обуревали жажда деятельности и восхищение окружающим миром, живущее в сердце любого поэта. И покуда они просто шли по городу, ему не оставалось ничего иного, как обсуждать все окружающее, дабы выразить переполняющие его чувства. Идти им было от силы десять минут, однако он сразу же поинтересовался у Ятимы:

– Ты в Сакибском квартале раньше была? – рассчитывая хоть что-нибудь да успеть ей рассказать.

– Не доходила, – призналась Адиля и застеснялась своего нелюбопытства, на самом деле, вполне оправданного ее привязанностью к кузне, о которой она, признаться, сейчас позабыла. Будто ее перестали искать.

– Действительно, что тебе тут делать? Чиновники – скучные, и идти далеко, а с заказами они к вам сами приходят, – рассудил Шаир и тут же продолжил: – Но хотя бы разок сюда сходить любопытно, он новее вашего Ремесленного и Купеческого и здесь немного другая архитектура. Вокруг вашего рынка – самая старая часть города, а на этом месте каменоломни были, и Сефид возводили прямо рядом с ними, из того же самого камня. Потом, когда поблизости от города камень кончился, его стали добывать ближе к горам, а здесь все застроили. Впрочем, это тоже случилось очень давно. Тогда Сефид еще не стал столицей – и дворца, разумеется, тоже еще не существовало. Городской диван, правда, уже был. Собственно, тогда это была городская крепость. А теперь там сакибы заседают, а тут – живут.

Разговор, даже крылом бабочки не касающийся пережитого, оказался сейчас уместнее любого прочего. Адиле вовсе не хотелось нести свои горести навстречу незнакомым навям, так что и она предпочитала отвлечься, дабы осмыслить пережитое после.