Глава 24 Новое обязательство 2 страница

– Вероятно, это было частью какого-то плана, – сказал Гавин. – Ты знаешь Мать. Если она причинила тебе боль, значит, на то была причина.

Брин покачал головой.

– Никаких причин, кроме глупой любви к этому щеголю Гейбрилу. Она практически разрушила Андор из-за своей одержимости им.

– Она никогда бы такого не допустила! – воскликнул Гавин. – Гарет, кому, как не тебе это знать!

– Точно, – ответил Брин, понизив голос. – Хотел бы я и вправду это знать.

– У нее была иная причина, – упрямо повторил Гавин. Он почувствовал, как в нем закипает новая волна гнева. Попадавшиеся по пути торговцы провожали их взглядами, но не говорили ничего. Вероятно, они знали, что к Брину лучше не приставать.

– Однако теперь мы никогда не узнаем этого наверняка, раз она мертва. Проклятый ал'Тор! Не могу дождаться того дня, когда проткну его.

Брин решительно посмотрел на Гавина.

– Ал'Тор спас Андор, сынок. По крайней мере, сделал все, что было в его силах.

– Как ты можешь так говорить? – сказал Гавин, отдергивая прочь руку. – Как можешь хорошо отзываться об этом чудовище? Он убил мою мать!

– Я не уверен, верю ли я этим слухам, – произнес Брин, потирая подбородок. – Но даже если они и верны, возможно, он оказал Андору услугу. Ты не представляешь, насколько тогда все было плохо, особенно под конец.

– Не верю своим ушам, – сказал Гавин, опуская руку на рукоять меча. – Я не собираюсь слушать, как порочат ее имя, Брин. Я не шучу.

Брин посмотрел ему в глаза. Его пристальный взгляд был как никогда тверд. Словно его глаза были вырезаны из гранита.

– Я всегда говорю правду, Гавин. И мне плевать, если кто-то оспаривает это. Тяжело слышать? Что ж, прожить это было еще тяжелее. Ничего хорошего в жалобах нет. Но ее сын должен знать. Под конец, Гавин, твоя мать, околдованная Гейбрилом, обернулась против Андора. Ее нужно было сместить. Если ал'Тор сделал это вместо нас, мы должны благодарить его.

Гавин покачал головой: гнев и шок боролись в нем друг с другом. Неужели это Гарет Брин?

– И это не слова отвергнутого любовника, – произнес Брин с окаменевшим лицом. Он говорил негромко, на ходу, гражданские расступались, освобождая им дорогу. – Я могу признать, что женщина могла отказать в особом расположении одному мужчине и даровать его другому. Да, Моргейз как женщину я могу простить. Но Моргейз – королеву? Она отдала государство тому змею. Она приказала бичевать и бросить в темницу своих сторонников. Она была не в себе. Иногда, когда рука солдата начинает гнить, ее необходимо ампутировать, дабы сохранить человеку жизнь. Мне больно это говорить, и я доволен успехом Илэйн, а ты должен похоронить свою ненависть к ал'Тору. Проблема была не в нем. Проблемой была твоя мать.

Гавин стиснул зубы. «Никогда, – подумал он. - Я никогда не прощу ал'Тора. Не за это».

– По твоему взгляду несложно угадать твои намерения, – сказал Брин. – Тем разумнее будет для тебя вернуться в Андор. Сам увидишь. Если не веришь мне, спроси свою сестру. Послушай, что она обо всем этом думает.

Гавин резко кивнул. Достаточно об этом. Впереди он заметил место, где увидел ту женщину. Он всмотрелся в ряды прачек вдалеке, затем развернулся и зашагал прямиком к ним, протиснувшись между двумя продававшими яйца торговцами с клетками, полными цыплят.

– Сюда, – возможно излишне резко произнес он.

Он не смотрел, последовал ли Брин за ним. Вскоре генерал догнал его с рассерженным видом, однако не сказал ни слова. Они пробирались сквозь толпу, лавируя среди людей в коричневых и уныло серых одеждах, и вскоре приблизились к ряду женщин, стоящих на коленях перед парой длинных деревянных желобов, медленно наполнявшихся водой. Стоящие в дальнем конце мужчины лили туда воду, а женщины сначала стирали одежду в мыльной воде, затем ополаскивали ее в желобе с чистой. Неудивительно, что земля вокруг была пропитана влагой! По крайней мере, тут пахло мылом и чистотой.

Рукава платьев были закатаны, обнажая руки. Большинство женщин праздно болтали за работой, пока стирали одежду на досках, прислоненных к бортам желоба. На всех были коричневые юбки – вроде той, что Гавин видел на Айз Седай. Не снимая руку с эфеса меча, Гавин оглядел женщин со спины.

– Которая из них? – спросил Брин.

– Минутку, – отозвался Гавин. Женщин было много. Действительно ли он видел то, о чем подумал? Почему Айз Седай оказалась именно в этом лагере? Вряд ли Элайда отправила бы шпионить Айз Седай: их лица были слишком узнаваемы.

Конечно, если их лица были столь узнаваемы, почему он не мог узнать ее сейчас?

А потом он увидел ее. Она была единственной, кто не болтал с товарками во время работы. Она стояла на коленях, склонив голову. Её лицо скрывал желтый платок, повязанный вокруг головы, из-под которого виднелось лишь несколько выбившихся светлых локонов. Ее поза была столь покорна, что он едва не прошел мимо, однако она выделялась своими формами. Она была полновата, и у нее единственной из всех женщин был желтый платок. Гавин зашагал вдоль ряда работающих женщин, некоторые из них поднялись, уперев руки в бедра, и недвусмысленно говорили, что «солдаты с их большими ногами и неуклюжими локтями» должны держаться подальше от занятых работой женщин. Гавин проигнорировал их, продолжив свой путь, пока не оказался рядом с желтым платком.

«Это безумие, – подумал Гавин. – За всю историю не существовало ни одной Айз Седай, которая могла бы заставить себя принять столь покорную позу».

Брин остановился рядом с ним. Гавин наклонился, пытаясь разглядеть лицо женщины. Она еще сильнее согнулась, яростней терзая рубаху в желобе перед собой.

– Женщина, – сказал Гавин, – могу ли я увидеть твое лицо?

Она не ответила. Гавин взглянул на Брина. Генерал наклонился и нерешительно потянул платок полной женщины назад. Лицо под ним определенно было лицом Айз Седай, с характерными безвозрастными чертами. Она даже не подняла взгляд. Просто продолжала работать.

– Я говорила, что это не сработает, – пробормотала крупная женщина неподалеку. Она поднялась и вразвалочку пошла вдоль линии прачек, на ней было коричневое с зеленым платье свободного покроя. – Миледи, говорила я ей, вы можете делать, что вам угодно, я не вправе отказывать вам, но кто-нибудь обязательно обратит на вас внимание.

– Ты главная среди них, – сказал Брин.

Крупная женщина решительно кивнула, тряхнув рыжими кудрями.

– Верно, Генерал, – она обернулась к Айз Седай, присев в реверансе. – Леди Тагрин, я действительно вас предупреждала. Испепели меня Свет, но это так. Мне действительно жаль.

Женщина по имени Тагрин склонила голову. Неужели на ее щеках были слезы? Как такое вообще было возможно? Что происходит?

– Миледи, – произнес Брин, опускаясь на корточки возле нее. – Вы Айз Седай? Если это так, и вы велите мне уйти, я так и сделаю, не задав ни одного вопроса.

Хороший заход. Если она действительно Айз Седай, то не сможет солгать.

– Я не Айз Седай, – прошептала женщина.

Нахмурившись, Брин посмотрел на Гавина. Раз она отрицает это, то что это значит? Айз Седай не могут лгать. Значит…

Женщина тихо продолжила:

– Меня зовут Шимерин. Когда-то я была Айз Седай. Но больше ею не являюсь. С тех пор, как… – она вновь опустила взгляд. – Прошу вас, просто оставьте меня наедине с моим позором.

– Хорошо, – ответил Брин. Однако он колебался. – Тем не менее, мне нужно, чтобы вы побеседовали с некоторыми сестрами из лагеря. Они отрежут мне уши, если я не приведу вас к ним.

Женщина, Шимерин, вздохнула, но поднялась.

– Пойдем, – сказал Брин Гавину. – Не сомневаюсь, что они также захотят поговорить с тобой. Лучше покончить с этим побыстрее.

Глава 25 Во Тьме

Шириам заглянула в свою темную палатку, подождала, но ничего не заметила внутри. Удовлетворенно улыбнувшись, она шагнула внутрь и закрыла створки палатки. На этот раз все было хорошо.

До сих пор она, прежде чем войти, непременно проверяла палатку в поисках кого-то, кто несколько раз поджидал ее внутри. Кто-то, кого она ни разу не смогла почувствовать, хотя чувствовала, что была должна. Да, Шириам была начеку, и, вероятно, не потеряет бдительность еще много месяцев, но сейчас в этом не было необходимости. Никаких призраков, поджидавших, чтобы наказать ее.

Небольшая квадратная палатка была достаточно велика, чтобы выпрямиться в полный рост. Вдоль одной стенки стояла раскладушка, вдоль другой – сундук. Поставь в комнатушку стол, и места останется столь мало, что она с трудом сможет передвигаться. Кроме того, поблизости, в пустующем шатре Эгвейн, был вполне приличный стол.

Поговаривали, что тот пустующий шатер стоит передать другим. Несмотря на то, что каждую неделю устанавливали новые палатки, многим сестрам приходилось ютиться в одной. Но палатка Амерлин была символом. Пока есть надежда на возвращение Эгвейн, ее палатка будет оставаться свободной. Безутешная Чеза, которую Шириам до сих пор заставала плачущей по своей хозяйке, сохраняла жилище в чистоте. Что ж, пока Эгвейн отсутствует, ее палатку Шириам использовала для всех своих нужд. Единственное – она там не ночевала. В конце концов, все ожидали, что Хранительница Летописей Амерлин будет вести ее дела.

Присев на койку, Шириам вновь улыбнулась. Совсем недавно ее жизнь представляла собой нескончаемую череду отчаяния и боли. Сейчас все закончилось благодаря Романде. Что бы ни думала Шириам об этой глупой женщине, именно Романда прогнала Халиму из лагеря, а вместе с ней исчезли и наказания.

Боль вернется. Мука и кара всегда были частью ее служения. Но она научилась ценить и лелеять мгновения покоя.

Временами она сожалела, что не смогла удержать свой рот на замке и не задавать вопросы. Но так случилось, и теперь она здесь. Ее преданность, как и было обещано, принесла ей власть. Однако никто не предупреждал ее, что будет еще и боль. Нередко она жалела, что не выбрала Коричневую Айя и не спряталась в какой-нибудь библиотеке, чтобы никогда никого не видеть. Но теперь она там, где есть. И бесполезно задаваться вопросом о том, что могло бы быть.

Вздохнув, она сняла платье и сменила сорочку. Все это она проделала в темноте. Расход свечей и масла строго контролировался, а при постепенно истощавшихся запасах мятежниц она вынуждена была беречь то, что имела, для более подходящего момента.

Она улеглась в постель, укрывшись одеялом. Шириам не была столь наивной, чтобы чувствовать вину за свои поступки. Каждая сестра в Белой Башне стремилась возвыситься. В этом заключался смысл жизни! Не существовало Айз Седай, которая не ударила бы своим сестрам в спину, если надеялась получить преимущество. Друзья Шириам были всего лишь более… искусны в подобных вещах.

Ну почему конец всех времен должен был наступить именно сейчас? Прочие ее сподвижницы говорили о том, какая честь и слава им выпала – жить в подобные времена, но Шириам была не согласна. Она примкнула к ним, чтобы возвыситься на политическом поприще в Белой Башне, получить власть, чтобы наказать тех, кто ей досаждал. Она никогда не хотела участвовать в окончательном расчете с Возрожденным Драконом, и, конечно же, никогда не желала иметь никаких дел с Избранными!

Но теперь ничего не поделаешь. Лучшим выходом было наслаждаться покоем свободы от побоев и самодовольной болтовни Эгвейн. Это уж точно…

Около ее палатки появилась женщина, обладающая большим потенциалом в Силе.

Шириам распахнула глаза. Она, как и любая сестра, могла ощущать женщин, способных направлять. «Проклятый пепел! – нервно подумала она, зажмуриваясь. – Только не снова!»

Створки палатки слегка колыхнулись. Шириам открыла глаза, чтобы разглядеть угольно-черную фигуру, стоявшую возле ее раскладушки. Блики лунного света, проникающие сквозь колышущиеся створки, лишь обрисовывали контуры фигуры. Женщина была окутана неестественной тьмой, которая лентами черной ткани развевалась за ее спиной. Лицо скрывали глубокие тени. Затаив дыхание, Шириам вскочила с постели и склонилась в низком полоне. В палатке едва хватало места, чтобы она могла преклонить колени. Она съежилась, ожидая, когда боль снова обрушится на нее.

– А… – раздался резкий голос. – Очень хорошо. Ты послушна. Я довольна.

Это была не Халима. Когда та появлялась, Шириам не была способна ее ощутить. Как оказалось, та все это время направляла саидин. К тому же Халима никогда не являлась столь… театрально.

Какая мощь! Похоже на то, что это была одна из Избранных. Или, по крайней мере, одна из самых сильных слуг Великого Повелителя, занимающая заметно более высокое положение, нежели Шириам. Это пробрало ее до костей, и, дрожа, она склонилась.

– Я живу, чтобы служить, Великая Госпожа, – быстро проговорила Шириам. – Я – та, кто счастлива склониться перед вами, жить в эти времена…

– Прекрати мямлить, – рявкнул голос. – Ты неплохо здесь устроилась, я права?

– Да, Великая Госпожа, – отозвалась Шириам. – Я – Хранительница Летописей.

Фигура фыркнула:

– Хранительница у кучки оборванок, так называемых Айз Седай, да еще и мятежных. Но это несущественно. Ты нужна мне.

– Я живу, чтобы служить, Великая Госпожа, – повторила Шириам, разволновавшись. Что этому существу от нее нужно?

– Эгвейн Ал'Вир. Она должна быть низложена.

– Что? – пораженно переспросила Шириам. Поток Воздуха, обжигая, хлестнул ее по спине. «Дура! Решила умереть?»

– Прошу прощения, Великая Госпожа, – быстро произнесла она. – Простите мою несдержанность. Однако именно по приказу одного из Избранных я помогла возвысить ее до Амерлин!

– Верно, но она оказалась… скверным выбором. Нам нужен был ребенок, а не женщина с детским лицом. Ее нужно убрать. Ты должна убедить эту кучку глупых мятежниц прекратить ее поддерживать. И положить конец тем проклятым встречам в Тел'аран'риоде. Как столь многие из вас проникают туда?

– У нас есть тер'ангриалы, – нерешительно ответила Шириам. – Некоторые в форме янтарных пластинок, некоторые в форме железных дисков. А также несколько колец.

– А, ткачи снов, – произнесла фигура. – Да, они могли бы пригодиться. Сколько?

Шириам заколебалась. Первым желанием было солгать или уклониться от ответа – похоже, эту информацию возможно было утаить от фигуры. Но лгать одной из Избранных? Плохой выбор.

– Их было двадцать, – честно ответила она. – Но один остался у женщины по имени Лиане, которая была захвачена. Поэтому их осталось лишь девятнадцать.

Как раз достаточно для встреч с Эгвейн в Мире Снов: по одному на каждую Восседающую и один непосредственно для Шириам.

– Да, – прошипела скрытая тенью фигура. – Действительно пригодятся. Укради ткачей снов и отдай их мне. Эта чернь не смеет мешаться под ногами у Избранных.

– Я… – украсть тер'ангриалы? Как ей это проделать! – Я живу, чтобы служить, Великая Госпожа.

– Да, ты живешь для этого. Достань для меня эти вещи и будешь вознаграждена. Подведешь меня… – фигура мгновение помедлила. – В твоем распоряжении три дня. Каждый из ткачей снов, который ты не сумеешь раздобыть за это время, будет стоить тебе пальца руки или ноги.

С этими словами Избранная открыла Переходные Врата прямо посреди палатки и, шагнув в них, исчезла. Шириам успела мельком заметить знакомые плиты коридоров Белой Башни по ту сторону Врат.

Украсть ткачи снов! Все девятнадцать? За три дня? «Великая Тьма! – подумала Шириам, – Я должна была солгать об их количестве! Почему я не солгала?»

Долгое время, выравнивая дыхание и размышляя о своем незавидном положении, она оставалась коленопреклоненной. Похоже, спокойное время кончилось.

Оно было недолгим.

* * *

– Конечно же, ее будут судить, – сказала Сине. Тихая Белая сидела на стуле, который принесли ей две Красные, поставленные следить за камерой Эгвейн.

Дверь в темницу была открыта, и находившаяся внутри Эгвейн сидела на стуле, также принесенном Красными. Обе ее надзирательницы – и пухлая Кариандра и жесткая Патринда – внимательно следили за ними из коридора, поддерживая щит вокруг Эгвейн. Они выглядели так, словно ожидали, что она вот-вот сорвется бежать, вырываясь на свободу.

Эгвейн не обращала на них внимания. Два дня заточения не были приятными, однако она перенесла их с достоинством. Несмотря на то, что они заперли ее в крохотной камере за дверью, не пропускающей свет. Несмотря на то, что они запретили ей переодеть окровавленное платье. Несмотря на то, что они били ее каждый день за ее обращение с Элайдой. Эгвейн не склонится.

Красные пускали к ней посетителей, как то предусматривал закон Башни, но весьма неохотно. Эгвейн была удивлена, что ее кто-то навещает, но Сине оказалась не единственной. Некоторые из тех, кто приходил к ней, были Восседающими. Любопытно. Тем не менее, Эгвейн истосковалась по новостям. Как Башня отреагировала на ее заключение? Сохранялся ли глубокий и широкий раскол между Айя, или ее действия положили начало их воссоединению?

– Элайда слишком явно нарушила закон Башни, – объяснила Сине. – И это засвидетельствовали Восседающие пяти различных Айя. Она пыталась настоять на суде, но неудачно. Однако были некоторые, кто прислушивались к ее аргументам.

– Каким именно? – Спросила Эгвейн.

– Что ты – Приспешница Темного, – сказала Сине. – И именно поэтому она изгнала тебя из Башни и потом подвергла наказаниям.

Эгвейн похолодела. Если Элайда получит поддержку своим доводам…

– Это не пройдет, – успокаивающе сказала Сине. – Здесь не какая-то захудалая деревушка, где достаточно намалевать на дверях Клык Дракона, чтобы обвинить человека.

Эгвейн приподняла бровь. Она выросла в «захудалой деревушке», и они никогда никого не обвиняли, основываясь на одних лишь слухах. Однако промолчала.

– Доказать подобное обвинение по канонам Башни достаточно трудно, – продолжила Сине. – Посему я полагаю, что она не будет пытаться это сделать на суде. Отчасти потому, что для этого ей пришлось бы дать тебе слово, а я подозреваю, что она хочет упрятать тебя ото всех.

– Да, – сказала Эгвейн, всматриваясь в бездельничавших неподалеку Красных. – Вероятно, ты права. Однако если она не может доказать, что я – Приспешница, и не сможет избежать суда…

– Это – не тот проступок, за который ее можно низложить, – ответила Сине. – Максимальное наказание, которого она заслуживает – формальное порицание со стороны Совета и епитимья на месяц. Палантин она сохранит.

«Однако потеряет большую часть доверия», – подумала Эгвейн. Это вдохновляло. Но где уверенность, что Элайда просто не упрячет ее подальше? Ей необходимо было продолжать давить на Элайду. Свет свидетель, как же это было трудно, будучи запертой целыми днями в крошечной камере! Хотя заключение было недолгим, упущенные возможности угнетали Эгвейн.

– Ты будешь присутствовать на суде? – спросила она.

– Конечно, – сказала Сине невозмутимо, как Эгвейн и ожидала от Белой. Некоторые Белые были слишком холодны и рациональны. Сине была более сердечна, однако, вместе с тем, весьма сдержанна. – Я же Восседающая, Эгвейн.

– Я полагаю, вы все еще видите следы активности Темного? – Эгвейн вздрогнула и посмотрела на пол своей темницы, вспомнив происшествие с Лиане. Ее собственная камера была куда более аскетичной, чем у Лиане, возможно, из-за обвинений ее в Приспешничестве.

– Да, – голос Сине стал тише. – Кажется, становится все хуже. Слуги умирают. Продовольствие портится. Целые сектора Башни беспорядочно перемещаются. Вчера вечером вторая кухня оказалась на шестом этаже, а весь сектор Желтых оказался в подвале. Это похоже на то, что случилось с Коричневыми ранее, и ту проблему до сих пор не решили.

Эгвейн кивнула. Учитывая то, как поменялись местами комнаты, тем послушницам, чьи комнаты не переместились внезапно, теперь пришлось разместиться на двадцать первом и двадцать втором этажах, где ранее находились покои Коричневой Айя. Все Коричневые – неохотно – переезжали в нижнее крыло. Были ли эти изменения постоянны? Прежде сестры жили непосредственно в Башне, а послушницы и принятые располагались в ее крыле.

– Ты должна обратить на это внимание, – тихо произнесла Эгвейн. – Продолжай напоминать сестрам, что Темный шевелится и что грядет Последняя Битва. Сосредоточь их внимание на объединении, а не на расколе.

Позади Сине одна из Красных проверила свечу на столе. Время, отведенное Эгвейн на прием посетителей, заканчивалось. Скоро ее вновь запрут, и она сможет лишь вдыхать запах пыльной, лежалой соломы за спиной.

– Ты должна хорошо потрудиться, Сине, – сказала Эгвейн, поднимаясь, когда Красные приблизились. – Сделай то, чего не могу я. И попроси о том же остальных.

– Я попытаюсь, – ответила Сине. Она стояла, наблюдая, как Красные забирали табурет Эгвейн и жестами велели ей вернуться в каморку. Потолок в ней был слишком низок, чтобы стоять в полный рост.

Эгвейн неохотно пошла, пригибаясь.

– Грядет Последняя Битва, Сине. Помни.

Белая кивнула, и дверь захлопнулась, оставив Эгвейн в темноте. Эгвейн села. Она чувствовала себя ослепшей! Что произойдет на суде? Даже если Элайда будет наказана, что будет с Эгвейн? Элайда попытается добиться ее казни. И у нее до сих пор на то есть основания, поскольку Эгвейн, по определению Белой Башни, выдавала себя за Престол Амерлин.

«Я должна быть тверда, – сказала себе Эгвейн, сидя в темноте. – Я сама заварила эту кашу и теперь должна вариться в ней, если это поможет защитить Башню». – Им известно, что она продолжала сопротивляться. Это было все, что она могла им дать.

Глава 26 Трещина в камне

Авиенда обвела взглядом земли поместья, заполненные занятыми сборами людьми. Для мокроземцев, и мужчины и женщины Башира были хорошо подготовлены – они быстро и со знанием дела убирали палатки и готовили упряжь. И все же, по сравнению с Айил, остальные мокроземцы – кроме солдат – только создавали неразбериху. Женщины носились туда и обратно, словно боясь оставить какое-то дело неоконченным, а какую-то вещь не уложенной. Мальчишки-посыльные бегали с друзьями, пытаясь казаться занятыми, хотя, по сути, делать им было нечего. Палатки и имущество гражданских только-только начинали убирать и упаковывать, а ведь еще понадобятся лошади, фургоны и возницы, чтобы доставить все это туда, куда требовалось.

Авиенда покачала головой. Айил брали лишь то, что могли унести, и их военный отряд включал только воинов и Хранительниц Мудрости. Когда же в затяжных войнах одних копий было недостаточно, все рабочие и ремесленники знали, как быстро и с толком подготовиться к отбытию. В этом была честь. Честь, предполагающая, что каждый человек должен быть способен позаботиться о себе и своих вещах, не задерживая клан.

Она покачала головой, возвращаясь к своему заданию. Единственными, кто действительно не имел чести в такой день, были те, кто не работал. Она опустила палец в стоявшее перед ней на земле ведро с водой, затем подняла руку и занесла ее над вторым ведром. Капля воды свободно упала вниз. Она переместила руку и повторила все с начала.

Для любого мокроземца подобное наказание показалось бы бессмысленным. Они решили бы, что это легкая работа: сидеть на земле, прислонившись спиной к деревянным бревнам поместья, двигать рукой вперед и назад, опустошая одно ведро и по капле наполняя второе. Для них это едва ли было бы наказанием.

А все потому, что зачастую мокроземцы ленивы. Они предпочитают по капле набирать воду в ведра, а не таскать камни. Как бы там ни было, таскание камней предполагало активные движения, а они полезны для тела и разума. Переливание воды – бессмысленно. Бесполезно. Это наказание не позволяло размять ноги или поработать мускулами. Но она занималась им в то время, как остальные собирали палатки, готовясь выступать. Это делало наказание в десятки раз позорнее! Ее тох рос с каждым мгновением, которое Авиенда не тратила на помощь в сборах, но она ничего не могла с этим поделать.

Только переливать воду. Капля за каплей, капля за каплей.

Это злило ее. А злость вызывала стыд. Хранительницы Мудрости в таких ситуациях никогда не позволяют своим эмоциям взять над собой верх. Она должна быть терпеливой и попытаться понять, за что наказана. Однако даже попытка подобраться к решению проблемы вызывала у нее желание кричать. Сколько можно перебирать в уме одни и те же выводы? Возможно, она слишком глупа, чтобы в этом разобраться. Возможно, она не заслуживает быть Хранительницей Мудрости.

Она снова опустила руку в ведро, затем перенесла очередную каплю воды. Ей не нравилось то, что с ней делали эти наказания. Авиенда была воином, даже если больше не носила копье. Ни наказания, ни боль ее не страшили. Но она все сильнее и сильнее боялась, что падет духом и станет столь же бесполезной, как помраченные песками.

Она хотела стать Хранительницей Мудрости, отчаянно хотела. Осознав это, девушка очень удивилась, поскольку никогда не думала, что сможет желать чего-либо столь же страстно, как когда-то давно хотела получить копья. Однако, поскольку за последние месяцы она многое узнала о Хранительницах Мудрости, и её уважение к ним возросло, она сочла себя равной им, чтобы помочь им направлять Айил в эти труднейшие времена.

Последняя Битва станет испытанием, какого ее народ еще не знал. Эмис с остальными Хранительницами направляла все силы на защиту Айил, а Авиенда сидела и по капле переливала воду!

– С тобой все в порядке? – спросил чей-то голос.

Авиенда подскочила, столь резко дернув руку к своему ножу, что чуть не опрокинула ведра с водой.

В тени здания неподалеку от нее стояла женщина с коротко стриженными темными волосами. Руки Мин Фаршав были сложены на груди, она была одета в вышитую серебром синюю куртку. На шее она носила шарф.

Авиенда опустилась на землю, отпустив нож. Теперь она позволяет мокроземцам незаметно к себе подкрадываться?

– Я в порядке, – отозвалась она, изо всех сил пытаясь не покраснеть.

Ее тон и действия должны были показать, что она нисколько не пристыжена разговором, однако Мин, казалось, не обратила на это внимания. Женщина развернулась и посмотрела на лагерь.

– Тебе что… нечем заняться?

На сей раз Авиенде не удалось сдержать румянец.

– Я делаю то, что должна.

Мин кивнула, и Авиенда постаралась выровнять дыхание. Она не могла позволить себе злиться на эту женщину. Ее первая сестра просила быть добрее к Мин Фаршав. Авиенда решила не обижаться. Мин не понимала, о чем говорила.

– Мне кажется, я должна поговорить с тобой, – сказала Мин, по-прежнему уставившись на лагерь. – Не уверена, к кому еще я могу обратиться. Я не доверяю Айз Седай, и он тоже. Я уверена, что сейчас он почти никому не доверяет. Возможно, даже мне.

Авиенда покосилась в сторону и увидела, что Мин наблюдает за Рандом ал'Тором, который шел через лагерь, одетый в черную куртку. Золотисто-рыжие волосы сверкали в полуденном свете. Он возвышался над сопровождавшими его салдэйцами.

Авиенда слышала о событиях предыдущей ночи, когда на него напала Семираг – одна из Предавшихся Тени собственной персоной. Авиенда пожалела, что не посмотрела на эту тварь прежде, чем та была убита. Она вздрогнула.

Ранд Ал'Тор сражался и победил. И хотя по большей части он вел себя глупо, он был опытным и удачливым воином. Кто еще из ныне живущих мог заявить, что лично сразил столько же Предавшихся Тени, сколько он? В нем было много чести.

Его сражения оставили в нем страшные раны, последствия которых были недоступны ее пониманию. Она ощущала его боль. Она чувствовала ее и во время нападения Семираг, хотя поначалу приняла эти ощущения за ночной кошмар. Она быстро поняла, что ошибалась. Ни один ночной кошмар не мог быть столь ужасен. Она до сих пор ощущала отголоски той невероятной боли, те волны муки, безумие внутри него.

Авиенда подняла тревогу, но недостаточно быстро. Из-за своей ошибки она имела к нему тох. Она займется этим, как только разберется со своими наказаниями. Если когда-нибудь разберется.

– Ранд Ал'Тор справится со своими проблемами, – отозвалась она, продолжая переливать воду по каплям.

– Как ты можешь так говорить? – спросила Мин, бросив на нее взгляд. – Неужели ты не чувствуешь его боль?

– Я чувствую всю боль и каждое ее мгновение, – процедила Авиенда сквозь зубы. – Но он должен встретиться лицом к лицу со своими испытаниями так же, как и я со своими. Возможно, настанет день, когда я и он сможем встретить их вместе, но это время еще не пришло.

«Сначала я должна стать ему ровней, – мысленно добавила она. – Я не буду стоять за его спиной, словно подчиненный».

Мин внимательно посмотрела на нее, и Авиенда ощутила холодок, задумавшись, какие видения явились женщине. Ее предсказания, как говорили, всегда сбывались.

– Ты не оправдала мои ожидания, – наконец произнесла Мин.

– Я обманула тебя? – нахмурясь отозвалась Авиенда.

– Нет, я не это имела в виду, – с легким смешком ответила Мин. – Я хотела сказать, что видимо ошибалась в отношении тебя. Я не была уверена, что думать после той ночи в Кэймлине, когда… ну когда мы все вместе связали узами Ранда. Я чувствую, что мы с тобой близки и в то же время далеки друг от друга, – она пожала плечами. – Я считала, что ты по прибытии в лагерь найдешь меня. Нам есть, о чем поговорить. Когда этого не произошло, я начала волноваться. Решила, что, возможно, оскорбила тебя.