Установление основного текста 1 страница

Проблемы основного текста

Терминология … 13

Последняя творческая воля … 14

Установление основного текста … 22

Варианты и транскрипция … 35

Конъектуры … 42

Пунктуация и орфография … 50

Отдельные вопросы … 64

Датировка … 73

Атрибуция

Основные вопросы … 82

Dubia … 103

Подделки … 106

Типы изданий … 119

Расположение материала … 132

Вспомогательный аппарат издания

Терминология … 142

Задачи комментария … 143

Место комментария … 146

Основные проблемы … 147

Указатели … 169

Задачи текстологии

Слово текстология сравнительно недавнего происхождения. Оно получило права гражданства приблизительно в середине 1930-х годов и едва ли не впервые было введено Б. В. Томашевским в курс, прочитанный им в 1926/27 учебном году в Институте истории искусств в Ленинграде.

Этот курс был издан в 1928 г. под заглавием «Писатель и Книга» с подзаголовком «Очерк текстологии» — сделать этот подзаголовок заглавием было еще тогда невозможно.

А в 1957 — 1967 гг. один за другим вышли четыре сборника Института мировой литературы Академии наук СССР под заглавием «Вопросы текстологии», книги» на титульных листах которых значится: «Основы текстологии», «Текстология на материале русской литературы Х — XVII вв.», «Текстология. Краткий очерк», «Текстология».

Но если термин «текстология» нов, то само понятие очень старое. Филологическая критика, критика текста, археография, герменевтика, экзегетика — слова, покрывающие примерно одно понятие, но в применении к разным областям знаний: истории, древней литературе, источниковедению, библии.

Курсы по текстологии читаются теперь в ряде университетов и педагогических институтов, в некоторых исследовательских институтах есть секторы текстологии, в составе Международного комитета славистов существует специальная текстологическая комиссия. Статьи по текстологии печатаются в толстых литературно-критических журналах.

Главное достижение современной текстологии можно формулировать так: текст художественного произведения признаётся фактом национальной культуры. Он в известном смысле принадлежит не только автору, но и народу в целом. «Я ничего не со-

В основу этой книги положен раздел «Текстологии», вышедшей в издательстве «Просвещение» в 1970 г. книги «Палеография и текстология нового времени». Весь материал существенно переработан: уточнен ряд формулировок, введены, новые данные, текст в ряде случаев сокращен, но отчасти дополнен.

здаю, ничего лично мне одному принадлежащего не формулирую», — писал Салтыков, — а даю только то, чем болит в данную минуту всякое честное сердце» («Письма к тетеньке», гл. XIV).

В таком случае забота о тексте: о его точности, подлинности, доступности — приобретает общественное значение. В этом ответственность текстолога перед народом. Вопросы текстологии приобрели теперь общественно-политическое звучание.

Тексты писателей (Белинского, Л. Толстого, А. Островского, Некрасова, Чехова) издаются, на основании решений Совета Министров СССР, о неисправных текстах (М. Л. Михайлова, Демьяна Бедного) мы читаем особые постановления Центрального Комитета КПСС.

Специальная статья, посвященная тексту письма Белинского к Гоголю, обращает на себя внимание не только тонкостью анализа, но и выводами, имеющими идеологическое значение, и надолго задерживает внимание литературоведов и историков общественной мысли1.

Фольклор, древняя литература, литература нового времени — все они в равной степени являются объектами текстологии. Текстология должна существовать как единая наука. Проблематика ее и основные понятия (автограф, список, черновик, беловик, копия, архетип, вариант и др.), общие методы и приемы (атрибуция, датировка, комментирование, конъектирование, изучение типичных ошибок копииста и др.) — все это позволяет говорить о науке, имеющей общую цель. Однако исторически сложилось так, что возникли три разобщенные между собой дисциплины.

Конечно, фольклор, древняя литература и новая литература имеют свои особенности, свои приемы исследования, но преувеличивать специфику каждой из них не следует. Важен принцип, а не количество тех или иных случаев в каждой отрасли.

Так, в древней литературе (не говоря уже о фольклоре, где запись может быть очень поздней) почти всегда отсутствует авторская рукопись, а существует сложная генеалогия дошедших и утраченных списков. Выяснение этой родословной и есть чаще всего путь установления текста (или текстов). В новой литературе автограф по большей части налицо.

Это не значит, однако, что в новой литературе нет аналогичных случаев, когда текст приходится устанавливать на основании ряда списков, сложно между собой соотносящихся. Установление текста «Гавриилиады» Пушкина, «Письма Белинского к Гоголю», «Истории государства российского от Гостомысла до Тимашева» А. К. Толстого, многих эпиграмм, произведений «вольной» поэзии и др., аналогично работе текстолога-«древника».

1 Оксман Ю, Г. Письмо Белинского к Гоголю как исторический документ. — «Учен. зап. Саратовского гос. ун-та им. Н. Г. Чернышевского», 1952, т. XXXI, с. 111 — 204; Богаевская К.. П. Письмо Белинского к Гоголю. — «Лит. наследство», 1950, т. 56, с. 513 — 605.

В древней литературе очень остро стоит вопрос о так называемой «единоцелостности» произведений. Сплошь и рядом приходится вычленять различные части, принадлежащие разным авторам, но слившиеся в своем бытовании воедино. Иногда в пределах одного произведения текстологу приходится заниматься перестановкой частей (например, в «Слове о полку Игореве»).

В новой литературе такие случаи редки, но не исключены.

Вспомним перестановку частей в «Египетских ночах» Пушкина, предложенную Б. В. Томашевским, восстановившим правильный порядок отрывков, вспомним воссозданную советскими исследователями композицию неоконченной статьи Пушкина о критике. До сих пор нет единого мнения о том, как печатать текст «Войны и мира» Толстого: где помещать философские главы — «вперемежку» с текстом «художественных» глав или отдельно, как располагать французский текст — в основном тексте или в сносках, — указания Толстого на этот счет неодинаковы и допускают разные толкования 1.

Очень нелегко, а порой невозможно в критическом наследии Добролюбова (и других критиков революционно-демократического лагеря) отделить принадлежащие им части от того, что написано другими, начинающими или неумелыми сотрудниками «Современника». В этом смысле поучителен спор о том, Добролюбов или корректор «Современника» Петр Дмитриев является автором статьи «О значении наших последних подвигов на Кавказе».

В древних текстах установление основного (в другой терминологий — канонического) текста оказывается в большинстве случаев невозможным. В новой литературе установление такого текста — первая и важнейшая задача текстолога. До некоторой степени к аналогичным положениям древней литературы приближаются те случаи новой литературы, когда текст имеет несколько редакций или же когда автограф и прижизненное издание отсутствуют и существуют только более или менее авторитетные списки. В изданиях академического типа (или к ним приближающимся) таковы, например, две редакции «Тараса Бульбы» — издание «Миргорода» 1835 г. и отличная — в издании Сочинений 1842 г. То же с «Невским проспектом», «Портретом», «Ревизором» и другими произведениями Гоголя. Можно привести и другие примеры.

Для древней литературы характерна частая анонимность текста. В новой литературе это случай, встречающийся реже, но все же достаточно часто.

1 Этому вопросу был посвящен ряд статей Н. К. Гудзия, Н. Н. Гусева, В. А. Жданова, Э. Е. Зайденшнур, Л. Д. Опульской, Н. М. Фортунатова, Б. М. Эйхенбаума, но и теперь остается еще ряд неясных и нерешенных вопросов.

Споры об авторстве тех или иных произведений сопровождают, в сущности, изучение литературного наследия едва ли не каждого писателя. Чем крупнее писатель, тем эти споры значительнее. Вспомним, что до сих пор не закончена старинная дискуссия об авторе «Отрывка из путешествия в**И***Т***»1. Не менее девяти кандидатов претендуют на то, чтобы быть признанными в качестве авторов «Известий о некоторых русских писателях». О Пушкине — огромная литература, в которой уже более столетия продолжаются споры о принадлежности поэту некоторых стихотворений и целого ряда статей. Среди исследователей оживленно дебатируется вопрос относительно автора стихотворения «На смерть Чернова» — Рылеева или Кюхельбекера.

Не полностью определено поэтическое и публицистическое наследие Некрасова. Еще недавно шли споры о принадлежности ему «Притчи» и стихотворения «Он у нас осьмое чудо...». Статьи Ап. Григорьева, А. Н. Плещеева, Н. Н. Страхова то и дело атрибутируются Достоевскому, статьи П. Л. Лаврова — В. В. Лесевичу, статьи М. Н. Лонгинова — Некрасову, статья Ап. Григорьева о Фете приписывалась Я. К. Гроту, а другая статья о Фете же — то Островскому, то Ап. Григорьеву, но оказалась принадлежащей Л. Мею, статья П. Н. Кудрявцева о Фете в «Современнике» 1850 г. приписывалась то Некрасову, то В. П. Боткину.

Относительно авторства произведений критиков революционно-демократического лагеря — Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, М. Антоновича и др. — накопилась очень большая литература. Особенно «повезло» Белинскому. Самые различные статьи различных авторов (А. Д. Галахова, М. Н. Каткова, П. Н. Кудрявцева, И. И. Панаева и др.) приписывались критику; в ряде случаев вопрос остается нерешенным, И сегодня не все признают Чернышевского автором прокламации «Барским крестьянам...». До сих пор идут споры о принадлежности Добролюбову некоторых статей в «Современнике». Как видим, в новой литературе проблема атрибуции — важная часть исследовательской работы текстолога.

Итак, и в древней, и в новой текстологии речь идет об одних и тех же явлениях. Каждое из них имеет для разных периодов разный удельный вес. Различные методические приемы, однако, не мешают тому, чтобы считать науку единой. Разобщение пользы не приносит, а объединение взаимно обогатит обе стороны. Практическая сложность состоит в том, что в наше время трудно встретить ученого, который бы в равной степени был специалистом и по древней, и по новой литературе и, мог бы объединить текстологию в едином изложении. Но если сегодня еще нельзя создать в завершенном виде единую текстологию, то это не значит, что мы должны отказываться от подобной тенденции. Мате-

1 Наиболее убедительна гипотеза об авторстве Н. И. Новикова. См. остроумную статью Ю. Иванова «Воссоздадим реальные обстоятельства». — «Вопр. лит.», 1966, № 2, с. 163 — 171.

риалы для нее нужно постепенно накапливать и нащупывать пути объединения двух исторически оказавшихся разобщенными дисциплин1.

Пока «новая» текстология больше ориентируется на строгость метода и отдельные приемы исследования историков древней русской литературы, чем древняя на новую. Будущий историк науки отметит влияние идей А. А. Шахматова, В. Н. Перетца, О. А. Добиаш-Рождественской и др. на развитие приемов новой текстологии.

Из практической дисциплины («инструкции по изданию») текстология на наших глазах перешла в иной разряд и развивается по пути теоретических обобщений. Споры о сущности и принципах этой науки — лучшее тому подтверждение 2.

В текстологии возникает сегодня ряд общих вопросов, идет работа по выяснению сущности науки, установлению основных понятий — все это было немыслимо раньше, когда узкий практицизм сужал горизонт и мешал видеть принципиальные основы науки.

Сейчас трудно еще все их обосновать: ряд вопросов ставится пока только в первом приближении — без этого нельзя идти дальше.

Всякое издание текста должно быть строго научным. В этом сходятся все: и те, кто признает установление основного текста важнейшей задачей текстолога, и те, кто, опираясь на древние тексты, эту задачу в таком виде отрицает, допуская множественность научно подготовленных текстов 3.

Текстология новой литературы твердо признает лишь один основной текст. Издание может отличаться в зависимости от различного читательского адреса вступительными статьями, примечаниями, объемом вариантов и пр., но текст писателя, как он в данное время установлен, может быть только один. «Копеечная брошюра со стихами Пушкина, — писал Г. О. Винокур, — в принципе отличается от академического издания только тем, что она свободна от критического аппарата» 4.

1 Тенденция к сближению и объединению «старой» и «новой» текстологии лежит в основе содержательной книги: Лихачев Д. С. Текстология; Краткий очерк. М. — Л., «Наука», 1964; ср. мою рецензию («Вопр. лит.», 1964, № 12, с. 218 — 220). Вопросы текстологии древней литературы и фольклора рассмотрены в кн.: Лихачев Д. Текстология на материале русской литературы X — XVII вв. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1962.

2 См.: Берков П. Н. Проблемы современной текстологии. — «Вопр. лит.», 1963, № 12, с. 78 — 95. См., кроме того, материалы дискуссии о сущности текстологии в статьях Б. Я. Бухштаба, А. Л. Гришунина, Д. С. Лихачева и Е. И. Прохорова. — «Рус. лит.», 1965, № 1 и № 3.

3 См.: Лихачев Д. С. Текстология. Краткий очерк. М. — Л., 1964, с. 82. Ссылка на это издание в дальнейшем будет обозначаться: Лихачев Д. С. Краткий очерк.

4 Винокур Г. О. Критика поэтического текста. М., 1927. Ссылка на это издание в дальнейшем будет обозначаться: Винокур Г. О. Критика ...

Текст художественного произведения создается одним писателем, как редкое исключение — двумя писателями (братья Гонкуры, Э. Эркман и А. Шатриан, Ильф и Петров), еще реже — группой авторов. В фольклоре и в древнерусской литературе положение иное и более сложное.

Все в тексте, начиная от собственно текста и кончая знаками препинания, расположением абзацев или отдельных строк, призвано служить одной цели — достигнуть наибольшего художественного эффекта, с наибольшей силой выразить замысел художника.

Ни в каком другом виде словесного творчества (скажем, в тексте научном, публицистическом и пр.) эта точность не достигает такой максимальной требовательности. Замена в нем одного слова другим — синонимичным, изменение расположения абзацев или другие детали едва ли исказят мысль автора. Не то в словесном искусстве. «Я предпочитаю издыхать как собака, нежели на одну секунду ускорить фразу, которая еще не созрела», — писал Флобер М. Дю-Кану в 1852 г. 1

Художественное произведение существует именно и только в данном виде. Одна неверная, казалось бы, третьестепенная деталь способна разрушить впечатление целого, и мир становится от этого духовно беднее.

Предельная точность текста — это возможность наиболее полного восприятия художественного произведения. Совершенно прав был Лев Толстой, когда говорил, что «как ни странно это сказать, а художество требует еще гораздо больше точности, precision, чем наука.. .»2.

Это чувство ответственности за текст очень хорошо ощущали уже в Древней Руси. Монахи-переписчики смиренно просили простить им невольные ошибки, допущенные промахи и погрешности текста. «Где прописался аз грешный не разумом, или немыслием, или недоумием, или непокорством, или непослушанием, или не рассмотрел, или поленился рассмотреть, или не дозрил, — и вы меня, ради бога, простите и не кляните, а сами собою исправливайте».

Для художника имеют значение не только такие очевидные факторы, как, например, рифма или ритм (и стиха, и прозы), но и звучание того или иного слова, их сочетание, даже их рисунок («внешность») и целый ряд других, не всегда понятных нам условий, которыми он руководится при их выборе.

Весьма различным будет наше восприятие незаконченного пушкинского произведения, если читать: «История села Горохина» (как прочитал Жуковский) или «История села Горюхина» — такое чтение признано сейчас точным. Изменилась только одна

1 Флобер Г. Собр. соч. в 5-ти т., т. V. М., «Правда», 1956, с. 56.

2 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 78. М., Гослитиздат, 1956, с. 156 — 157. Письмо Л. Д. Семенову от 6 июня 1908 г. Precision — точность (франц.)

буква, но какое изменение смысла за ней скрыто! «Горохино» — слово с юмористическим оттенком, отсылает нас едва ли не ко временам царя Гороха, а в корне слова «Горюхино» лежит ясно ощутимое — горе.

Одна лишь буква и знаки препинания отличают друг от друга чтение известной строки «Записок сумасшедшего» Гоголя.

«А знает ли что? — у алжирского дея под самым носом шишка!»

Или: «А знаете ли, что у алжирского бея под самым носом шишка!»

Кажется, не надо объяснять, что смысл этих двух строк не совсем одинаков1.

Иногда одна буква меняет весьма значительно смысл:

Сатиры смелый властелин

и

Сатиры смелой властелин —

позволяет различно понимать текст этой строфы «Евгения Онегина»2.

Решительно во всем — от большого и до самого малого — текст художественного произведения требует абсолютной по возможности точности. Писатель, месяцами не считающий рассказ завершенным, потому что в нем четыре слова еще не стали на место (таков был, например, Бабель), — пример совсем не анекдотический. Однако вследствие различных причин текст художественного произведения часто издается не в том виде, как того хочет писатель. Обстоятельства, из-за которых текст претерпевает всевозможные искажения, могут быть самые разнообразные. Большая ответственность за порчу текстов лежит на царской цензуре. В советское время исследователями проведена огромная работа по восстановлению текстов писателей от цензурных купюр и вынужденных исправлений.

Иногда автор — если он сам издавал свои произведения — часто не мог опубликовать их в полном виде, стесненный материально. Неполное издание остается единственным прижизненным и потом иногда традиционно признается якобы выражающим волю автора.

Немалое место занимает и то, что можно назвать автоцензурой. По тем или другим причинам (личным, тактическим, обще-

1 Берков П. Н. Об одной мнимой опечатке у Гоголя. (К истории текста «Записок сумасшедшего»). — В кн.: Гоголь. Статьи и материалы. Л., 1954, с. 356 — 361. «Дей» упоминается и в записи П. А. Вяземского 1829 г. (Записные книжки. 1813 — 1848. М., «Наука», 1963, с. 188).

2 Берков П. Н. «Смелый властелин», или «Смелая сатира»? К текстологии строфы XVIII главы первой «Евгения Онегина». — «Рус. лит.», 1962, № 1, с. 60 — 63. Соображения П. Н. Беркова в пользу второго чтения кажутся убедительными.

ственным и пр.) автор не хочет или не имеет возможности печатать произведение в завершенном им виде. Иногда живы выведенные в произведении лица, иногда некоторые интимные детали не позволяют автору самому (или по советам близких) опубликовать произведение без тех или иных купюр или замен. Известно, что Пушкин был очень недоволен тем, что Бестужев без его согласия напечатал в 1824 г. элегию «Редеет облаков летучая гряда...» полностью. Пушкин систематически исключал из текста три строки, обращенные к Екатерине (?) Раевской:

Когда на хижины всходила ночи тень,

И дева юная во мгле тебя искала

И именем своим подругам называла.

По тем же соображениям автоцензуры Пушкин предпочел в тексте «Путешествия в Арзрум» снять строки о встрече и беседе с опальным «проконсулом Кавказа» генералом Ермоловым.

Если произведение по причинам личным или гораздо чаще политическим остается неизданным, оно иногда расходится по рукам в огромном количестве списков, анонимных или с фантастическим именем автора. В этом случае оно довольно быстро приобретает все признаки фольклорного бытования. Мы до сих пор точно не знаем авторов многих стихотворений «вольной» русской поэзии. Установление их основного текста тоже представляет немалые трудности. Текст неуклонно и все более и более искажается, нередко подлинный автор заменяется другим по совершенно произвольной догадке: более значительный автор, как правило, вытесняет менее известного: Рылееву приписывают стихи Плещеева или Кюхельбекера, Некрасову — сатирические вирши третьестепенного поэта и т. д.

Источниками порчи текста последовательно — вольно или невольно — являются писарь (в наше время — машинистка), редактор, наборщик, корректор и др. — некоторые из них уверены, что они улучшают текст своим вмешательством.

Даже при самом благополучном течении издательского процесса процесс печатания — почти всегда источник ошибок. Переиздание «обогащает» текст новыми опечатками — без них практически не обходится ни одна книга. «Невозможно напечатать книгу без погрешностей» — эти слова Исаака Ньютона из его письма 1709 г. сохраняют свою силу и в наши дни 1.

Известен следующий эпизод: было заключено пари, что «Путешествие из Петербурга в Москву» в издании А. С. Суворина

1 Цит. по статье А. А. Морозова «О воспроизведении текстов русских поэтов XVIII века». — «Рус. лит.», 1966, № 2, с. 75. Недавно эти слова были ошибочно приписаны С. А. Венгерову. См.: Фортунатов Н. М. По поводу нового издания «Войны и мира» Л. Н. Толстого. — «Филол. науки», 1966, № 1, с. 187.

1888 г. выйдет без единой опечатки. После особо тщательной корректуры на титульном листе и на обложке тем не менее оказался... А. И. Радищев!

Как бы внимательны ни были машинистка, наборщик, вычитчик и корректор, какое-то количество ошибок они допускают. Опытный вычислитель (в специальном институте) делает не менее 1% ошибок.

Для художественного произведения объемом, скажем, в 10 страниц это выразится в искажении примерно пяти строк текста. Для стихотворения среднего объема, в 20 строк, это выразится в искажении, во всяком случае, в одной строке.

Все зависит, понятно, от типа-искажения. Иногда перед нами легко восстановимое обессмысливание текста, порою же — и это особенно страшно — ошибка «осмысляется» и переходит из издания в издание.

В одних случаях установление точного, соответствующего последнему желанию автора текста — задача довольно простая, в других представляет собой сложное разыскание, требующее привлечения самого разнообразного материала.

Таким образом определяется первая задача текстологии — установление точного текста произведения.

Однако это не единственная задача текстологии.

Обычно приходится устанавливать не какой-то один текст, а группу или даже сумму текстов данного автора (избранные сочинения, собрания сочинений, полные собрания сочинений и т. д.).

Тем самым, возникает вторая задача — организация (кодификация) этих текстов.

Она не может быть решена однозначно и раз и навсегда. Различные цели издания определяют и различные типы издания. Все издания должны быть одинаковы по тексту, но всякий раз изменяется объем и состав издания и его композиция.

Наконец, текстолог должен уметь не только установить и организовать текст, но и довести его до современного читателя; третьей задачей является комментирование текста.

Оно должно сделать произведение понятным для самых различных читательских групп. Читатель найдет в комментарии необходимые справки о месте и времени первой публикации, о перепечатках, о рукописях и их особенностях (здесь или во вступительной статье), в так называемой «преамбуле» получит сведения о месте этого произведения в творческом пути писателя, о смысле произведения.

Важным разделом текстологии является так называемый реальный комментарий. Он основан на том, что наша память в сущности очень ограничена; многое легко забывается и ускользает из сознания современников, не говоря уже о потомках. Мелочи, характерные для того или иного времени, утратившие остроту, зло-

бодневные намеки, имена людей, не оставивших по себе заметного следа, требуют для восстановления упорного и неблагодарного труда. Результат длительных разысканий, занимающих иногда несколько дней, формулируется в пяти-шести строках скупой справки.

Без предварительного установления точного текста не может существовать ни история, ни теория литературы.

Текст художественного произведения является в равной мере предметом изучения и текстологии, и истории, и теории литературы, но точка зрения и цель, с которой один и тот же материал изучается, различны.

Неверно было бы ставить знак равенства между текстологией и историей текста. История текста не самостоятельная наука. Те или иные факты истории текста, которыми постоянно оперирует текстолог, нужны ему лишь в той мере, в какой они помогают ему установить текст произведения. Историк литературы, исследуя творческую историю произведения, подойдет к ним с иных позиций, извлечет из них иные выводы.

«Литературовед не может быть не текстологом, то есть лицом, не умеющим разобраться в тексте. Равно и текстолог явится в весьма жалком виде, если он не будет литературоведом, то есть не сумеет разобраться в смысле изучаемого и издаваемого текста» — эти слова Б. В. Томашевского остаются в силе и в наши дни1.

Предполагается, что текстолог готовит тексты, занимается их композицией и комментированием не для того, чтобы результат его труда оставался в единственном экземпляре в ящике письменного стола, а для издания, т. е. чтобы он стал всеобщим достоянием.

Однако эта особенность текстологии не принципиальная, а просто наиболее частая форма ее практического применения. Сводить текстологию только к проблемам издательским неправильно. Исследователь может и не ставить перед собой непосредственно эдиционных задач; итог его работы может найти свое полноценное выражение в текстологическом исследовании памятника в виде статьи или книги.

Астрономия стала наукой, перестав быть практическим пособием для мореплавателей, геометрия из практического землемерия превратилась в математическую дисциплину. Так и текстология из пособия для издательских работников на наших глазах перерастает во вспомогательную (может быть, точнее, в прикладную) филологическую дисциплину, имеющую свой предмет изучения.

1 Томашевский Б. В. Десятая глава «Евгения Онегина». — «Лит. наследство», 1934, т. 16 — 18, с. 413.

ПРОБЛЕМЫ ОСНОВНОГО ТЕКСТА

Терминология

Первой задачей текстолога является установление текста произведения. Текст, устанавливаемый текстологом, не получил до сих пор постоянного обозначения. В разных работах он называется по-разному: подлинный, окончательный, дефинитивный, канонический, стабильный, точный, аутентичный, основной и т. д. Из всех этих обозначений самым подходящим представляется основной.

Термин канонический (он встречается наиболее часто) неудобен. Дело, конечно, не в том, что он восходит к богословской традиции, а в том, что в основе этого понятия лежит совершенно неверное представление, будто бы текст можно установить раз и навсегда, т. е. канонизировать. Иллюзия, будто бы существует некий текст ne varietur, должна быть рассеяна1. Именно этой особенностью текст не обладает. Можно говорить лишь о том, что «на сегодня» данный текст наиболее точен. Но всегда (или почти всегда) тексты постепенно, со временем, улучшаются. Обнаруживаются новые, неизвестные ранее автографы, новые списки, учитываются не введенные еще в оборот свидетельства современников, в архивах находятся новые материалы, исследователи предлагают новые конъектуры и т. д. Текстолог стремится к лучшему тексту как к идеалу, достижение которого по мере приближения к нему всякий раз отодвигается. Как писал еще в 1922 г. Б. В. Томашевский, «установление «канонического» текста не есть какая-то сдельная работа, границы которой легко определяются...»2. Только некоторые фельетонисты изощряют еще свое остроумие по поводу того, что редактор давно умершего поэта получает «за него» гонорар.

Достаточно напомнить историю установления текста оды «Вольность» Радищева, «Письма Белинского к Гоголю», «Войны и мира» Толстого, «Русских женщин» Некрасова, чтобы стала ясной работа, иногда занимающая несколько поколений ученых.

Другие употребительные в литературе термины также не кажутся удачными. Одни из них неоправданно сложны (например, дефинитивный текст), другие неясны (аутентичный — сразу возникает вопрос — чему?), третьи предполагают именно то, что для текстолога принципиально неприемлемо (стабильность), четвер-

1 Против термина «канонический текст» возражал еще Б. В. Томашевский («Лит. наследство», 1934, т. 16 — 18, с. 1055); не принимает его и П. Н. Берков в статье «Проблемы современной текстологии» («Вопр. лит.», 1963, № 12, с. 89); отвергнут этот термин и в текстологии фольклора (Чистов К. В. Современные проблемы текстологии русского фольклора. М., 1963, с. 39).

2 Примечания к изд.: Пушкин А. Гавриилиада. Пг., 1922, с. 96.

тые — не столько термины, сколько разговорные, почти бытовые значения (точный, подлинный) и т. д.

Наши рекомендации