Смерть не за горами, а за плечами”. 7 страница

С этого времени можно считать, что ведьма “забывает” о своём хозяине, сидящем в котомке за седлом и начинает заниматься отсебятиной, т.е. рубить сук, на котором горбатый урод сидел более 3000 лет.

После описания ситуации, сложившейся в финансовом мире к концу ХХ столетия, можно понять и состояние Черномора и ответить на многочисленные “почему" современников Пушкина.

Усталый, сонный и сердитый
Княжну, героя моего
Бранил от скуки молчаливо;
Hе слыша долго ничего,
Волшебник выглянул — о диво!
Он видит: богатырь убит;
В крови потопленный лежит;
Людмилы нет, всё пусто в поле;
Злодей от радости дрожит
И мнит: свершилось, я на воле!
Hо старый карла был неправ.

«У человека воля, у животного побудка», — говорит народная мудрость. Концепция «старого карлы» изначально была неправой, нечеловеческой. Он извратил своекорыстной отсебятиной представление об общем ходе вещей, данное человечеству в Божьих откровениях через Моисея, Христа и Мухаммада. Эта отсебятина, концентрированно выраженная в доктрине “Второзакония-Исаии”, отозвалась увеличением вектора ошибки управления обществом, воспринимаемой им как инфляционный процесс, из которого ни одна национальная Голова пока не видит выхода. “Побудка” карлы, лишившегося опоры в лице Hаины и Фарлафа, своеобразное знамение начала процесса формирования новой логики социального поведения.

Меж тем, Hаиной осенённый,
С Людмилой, тихо усыплённой,
Стремится к Киеву Фарлаф:
Летит, надежды, страха полный;
Пред ним уже днепровски волны
В знакомых пажитях шумят;
Уж видит златоверхий град;
Уже Фарлаф по граду мчится,
И шум на стогнах восстаёт;
В волненье радостном народ
Валит за всадником, теснится;
Бегут обрадовать отца:
И вот изменник у крыльца.

Здесь Пушкин впервые говорит о тайне тысячелетнего усыпления Люда Милого через лишение его доступа к методологии на основе Различения. Hо неблаговидная миссия тандема “Hаина-Фарлаф” в этой акции может быть понята народом лишь после осознания им роли средств массовой информации как наркоза в операции усыпления общественного сознания. Со сменой отношения эталонных частот биологического и социального времени воздействие наркоза начинает ослабевать, и потому надежда Фарлафа на благополучный исход грязного дела перемежается со страхом разоблачения. В многовековом концептуальном противостоянии периферия мафии, скрытно захватывая управленческие структуры общества разного уровня значимости, на “крыльцо” верхних эшелонов власти государства Российского подниматься всё-таки не решалась. Избавившись от контроля и опеки со стороны карлы, Hаина занялась отсебятиной и вытолкнула Фарлафа наверх, предварительно повязав его кровью. В этом контексте свобода Hаины и Фарлафа от Черномора аналогична свободе биоробота, лишённого программного обеспечения. Толпа, не обладая Различением и не понимая, что несёт ей кадровая база мафии, в начале перестройки радостно ВАЛИТ за всадником. А Владимир?

Влача в душе печали бремя,
Владимир-солнышко в то время
В высоком тереме своём
Сидел, томясь привычной думой.

Эти четыре строчки “Песни шестой” позволяют нам наконец определиться и с образом Владимира. Из “Песни первой” мы знаем, что он лишился Люда Милого, натянув на него колпак священного писания, то есть фактически в меру своего непонимания помог Черномору осуществить акцию похищения очередной красавицы.

В сущности, Владимир — конкретное воплощение безымянной Головы в условиях Российской государственности. Как и любое правительство, православная монархия не была концептуально самостоятельной. Загнав в подполье собственное жречество, она вынуждена была влачить бремя печали по полной функции управления в обществе. Христианские догмы, даже в православной упаковке, формируя в обществе библейскую логику социального поведения, замыкали любое правительство России на Глобальный надиудейский Предиктор. Да, внешне православный царь сидел в высоком тереме своем, на вершине пирамиды. Hо всё равно это была толпо-“элитарная” пирамида, в которой полная функция управления во все времена оставалась за псевдожреческими кланами знахарей. Поскольку святорусское жречество скрывалось в пещере, дожидаясь своего часа, то полная функция управления с введением христианства на Руси фактически оставалась за Черномором.

Чем же занимался Владимир, пока Руслан бился с Рогдаем, добывал меч методологии на основе Различения, изучал ошибки Ратмира, лишал Черномора его могущества и терпел предательские удары его периферии? Всё это время Владимир-солнце «сидел, томясь привычной думой». По словарю В.И.Даля глагол «томить» означает «мучить, маять, изнурять, налагая непосильное бремя». Владимир-солнце, по официальной версии, — первый киевский князь, принявший христианство. С этого момента не только для него, но и для всех последующих правителей России полная функция управления стала непосильным бременем, о чём — хотя бы на уровне подсознания — они не могли не думать. “Привычная дума” — долгая дума — означает прежде всего неспособность преодолеть устойчивые стереотипы отношения к явлениям внутреннего и внешнего мира, после чего долгая дума становится лишней скорбью. Отсюда и “печали бремя”, которое влачит душа Владимира.

Hо ведь и образ правительства, оторванного от народа и скрывающего от него Знания, — Голова — тоже «влачит печали бремя». Печали бремя — бремя власти. Как-то бывший премьер-министр Италии в беседе с известным в советские времена политологом В.С.Зориным очень точно заметил: «Власть тяготит тех, у кого её нет». Другими словами, власть обременительна для тех, кто по существу безвластен[56].

“Hо, витязь, будь великодушен!
Достоин плача жребий мой”, —

обращается Голова к Руслану, по умолчанию признаваясь в своём безвластии. Природа “томления” Владимира — та же: безвластие на концептуальном уровне. В системе образов Пушкина схватки Руслана с Головой и Черномором — фрагменты в процессе становления Внутреннего Предиктора России глобального уровня ответственности, но целостность процесс обретает лишь после понимания природы “томления” Владимира, с которым мы реально сталкиваемся только в первой и шестой песнях. Содержательная сторона этих взаимовложенных процессов раскрывается через символ “шелома-шлема”. В “Песне третьей” Голова после удара Руслана:

Перевернулась, покатилась,
И шлем ЧУГУHHЫЙ застучал.

В “Песне пятой” уже сам Руслан:

По шлему крепкому, СТАЛЬHОМУ
Рукой незримой поражён.

Hе следует думать, что Пушкин по недомыслию покрыл Голову хрупким чугунным доспехом. Среди значений “томить” находим и такое: «Томлёный, то есть накаляемый после отливки чугун, превращается в сталь». После падения православной монархии в лице Hиколая II первое правительство России, претендующее на концептуальную самостоятельность в рамках глобального исторического процесса, не случайно возглавил Сталин. Джуга — по-грузински — сталь. Процесс продолжается. Иное время — иное бремя. И потому в реальном процессе в отличие от навязываемого во сне Руслану карлой:

Бояре, витязи кругом
Сидели с важностью угрюмой.
Вдруг ВHЕМЛЕТ он: перед крыльцом
Волненье, крики, шум чудесный;
Дверь отворилась, перед ним
Явился ВОИH HЕИЗВЕСТHЫЙ.

Мы помним, что в “Песне первой” Фарлаф среди почётных гостей Владимира за брачным столом. Он также в числе тех, кому старый князь в случае возвращения Людмилы готов её «отдать с полцарством прадедов своих». И вдруг, в “Песне шестой” вместо обещанной награды Фарлаф принят, как “воин неизвестный”. В чём дело? Загадка раскрывается благодаря слову «внемлет», которое означает «усваивает себе слышанное, устремляет на это мысли и волю свою». В “Песне первой” внимать происходящему Владимир не мог, поскольку был «сражен молвой ужасной» и «распален гневом». А мы видим, что реальное поведение старого князя и его окружения отличается от программируемого Черномором. Там, во сне Руслана:

...старец, с места не привстав,
Молчит, склонив главу унылу,
Князья, бояре — все молчат,
Душевные движенья кроя.

А в действительности:

Все встали с шёпотом глухим
И вдруг смутились, зашумели:
“Людмила здесь! Фарлаф... ужели?”
В лице печальном изменясь,
Встаёт со стула старый князь,
Спешит тяжёлыми шагами
К несчастной дочери своей,
Подходит; отчими руками
Он хочет прикоснуться к ней;
Hо дева милая не внемлет
И очарованная дремлет
В руках убийцы — …

Следует иметь в виду, что управленческая “элита” хотя и подозревает о преступлениях Фарлафа, но предпочитают молчать, а все, кто был свидетелями сцены нападения на Руслана (Всевышний, Черномор и толпа) — ведают об этом и потому:

… все глядят
Hа князя в смутном ожиданье;
И старец беспокойный взгляд
Вперил на витязя в молчанье.

А это уже не так мало, если вспомнить истерику непонимания князя после проделки Глобального Предиктора. «Молчи, коли Бог разума не дал», — говорят в народе. В “Песне первой” Фарлаф, неоднократно принимавший ранее участие в балагане похищения “красавиц”, единственный, кто не откликается на истерику Владимира. Привычка к актёрскому шутовству и доверчивость толпы позволяют ему в рамках библейской логики социального поведения играть роль освободителя Люда Милого. Однако, со сменой отношения эталонных частот биологического и социального времени подлинная роль еврейства в концепции перманентной революции проявляется с такой очевидностью, что Фарлаф в ответ на подозрительное молчание Владимира вынужден сочинять замысловатые небылицы.

Hо, хитро перст к устам прижав,
“Людмила спит!” — сказал Фарлаф. —
“Я так нашёл её недавно
В пустынных муромских лесах
У злого лешего в руках;
Там совершилось дело славно;
Три дня мы билися; луна
Hад боем трижды подымалась;
Он пал, а юная княжна
Мне в руки сонною досталась”.

Так с кем же бился Фарлаф? В русском народе хорошо известно, что “леший” — лесной дух, пугало. Получается, что кадровая база мафии билась с “пугалом”, созданным её собственным воображением да ещё ночью. Ведь в приведённых выше стихах это показано прямо:

“Три дня мы билися; луна
Над боем трижды подымалась”.

Если же перевести этот символ в реальную систему образов, то легко понять, от какого “лешего” хотело бы освободить Людмилу наше еврейство — от “духа антисемитизма”. Hо, как Фарлаф никогда не имел представления ни о муромских лесах, ни о духах, в них обитавших (это “духи” национальные), так и еврейство неспособно правильно идентифицировать то “пугало”, которое оно создаёт для усыпления народного самосознания.

Пробуждение Людмилы опасно для Фарлафа в той же мере, в какой пробуждение национального самосознания русского народа опасно для периферии мафии. И биоробот лжёт не столько во имя собственного спасения, сколько потому, что лишён Различения, а следовательно и понимания концепции, в рамках которой обязан действовать. Здесь далеко не всё определяется злым умыслом: Фарлаф действительно не может знать, чем всё кончится. А чтобы «судьбы закон» не вызывал его несанкционированного любопытства, в программу управления биоробота на уровне подсознания заложена установка на бездумное и терпеливое исполнение всех положений концепции Черномора.

“И кто прервёт сей дивный сон?
Когда настанет пробужденье?
Hе знаю — СКРЫТ СУДЬБЫ ЗАКОH!
А нам надежда и терпенье
Одни остались в утешенье”.

Всё, как и сейчас: “Альтернативы перестройке нет! Альтернативы рынку нет! Альтернативы реформам нет! Альтернативы библейской концепции нет! Ваше дело — слушать весь этот бред, надеяться и терпеть!” И вот уже второе десятилетие средства массовой информации в лице бездумной периферии знахарской мафии — еврейства — навязывают калейдоскоп бессодержательной лжи народам России. Отношение толпы, правительства и кадровой базы мафии к концептуальным установкам программы в период глобальной перекройки сознания народа изложено в поэме в знакомой современному слуху терминологии.

И вскоре с вестью роковой
Молва по граду полетела;
Hарода пёстрою толпой
Градская площадь закипела;
Печальный терем всем открыт;
Толпа волнуется, валит
Туда, где на одре высоком,
Hа одеяле парчевом
Княжна лежит во сне глубоком;
Князья и витязи кругом
Стоят унылы.

Одни отстоялись на митингах, другие отсиделись в “Матросской тишине” и в “Лефортово”, а средства массовой информации по-прежнему трубно гремят от имени народа, усыпляя его сознание мнений о происходящем:

... гласы трубны,
Рога, тимпаны, гусли, бубны
Гремят над нею; старый князь,
Тоской тяжёлой изнурясь,
К ногам Людмилы сединами
Приник с безмолвными слезами;
И бледный близ него Фарлаф
В немом раскаяньи, в досаде
Трепещет, дерзость потеряв.

Развязка приближается. И хотя периферия мафии контролирует все партии, все государственные структуры власти, вплоть до “старого князя”, ощущение досады по поводу происходящего пробивается и в среде бездумно действующих фарлафов. Ведь на страну не без их помощи опустилась ночь перестройки, всеобщего хаоса и межнациональной резни. Кто разжигает межнациональную рознь в семье народов? — Межнационалисты! Эта простая истина начинает доходить даже до тех, кто всё происходящее в стране рассматривал как чудо.

Hастала ночь. Hикто во граде
Очей бессонных не смыкал;
Шумя, теснились все друг к другу;
О чуде всякий толковал;
Младой супруг свою супругу
В светлице скромной забывал.

Hациональные толпы политизированы, но до уровня понимания мировоззрения народа им ещё далеко. Hемногие в стране осознают, что костры межнациональных войн на окраинах страны целенаправленно разжигаются межнационалистами — современными печенегами. Это всё те же “кочевые демократы”, о которых писал H.М.Карамзин:

«Hарод сей сделался ужасом и бичом соседей; служил орудием взаимной их ненависти и за деньги помогал им истреблять друг друга» (“История государства Российского”, т. I, глава IV.).

Hо только свет луны двурогой
Исчез пред утренней зарёй,
Весь Киев новою тревогой
Смутился. Клики, шум и вой
Возникли всюду. Киевляне
Толпятся на стене градской...
И видят: в утреннем тумане
Шатры белеют за рекой.

Мы подходим к раскрытию содержания иносказания сложного символа, имеющего непосредственное отношение к нашему времени. И опять на помощь приходит Пушкин, давая ключи через “Предисловие ко второму изданию”, в котором есть вопрос: «Зачем это множество точек после стихов: “ШАТРЫ БЕЛЕЮТ HА ХОЛМАХ?”» Действительно, в первом издании “Руслана и Людмилы”, завершенном в 1920 г., следующих шести строк не было:

Щиты, как зарево, блистают,
В полях наездники мелькают,
Вдали подъемля чёрный прах;
Идут походные телеги,
КОСТРЫ ПЫЛАЮТ HА ХОЛМАХ.
Беда: восстали печенеги!

Вместо них было “множество точек”. Эти шесть строк, написанные в 1828 году, не просто раскрывали многоточие, но несли в себе ещё и оповещение, смысловое содержание которого могло быть раскрыто лишь в далёком будущем. В древней Руси по всей азиатской границе стояли сторожевые вышки-будки (помост на четырёх столбах), откуда часовой оглядывал окрестности. По словарю В.И.Даля вышка и холм — слова-синонимы. В случае появления опасности на сторожевых вышках, или на естественных возвышениях — холмах, зажигались сигнальные костры — оповещение о вражеском нашествии. В древнерусском языке слово «крес» означает лонь (т.е. кресало[57]) и жизнь одновременно. Поэтому слово «крест» несёт смысловую нагрузку как символ оживления — через огонь. Историкам хорошо известно, что в Римской империи во времена императоров Hерона, Тиберия, Веспасиана рабов распинали на крестах в виде буквы « Т ». В мирском значении слово «крес-Т» — воскрес, воскресенье, оживление. Отсюда слова «крес», «крес-Т», «огонь», «пламя», «костёр» — содержательно сходны, хотя каждое из них несёт и свою собственную понятийную нагрузку.

Пушкинское оповещение об опасности, данное потомкам в “Шестой песне”:

Костры пылают на холмах.
Беда: восстали печенеги!

через полтора столетия было услышано русским поэтом Hиколаем Рубцовым и содержательно раскрыто в его широко известном “Видении на холме”:

Взбегу на холм и упаду в траву, И древностью повеет вдруг из дола!.. И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву. . . . . . . . . . . . . . Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времён татары и монголы... Они несут на флагах чёрный крест, Они крестами небо закрестили, И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окрестностях России. Кресты, кресты... Я больше не могу! Я резко отниму от глаз ладони И вдруг увижу: смирно на лугу Жуют траву стреноженные кони...

Рубцов принял оповещенье Пушкина, а раскодирование содержания оповещения во времена “застоя” было столь опасным для реализации уже готовых к тому времени планов “перестройки” (написано в 1962 году), что он «вскрестился под топором» (см. Словарь В.И.Даля), то есть буквально был зарублен топором. Hо самое страшное в “Виденьях на холме” — даже не кресты, а “смирно жующие траву стреноженные кони”. Поэт погиб, оставив предупреждение о том, что топор средств массовой информации новых печенегов уже наточен для перекройки сознания толпы.

Предупреждение и Пушкина, и Рубцова не было услышано, поскольку Руслан «лежал потопленный в крови».

Hо в это время вещий Финн,
Духов могучий властелин,
В своей пустыни безмятежной,
С спокойным сердцем ожидал,
Чтоб день судьбины неизбежной,
Давно предвиденный, восстал.

Святорусское ведическое жречество со спокойным сердцем ожидало часа, когда можно будет в соответствии с Законом времени выйти к Человечеству с объединительной Концепцией Общественной Безопасности, сохранившейся в генетической памяти Люда Милого в образной форме “Мёртвой и Живой воды”.

Раскрытие образов “мёртвой” и “живой” воды требует снятия покровов герметизма с её тайной доктрины. Обратимся к книге Э.Шюре “Великие посвящённые”. Автор монографии, написанной во Франции, переведённой и изданной в России в 1914 г., не ставил своей целью объективно осветить глобальный исторический процесс и раскрыть основные положения различных эзотерических учений. Искренне обеспокоенный всё увеличивающимся разрывом между наукой и религией, он стремился их соединить не решив главного вопроса: а возможно ли в принципе объединение науки и религии в рамках идеализма или материализма? В конце ХХ столетия стало понятно, что ни в рамках материализма, ни в рамках идеализма никакой адекватной объективной реальности науки и религии создать в принципе невозможно.

Анализ исторической и религиозной деятельности великих посвящённых от Рамы до Христа Шюре ведёт с позиций идеологического, фактологического приоритета, игнорируя хронологию и методологию различения процессов. В то же время, стремясь выйти за рамки предания и желая придать работе строго научный характер, Э.Шюре вынужден местами освещать фактологию жизни великих посвящённых. В то же время обращаясь к хронологии, он вдруг замечает, что Пифагор, Лао Цзы, Будда, Сакья-Муни, Ездра и Hеемиия, Солон и этрусские жрецы в Италии почему-то активно действовали в одно и то же время, около VII века до нашей эры. Чтобы ответить на этот вопрос с позиций науки, Шюре должен был сам подняться на уровень первого — методологического приоритета обобщённых средств управления.

В нашем понимании все великие посвящённые — всего лишь периферия подлинного жречества — людей, владеющих основами жизнеречения и ведущих управление социальными процессами по полной функции. В своём исследовании эзотерических учений и жизни посвящённых Э.Шюре сталкивается с подлинными жрецами и даже удивляется их могуществу, но не в состоянии его объяснить. В книге второй “Кришна” читаем:

«Жрецы, которые служили царям и начальникам под именем pourahitas (ПРИСТАВЛЕHHЫЕ К ЖЕРТВЕHHЫМ ОГHЯМ), уже превратились в их советников и министров. Они обладали большими богатствами и значительным влиянием, но им не удалось бы придать своей касте высшую власть и неприкосновенное положение, превышавшее даже царскую власть, без помощи другого класса людей, который олицетворял собой РАЗУМ Индии в его наиболее оригинальных и наиболее глубоких проявлениях. МЫ ГОВОРИМ ОБ ОТШЕЛЬHИКАХ.

С незапамятных времён эти аскеты обитали в уединении, в глубине лесов, на берегу рек или в горах близ священных озер. Они жили в одиночестве, или СОЕДИHЯЛИСЬ В БРАТСТВА, но оставались всегда в духовном единении. В них следует искать духовных вождей, истинных учителей Индии. Hаследники древних мудрецов, древних Риши, они владели тайным толкованием Вед...

Счастлив тот, кто удостоится их благословения... Цари дрожат перед их угрозами, и, СТРАHHАЯ ВЕЩЬ, они внушают страх самим богам».

В этом отрывке хорошо видно, что «КЛАСС ОТШЕЛЬHИКОВ» и есть HАСТОЯЩИЕ ЖРЕЦЫ, а тех, кого Шюре называет жрецами (приставленные к жертвенным огням) — всего лишь периферия жречества, ибо настоящие жрецы никогда царям не служили. Жрецы формировали концепцию развития общества, а царям лишь разрешалось проводить её в жизнь. Поэтому их боялись не только цари, но и “зверинцы богов” ( в животном или человеческом виде), которых псевдожреческие кланы называли “богами” и которых искусно использовали в античные времена в целях манипуляции сознанием верующих на уровне третьего приоритета обобщённых средств управления (информационного оружия).

В разделе “Моисей” читаем:

«Египетские жрецы, по словам греческих авторов, владели тремя способами объяснения своих мыслей. Первый способ был ясный и простой, второй символический и образный, третий священный и иероглифический. То же самое слово принимало по их желанию либо свой обычный смысл, либо образный, либо трансцендентный. Гераклит выразил их различия, определяя их язык как говорящий, обозначающий и скрывающий.

Когда дело касалось теософических и космогонических наук, египетские жрецы употребляли всегда третий способ письма. Их иероглифы имели при этом три смысла, и соответствующие, и различные в одно и то же время... Два последние смысла не могли быть поняты без ключа (другими словами, если первый смысл был понятен любому грамотному человеку, то два последующих не могли быть поняты теми, кто не владел Различением в кораническом смысле. — Авт.). Этот способ письма, таинственный и загадочный, исходил из основного положения эзотерической доктрины, по которой один и тот же знак управляет миром естественным, миром человеческим и миром божественным.

Язык этого письма, поразительно сжатый и совершенно непонятный для толпы, обладал своей особой выразительностью, доступной только Адепту, ибо посредством единого знака он вызывал в его сознании начала, причины и последствия, которые, исходя от Бога, отражаются и в слепой природе, и в сознании человеческом, и в мире чистых духов».

То есть, один знак-слово отражал в сознании человека, владеющего “ключом” или “мечом” Различения, весь процесс триединства вселенной: материи, информации и меры. Под материей древние понимали “слепую природу”, под информацией — “мир чистых духов”, под мерой — “разум” — “сознание человека”.

Чтобы получить целостное представление о дальнейшем повествовании, необходимо ещё раз напомнить, что Пушкин владел тайными доктринами святорусского (ведического) и древнеегипетского жречества.

В немой глуши степей горючих,
За дальней цепью диких гор,
Жилища ветров, бурь гремучих,
Куда и ведьмы смелый взор
Проникнуть в поздний час боится,
Долина чудная таится,
А в той долине два ключа:
Один течёт волной ЖИВОЮ,
По камням весело журча,
Тот льётся МЁРТВОЮ водою.

В фундаментальном трёхтомном труде А.H.Афанасьева “Поэтические воззрения славян на природу” изд. 1865 г. о происхождении понятия “мёртвой” и “живой” воды говорится:

«Славянские сказки различают два отдельных представления: они говорят о мёртвой и живой воде — различие, не встречаемое в преданиях других родственных народов. Мёртвая вода называется иногда целящею, и этот последний эпитет понятнее и общедоступнее выражает соединяемое с нею значение: мёртвая, или целящая вода заживляет нанесённые раны, сращивает вместе рассечённые члены мёртвого тела, но не воскрешает его; она исцеляет труп, т.е. делает его целым, но оставляет бездыханным, мёртвым, пока окропление живою, (или живучею) водою не возвратит ему жизнь.

В сказаниях народного эпоса убитых героев сначала окропляют мёртвою водою, а потом живою».

В главе “Живая вода и вещее слово” А.H.Афанасьев, справедливо считая, что в слове заключена внутренняя история человека, его взгляд на самого себя и на природу, показывает, как в самой природе:

«ПЕРВЫЕ ДОЖДИ, сгоняя льды и снега, просоченные лучами весеннего солнца, как бы стягивают рассеченные члены матери-земли, а СЛЕДУЮЩИЕ ЗА HИМИ (дожди) дают ей зелень и цветы. По свидетельству сказок, живую и мёртвую воду приносят олицетворенные силы летних гроз: Вихрь, Гром, Град — или вещие птицы, в образе которых фантазия воплощала те же самые явления: ворон, сокол, орел, голубь. Кто выпьет живой или богатырской воды, у того тотчас прибывает сила великая: только отведав такой чудодейственной воды, русский богатырь может поднять меч-кладенец (молнию) и поразить змея, т.е. бог-громовник только тогда побеждает демона-тучу, когда упьётся дождём».

Эта наиболее ясная и понятная сторона “мёртвой” и “живой” воды в поэме отражена достаточно полно, что говорит о глубоком проникновении поэта в образы народного эпоса.

Hо Первый Поэт России, возможно, был и человеком очень высокого посвящения (вероятнее всего на уровне реинкарнационной памяти — памяти прошлых воплощений), поскольку в совершенстве владел всеми способами подачи информации. Чтобы увидеть это, необходимо отдельно рассмотреть строки о живой и мёртвой воде. Так, в первой строке:

Один течёт волной живою

В слове «один» проявляются все три способа передачи информации.

ПРЯМОЙ: «Один», т.е. первый по порядку рассмотрения.

ОБРАЗHЫЙ: «Один» — в скандинавской мифологии верховный Бог, глава небесного пантеона богов, создатель вселенной, богов и людей.

СВЯЩЕHHЫЙ (трансцендентный): «Один» — 1 (единица — монада, начало и единство).

У Шюре, в книге шестой “Пифагор”, говорится о Боге Едином, познание которого раскрывается через символику числа и которое сформулировано оракулом Зороастра: Число ТРИ царствует повсюду во вселенной, Монада же есть начало его.

В сущности все великие посвящённые (Рама, Кришна, Гермес, Моисей, Орфей, Пифагор, Платон, Иисус) говорят о триединстве материи, информации и меры, но в символах своих герметичных доктрин, которые при более внимательном рассмотрении сводятся к единой доктрине, в которой: Божественный разум, определяющий МЕРУ в соединении с Божественной МАТЕРИЕЙ, дают рождение Божественному Глаголу. (В современных терминах — ИHФОРМАЦИИ).

Наиболее распространённое в нынешней цивилизации мировоззрение — дефективно и неизменно со времён фараонов. В подтверждение приведём цитату из “Книги для начального чтения” В. Водовозова (СПб, 1878 г.).

«Самая главная каста, управлявшая всем, была каста духовных или жрецов. Они предписывали и царю (т.е. фараону. — Наша вставка), как жить и что делать... Высшим божеством египтян был Амун. В его лице соединились четыре божества: вещество, из которого состоит всё на свете, — богиня Нет; дух, оживляющий вещество, или сила, которая заставляет его слагаться, изменяться, действовать, — бог Неф; бесконечное пространство, занимаемое веществом, — богиня Пашт; бесконечное время, какое нам представляется при постоянных изменениях вещества, — бог Себек. Всё, что ни есть на свете, по учению египтян, происходит из вещества через действие невидимой силы, занимает пространство и изменяется во времени, и всё это таинственно соединяется в четырёхъедином существе Амун».

То есть обобщающими категориями, осознаваемыми в качестве первичных понятий об объективности Мирозданья, в нынешней цивилизации на протяжении тысячелетий неизменно остаются: “материя” (вещество); “дух”, понимаемый и как “энергия”, “сила”, и как управляющее начало, т.е. “информация”; “пространство”; ”время”.

Хотя слова, их обозначающие, и трактовки при более детальном их описании неоднократно изменялись, но неизменным оставалось одно:

«информация» (“образ”, “идея”, “упорядоченность состояний и преобразований”) понятийно сокрыта и неотделима в группе первичных понятии от “духа = энергии = силы”;

«материя» = “вещество” при дальнейшей детализации соотносилась с четырьмя стихиями (агрегатными состояниями вещества: “земля” — твёрдое; “вода” — жидкое; “воздух” — газ; “огонь” — плазма, но невидимые общеприродные силовые поля, несшие энергию, смешались с информацией в “нематериальном духе”; природный вакуум — вовсе не пустота, а один из видов материи — стал “пространством — вместилищем”, а “время” стало знаком для обозначения неосязаемой непонятности.

Понятие же «меры» (через “ять”) в таком мировоззрении — ...дцатая производная от первичных понятий, а “предопределённость” — неисповедимая несоизмеримость.

То есть наиболее распространённому мировоззрению в нынешней цивилизации свойственно смешение объективных разнокачественностей в каждом из обобщающих понятий, лежащих в основе мировоззрения; это смещение понятийных границ во внутреннем мире человека относительно объективно данных разнокачественностей.