Глава 12. Подельники, Собственной Персоной

ШАРИС ИХАКОБИН БЫЛ не тем человеком, который испытывал какое-то особенное удовольствие, приучая своих рабов к дисциплине. Обычно он поручал это кому-нибудь, но юный Алек был случай особый, и он уже решил, что никому не позволит коснуться его и пальцем.

Он поднялся по ступеням на главную террасу виллы, чтобы, миновав центральный внутренний двор, встретиться с кирнари Вирессы, ожидающим его за десертным столиком возле фонтана. Улан-и-Сатхил все еще кутался в свой плащ, страдая от вечернего холода, но капюшон он теперь снял. Его белоснежные волосы в сумерках сияли.

– Довольны ли Вы нашей сделкой, Шарис? – спросил кирнари своим обычным мертвенно спокойным голосом.

– Весьма доволен, хотя жаль, что мальчик полукровка.

– Но, всё же, он – то, что Вам нужно?

– О да.

– А тот, другой?

– Я заметил, Вы избегаете называть его по имени. Ни разу не слышал, чтобы Вы сказали о нем без экивоков.

– У него нет имени. Он изгнанник, а потому я не придаю этому большого значения. Полагаю, однако, обращение с ним будет соответствующим?

– Могу заверить Вас, друг мой, что Ауренен он больше не увидит никогда.

– Да, но будет ли он страдать?

– Зная, кто его новый хозяин, я даже не сомневаюсь в этом. Теперь, что касается моей части сделки.

Он достал из камзола кожаную папку с документами и положил её перед Уланом.

– Вот бумаги об освобождении сорока двух представителей кланов Виресса и Голинил. Все они будут на вашем судне уже к рассвету.

Улан задержал руку, готовую взять папку:

– Вы обещали мне сорок четыре.

– Двое не дожили. Их останки также подготовлены, так что у Вас будет возможность вернуть их семьям. Мне действительно очень жаль, но это случилось прежде, чем я смог купить их.

– Выкупить, – поправил его Улан, – они были освобождены за выкуп. Это ваше "покупать и продавать живой товар" недопустимо, когда речь идет о нас, фейе.

– Конечно. Я просто оговорился. Те, кого я выкупил, в обеспечение своей части сделки.

– Благодарю. А что касается другой её части?

– Как только рекаро будет доведен до совершенства – если такое вообще возможно – и должным образом испытан, один образец тотчас будет выслан Вам.

Улан поднял бровь, услышав это:

– Если? Впервые слышу сомнение в Вашем голосе.

– Когда мы заключали нашу сделку, я сам ещё не видел его, и не проделал всех нужных экспериментов, – напомнил Ихакобин. – Всё что у меня было, это Ваше слово, что он имеет нужную мне кровь. К тому же мальчик – наполовину человек, и как бы ни было, эта его часть весьма сильна в нем. Мои же возможности не безграничны.

Он сделал паузу и пригубил вина.

– Скажите мне, кирнари, неужели действительно никому в Ауренене не известно об этом свойстве крови? Это кажется очень странным, принимая во внимание долгую память фейе.

– Я лично не знал ничего, пока Вы не заставили меня соприкоснуться со всем этим. И если мне ничего не было известно, вряд ли кто-то другой мог знать это, быть может, за исключением руи'ауро в Сарикали.

– Ах, да. Ваши мистические тайные священники. Действительно ли они хранители всех тайн вашего народа?

Кирнари ответил на это загадочной улыбкой:

– Есть множество историй о том, почему Хазадриель собрала своих последователей и спасалась бегством на север, хотя правды не знает никто, ну или так, если хотите, говорят руи'ауро. Но некоторые считают, что она была одарена видением башваи, духов, обитающих в Сарикали.

– Тайны, духи! Надо же, а Вы интересный народец!

Улыбка Улана исчезла. Он не двинулся с места, но воздух вокруг Ихакобина внезапно сгустился и стал ледяным.

– Это был, конечно же, комплимент.

– Конечно, – Улан ещё какое-то время продолжал сверлить его взглядом, затем вновь посмотрел на вино.

Как только атмосфера перестала быть напряженной, Ихакобин смог перевести дух:

– Итак, я попытаюсь создать рекаро с тем, что имеется, а там посмотрим.

– Я хотел бы глянуть на текст, где описана эта магия.

Ихакобин собирался было уже отказать, ведь ни один алхимик не стал бы делиться своими драгоценными познаниями, тем более с посторонним. К тому же юный хазадриелфейе уже был у него в руках. Однако, Улан-и-Сатхил был не тем человеком, с чьими желаниями можно было не считаться.

– Очень хорошо. Подождите здесь, я сейчас принесу.

Отпирая дверь своей лаборатории, он с подозрением оглянулся, но Улан все так же сидел за столиком с вином, разглядывая фонтан или быть может, скульптуру. Однако после той демонстрации его неудовольствия Ихакобин задумался, не стал ли жертвой какого-нибудь воздействия, вынудившего его согласиться показать драгоценные записи. Очутившись в безопасности внутри своей лаборатории, он подошел к одному из столов, насыпал в тигель немного серы и налил по несколько капель каких-то цветных растворов, после чего начертил на столе необходимые знаки. Он поджег серу, раздув при помощи мехов угли, и пронаблюдал за пламенем, которое, вспыхнув желтым, затем превратилось в темно-зеленое. Похоже, Улан не воспользовался никакой магией, по крайней мере такой, что можно было распознать.

Удовлетворенный, он подошел к маленькому шатру в дальнем конце мастерской, заполз внутрь и достал большую шкатулку, припрятанную там. Замок от его прикосновения открылся, и он вынул оттуда небольшую книгу – ту, что ждал Улан. Он сомневался, что тот, при всей его очевидной мудрости, сможет прочесть тайнопись.

– Вот, кирнари, – сказал он, открывая книгу на главе, заложенной черной лентой. Улан взял книгу и стал медленно водить пальцем по крошечным буквам, согласно кивая.

– Если верить написанному, свойства эликсира долголетия, который в результате получится, невозможно предугадать?

– Скорее всего, это из-за различных процессов дистилляции, использованных теми немногими алхимиками, что занимались исследованиями. Каждое поколение использовало собственную методологию, вроде того, например, как у каждого разные способности к магии, если взять ваш народ. И уж никто в те далекие времена даже не догадался использовать смешанную кровь, когда так легко раздобыть чистую.

– История ваших разбойных нападений на наши берега не та тема, о которой можно говорить столь легкомысленно, – сказал спокойно Улан, но воздухе снова потяжелел.

– Конечно же нет, кирнари. Я лишь хотел объяснить Вам, почему результаты всех моих трудов могут оказаться непредсказуемы. Однако я знаю наверняка, что очистка и выпаривание крови разного происхождения – это то, на чём я собаку съел. Не хочу показаться самонадеянным, но осмелюсь сказать, что вряд ли Вы найдёте алхимика, более сведущего в данном вопросе, чем ваш покорный слуга.

– Я не сомневаюсь в вашем большом опыте, Шарис. Если в результате получится эликсир – на что я очень рассчитываю – я, конечно же, буду рад. Если выйдет что-то иное, Вы, естественно, поделитесь опытом?

– Конечно. И независимо от результата, я не нарушу условий сделки. Любой представитель клана Вирессы, обнаруженный мною на рынках или в домашнем рабстве в Пленимаре, сразу же будет куплен… ах, простите, выкуплен, и возвращён вам.

– А ваши торговые суда будут по-прежнему иметь привилегированный статус в моих портах и в моем фейтасте.

Улан встал и поклонился ему:

– Доброй ночи, мой друг, и удачи.

– Вы заночуете у нас, как обычно, кирнари? Моя жена готовит званый ужин в Вашу честь.

Колебание старого ауренфейе осталось бы незамеченным человеком, менее проницательным, чем Шарис Ихакобин.

– Счёл бы за честь разделить с Вами трапезу, но моим старым костям лучше спится на койке в каюте ауренфейского корабля. Такова плата за возраст, друг мой. Становишься рабом своих маленьких привычек.

– И больших тоже.

Ни для кого не было секретом, что соглашение между Скалой и кирнари Гедре задело не просто торговые и судоходные интересы Вирессы. Прежде всего, оно задело самолюбие. Какую роль во всём этом сыграл Серегил-и-Корит оставалось неясным, но Ихакобин был более чем счастлив извлечь выгоду из их разногласий. Если бы не враждебность Улана к молодому боктерсийцу, Ихакобин, возможно, никогда не получил бы свою награду, которую теперь благополучно хранил в своем глубоком подвале.

Он позволил своему взору обратиться к темной стройной фигуре, скрывавшейся в тени на почтительном расстоянии, и слегка кивнул, как бы говоря, что все хорошо. Ихакобин был богатым человеком, очень могущественным, но и милостивым, когда это было ему удобно. Он мог позволить себе проявить великодушие теперь, особенно к тому, кто дал ему то, чего более всего желало его сердце.

Глава 13. Илбан

ДВА ДНЯ Алека никто не трогал, однако ему дали понять, что он наказан: стражники приносили ему одну только воду, с ним никто не разговаривал, лишь приносили кувшин и выносили ведро, но зато никто и не оскорблял его. И всё же, можно было не сомневаться, что за ним при этом пристально наблюдают.

В животе ныло и урчало, но он знавал и худшие времена. К концу второго дня у него начала кружиться голова, однако ужаснее всего была скука. Заняться было абсолютно нечем, оставалось пересчитывать кирпичи на полу, да следить за пятном солнечного света, медленно ползущим по стене. Он попробовал добраться до крошечного окошка, но оно оказалось слишком высоко. Соорудив себе ложе из лоскутных одеял, он проводил там часы, прислушиваясь к звукам снаружи и пытаясь представить себе, что же там такое, за стенами его каморки.

Он часто слышал шаги в коридоре за дверью и приглушенные голоса. Слова он разобрать не мог, но было похоже, что разговаривали слуги. Иногда ему слышался и голос Ихакобина, спокойный, очень тихий, но которому всегда отвечали с глубоким почтением.

Через окошко доносились пение птиц и повседневные звуки, сопровождающие жизнь любого дома: звяк ведер, звон топора, крик петуха на рассвете, сопение пробежавшей мимо окна собаки, женские голоса и взрывы детского смеха.

Лишь на вторые сутки с наступлением темноты его тюремщики принесли с собой светильник и стул. Пока они устраивали это напротив стены у двери, Алек оставался в своей постели, не пошевелился он и потом, когда они отошли, уступая место своему господину.

Ихакобин уселся и повернулся к Ахмолу, который принес деревянную миску и кусок черного хлеба. Рот Алека, едва до его носа дошёл нестерпимый запах овсянки и теплого хлеба, тут же наполнился слюной. Однако вместо того, чтобы отдать принесенное Алеку, Ахмол остался за дверью в ожидании приказа хозяина.

– Как твоё сегодняшнее самочувствие, Алек? – спросил Ихакобин, положив ногу на ногу и аккуратно расправив на колене уголок своего темного одеяния.

Запах еды отозвался предательским урчанием в животе Алека.

– Вполне сносно, илбан, – ответил он, почтительно опуская взгляд.

– Хочешь есть?

– Да, илбан.

Отрицать очевидное было бесполезно. Он прекрасно понимал, какую игру с ним ведут, но упорствовать в своей гордости, теряя при этом остатки сил, не входило в его планы.

– Нынче вечером ты более благоразумен, чем раньше. Я рад.

– Голод – хороший учитель, илбан.

Ихакобин кивнул Ахмолу. Слуга поставил перед Алеком еду и вышел, закрыв за собой дверь.

– Прошу, можешь отведать, – сказал Ихакобин так, словно Алек был гостем за его столом. – Я сам уже поужинал у себя наверху.

– Спасибо, илбан, – Алек взял миску и попробовал овсянку. Сваренная на молоке и приправленная медом, она была божественно вкусна! Он буквально заставил себя есть помедленнее, вместо того, чтобы тут же наброситься, жадно глотая и давясь. Съев немного каши, он оторвал кусок хлеба и обмакнул его в миску. Хлеб, только из печи, был ещё теплым.

Он ел в полной тишине, чувствуя внимательный взгляд следящих за ним глаз, и легкую улыбку на губах его господина. У Ихакобина было тонкое умное лицо. Чернильные пятна вновь привлекли внимание Алека: одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что держать в руке перо для него куда привычнее, чем оружие.

Он покончил с овсянкой и отставил миску в сторону.

– Ваша тюрьма получше, чем некоторые гостиницы, в которых мне доводилось бывать, илбан.

– Не надо считать это тюрьмой, Алек. Сюда я обычно сажаю своих новых рабов, особенно столь легковозбудимых, как ты. Нескольких дней мирного отдыха обычно достаточно для того, чтобы помочь им свыкнуться со своим новым положением.

– Я рад, что вы не прихватили сегодня с собой ваш кнут, илбан.

Ихакобин хохотнул:

– Он не так уж и далеко, уверяю тебя. Однако тебе решать, понадобится ли он мне снова. Я не из тех хозяев, кому приятно унижать рабов по поводу и без.

Алек кивнул и откусил ещё хлеба.

– Можешь задавать мне вопросы.

Алек задумался на мгновение, затем спросил:

– Откуда Вам известно моё имя?

– Я уже достаточно давно знаю о тебе. У Пленимара есть глаза и уши в Ауренене, равно как и в Скале.

– Шпионы?

– Конечно. А уж с тобой и твоим приятелем это не составило особого труда, вы ведь не очень-то старались сохранить в тайне твоё происхождение. Порой казалось, ты чуть ли не бравируешь этим. Это было ужасно недальновидно. Твой народ, как никто иной, был обязан предостеречь тебя от этого.

– Мой народ?

– Хазадриелфэйе.

Алек нахмурился и уставился вдаль:

– Они не мой народ. Никогда не имел с ними ничего общего.

– О, да. Конечно, ты же не чистокровка. Цвет твоих волос – прямое тому подтверждение, да и сам я убедился в этом ещё там, в сарае для рабов. Этот факт меня разочаровал, но всё же твоё происхождение отразилось на тебе очень сильно. Так ты – сын беглеца? Скажи мне, кто это был – мать или отец?

Алек молчал, пытаясь осознать услышанное. Так вот почему их взяли в плен! И это по его, Алека, вине они очутились здесь?

– Что ж, это на самом деле не так уж и важно, – сказал Ихакобин, все еще пристально разглядывая его.

– Что Вам нужно от меня…, илбан?

– Всему своё время. Алек. Скажи мне, тебе известно, кто такие алхимики?

– Алхимики? – Алек покопался в памяти. Ну да, он слышал это слово пару раз в Ореске, и всегда в уничижительном тоне.

– Я как-то слышал, это называли "кухонной магией".

Ихакобин улыбнулся:

– Нет, Алек, алхимия – высочайшая из гуманитарных наук. Эдакий брачный союз магии и естествознания. В своём роде, она намного могущественнее, чем все эти пассы руками ваших магов из Орески, и, тем паче, некромантии.

– Но Вы ведь тоже использовали мою кровь, илбан. Я сам видел.

– Кровь сама по себе не является магическим веществом, Алек, она ничем не отличается в этом плане от соли, серы или железа. Некроманты, конечно, тоже используют её, но совершенно иначе, чем это делают алхимики.

Алек почувствовал, как пища становится комом в его животе:

– Так вы собираетесь убить меня и забрать мою кровь?

– Убить тебя? Это было бы страшным расточительством! Как ты мог такое подумать? – он помолчал, затем покачал головой: – Нет, Алек, я ни за что не стал бы тебя убивать. Я рассчитываю, что ты будешь жить у меня долго и счастливо. Если станешь хорошо вести себя и выполнять мои требования, твоя жизнь на самом деле, может оказаться весьма приятной.

Алек вдруг почувствовал: вот он, шанс! Серегил часто хвалил его за умение разыгрывать из себя эдакого наивного юнца. Теперь он, используя эту свою способность, широко распахнул глаза и невинно спросил:

– Значит, Вы действительно не собираетесь убивать меня, илбан? И не потащите меня в койку?

– Даю тебе слово! Я и не думал ни о чём подобном. Знаешь, не все пленимарцы таковы, как те, с кем вам приходится воевать. Наши воины – да, они очень жестоки, но это специально отобранные и обученные люди. Я немного поездил по вашим землям, и могу сказать, что мы обычный народ, не так уж сильно отличающийся от вас. У тебя ещё будет время понять это. Сейчас же – отдохни, а завтра, после того как тебе снова принесут поесть, если будешь хорошо себя вести, я заберу тебя отсюда, и начнем знакомство с твоим новым домом.

– И каковы же будут мои обязанности? – спросил Алек, и тут же спохватился:- илбан.

Это становилось весьма утомительным.

– А ты оказывается, очень умный юноша. Возможно, ты даже сможешь помогать мне в моей работе.

– В занятиях алхимией?

– Да. Думаю, в своё время ты будешь мне очень полезен.

Алек взял миску и опустился на колени, чтобы поставить у ног Ихакобина.

– Благодарю за еду и за Ваши добрые слова, илбан. Теперь, после Ваших слов, мне гораздо спокойней.

Ихакобин взял Алека за подбородок и приподнял его лицо, чтобы выдеть глаза.

– Приятно слышать, Алек. Конечно, я не верю ни слову из всего этого, и тут твоя вторая ошибка.

Он просунул палец под гладкий металлический ошейник и шутливо подёргал за него:

– Тебе не уйти далеко с этой штукой на шее, мой скромный маленький ночной скиталец. Даже если ты срежешь эти рабские метки со своей кожи – ты будешь не первый, кто поступает так.

И потрепав его на прощание по щеке, Ихакобин поднялся и вышел вон. Охранники забрали стул и светильник, снова оставив Алека взаперти.

Он нащупал позади себя кровать и плюхнулся на неё с гулко колотящимся в груди сердцем.

Он назвал меня "ночным скитальцем"! Но откуда, во имя Билайри, он узнал?