Условность вымысла в сказке 8 страница

Мышлению первобытного человека свойственна конкретность. А. М. Горький говорил: «Мифотворчество в основе реалистично». Волшебный вымысел вобрал в себя все обрядово-магнческие пред­ставления и понятия. И в сказках люди искали путей преодоле­ния власти реальных сил природы, которые они по всем правилам мифологического мышления представляли в виде разных фанта­стических существ. В древнейшем волшебном вымысле с неиз­бежностью должны были запечатлеться магические действия людей, но природа этого вымысла иная, чем в магии и мифе. Одно дело — сам магический обряд, а другое — рассказ о нем. Рассказывание ценно не практическими советами, а возбуждением у слушателя активности, желания покорить окружающий мир.

Человек покорял враждебные себе силы природы посредством воображаемого общения с хозяевами лесных, морских, озерных и полевых угодий. Рассказ бытового характера, сопровождаемый обрядово-магическими и мифологическими понятиями и пред­ставлениями людей, — вот далекий предок волшебной сказки. В этом предсказочном баснословии люди настаивали на соблюде­нии известных правил и порядков. Звенья со временем распав­шихся сюжетов первоначального предсказочного повествования можно найти в реальных явлениях родового строя, в обычаях и порядках, во всей бытовой жизни человека, в условиях его труда и борьбы за существование.

Русский фольклор не мог сохранить в неприкосновенности древнейшие рассказы этой далекой поры. Под воздействием исто­рических обстоятельств обрядово-магические повествования во многом отошли от своих первоначальных форм. Но народная сказка традиционно сохранила сюжеты, которые, хотя и измени­лись, приобрели новый смысл, однако изначальным своим проис­хождением обязаны древнейшим эпохам в развитии фольклора.

Путем сопоставления сказок ученым удалось установить сход­ство и повторяемость в них сюжетных ситуаций, ходов и дей­ствий. Наиболее систематично, хотя и слишком общо, сходство сюжетной основы у разных волшебных сказок было вскрыто В. Я. Проппом в книге «Морфология сказки». Самое ценное у ис­следователя — конкретные наблюдения, а не системные абстрак­ции⁴. Установленное В. Я. Проппом сходство важно для уяснения прошлого состояния сказок: это сходство свидетельствует о тра­диционных, идущих с древних времен свойствах сказок.

В результате многовекового развития, многочисленных транс­формаций структура первых сказок раздробилась, распалась на ряд самостоятельных повествовательных звеньев и предстала в разных чисто художественных образованиях. Волшебная сказка как явление искусства возникла в результате переосмысления древнейших рассказов, преследовавших утилитарно-бытовые цели.

По убеждению первобытного человека, в поле, в лесу, на водах и в жилище — всюду и постоянно он сталкивается с враждебной себе живой, сознательной силой, ищущей случая наслать неудачу, болезнь, несчастье, пожары, разорение. Люди стремились уйти из-под власти таинственной, мстительной и жестокой силы, обставив свою жизнь и быт сложнейшей системой запретов—так называемых табу (полинезийское слово, обозначающее («нельзя»). Запрещение (табу) накладывалось на отдельные дей­ствия человека, на прикосновения его к отдельным предметам и пр. При известных обстоятельствах нарушение запрета влекло за собой, по мнению первобытных людей, опасные последствия: человек лишался защиты, становился жертвой внешнего мира. Эти представления и понятия людей породили многочисленные рас­сказы о том, как человек нарушает какой-либо из бытовых за­претов и попадает под власть враждебных себе сил. Волшебные сказки отчетливо передают ощущение постоянной опасности, ко­торой подвергается человек перед лицом незримых и всегда могущественных таинственных сил, владычествующих в окружа­ющем мире.

Правильно об этом пишет В. Я. Пропп: «Самый воздух вокруг них (т. е. героев сказки.—В. А.) насыщен тысячью неведомых опасностей и бед» (Исторические корни волшебной сказки, с.25)

Многие из эпизодов волшебных сказок традиционно восходят к мифическим представлениям о злой силе стихий, избежать ко­торой можно, лишь соблюдая известные бытовые запреты. Вспом­ним, как начинаются многие волшебные сказки. Родители, уходя далеко от дома, наказывают дочке: «Будь умна, береги братца, не ходи со двора». Забыла дочка материнский наказ. Посадила братца на травку под окошком, сама ушла со двора. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях («Гуси-лебеди»).

Идут сестрица Аленушка с братцем Иванушкой по дальнему пути, по широкому полю. Солнце высоко, колодец далеко, жар донимает. Видят: стоит коровье копытце, полно водицы. «Сестри­ца Аленушка, я пить хочу, хлебну из копытца!»—говорит Ива­нушка. — «Не пей, братец, теленочком станешь». Послушался Иванушка. Вновь идут. Встречается им лошадиное копытце с во­дой. Отговорила Аленушка братца пить: «Не то жеребеночком станешь». Не утерпел Иванушка, когда увидел козье копытце, полное водицы. Ничего не сказал сестрице — напился. Глянула Аленушка: бегает козленочек, кричит: «Ме-ке-ке! Ме-ке-ке-ке!» А братца нет («Сестрица Аленушка и братец Иванушка»).

Пошла царица со своими нянюшками и мамушками прогу­ляться по саду. Вдруг поднялся сильный вихрь — подхватил ца­рицу и унес неведомо куда («Три царства—медное, серебряное и золотое»).

В сказке «Зорька,Вечорка и Полуночка» описано средство, к которому прибегают люди, чтобы спасти женщин. Трех своих дочерей неописанной красоты король берег пуще глаз своих, «устроил подземные палаты и посадил их туда, словно птичек в клетку, чтобы ни буйные ветры на них не повеяли, ни красно солнышко лучом не опалило». И все же не уберег. Всего один раз выпустил король дочерей из подземных палат. «Вот прекрас­ные королевны вышли в сад погулять, увидели красное солныш­ко, и деревья, и цветы и несказанно возрадовались, что им волен белый свет; бегают по саду — забавляются, всякою травкою лю­буются, как вдруг подхватило их буйным вихрем и унесло вы­соко-далеко неведомо куда».

Запреты не оставлять дома, не покидать убежища, не вку­шать определенного питья, не касаться определенной нищи оказываются нарушенными — и возмездие за это нарушение действует с фатальной неизбежностью.

Поздняя сказка, порвавшая с древними воззрениями и обы­чаями и превратившаяся в явление искусства, традиционно сохранила в остаточных формах следы прежнего замысла лежавшего некогда в основе этих рассказов. Вымысел волшебной сказки утратил связь с первоначальными обрядово-магическими представлениями людей, но житейская мудрость первобытных людей остаточно сохранилась в сказках.

В сказке об Иване-царевиче и сером волке рассказывается о том, как герой, увидя жар-птицу в клетке, нарушает обеща­ние, данное волку, сказавшему: «Только смотри с клеткой ее не бери». Дотронулся царевич до клетки: «пошел звук» — за­звенели струны, забили барабаны. Вскочила на ноги стража и схватила Ивана. Конечно, никакой предметной связи между некогда существовавшими обычаями родового общества и этим повествованием не существует. Художественный вымысел увел сказку от прежней мировоззренческой основы, но но традиции он восходит к древнейшим рассказам о бытовых запретах: не .касайся чего-либо, не то погубит!. себя—­Всё эти запреты не трогать определенных предметов, не вкушать пищу, не показывать лица своего другим действитель­но существовали в древности. Сказки говорили о том, что гро­зит людям, осмелившимся нарушить эти запреты. Но наруши­тель запрета мог еще спасти себя, если совершал магические действия. Люди придумали множество бытовых правил, маги­ческих действий, наделили силой оберегов множество разных пред­метов. Память об обрядовом действии и магических способах самозащиты сохранилась в сказках. В сказочных эпизодах из­бавления от злых сил по существу шла речь о том, как по­средством магических действий человек отводил от себя дейст­вия враждебных сил.

Брошенный через плечо гребешок вырастал в частый лес, полотенце расстилалось рекой и спасало от погони. Эти поэти­чески разработанные мотивы в волшебных сказках основаны на обрядово-магических действиях и вере в спасительную силу разных предметов — оберегов. Мотив, именуемый фольклорис­тами магическим бегством, органически входил в древнейшие бытовые повествования, рисующие борьбу человека с враждеб­ными ему силами.

Подобных сюжетных узлов, генетически восходящих к древнейшим эпохам, в волшебных сказках довольно много.

Сказочные эпизоды позволяют исторически реконструиро­вать и персонажей древних бытовых повествований, предшест­вовавших волшебным сказкам. Во-первых, это был, конечно, сам нарушитель запрета — человек. Затем в рассказах представали скрытые вершители повсеместно распространенной злой воли природы, ее слуги, вроде зловещих гусей-лебедей, унося­щих ребенка прочь от родительского дома, или самая сила — вихрь, прочие стихии природы, олицетворения смерти и гибели. В древнейших рассказах обстоятельно говорилось о том, как можно избежать неотвратимого действия враждебных сил при­роды, если человек уже очутился в положении невольного на­рушителя, а следовательно, жертвы этих таинственных сил.

Простейшая схема предшественницы волшебной сказки содержала в себе в качестве обязательных такие звенья: 1) как исходное — существование занрета.;,.-2)—нарушение.. запрета кем-либо; 3) сообразное с характером мифологических представле­ний следствие нарушения; 4) повествование о практиковании магий; 5) ее положительный результат и возвращение героя к благополучию. Каждая из волшебных сказок позднего времени тяготеет к структуре этих рассказов как к -своей- первоначаль­ной повествовательной основе.

Таким был тот фольклор, из которого волшебная сказка восприняла свой чудесный вымысел. Сказочные истории о борь­бе человека с разными таинственными силами имели реальную основу. Понятие о страшных силах, господствовавших в окру­жающем человека мире, возникло как превратное представле­ние о тех реальных опасностях, которые первобытные люди встречали на каждом шагу в своей неимоверно трудной борьбе за жизнь. Благополучие и самое существование первобытного охотника, скотовода и пахаря зависели от тысячи жизненных обстоятельств. Звери, эпидемии, молнии, вихри, падающий лес, который давил человека, разрушал жилища, глубокие омуты, половодье, болота, гады — все несло человеку гибель. Он при­писывал все свои несчастья злой воле многочисленных мифи­ческих хозяев — духов и стремился перехитрить их, прибегая к реальным средствам самозащиты. В тех случаях, когда еще не мог найти такого средства, он защищался, обратившись к об­ряду и магии. Древнее повествование, отразив эти понятия и представления людей о жизни, не сводило все к обряду и ма­гии. В рассказах возлагалась надежда на инициативу человека, выражалась уверенность, что он может уйти из-под власти чуждых ему сил.

Фантастические понятия не были только злом в жизни пер­вобытного человека. Они говорили не только о его слабости. Фантастика свидетельствовала и об огромных потенциальных возможностях человеческого разума, о настойчивом стремлении человека осмыслить действительность, подчинить ее себе. Человек дерзал подчинить себе силы природы, пытался понять мир в его реальных многочисленных связях и отношениях. Сказочный вымысел - свидетельство могучего размаха живой мысли человека, попытавшегося еще в древности выйти за предел практики, сурово ограниченной возможностью исторического времени. Эта черта .древней сказочной фантастики становится в особенности ясной при сравнении ее с чисто религиозными формами осознания реальности.

Религия состояла из темных представлений людей о своей собственной и внешней природе. Как и древнейшее искусство, она была связана с человеческим познанием, но, по точному определению В. И. Ленина, представляла собой «пустоцвет, растущий на живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолютного, человечес­кого познания»

Если религия всецело культивировала покорность человека, боязнь, страх перед колдовскими обрядами, укрепляла его за­висимость от темных сил природы, общества, то уже древней­шее искусство поэтизировало дерзание человека. Религиозная идея узаконивала власть земли, неба, воды, огня над человеком. Художественная эмоция, возбуждая творческие силы человека, вела к победам над стихиями, а позднее — над враждебными силами общественного бытия.

О фантастике волшебных сказок и мифов этого времени А. М. Горький говорил, что в ней «мы слышим отзвуки работы над приручением животных, над открытием целебных трав, изо­бретением орудий труда». И далее: «Уже в глубокой древности люди мечтали о возможности летать но воздуху, — об этом го­ворят нам легенды о Фаэтоне, Дедале и сыне его Икаре, а также сказка о «ковре-самолете». Мечтали об ускорении движения по земле — сказка о «сапогах-скороходах», освоили лошадь; жела­ние плавать по реке быстрее ее течения привело к изобретению весла и паруса; стремление убивать врага и зверя издали по­служило мотивом изобретения пращи, лука, стрел. Мыслили о возможности прясть и ткать в одну ночь огромное количество материи, о возможности построить в одну ночь хорошее жили­ще, даже «дворец», то есть жилище, укрепленное против врага; создали прялку, одно из древнейших орудий труда, примитив­ный, ручной станок для тканья, и создали сказку о Василисе Премудрой. Можно привести еще десятки доказательств даль­нозоркости образного, гипотетического, но уже технологичес­кого мышления первобытных людей, возвышавшегося до таких уже современных нам гипотез, как, например, утилизация силы вращения земли вокруг своей оси или уничтожение полярных льдов. Все мифы и сказки древности как бы завершаются ми­фом о Тантале: Тантал стоит по горло в воде, его мучает жажда, но он не может утолить ее, — это древний человек среди явлений внешнего мира, не познанных им».

Мифологическое мышление, отличающееся идеологическим синкретизмом — спаянностью начал религии, науки и искусства, имело своим источником ту действительность, которую че­ловек преображал своим трудом. Производственная деятель­ность—труд-основа, первоисточник этого мировоззрения. Все более или менее значительные понятия и представления в первобытной мифологии и в первых сказках так или иначе связаны с трудом, от него идут.

Таковы происхождение и существенные черты фантастики в волшебных сказках.