Творческие силы иконописных образов

Занимаясь нашими истолкованиями икон, мы можем задаться вопросом: А знал ли обо всем этом древний иконописец? В какой-то мере, возможно, и знал, особенно если это был духовидец высокого плана. Но для нас важно другое, то, что на иконах даны не символы, а образные имагинации. Они открываются как чувству, так и уму. Их воздействие способно проникать не только до астрального и эфирного, но даже и до физического тела. Нужно лишь представить себе, сколь огромным было воздействие этих образов, выражавших совершенно новый мир морали и нравственности, на те языческие души славян, которые приходили к Христианству прямо от родового быта.

Все контуры и линии икон повторяют течения и ритмы индивидуальных астрально-эфирных потоков (см. особенно 159, 12, 27). Эти течения обладают более строгими закономерностями, чем те, что действуют в физическом мире, ибо являются их прафеноменами, первопричинами. Поэтому через иконы имагинативные образы воздействовали на пластичную душевность древних славян подобно рукам скульптора при работе с мягкой глиной. Они лепили из нее индивидуальных носителей мыслей, переживаний, поступков. И само это воздействие было пластичным, оно не делало из славян носителей отвлеченных суждений, иссушающей эфирное тело рассудочной рефлексии, но порождало в душах индивидуальное образное мышление. Поэтому и поныне этот род мышления остается преобладающим в России, в его формах создается вся истинная ее культура.

Человека называют микрокосмом по той причине, что его эфирноастральная телесность постоянно находится в связи с ритмами и течениями большого Космоса; в малом повторяется большое. Вся эволюция человеческого существа построена на этой взаимосвязи. При этом физическая телесность всегда остается вторичной по отношению к эфирноастральной. Новым же в этом отношении является лишь то, что с возникновением индивидуального сознания духовная деятельность человека перешла с той (сверхчувственной) стороны на эту (физически-чувственную), благодаря чему возникла возможность через индивидуальное чувствование и мышление, опираясь на деятельность органов чувств и отражательную способность мозга, воздействовать на собственные эфирное и астральное тела, эмансипируя их, но не отрывая от макрокосмических связей. Так формируется свободный микрокосм.

На предварительной, ведущей к нему ступени каждое цветовое переживание явленного в имагинации макрокосма вызывает в астральном теле тенденцию к выработке того или иного чувства, душевного качества. Цвет здесь метаморфизируется в качества души. Повторенная на иконе имагинативная линия, выражающая собой определенное течение в макрокосмическом мире - а все течения там носят творческий характер - вызывает в эфирном теле человека тенденцию воспроизвести ее в отъединенной замкнутости малого космоса. Так эфирное тело, постепенно индивидуализируясь, превращается в некое зеркало макрокосмоса, движения которого отражаются в нем, подобно небу в капле росы. В то же время этот процесс не пассивен, как простое отражение, он формирует физический мозг с его извилинами, рождая в нем вторичную, по отношению к эфирному телу, отражательную способность. Так имагинативная линия метаморфизируется, в конечном счете, в извилину мозга, а значит, в способность человеческого духа образовывать суждения в понятиях. Мыслить можно и эфирным мозгом, с помощью его отражательной способности, но тогда понятия будут тяготеть больше к образности, а не к рассудочности. Действие иконописной линии и было таково, что оно эмансипировало человеческое эфирное тело от макрокосмоса, но при этом сохранило в нем способность к мышлению в образах. Некогда все человечество перейдет к мышлению с помощью эфирного мозга. Такое мышление будет более живым и творческим, чем рассудочное, но при этом еще и более индивидуальным. Славяне, и в первую очередь русские, в известной мере удержаны в эфирном мышлении. Им надлежит приходить к своей индивидуализации, не погружаясь полностью в рассудочные потенции физического мозга, а значит, не порывая связи с духом (на что обречена материальная культура).*

* Русскому на этом пути в помощь дана единая душа, та своеобразная выработка души рассудочной, опирающейся на эфирное тело, которая позволяет переживать взаимосвязь мыслительного процесса с жизненным. В славяно-германской культурной эпохе оба эти процесса сольются в единство. Русский же и ныне переживает в своей душе нечто от этого грядущего единства. Поэтому его мысль всегда стремится найти связь с проблемами человеческого бытия. Абстрактное умозрение дается ему с трудом.

Возможность проходить столь своеобразное развитие возникла лишь в христианскую эпоху. Вне ее такое состояние угрожало бы душе потерей себя, уходом на ложные пути вслед за духами препятствий. Христианские имагинации позволяют душе не терять духовного водителя, каковым выступает Сам Христос. Поэтому развитие русской народности абсолютно немыслимо вне Христианства, это сопряжено для нее со смертельным риском. И мудрым духовным водительством с самого начала нашей истории было предусмотрено все, что необходимо для христианизации душ, приходящих к русской инкарнации. Воздейстием иконописных имагинации предопределено все то, что составляет теперь саму основу наших душ, индивидуальные особенности наших эфирного и астрального тел. Проницательным умам дано было это понять еще в начале нашего века. Интересно привести в этой связи слова Павла Флоренского о значении иконописной линии. "История русской иконописи, - пишет он, - с изумительной закономерностью показывает всю последовательность духовного состояния церковного общества** последовательно изменяющимся характером складок на одеждах, и достаточно взглянуть на иконные складки, чтобы определить дату написания иконы и понять дух отразившегося в ней времени". ⁸¹

** Лучше сказать, нации в целом в отношении развития индивидуального начала в ней.

Далее Флоренский выделяет три периода в развитии иконописных линий и складок. В первый период, с XIII по XIV век (мы бы сказали, с XII в.), складки носят натуралистически-символический характер, в них выражается могучая несознательная онтология, слитая с чувственным. Во второй период, с XV по XVI в., они удлиняются, уширяются и как бы меняют свой минеральный характер на растительный. В третий период складки стилизуются, принимают рассудочно-отвлеченный характер.

Не обладая духовнонаучным познанием (немного он, правда, был с ним знаком), П.Флоренский фактически говорит его языком. Действительно, минеральный мир Земли выражает собой наиболее жесткую форму проявления духа в материи. Самая высшая, а значит и наиболее сильная Иерархия духовных существ напечатлевает самой косной материи чистые и возвышенные формы кристаллов. Значительно мягче действие духа в растительном мире с его метаморфозами видов. Подобным образом отразилось действие духа и в иконах. Более высокие его сферы определяли ранний период русской иконописи, далее, по мере проявления индивидуальных переживаний в людях, в действие вступали Иерархии, стоящие ближе к человеку, и, наконец, в иконах выразилась духовная деятельность человека - они тогда приняли "рассудочно-отвлеченный характер".

Воздействие имагинации на человека через иконопись осуществлялось по принципу некоего "наведения" (если взять термин из мира физики). Имагинативная линия, в конце концов, будучи многократно пережитой в особом настроении, в храме, при богослужении, повторялась в астральном теле (через воображение, чувства), потом отпечатлевалась в эфирном, отрывая их, таким образом, от групповой душевности и расторгая оковы кровнородственного быта.* Действие имагинативной линии нюансировалось особой передачей на иконах цвета, хотя он имел и самостоятельное значение. Позже воздействие цвета в значительной части иконы было снято, а воздействие линии усилено с помощью иконных окладов. Оклад повторял имагинативную линию в металле - ее тогда можно было просто потрогать рукой (37). В окладах стали также использовать благородные камни. Это пришло из Центральной Европы (как в Россию, так и в Южную Европу). К чуду надземного мира, таким образом, присоединилось чудо подземного (Р.Штайнер). Икона, индивидуализируя, соединяла человека с Землей, а не отрывала от нее.

* Стоит ли при этом удивляться строгости иконописного канона, согласно которому отклонение изображаемых линий даже на несколько миллиметров считалось недопустимым. Поэтому нарисованное на иконной доске затем гравировалось специальной иглой (графьей) по мягкому грунту. Эту часть работы часто делали специальные художники, "знаменщики". "Знаменщик чувствует себя ответственным за целость иконописного предания, то есть правдивость онтологического свидетельства и притом в самой его общей формуле". (П.Флоренский, "Иконостас", стр. 133).

Наконец, в XVI в. иконописная линия находит свое выражение даже в архитектуре. В России начинается строительство церквей, в архитектуру которых закладываются иконописные сюжеты. В этом отношении особенно интересна первая шатровая церковь в бывшем селе Коломенском, которое теперь находится на территории Москвы. Три ее фасада (кроме восточного) своими формами напоминают икону "Преображения" Шатер на каждую сторону обращен тремя гранями Из них центральная широкая грань соответствует фигуре Христа на иконе (см. фото) Боковые грани, за счет того, что они видны в перспективе, похожи на склонившиеся ко Христу фигуры апостолов, взошедших на гору Фавор Оставшимся внизу апостолам соответствует тема крылец, повторенных трижды с севера, юга и востока Особенно интересны в них проемы в самом низу Левый из них в точности повторяет абрис того апостола, который совсем припал к земле, закрываясь от воссиявшего света, следующий проем более распрямлен и, наконец, третий - совсем высокий и, поскольку уходит за угол, виден в перспективе, отчего создается впечатление его особой устремленности вверх

С востока весь фасад церкви являет собой тему иконы "Покрова" При этом подклеть соответствует плану земных людей, стоящий на ней четверик - это средняя часть иконы с образом Богородицы, восьмерик соответствует плану ангелов, и над всем этим возвышается шатер, как более высокие сферы духа Четверик со всех сторон имеет один вид Вся подклеть в целом (то есть с четырех сторон) может мыслиться как земной план, представленный человеческими индивидуальностями Наконец, шатер с его восходящим ввысь орнаментом выражает собой образ "Вознесения" Эта тема венчает общее впечатление от церкви

Построенная таким образом церковь всем своим внешним видом являла то, что находилось перед алтарем внутри ее - иконостас Поэтому иную роль должно было играть окружающее церковь пространство Оно тогда становилось местом сбора молящихся и в него вели "Красные ворота" (целый архитектурный ансамбль) - как вход в эту вынесенную вовне церковь, где сводом служило небо, за церковью-алтарем открывались дали пространства (церковь стоит на высоком берегу реки), а боковые стены были частично намечены другими постройками - колокольней и проч. В подобной "церкви" человек мог чувствовать себя свободным участником космического культа, в котором Матерь Земля соединялась с Небесным Отцом через Бога-Сына, Представителя Человечества, выраженного обращенными от земли к небу делами человеческими, то есть самим храмом. *

* Мы не знаем, насколько убедительным покажется наше изложение читателю но если он сам поедет в Коломенское и попробует все это пережить, то сомнения его отпадут сами собой

Ансамбль в Коломенском не был единственным Подобным же образом построена и Красная площадь, где роль иконостаса играет собор Покрова (Василия Блаженного), сама площадь представляет собой как бы внутреннее пространство церкви, а входы в него находятся по обеим сто ронам здания Исторического музея Только в отличие от Коломенского эта "церковь в пространстве" имеет более светский вид, в ней есть что-то от кафедрального собора

Первые церкви на Руси имели задачу ограничить переживание души самой себя в пространстве Групповая душа славянина язычника чувствовала себя разлитой в широком окружающем мире природы. Церковь вызывала концентрацию внимания на себе. Ее внутреннее пространство переживалось молящимися как некоего рода свод их собственного черепа, на котором отражались имагинации христианского космоса. Такое переживание не было индивидуализированным в современном смысле слова, однако представляло собой значительный шаг на пути к индивидуализации по сравнению с предыдущим, языческим состоянием. Далее задачу индивидуализации брали на себя иконостас, отдельная икона. А по прошествии нескольких веков уже церковная архитектура вновь выводит человека во внешнее пространство, ибо он теперь способен переживать себя в нем как отдельное "я".

Таковы два элемента иконописи, раскрывающие ее эзотерические свойства, - это двухмерность с ее обратной перспективой и линия. Теперь обратимся к третьему элементу, к цвету. Прежде всего рассмотрим цвет фона. Чаще всего фон на иконах образует позолота. Иконописный образ является в сияющем невещественном свете, и золото лучше всего передает это впечатление. Кроме того, желтый цвет золота, если его пережить внутренне-душевно, что как раз умели делать древние славяне, несет душе совершенно специфический опыт. В лекции о творческом мире красок Р.Штайнер говорит, что в переживании желтого цвета мы можем ощутить себя, так сказать, "перенесенными в начало своего бытия во времени. Мы чувствуем: теперь ты живешь в тех силах, из которых был (некогда) сотворен, когда вступил в свое первое земное воплощение. - То, чем человек является благодаря всей совокупности земного бытия, он чувствует (переживая желтое) родственным тому, что приходит к нему из мира его рождения, и он возвращается в тот мир, идентифицируясь в переживании с желтым".⁸²

Красный фон многих новгородских икон (162, 38) мы поймем из характеристики, которую Р.Штайнер в той же лекции дает красному цвету.* Если достигаешь, говорит он, такого переживания красного, что оно переходит в моральное, "... когда ты будто бы плывешь в мире в красном, с которым ты стал идентичен, и весь мир вокруг тебя красный, то ты не можешь переживать этот мир и себя иначе, как пронизанный Божественным гневом, стремящимся к нам со всех сторон, гневом за все то, что живет в нас как возможность зла и греха. И мы будем ощущать себя как бы в бесконечном красном пространстве, как в карающем суде Божием, и наши моральные ощущения станут как бы моральными ощущениями наших душ во всем этом бесконечном пространстве. А когда затем придет реакция на это и нечто встанет в нашей душе ... тогда можно дать этому лишь единственное определение в словах: мы учимся тогда молиться. ... Тогда мы почувствуем необходимость ощутить Божественное милосердие, Божественную доброту, образующими в пространстве, исходя из цвета, форму".

* Эти характеристики мы находим исчерпывающими для нашего вопроса, и потому нет нужды их еще как-то комментировать.

С синим цветом, говорит далее Р.Штайнер, мы ощущаем потребность идти через мир все дальше и дальше, побеждая в себе эгоизм, ощущая себя членом всего макрокосмоса и "... воспринимая идущее нам навстречу Божественное милосердие, которое мы должны ощущать как милость, и с ней идти через мир". Синим цветом (это встречается уже поздне) на иконах изображается не весь фон, а высшие Божественные сферы, Девахан (обычно полукруг вверху) или аура Христа, когда в ней открываются Иерархии.

На иконах Тверской школы встречается белый фон, белый цвет преобладает и в общем их колорите (39). О белом цвете Р.Штайнер в цикле лекций "Художественное в его мировой миссии" говорит следующее: "Белое мы ощущаем необыкновенно родственным свету. Просыпаясь ночью, в глубокой темноте, мы чувствуем, что это не наше, не естественное человеческое окружение, в котором мы могли бы переживать полноту своего "я". Чтобы вполне пережить "я", необходимо между собой и предметами иметь свет. ...в том, что родственно черному, мы ощущаем себя чужими в мире. ...

Переживая белый цвет как свет указанным образом, т.е. переживая, как белое воспламеняет в пространстве всю силу нашего "я", мы можем сказать не абстрактно, но делая мысль живой: белое - это душевное явление духа".⁸³ Эти слова как нельзя лучше характеризуют душевно-духовную конституцию, которая получила свое развитие в области центральной России, о чем у нас шла речь в предыдущем очерке и еще будет идти в дальнейшем. Феномены культуры оказываются необычайно много говорящими, если их рассматривать симптоматологически.

Итак, мы увидели сколь полно и глубоко человеческая индивидуальность ткалась на Руси могучими имагинациями христианского мира в первые века русской истории. Поэтому можно сказать, что все наше индивидуальное душевно-духовное существо в своих глубинах создано и пронизано одним лишь Импульсом Христа. С первых же шагов исторического становления в нас закладывались основы христианской морали, христианского воззрения на мир. Но все это погружено в глубины наших душ, пребывает, подобно туго скрученной спирали, в нашем подсознательном, ибо эта индивидуализация осуществлялась в нас в форме единой души прежде, чем мы овладели рассудочным я-сознанием. Вслед за тем русской народности надлежало, исходя уже из собственных сил, развивать в себе индивидуальное начало через свободный выбор между добром и злом, являть себя миру как христианский народ. Путь этот, как показывает история, сложен и тернист, но некогда то, что находится в глубинах русских душ будет поднято в окрепшее я-сознание, и тогда Россия даст миру то понимание Христа, которое только в ней и может возникнуть. Оно сольется с тем, что призваны дать миру другие части человечества, и что Россия может получить только от других, а именно: истинное понимание Бога-Отца, что составляет задачу Западной Европы, и понимание Бога Духа Святого, над чем работает Средняя Европа.⁸⁴ Человечество едино в своей сути.

В таком смысле следует понимать, почему русский народ назван народом Христа, если подходить к этому не эмоционально, а духовно и фактически. Мы несем в себе некий импульс, но время его действия еще не пришло. Перед русскими людьми стоит задача развить я-сознание до уровня души сознательной, в которой затем откроется Самодух (в VI-ой, славяно-германской культуре). На пути к этому стоит серьезная трудность - чрезмерно большая подвижность астрального тела, в котором еще живо языческое прошлое. Слабое я-сознание не способно с достаточной силой обуздывать его; оно лишь организовано, но не очищено христианским Импульсом. В христианизированную форму должно войти христианское содержание. И в этом состоит задача индивидуального развития на Руси. Работа над собой у русских осложняется еще тем, что им не следует терять пластичность своих оболочек, а этим в свою очередь для них исключается возможность по западному вырабатывать в душе рассудочной опору для души ощущающей.

До начала XV в. шедшее из сверхчувственного воспитание народа носило до-личностный характер. Оно лишь создавало предпосылки (через индивидуализацию оболочек) для возникновения личностного начала. Языческое прошлое при этом просто отодвигалось в сторону действием высших сил. И это не могло быть иначе. В русском прошлом не было тех культурных импульсов, которые могли бы быть метаморфизированы во что-то иное, как это имело место на юге Европы. Правда, благодаря этому в астрально-эфирную ауру восточных славян было заложено много свежих сил- Но менять их природу на протяжении всего нескольких столетий не входило в задачу высшего Промысла. Это должно быть сделано в ходе культурно-исторического процесса самими людьми на протяжении многих сотен лет, а точнее - двух с половиной тысяч лет, считая от начала нашей истории. Тогда в масштабах всей нации будет высветлена русская астральность для принятия Самодуха. Таков общий принцип развития русской народности, но отдельным ее представителям всегда открыта возможность быстрее возвысить свое индивидуальное начало, идя навстречу будущему. Однако для этого им требуется огромное напряжение всех духовно-душевных сил, а главное - им в этом случае необходимо решить проблему: как на пути к духу не потерять душу, суметь взять ее с собой.

Что же касается прошлого, то там с ходом столетий мы наблюдаем все большее разделение духовных сил народа. Люди духовного пути добиваются высокой степени катарсиса своего астрального тела, но при этом отказываются от всякого развития в себе интеллектуального начала. В княжеско-боярском сословии возрастает рассудочное начало, но под ним бушует пламя необузданных страстей, что ведет к бесконечным междоусобным войнам вопреки всяким доводам ума. Однако, как общий симптом развития, к концу татаро-монгольского ига на русской почве возникает переживание личности в среде довольно широких слоев городского населения. К этому времени иконопись в общих чертах исполнила ту роль, о которой у нас до сих пор шла речь. И хотя иконы, как копии со сверхчувственных переживаний, непосредственно или по традиции еще рисуются в XV и в XVI веках и даже в то время, когда в иконописи уже ничего не остается, кроме традиции, главным, начиная с XV в., является уже иное: то, что выступает в иконописи в связи с такими художниками, как Андрей Рублев, Дионисий и др. Они знаменуют собой в истории иконописи новый этап. Самая значительная особенность его состоит в том, что в иконопись вносится чисто художественное, эстетическое начало. Иконы перестают быть только копиями духовного, в них начинает выражаться творческая индивидуальность иконописца-ходожника. Но прежде, чем перейти к этому этапу, скажем еще несколько слов о древней иконописи в связи с тем, как она представлена различными школами.

В каждой области древней Руси через иконопись выразились наиболее сокровенные особенности душевно-духовного склада населявших ее людей. Иконописная школа - это непосредственный, живой язык самой души, и он был совсем неодинаков даже в близрасположенных областях. Об этом не прочесть ни в летописях, ни в каких-либо иных исторических документах. Только иконы говорят о том, сколь различны были в старину по характеру, по душевному складу, по взглядам на жизнь и веру русские люди. Вот древние киевские иконы (159, 12, 13, 15). Их форма и колорит полны мажорного покоя, равновесия, которое столь устойчиво, что создает впечатление тяжеловесности. Жизненные силы переполняют их, проявляясь как мощный ритм. У новгородской школы иной язык (28, 162, 38). В ее иконах, часто красного фона, тонкая жизнь нервов, импульсивный порыв к духу, обостренность сознания. И сквозь все это подчас просвечивает нечто такое, о чем мы в предыдущем очерке говорили как о "пламени вожделений". Взволнованность астрального плана как бы порывается в новгородских иконах к переживанию катарсиса. Сравнивая иконы киевской и новгородской школ, мы получаем возможность не в теории, а на основе личных переживаний познать те существенные различия в русской жизни, которые обусловлены характером эфирно-астральной ауры народа, описанной в предыдущем очерке.

С иконописными школами южной и северной Руси можно далее сопоставить школы центральной Руси, например, московскую Андрея Рублева и тверскую. В иконах тверской школы, в отличие от новгородских и любых других, душу потрясает благоговейное, осуществленное в высшей чистоте душевной и, в то же время, совершенно индивидуализированное исповедание Бога. Покой этих икон запредельно глубок и с большой силой влечет за собой душу (11, 39, 40). В передаче образа Христа - какая-то невыразимая, чисто русская - иначе не скажешь - индивидуализация. В нем и святость, и сердечная человечность, что-то зовущее стать лучше, совершеннее. Глядя на эти иконы, думаешь: что же за народ были эти тверичи ? Ведь о том, что они выразили на своих иконах, нигде не прочтешь и ничего не скажешь. Это можно только попробовать сопережить.

А псковская иконопись, с ее сумрачными зеленоватыми тонами, своеобразно закругленной тонкостью ликов, что выражает она? В ней все таинственно, загадочно; и пока еще никто не проник в эту загадочность, а значит, и своих предков псковичей не знаем мы. Нам известна лишь самая поверхность их бытия. Вот Илия на иконе вроде бы держится рукой за ухо. Но нет, смысл этого жеста необычайно глубок, он говорит о том, что Илия слушает в духе, то есть внимает инспирациям (41). Значит, ведомо было на Руси о ступенях посвящения. А зеленый цвет, преобладающий на псковских иконах, даже оттесняя инкарнат ликов, что означает он? Снова обратимся к Р.Штайнеру. "Повсюду в нашем окружении мы имеем зеленое, - говорит он. - Мы знаем: в растениях живут вещества земли, мертвые материи земли. Саму жизнь мы не воспринимаем. Но благодаря тому, что растения содержат мертвые вещества, мы воспринимаем и растения, и то, что они зеленые. Зеленое - это мертвый образ жизни, действующий на Земле".⁸⁵

Когда человек заболевает, то инкарнат его лица, выражающий здоровье, изобилие эфирных сил, приобретает зеленоватый оттенок. Так, может быть, псковичи особенно остро чувствовали проблему смерти по причине помрачения их сверхчувственных переживаний, вызванного крепнущими силами рассудка? Их это могло касаться с особой силой ввиду их выдвинутости на запад.