Гиганты с деформированной фигурой

Уже в то время, когда продолжали пылать костры из свитков, некоторые испанцы начали осознавать, что «в Мексике еще до ацтеков существовала некогда по-настоящему великая цивилизация». Как ни странно, одним из первых к осознанию этого факта пришел Диего де Ланда. После аутодафе в Мани в его душе произошел крутой перелом. В дальнейшем он поставил себе задачу спасти то, что еще уцелело из сокровищницы древних знаний, в уничтожении которой он ранее принимал деятельное участие. И тогда он стал усердным собирателем преданий и устных рассказов туземного населения Юкатана.

Мы многим обязаны летописцу Бернардино де Саагуну, монаху-францисканцу. Крупный лингвист, он, как рассказывают, «разыскивал самых знающих и старейших туземцев и просил их изобразить при помощи ацтекского иероглифического письма то, что они могли ясно вспомнить из истории ацтеков, их верований и сказаний». Так Саагун сумел накопить подробнейшую информацию в области антропологии, мифологии и истории древней Мексики, которую в дальнейшем изложил в двенадцатитомном ученом труде. Этот труд был запрещен испанскими властями, но, к счастью, один его экземпляр, хотя и не полный, уцелел.

Еще один францисканец, Диего де Дуран, неутомимый и отважный собиратель туземных преданий, боролся за то, чтобы восстановить утерянные знания прошлого. Он посетил Чолула в 1585 году, во время быстрых и катастрофических перемен. Там он беседовал с уважаемым старейшиной города, которому было, как утверждают, более ста лет. Тот рассказал ему историю строительства великого зиккурата:

«Вначале, до сотворения солнечного света, это место, Чолула, лежало во мраке и неизвестности. Кругом была равнина без единого холма или возвышенности, тут и там покрытая водой, причем не было на ней ни одного дерева или постройки. Сразу после того, как на востоке появился свет и взошло солнце, появились гиганты с деформированной фигурой, которые завладели землей. Очарованные светом и красотой солнца, они решили построить башню такой высоты, чтобы она доставала до неба. Набрав для этой цели материала, они отыскали очень липкую глину и смолу и принялись за постройку… Они довели ее до немыслимой высоты, когда она уже вот-вот должна была достать до неба. Но тут разгневанный бог Небес сказал небожителям: «Видели вы этих, с земли, которые, будучи очарованы светом и красотой солнца, набрались наглости, чтобы построить башню, достающую сюда? Идите и спутайте их планы, ибо не должно им, с земли, живущим во плоти, смешаться с нами». Тогда небожители налетели, словно вспышки молний, разрушили по стройку, разделили строителей и разбросали их по разным уголкам земли».

Именно этот рассказ, очень близкий к библейской истории Вавилонского Столпотворения (которая, в свою очередь, является переработкой еще более старого Месопотамского предания), привел меня в Чолулу.

Близость центральноамериканских и ближневосточных сказаний очевидна. Однако, несмотря на их сходство, имеются и различия, слишком важные, чтобы ими пренебречь. Разумеется, сходство может основываться на неизвестных нам контактах в доколумбову эпоху между Ближним Востоком и Новым Светом. Но существует гипотеза, которая позволяет одновременно объяснить и сходство, и различия. Что если эти два варианта легенды на протяжении нескольких тысяч лет развивались независимо друг от друга, но произошли от одного очень древнего корня?

ОСТАТКИ

Вот что говорит «Библия» о «башне, высотою до небес»:

«На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с Востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес. И сделаем себе имя, прежде чем рассеемся по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем же, и смешаем так язык их, чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле».

Стих, заинтересовавший меня больше всего, недвусмысленно говорит, что древние строители Вавилонской башни решили построить ее в качестве памятника самим себе, чтобы их имя не было забыто — даже, если будут забыты их цивилизация и язык. Возможно ли, чтобы теми же соображениями руководствовались в Чолуле?

Лишь горстка памятников в Мексике, как считают археологи, имеет возраст свыше 2000 лет. Одним из них, несомненно, является Чолула. Никто не может сказать наверняка, в какие далекие времена стали возводить его крепостные валы. Однако уже за тысячи лет до того, как стройка развернулась около 300 года до н. э., на месте, где поднялся великий зиккурат Кецалькоатля, уже стояли более древние сооружения.

Есть пример, который свидетельствует, что остатки древнейшей в Центральной Америке цивилизации вполне могут оставаться до сих пор неоткрытыми. Немного южнее университетского городка Мехико, неподалеку от автострады, соединяющей столицу с Куэрнавакой, стоит круглая ступенчатая пирамида, весьма сложная по своей архитектуре (с четырьмя галереями и центральной лестницей). Она была частично расчищена в 20-е годы из-под слоя лавы. На площадку были приглашены геологи, чтобы датировать лаву. Они провели подробное исследование и, ко всеобщему удивлению, дали заключение, что вулканическое извержение, которое полностью погребло три стороны этой пирамиды (а затем и 150 квадратных километров окружающей территории), произошло по меньшей мере 7000 лет назад.

Это свидетельство геологов было проигнорировано историками и археологами, которые не поверили, что в столь древние времена на территории Мексики могла существовать цивилизация, способная построить пирамиду. Следует отметить, однако, что американский археолог Байрон Каммингс, который первым проводил здесь раскопки по заданию Национального географического общества США, был убежден, что четко разграниченные слои выше и ниже пирамиды (сформировавшиеся до и после извержения), однозначно свидетельствуют о том, что это — «старейший храм, открытый на Американском континенте». Он пошел еще дальше геологов и категорически заявил, что храм «обратился в руины около 8500 лет назад».

ПИРАМИДЫ НА ПИРАМИДАХ

Входя внутрь пирамиды в Чолуле, вы действительно ощущаете себя в созданной людьми горе. Туннели (а их суммарная длина около 10 километров) относительно свежие: их вырыли бригады археологов, которые усердно копались здесь с 1931 пo 1966 год — пока не иссякло финансирование. Однако эти узкие коридоры с низкими сводами создают атмосферу древности. Влажные и прохладные, они манят своей таинственной темнотой.

Следуя за лучом фонарика, мы углублялись в пирамиду. Археологические раскопки установили, что сооружение было делом не одной династии (как, скажем, принято считать о пирамидах Гизы в Египте), по самым скромным оценкам, стройка продолжалась чрезвычайно долго — порядка двух тысяч лет или около того. Иными словами, это был коллективный проект, рожденный трудом многих поколений представителей разных культур (ольмеков, теотиуаканцев, тольтеков, сапотеков, микстеков, чолуйанцев и ацтеков), которые прошли через Чолулу с тех пор, как в Мексике занялась заря цивилизации.

Хотя неизвестно, кто являлись здесь самыми первыми строителями, удалось установить что первым крупным сооружением на площади была высокая коническая пирамида в форме перевернутого ведра, с плоской вершиной, на которой стоял храм. Намного позднее поверх этого первоначального кургана было воздвигнуто аналогичное сооружение, то есть «второе перевернутое ведро», из глины и камней. Теперь основание храма стало находиться на высоте более 60 метров над окружающей равниной. Впоследствии, в течение следующих полутора тысяч лет, четыре или пять других культур вносили свой вклад в формирование окончательного облика монумента. Они делали это, расширяя в несколько этапов его основание, но уже не увеличивая его высоту. Таким вот образом, как-будто осуществляя план неизвестного автора, созданная людьми гора в Чолуле приобрела характерные очертания четырехъярусного зиккурата. Сегодня стороны ее основания достигают почти полукилометра — вдвое больше, чем у Великой пирамиды в Гизе, а ее полный объем оценивается в три миллиона кубометров(!), что делает ее, как кратко резюмирует один авторитетный ученый Курт Мендельссон, «крупнейшим искусственным сооружением на земле».

Зачем? К чему все эти муки? Какое имя хотели увековечить древние обитатели Центральной Америки? Шагая по путанице коридоров и проходов, вдыхая прохладный, отдающий глиной воздух, я чувствовал дискомфорт от сознания того, какой огромный вес пирамиды нависает надо мной. Это было крупнейшее сооружение в мире, и оно было воздвигнуто здесь в честь центральноамериканского божества, о котором неизвестно почти ничего.

Мы должны благодарить конкистадоров и католическую церковь за то, что от нас оказалась сокрытой подлинная история Кецалькоатля и его последователей. Разрушение и осквернение древнего храма в Чолуле, уничтожение идолов, алтарей и календарей, огромные костры из рукописей, рисунков и свитков с иероглифами почти полностью заглушили голоса прошлого. Но легенды подарили нам один, но весьма впечатляющий образ: память о «гигантах с деформированной фигурой», которые были первыми строителями.

Глава 16

СВЯТИЛИЩЕ ЗМЕИ

Из Чолулы мы поехали на восток, мимо процветающих городов Пуэбла, Орисаба и Кордоба, в сторону Веракруса и Мексиканского залива. Пересекли Сьерра-Мадре-Ориенталь с вершинами, подернутыми туманом, где воздух холодный и прозрачный, потом спустились к тропическим равнинам, покрытым пышными плантациями пальм и бананов. Мы направлялись в самое сердце старейшей и самой загадочной цивилизации в Мексике — к ольмекам, чье имя означает «каучуковые люди».

Ольмеки, история которых восходит ко второму тысячелетию до н. э., прекратили свое существование за полторы тысячи лет до подъема империи ацтеков. У ацтеков сохранились, однако, устойчивые предания об ольмеках. Кстати, именно ацтеки назвали их так в честь области на побережье Мексиканского залива, где производился каучук и где, по преданиям, ольмеки обитали. Эта область находится между современным Веракрусом на западе и Сьюдад-дель-Кармен на востоке. Именно здесь ацтеки разыскали ряд старинных ритуальных предметов ольмеков и по неизвестным причинам собрали их и поместили на почетное место в своих храмах.

Археологические памятники ольмеков в Трис-Сапотес, Сан-Лоренсо и Ла-Венте вдоль Мексиканского залива вместе с другими центральноамериканскими археологическими памятниками

Глядя на карту, я видел синюю линию реки Коацекоалькос, текущей к Мексиканскому заливу почти посередине легендарной родины ольмеков. Здесь, где некогда разрастались каучуковые деревья, теперь развивается нефтяная промышленность, и тропический рай превращается в некое подобие последнего круга Дантова ада. После нефтяного бума 1973 года город Коацекоалькос, беспечный, но не особенно процветающий, вдруг превратился в транспортный узел и центр нефтепереработки с удобными отелями и населением в полмиллиона. Он расположен совсем близко от центра промышленной зоны, где практически все, представляющее интерес с точки зрения археологии и уцелевшее от разграбления испанцами в эпоху завоевания, оказалось погубленным ненасытной экспансией нефтяного бизнеса. Поэтому больше не представляется возможным на основе прямых свидетельств подтвердить или опровергнуть интригующие намеки легенд, что некогда здесь происходили события чрезвычайной важности.

Я помнил, что Коацекоалькос означает «Святилище Змеи». Именно здесь в далекой древности высадился на берег Кецалькоатль со своими спутниками, прибыв в Мексику из-за моря на судах, «борта которых блестели подобно змеиной коже». И отсюда же, по преданию, он отплыл на своем плоту из змей, покидая Центральную Америку. Мне представлялось, что название «Святилище Змеи» относилось ко всей родине ольмеков, включая не только Коацекоалькос, но и другие районы, менее разоренные промышленным прогрессом.

Действительно, сначала в Трес-Сапотес, к западу от Коацекоалькоса, а затем в Сан-Лоренсо и Ла-Вента, к югу и востоку от него, были обнаружены многочисленные образцы типично ольмекской скульптуры. Все они были высечены из базальтовых монолитов или другого столь же прочного камня. Некоторые имели вид гигантских голов весом до тридцати тонн. Другие представляли собой массивные стелы с высеченными на них сценами встречи двух явно различных человеческих рас, причем американо-индейской среди них не было.

Кто бы ни был создателем этих выдающихся произведений искусства, он, очевидно, принадлежал к утонченной, хорошо организованной, процветающей и технически развитой цивилизации. Беда в том, что кроме этих произведений не осталось абсолютно ничего, по чему можно было бы судить о характере и происхождении этой цивилизации. Ясно было лишь то, что ольмеки (археологи с радостью взяли на вооружение термин ацтеков) обитали в Центральной Америке около 1500 года до н. э., причем их изысканная культура к этому моменту вполне сложилась.

САНТЬЯГО-ТУСТЛА

Мы провели ночь в рыбацком порту Альварадо и на следующий день продолжили свой путь на восток. Дорога, по которой мы ехали, вилась между плодородными холмами и долинами. Время от времени, прежде чем повернуть внутрь страны, дорога открывала вид на Мексиканский залив. Перед нами мелькали зеленые лужайки, пламенеющие деревья, деревушки, спрятавшиеся в долинах, заросших травой, где неуклюжие свиньи рылись в кучах отбросов. Потом мы взобрались на вершину холма, и перед нами раскинулся простор полей и лесов, обрамленный утренним туманом и размытыми контурами далеких гор.

Через несколько километров мы спустились в долину, на дне которой лежал старый колониальный город Сантьяго-Тустла. Здесь вас окружает буйство цветов: кричащие витрины магазинов, красные черепичные крыши, желтые соломенные шляпы, кокосовые пальмы, банановые деревья, ярко одетые дети. В некоторых магазинах и кафе гремела музыка. На главной площади Сокало воздух был наполнен влагой, хлопаньем крыльев и пением ярких тропических птиц. Центр площади занимал зеленый сквер, в середине которого, подобно магическому талисману, красовалось огромное, около трех метров высотой, высеченное из серой каменной глыбы изображение негритянской головы в шлеме. Толстые губы, широкие ноздри, глаза безмятежно закрыты, подбородок покоится на земле; выражение лица — угрюмо-терпеливое.

Итак, перед нами первая загадка ольмеков: монументальная скульптура, которой более 2000 лет, изображает человека с несомненно негроидными чертами лица. Разумеется, 2000 лет назад в Новом Свете не было черных африканцев, первые из них появились намного позже конкисты, когда началась работорговля. Однако существует твердое свидетельство палеоантропологов, что в составе одной из миграций на территорию американского континента во время последнего ледникового периода действительно попадали люди негроидной расы. Эта миграция происходила около 15 000 года до н. э.

Голова, которую называют «Кобата» по имени поместья, где она была найдена, является крупнейшей из шестнадцати аналогичных ольмекских скульптур, обнаруженных в Мексике. Считается, что ее изваяли незадолго до Рождества Христова, и вес ее превышает 30 тонн.

ТРЕС-САПОТЕС

От Сантьяго-Тустла мы проехали двадцать пять километров на юго-запад через дикие и заросшие буйной растительностью места до Трес-Сапотес, позднеольмекского поселения, расцвет которого приходится на период между 500 годом до н. э. и 100 годом н. э. Теперь оно превратилось в несколько курганов, разбросанных среди кукурузных полей. В 1930–1940 годы американский археолог Мэтью Стирлинг проводил здесь обширные раскопки.

Историки-догматики этого периода, насколько я помню, упорно продолжали считать, что цивилизация майя — древнейшая в Центральной Америке. В этом можно не сомневаться, утверждали они, потому что недавно расшифрованный календарь майя из точек и тире позволил точно датировать большое количество церемониальных надписей. Самая ранняя датировка находок в раскопках, связанных с майя, относилась в то время к 228 году н. э. Поэтому потря сением основ академического статус-кво явилась стела, найденная Стерлингом при раскопках в Трес-Сапотес, с более ранней датировкой. Дата, обозначенная на ней точками и тире, соответствовала 3 сентября 32 года до н. э.

Самым потрясающим было то, что Трес-Сапотес вовсе не был городом майя. Он был полностью, исключительно, несомненно, ольмекским. Это означало, что именно ольмеки, а не майя, изобрели календарь, что именно культура ольмеков, а не майя, является «прародительницей» культур Центральной Америки. Правда, которую отрыла в Трес-Сапотес лопата Стирлинга, постепенно вышла наружу. Эта правда состоит в том, что ольмеки намного древнее, чем майя. Они были умелым, цивилизованным, технически развитым народом, и именно они изобрели календарь с точками и тире, в котором началом отсчета является загадочная дата 13 августа 3114 года до н. э. и который предсказывает конец света в 2012 году.

Неподалеку от стелы с календарем Стирлинг откопал в Трес-Сапотес гигантскую голову. Перед этой головой я теперь сидел. Датируемая примерно 100 годом до н. э., она имеет около 2-х метров в высоту, 5,5 метра в окружности и весит свыше 10 тонн. Как и ее двойник в Сантьяго-Тустла, она, несомненно, изображает африканца в плотно прилегающем шлеме с длинным ремешком на подбородке. Мочки ушей проткнуты. Лицо, явно выраженного негроидного типа, прорезано глубокими морщинами с обеих сторон носа. Уголки толстых губ загнуты вниз. Глаза миндалевидной формы открыты, внимательны, но холодны. Из-под странного шлема выгладывают сердито нависшие брови.

Стирлинг был изумлен своим открытием и писал в отчете:

«Голова была высечена из отдельной массивной базальтовой глыбы. Она покоилась на специальном фундаменте из необработанных каменных глыб… Будучи расчищена от земли, она имела довольно устрашающий вид. Несмотря на значительный размер, она обработана очень тщательно и уверенно, ее пропорции идеальны. Уникальное явление среди скульптур аборигенов Америки, она примечательна своим реализмом. Черты ее отчетливы и явно негритянского типа…»

Вскоре этот американский археолог сделал в Трес-Сапотес еще одно беспрецедентное открытие — он обнаружил детские игрушки в виде собачек на колесиках. Эти забавные находки резко контрастировали с преобладающим мнением археологов, что колесо не было известно в Центральной Америке до ее завоевания. Эти «собакомобили» доказали как минимум, что принцип колеса был известен уже ольмекам, самой ранней цивилизации Центральной Америки. Но если такой изобретательный народ, как ольмеки, додумался до принципа колеса, представляется очень маловероятным, чтобы они использовали его только в детских игрушках.

Глава 17

ЗАГАДКА ОЛЬМЕКОВ

После Трес-Сапотес следующая остановка была у нас в Сан-Лоренсо, ольмекском поселении, лежащем к юго-западу от Коацекоалькоса, в самом сердце «Святилища Змеи», о котором упоминается в легендах о Кецалькоатле. Именно в Сан-Лоренсо археологами была произведена радиоуглеродная датировка самьи ранних образцов в ольмекском поселении (около 1500 года до н. э.). Однако, по-видимому, культура ольмеков бьша к этому времени уже вполне развита, хотя в окрестностях Сан-Лоренсо нет решительно Никаких свидетельств процесса этого развития.

В этом — загадка. Не надо забывать, что цивилизация ольмеков отличалась большими техническими достижениями. Так, они были в состоянии вырубать каменные блоки и манипулировать ими (некоторые из огромных голов-монолитов, весом по двадцать тонн и более, транспортировались по суше на сотню километров после того, как их добывали в горах под Тустлой). Где же, как не в древнем Сан-Лоренсо, могли развиваться и совершенствоваться их технология и организация труда?

Как это ни странно, несмотря на все усилия археологов, нигде в Мексике (впрочем, и вообще в Новом Свете) не удалось обнаружить никаких следов эволюции цивилизации ольмеков, этапов ее усовершенствования, развития. Как будто этот народ, чье художественное самовыражение сводилось к ваянию огромных негроидных голов, появился ниоткуда[22].

САН-ЛОРЕНСО

Мы приехали в Сан-Лоренсо во второй половине дня. Здесь на заре центральноамериканской истории ольмеки насыпали искусственный холм высотой больше 30 метров, как часть огромного сооружения длиной 1200 метров и шириной 600. Мы вскарабкались на холм, густо заросший тропической растительностью. Отсюда можно было видеть окрестности на несколько километров. Видны были многочисленные более мелкие холмы и несколько траншей, которые выкопал археолог Майкл Коу во время раскопок в 1966 году.

Бригада Коу сделала здесь ряд находок, в том числе свыше двадцати искусственных резервуаров, связанных весьма сложной сетью желобов, облицованных базальтом. Часть этой сети была встроена в водораздел. Когда это место раскопали, вода снова стала литься оттуда потоком в сильные дожди — точь-в-точь как это происходило на протяжении более трех тысяч лет. Основная дренажная линия шла с востока на запад. В нее были врезаны три вспомогательные линии, причем места соединений были выполнены очень грамотно с технической точки зрения. Тщательно обследовав систему, археологи были вынуждены признать, что не могут понять назначения этой сложной системы водоводов и прочих гидротехнических сооружений.

Не смогли они справиться и с другой загадкой. Речь идет об умышленно захороненных, с соблюдением определенной ориентации, пяти массивных скульптурах с негроидными чертами, широко известных теперь как «ольмекские головы». Эти своеобразные и явно ритуальные захоронения скрывали в себе свыше шестидесяти ценных предметов и изделий, в том числе прекрасные инструменты из нефрита и изысканно вырезанные статуэтки. Некоторые из статуэток были умышленно искалечены перед захоронением.

Способ захоронения скульптур в Сан-Лоренсо чрезвычайно затруднял определение их подлинного возраста, хотя в одном слое с ними были найдены кусочки древесного угля. В отличие от скульптур эти кусочки легко поддаются датировке, что и было проделано. Результаты радиоуглеродного анализа соответствуют 1200 году до н. э. Это не значит, однако, что скульптуры высечены именно в 1200 году. Они могли появиться и на сотни и даже на тысячи лет раньше. Вполне возможно, что эти великие произведения искусства сохранялись и были предметом поклонения многих различных культур, прежде чем их захоронили в Сан-Лоренсо. Найденный рядом уголь доказывает лишь, что скультпуры не моложе 1200 года до н. э., но не устанавливает верхнего предела их возраста.

ЛА-ВЕНТА

Мы покинули Сан-Лоренсо, когда солнце стало клониться к закату, и направились к городу Вильяэрмоса, расположенному в провинции Табаско в полутора сотнях километров к востоку. Чтобы попасть туда, мы вернулись на автостраду Акайюкан-Вильяэрмоса и миновали порт Коацекоалькос в районе нефтеперерабатывающих заводов, вышек и ультрасовременных мостов. Смена ритма жизни от тихой сельской заводи вокруг Сан-Лоренсо на промышленный пейзаж вокруг Коацекоалькоса способна шокировать. Собственно, единственной причиной, по которой вблизи Сан-Лоренсо можно еще разглядеть следы поселений ольмеков, является то, что там пока не обнаружили нефти.

Зато ее нашли около Ла-Венты — и кончилась археология…

Мы проезжали Ла-Венту. К ней вел съезд с автомагистрали. Там, на севере, во мраке сияло, словно после ядерной катастрофы, неоновое зарево нефтегорода. С сороковых годов нефтяная промышленность усиленно «развивала» город, и теперь взлетно-посадочная полоса аэродрома пролегла на месте одной их самых необычных пирамид. Там же, где некогда звездочеты ольмеков следили за движением планет, на фоне неба возвышались массивные дымящие трубы. Как это ни грустно, бульдозеры «преобразователей» сравняли с землей практически все, представлявшее археологический интерес, до того, как удалось организовать полноценные раскопки. В результате остались неисследованными многие древние сооружения. Мы уже никогда не узнаем, что они могли рассказать о людях, которые их строили и эксплуатировали.

Мэтью Стирлинг, проводивший раскопки в Трес-Са-потес, выполнил большую часть археологических исследований в Ла-Венте, прежде чем она была стерта с лица земли прогрессом и нефтедолларами. Радиоуглеродный метод датировки показал, что ольмеки обосновались здесь между 1500 и 1100 годами до н. э. и жили на острове, окруженном болотами к югу от реки Тонала, до 400 года до н. э. После этого они внезапно прекратили строительство, частично или полностью разрушили все существовавшие в этот момент постройки и ритуально захоронили несколько крупных каменных голов и более мелких скульптур — совсем как в Сан-Лоренсо.

Ла-Вента (реконструкция). Обратите внимание на необычную пирамиду в виде гофрированного конуса, господствующую в комплексе

Могилы в Ла-Венте были подготовлены очень продуманно и тщательно. Они были выложены тысячами голубых керамических плиточек и заполнены слоями разноцветной глины. В одном месте при выкапывании котлована было извлечено около 400 кубометров грунта. Дно аккуратно выложили плитами из серпентина, после чего грунт засыпали обратно. Были обнаружены также три мозаичные панели, умышленно захороненные под чередующимися слоями глины и саманного кирпича.

Главная пирамида Ла-Венты стояла у южной окраины поселения. Почти круглая на нулевой отметке, она имела вид гофрированного конуса, на боковой поверхности которого чередовались идущие вдоль образующей десять выступов и впадин. Пирамида достигала 30 метров в высоту и почти 60 метров в диаметре. Общий объем ее составлял около 8000 кубометров — монумент вполне внушительный. Остальная часть комплекса имела протяженность почти полкилометра. Ось ее симметрии отклонялась точно на 8° от направления на север. Абсолютно симметрично от этой оси размещались несколько меньших пирамид, площадок, платформ и курганов, занимавших общую площадь около 8 квадратных километров.

Знакомство с Ла-Вентой оставляет странное ощущение того, что ее предназначение до конца не осознанно. Археологи назвали ее «церемониальным центром», что в принципе вполне возможно. Однако, честно говоря, с таким же успехом она могла бы показаться чем-нибудь еще. Дело в том, что совершенно ничего не известно о социальной организации, ритуалах и системе верований ольмеков. Мы незнаем, ни на каком языке они говорили, ни какие предания оставили своим потомкам. Мы даже не знаем, к какой этнической группе они принадлежали. Чрезвычайно высокая влажность в районе Мексиканского залива привела к тому, что не сохранилось ни одного скелета ольмеков. В сущности, хоть мы и присвоили им название и пытаемся что-то говорить о них, этот народ является для нас полной тайной.

Вполне возможно даже, что загадочные скульптуры, которые остались от «них» и которые, как предполагается, «их» изображают, являются вовсе не «их» произведениями, а результатом труда намного более древнего и забытого народа. Не в первый раз уже я ловил себя на мысли, не являются ли на самом деле огромные головы и другие замечательные произведения, приписываемые ольмекам, наследством, переходившим в течение тысячелетий от культуры к культуре, пока одна из них не занялась постройкой курганов и пирамид в Сан-Лоренсо и Ла-Денте.

Если так, то кому же мы вообще дали прозвище «ольмеки»? Строителям курганов? Или внушительным людям с негроидными чертами лица, которые послужили прообразами для изваяний голов-монолитов?

К счастью, около полусотни образцов «ольмекской» монументальной скульптуры, в том числе три гигантские головы, были спасены в Ла-Венте Карлосом Пеллицером Камарой, здешним поэтом и историком, который решительно вмешался, когда обнаружил, что бурение компанией «Пемекс» нефтяных скважин угрожает развалинам. Воздействуя на политиков провинции Табаско, на чьей территории находится Ла-Вента, ему удалось добиться того, что важнейшие находки были собраны в парке на окраине города Вильяэрмоса, столицы провинции.

Собранные вместе, эти находки представляют собой драгоценное и уникальное свидетельство истории культуры — точнее, целую библиотеку таких свидетельств, оставленных после себя исчезнувшей цивилизацией. Но никто не знает, на каком языке записаны эти свидетельства и как их прочесть.

DEUX EX MACHINA

Вильяэрмоса, провинция Табаско

Я смотрел на искусно выполненный барельеф, который нашедшие его в Ла-Венте археологи назвали «Человек в змее». Согласно заключению эксперта, на нем изображен «ольмек в головном уборе, который держит мешок для курения и окружен пернатым змеем».

Барельеф высечен на гранитной плите шириной 1,2 метра и высотой 1,5 метра. На нем изображен человек, который сидит, вытянув вперед ноги, как-будто пытаясь дотянуться до педалей. В правой руке он держит предмет, похожий на ведерко. Левой он как-будто поднимает или опускает некий рычаг. Его «головной убор» представляет собой необычное и сложное сооружение. На мой взгляд, он имеет скорее функциональное, чем церемониальное назначение, хотя трудно представить, в чем оно могло бы состоять. На нем, или скорее на панели над ним, можно разглядеть два креста.

Мое внимание привлек другой элемент композиции скульптуры — «пернатый змей». С одной стороны, это действительно изображение пернатого или хохлатого змея, старинного символа Кецалькоатля, которому ольмеки, как можно понять, поклонялись (или, во всяком случае, признавали). Ученые не ставят эту интерпретацию под сомнение. Общепринято, что культ Кецалькоатля очень древний, восходит к доисторическим временам, а в дальнейшем, во времена исторические, прижился во многих культурах Центральной Америки.

Однако на этой скульптуре у изображения пернатого змея были свои особенности, и мне показалось, что здесь — нечто большее, чем религиозная символика. В нем было что-то от жесткой структуры, как-будто это — конструктивный элемент машинного оборудования.

ШЕПОТ ДРЕВНИХ ТАЙН

В этот же день, попозже, я спрятался в огромной тени, отбрасываемой одной из ольмекских голов, которые спас Карлос Пеллицер Камара в Ла-Венте. Это была голова старика с широким плоским носом и толстыми губами. Губы слегка приоткрыты, демонстрируя крупные ровные зубы. Лицо выражает древнюю терпеливую мудрость, взгляд бесстрашно устремлен в вечность, как у Великого Сфинкса в Гизе (Египет).

Я подумал, что практически невероятно, чтобы скульптор просто придумал всю совокупность характерных черт конкретного расового типа. Поэтому наличие такой комбинации является сильным аргументом в пользу существования реального человеческого прототипа.

Я пару раз обошел вокруг головы. В окружности она достигала 6,7 метра, весила 19,8 тонн, высота ее почти 2,5 метра. Она была высечена из целого куска базальта и отчетливо демонстрировала «совокупность черт расового типа». Она безошибочно и недвусмысленно изображала негра — как и те головы, которые я видел в Сантьяго — Тустла и Трес-Сапотес.

Мое мнение сводится к тому, что ольмекские головы представляют собой физиологически точные образы реальных представителей негроидной расы — обаятельных и сильных африканцев, чье присутствие в Центральной Америке 3000 лет назад не получило объяснения ученых. Нет уверенности и в том, что головы были высечены именно в эту эпоху, поскольку радиоуглеродная датировка кусочков угля, найденных рядом, дает лишь возраст самих угольков. Расчет же возраста собственно голов — дело более сложное.

Вот с такими мыслями я продолжал прогуливаться меж странных и удивительных памятников Ла-Венты. Они шептали о древних секретах: о секрете человека в машине, о секрете негритянских голов и, наконец, о секрете ожившей легенды. Потому что мне показалось, будто кости мифического Кецалькоатля вновь покрылись плотью, когда обнаружилось, что некоторые скульптуры Ла-Венты имеют вполне реалистическое сходство не только с неграми, но и с высокими длинноносыми представителями европейской расы: тонкие черты лица, прямые волосы, окладистые бороды, длинные свободные рубахи…

Глава 18

ПРИМЕТНЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ

Метью Стерлинг, американский археолог, который проводил в Ла-Венте раскопки в сороковых годах, сделал там ряд ярких открытий. Наиболее примечательным из них стала «Стела с бородатым человеком».

Как я уже говорил, ось ольмекского городища отклоняется от направления на север на восемь градусов. На его южном конце высится гофрированный конус большой пирамиды. Сразу за ней, на уровне земли, находится нечто вроде бордюра высотой около 30 сантиметров, ограждающего просторный прямоугольный участок, раза в четыре меньше типичного городского квартала. Когда археологи стали его раскапывать, то, к их удивлению, оказалось, что бордюр — это верхняя часть колоннады. Дальнейшие раскопки напластований показали, что высота колонн. — 3 метра. Всего их более шестисот, причем они стоят вплотную друг к другу, образуя непроходимый частокол. Вытесанные из сплошного базальта и доставленные в Ла-Венту из каменоломни, удаленной на сотню километров, колонны весили каждая примерно по две тонны.

К чему все эти хлопоты? Что должен был оберегать этот частокол?

Еще до начала раскопок из центра участка примерно на метр выше «бордюра» выглядывал массивный камень, наклоненный вперед. Он был покрыт резьбой, которая продолжалась и на скрытой под землей части. Стирлинг и его бригада два дня откапывали этот камень. Он оказался внушительной стелой высотой 4 метра, шириной 2 метра и толщиной почти метр. Рельеф изображал встречу двух высоких мужчин, одетых в роскошные мантии и элегантные туфли с загнутыми вверх носами. То ли выветривание, то ли умышленное повреждение (что было обычной практикой у ольмеков) привели к тому, что одна из фигур оказалась совсем без лица. Вторая же осталась невредимой. Она настолько явно изображала мужчину европеоидного типа с высоким носом и длинной бородой, что удивленные археологи немедленно окрестили его «Дядей Сэмом».

Я медленно обошел вокруг 20-тонной стелы, вспоминая, что она пробыла в земле более 3000 лет. Всего полвека или около того как в результате раскопок Стирлинга она вышла на свет Божий. Как сложится ее судьба теперь? Простоит ли она здесь еще тридцать веков, вызывая восторг и благоговение грядущих поколений? Или обстоятельства вновь изменятся и земля скроет сие от людей?

А может быть, не случится ни того, ни другого? Я вспомнил древний календарь ольмеков, который унаследовали их более известные потомки — майя. Согласно ему, времени осталось совсем немного, не то что три тысячелетия. Вот истекут сроки Пятого Солнца, и страшное землетрясение покончит с человечеством за два дня до Рождества 2012 года…

Мое внимание вернулось к стеле. Две вещи представлялись очевидными: во-первых, изображенная здесь сцена встречи по каким-то причинам представляла особую важность для ольмеков с учетом масштабов стелы и окружающей ее колоннады. И во-вторых, как и в случае с негритянскими головами, лицо бородача-европейца ваялось с человеческой модели. Признаки расовой принадлежности были слишком очевидны, чтобы художник их выдумал.

То же самое относилось и к двум другим европеоидным фигурам, которые я сумел опознать среди уцелевших памятников из Ла-Венты. Одна была изображена на барельефе, высеченном на тяжелой и почти круглой глыбе диаметром около метра. Человек был одет в нечто похожее на узкие леггинсы. У него были типичные черты англосакса и густая заостренная борода. На голове — забавная мягкая шапочка. В левой руке он держал не то флаг, не то какое-то оружие. Правую руку он прижимал к груди. Тонкая талия повязана поясом. Фигура другого европеоида, высеченная на боковой грани узкого столба, имеет примерно такой же облик.

Кто же были эти незнакомцы? Что они делали в Центральной Америке? Когда они прибыли? И в каких отношениях они находились с другими незнакомцами, которые поселились в этих влажных каучуковых джунглях, — теми, что послужили моделями для больших негритянских голов?

Некоторые решительно настроенные исследователи, отвергающие догму об изоляции Нового Света до 1492 года, предлагали свое решение проблемы: бородатые пришельцы с тонкими чертами — финикийцы со Средиземного моря, которые проплыли мимо Геркулесовых столбов и пересекли Атлантику во втором тысячелетии до нашей эры. Сторонники этой гипотезы высказали предположение, что нефы — это рабы финикийцев, захваченные последними на побережье Западной Африки перед трансатлантическим путешествием.

Чем ближе я знакомился со скульптурами из Ла-Венты, тем больше сомнений вызывала у меня эта гипотеза. Может быть, финикийцы и другие обитатели Старого Света и пересекали Атлантику задолго до Колумба. Существуют убедительные свидетельства этого, хотя вопрос лежит за пределами данной книги. Проблема в том, что финикийцы, которые оставляли свои характерные изделия в различных частях древнего мира, не сделали этого в поселениях ольмеков в Центральной Америке. Ни негритянские головы, ни бородатые люди на барельефах не содержат ничего хотя бы отдаленно финикийского — ни по стилю, ни по типажам, ни по характеру изделий. Более того, с точки зрения стилистики, эти крупные произведения искусства не принадлежат ни к одной известной культуре, традиции, жанру. Такое впечатление, что у них нет предшественников ни в Новом Свете, ни в Старом.

Как будто у них нет корней… Но ведь так не бывает, у любых форм художественного творчества должны где-нибудь быть корни, истоки.

Наши рекомендации