Я в том месте, которое не могу вспомнить наяву. 6 страница

– …Я тебя понимаю. Но, пожалуйста, ответь на мой вопрос.

– Ну разумеется, ты Касуми Моги, Моги-сан…

Ух ты, в норме я бы ни за что такого не сказал.

– Вот как…

Почему-то эти слова Моги-сан произносит с унылой ноткой.

– Хорошо. Это, может, звучит невероятно, но приготовься слушать. Я…

И затем Касуми Моги, девушка, которую я люблю, заявляет нечто совершенно немыслимое.

– …Ая Отонаси.

– …Э? Ая Отонаси?.. Моги-сан – Мария? Что это значит?

Я ничего не соображаю от изумления; Моги-сан тем временем продолжает.

– Да, я Ая Отонаси. Я уже сама чуть не разуверилась, потому что абсолютно все зовут меня «Касуми Моги», хотя это абсурдно – я совсем по-другому выгляжу и по-другому себя веду; но я точно «Ая Отонаси».

Вообще-то девушка, которая стоит передо мной – «Касуми Моги». Должен признать, у меня есть такое ощущение, что эта внешность и эта речь очень похожи на «Аю Отонаси», как я ее помню, но…

– Эээ… ну да, а еще бывает раздвоение личности, оно все время в мангах попадается, знаешь? Может, ты сейчас просто в другой личности?..

Тоже полный бред, конечно, но хоть как-то уживается со здравым смыслом.

– Я и об этом думала. Но в таком случае ты скорее удивлялся бы моему странному поведению, а я не знала бы имени «Ая Отонаси». Верно?

Ну да, я ведь никогда вслух не произносил имени Аи Отонаси при ней.

– Для начала, почему ты ни с того ни с сего вдруг превратилась в Моги-сан?

– …Не надо говорить так двусмысленно. Я всего лишь заняла место «Касуми Моги». Нельзя сказать, что я превратилась в нее. В общем… черт, как же это объяснить… Так – ты согласен, что здесь, в этом 27756-м повторе не может быть «Касуми Моги», если я «Ая Отонаси», согласен?

Я киваю.

– «Касуми Моги» исчезла. Ее место опустело. Ты помнишь, я говорила тебе, что стала новенькой не по собственной воле? Скорей всего, на этот раз меня поместили на свободное место, вместо того чтобы делать новенькой.

Это малость… натянуто.

– Но нереально же, чтобы я, нет, весь класс принял тебя за Моги-сан!

– Да, для меня это тоже был вопрос. Но зато я получила ответ на кое-какой другой. «Владелец» «Комнаты отмены» прожил все 27755 повторов. Конечно же, она тоже должна была измениться. Но этого никто не заметил.

Да, возможно, это так и было.

– Разумно предположить, что в «Комнате отмены» действует правило, которое не дает прочим замечать, как меняется «владелец». Более того, изменение «владельца» никак не сказывается на его взаимоотношениях с другими. Касуми Моги и была «владельцем», но почему-то исчезла. И я ее заменила. Правило работает, поэтому никто ничего не замечает, хотя у меня, «Аи Отонаси», и внешность другая, и характер.

Пока что объяснение Моги-сан выглядит разумным.

Если она правда Мария, я могу радоваться. Должен радоваться. В смысле, сам по себе я понятия не имел, что делать. Но раз тут Мария, она сможет направить меня куда нужно.

Однако…

– Я не верю.

…я не могу это принять.

Моги-сан распахивает глаза, она явно удивлена тем, как решительно я ей противлюсь.

– …Я знаю, это звучит невероятно, но это еще не повод так на меня рычать.

Я закусываю губу.

– Ааа, вон оно что. Ты просто не хочешь это принять. Если ты согласишься, значит, ты согласишься заодно, что Моги и есть «владелец». А этого ты не хочешь принимать, насколько возможно. Что вполне логично. Ты ведь влюблен в Мо-…

– Прекрати! – внезапно для самого себя выкрикиваю я.

Ты попала в яблочко! Я абсолютно не желаю это принимать. Но я говорю не о том, что она «владелец». Не могу я принять другое…

– …Я люблю Моги-сан, – выдавливаю я.

– Я знаю.

Моги-сан поднимает бровь, давая понять, что говорить это ей вовсе не обязательно.

– А значит – ты не можешь быть Марией!!.

Я сжимаю кулаки. При виде моих дрожащих кулаков она наверняка поняла, что я хочу сказать. Она распахивает глаза и захлопывает рот.

Я люблю Моги-сан.

Это чувство не изменилось, даже сейчас.

Это чувство не изменилось – даже сейчас, когда Моги-сан ведет себя точь-в-точь как «Ая Отонаси».

Если все, что говорит Моги-сан, – правда, то я безнадежный идиот. Не заметить, что моя любимая изменилась. Не заметить, что мою любимую подменила Мария. Проблема не в ней, проблема в том, что я не могу управиться с собственными чувствами.

Говорят, любовь слепа. Но это уже за гранью.

Фальшивка.

Любовь, которую я чувствовал так невероятно долго, оказывается фальшивой.

Именно поэтому я не могу принять. Я не могу принять, что она – «Ая Отонаси». Как только я это приму, любви придет конец.

– Я люблю Моги-сан! – заявляю я; для нее это, должно быть, звучит как объявление войны.

Она молча опускает глаза.

Это сейчас было худшее признание в любви, какое только может быть. Признаваясь, я даже не думал о партнерше. Я думал лишь о том, чтобы отрицать то положение, в котором очутился.

Я сжимаю кулаки еще сильнее. И все же – я обязан это сказать.

– Если ты настаиваешь, что ты Мария, – докажи!

Какое-то время она продолжает смотреть в землю.

Потом решительно поднимает голову и заявляет:

– Кадзуки. Даже если ты сдашься «Комнате отмены», моя миссия не изменится. Поэтому сперва я собиралась тебя отпустить. Но в конечном итоге я все-таки не хочу этого делать. Не хочу, чтобы ты упал на колени из-за такой ерунды.

Она хватает мою правую руку. Мой взгляд, блуждая, утыкается в ее лицо. Она смотрит мне прямо в глаза.

– Поэтому сейчас ты поймешь, что я – не кто иная, как «Ая Отонаси».

Она ведет мою руку к своей груди.

– Ч-что ты?..

– Я «шкатулка», – презрительно выплевывает она. – Поэтому я не то же, что человек по имени «Касуми Моги».

– Твое «желание» по-прежнему исполняется, так ведь? Если так, то у Касуми Моги то же самое! Даже если ты покажешь мне твою «шкатулку», это еще не доказательство, что ты «Ая Отонаси»!

Она качает головой.

– Во многих сказках есть феи, которые выполняют единственное желание, помнишь? Когда ты слышал такую сказку, у тебя никогда не возникала мысль: «Почему бы не пожелать просто бесконечное число желаний?»

Я киваю. Если так сделать, действительно получишь неограниченные желания. Я об этом думал уже.

– Немного неловко об этом говорить, но мое желание похоже на это, – говорит она таким тоном, словно смеется сама над собой. – Мое желание было – «Хочу исполнять желания других». Я стала созданием, исполняющим желания.

– Это же…

Совсем как «шкатулка».

Но, по-моему, это очень благородное «желание». Почему же она так насмешливо улыбается?

– Но я не смогла полностью поверить в то, что оно сработает. «Шкатулка» не смогла выполнить мое «желание» полностью. Всякий, кто использовал меня, «шкатулку», исчезал. Потому что «шкатулка» угадала мое сомнение, мою мысль, что «желания не могут так просто исполняться в реальном мире».

У меня нет слов. Сколько же «шкатулкам» надо играть с нашими жизнями, пока они не насытятся?

– Кадзуки, я позволю тебе прикоснуться к моей «шкатулке». И тогда ты не сможешь больше задавать идиотские вопросы вроде «кто я такая».

Она разжимает мой кулак и прикладывает ладонь к своей груди.

Я ощущаю биение ее сердца.

И вдруг…

– Ах…

Я опускаюсь на морское дно. Хотя здесь вроде как морское дно, но светло так, словно солнце тоже сюда погрузилось. Красиво. Я заворожено смотрю на воду. Но здесь холодно. И я не могу дышать.

Все счастливы. Все счастливы. Все счастливы. На морском дне. Они резвятся вместе с рыбами. Они задыхаются, раздуваются, замерзают, плющатся под тяжестью воды и улыбаются. Ничто здесь не имеет смысла. Ничего важного не существует. Повсюду кукольные спектакли. И люди, играющие в дочки-матери. И шоу картинок. И комические представления.

Трагедия, в которой все счастливы.

Кто-то среди них плачет.

Лишь один кто-то плачет, окруженный другими, которые хохочут: «А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!»

Я мотаю головой. Мне это кажется. Мне это просто кажется. Ничего здесь не вижу!

Но этого мне достаточно, чтобы понять одно. Понять чувства одного человека, которые вряд ли уже меня отпустят.

Полное одиночество.

Я выбираюсь со дна моря и возвращаюсь туда, где был.

Она выпустила мою руку.

Я медленно отвожу руку от ее груди и в полном опустошении падаю на колени.

При этом замечаю, что мои щеки мокры от слез.

Я не могу отрицать. Увидев это – я не могу больше отрицать.

– Это и есть моя «шкатулка» – «Ущербное блаженство».

Она – «Ая Отонаси».

«У Моги-сан тоже есть “шкатулка”»? Это не имеет значения. Это не тот аргумент, который позволит отвергнуть Марию. И не нужно искать логических объяснений. Мне хватило касания, чтобы понять. Понять, что передо мной Мария.

Уверен, она никому не хотела это показывать. И все-таки показала мне.

Чтобы я не проиграл «Комнате отмены».

– Мария, прости меня…

Мария с улыбкой качает головой.

– …

Я ненавижу мои собственные чувства.

Я осознал. Я осознал, что она «Ая Отонаси». И все же мои чувства к ней не изменились. Ее улыбка невероятно милая. Остатки моей любви продолжают водить меня за нос, не желают уходить.

Я в таком ужасе от того, насколько крепко я повязан этой любовью, что слезы все никак не останавливаются.

– Кадзуки.

Мария произносит мое имя.

– Э?

И тут она делает нечто невероятное.

Она обнимает меня.

Я знаю, что она делает, но совершенно не могу понять.

Она обнимает меня не так, как можно было бы ожидать от Марии, – ее движения робки.

– Ты единственный, кто вспомнил мое имя.

Мария говорит загадками.

– Если бы не ты, я была бы совсем одна. Мне трудно это признавать, но ты поддерживал меня. Даже тогда, когда я считала тебя «владельцем». Поэтому…

Наконец я понял, что ей движет.

– …по крайней мере сейчас я буду поддерживать тебя.

Я в ее объятиях. Вопреки своим словам, она не сжимает меня со всей силы, она скорее окутывает, чем поддерживает.

– Я буду ласкова к тебе по крайней мере сейчас, когда ты чувствуешь ко мне любовь.

Не знаю.

Не знаю, к кому обращено мое чувство – к «Касуми Моги», к «Ае Отонаси» или к ним обеим.

Знаю я лишь одно: я на седьмом небе.

– Ах.

Может быть…

Может быть, Мария позволила мне прикоснуться к ее «шкатулке» не только ради меня самого. Мария не хотела, чтобы я звал ее «Касуми Моги». То есть – она хотела, чтобы я признал ее существование.

Лишь секунду покрутив эту мысль в голове, я вынужден был признать, что слишком уж глубоко лезу. Меня разбирает смех.

– Хосии, о чем вы с Касуми говорили, когда я ушел?

Уроки остались позади. Харуаки тычет меня пальцем в грудь, ухмыляясь до ушей.

– Она тебе призналась! Или что-то в этом роде?

– А… не…

Вообще-то она призналась, что она «Ая Отонаси», так что в широком смысле он прав.

– О? Да ты скрытничаешь! Подозрительно! Неужели я попал в яблочко?! Блин, я ревную! Касуми стала такая красивая!

Ааа, вот что.

Глядя на весело тараторящего Харуаки, я понимаю наконец, что должен делать.

Хотя мое воссоединение с Марией очень обнадеживает, но я все равно был в растерянности, потому что исчез «владелец», Касуми Моги.

«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»

Я вспоминаю слова, которые Харуаки когда-то сказал Марии. Правда, это было уже давно, так что не уверен, что вспомнил их в точности.

Да. Я должен заручиться его поддержкой, чего бы это ни стоило.

– Харуаки. Как насчет продолжить тот наш разговор?

Какое-то мгновение после этой неожиданной просьбы он в растерянности, но тут же кивает с улыбкой.

– Я тебе говорил уже, что решил, что буду делать, помнишь? Хочу рассказать теперь, к какому выводу я пришел.

Глядя Харуаки в глаза, я выкладываю ему свое объявление войны.

– Я собираюсь драться против «Комнаты отмены».

При этом резком заявлении он распахивает глаза.

– Эммм, послушай… разве я тебе не объяснил уже? Даже если мы в этой твоей «Комнате отмены», это не страшно, если только мы об этом не знаем.

– Да, но я просто не могу! Я не могу допустить эту повседневную жизнь, где я не могу попасть в завтра, потому что все повторяется!

– Почему?

– Потому что – я-то знаю об этом, здесь и сейчас.

Возможно, все шло бы без проблем, если б я просто забыл о том, что сижу в «Комнате отмены».

Но я знаю. Я знаю, что эта повседневная жизнь – не более чем фальшивка.

И я не могу не обращать на это внимания.

Может, это всего лишь самоудовлетворение. Как бы там ни было, я уверен, что прав и что иначе поступить не могу.

– …Ну, дело твое. Но кстати, есть ли какая-то причина, почему ты такой упертый?

Харуаки спрашивает чисто из интереса.

Причина?.. Причина, почему я так настаиваю, что повседневная жизнь должна быть настоящей? Я уже думал об этом. И да, моя тяга к сохранению моей повседневной жизни какая-то ненормальная.

– Похоже, эта причина связана как-то с жизнью и смертью… – прошептал Харуаки.

Ах, верно. Так и есть. Все так просто.

– Это – причина жить.

Харуаки таращит на меня глаза, такого ответа он явно не ожидал.

– Причина жить? Это что? Что это значит?

– Мне трудно это ясно сформулировать, но… вот скажем, ты получил сто баллов за контрольную, к которой совсем не готовился, ты ведь не будешь этому особо радоваться, верно? Ты счастлив, когда получаешь стольник, ради которого учишься, готовишься изо всех сил. Или я ошибаюсь?

– Ну да, то, что тебе досталось большим трудом, конечно, ценнее того, на что ты не тратил усилий.

– Я считаю, стремиться к чему-то – это и значит жить. Не думаю, что это преувеличение. В смысле, все мы умрем когда-нибудь. Результат жизни – смерть! Гнаться только за результатом – просто страшно.

– Все мы умрем когда-нибудь. …Конечно.

– И если я в «Комнате отмены», где ничего не имеет значения, – черта с два я с этим смирюсь. Я должен вернуть повседневную жизнь, чтобы сохранить причину жить. Именно поэтому я отвергаю «шкатулку», которая отвергает повседневную жизнь.

Харуаки прислушивается к моим искренним словам с явным интересом.

…Может, мне даже и не надо было все это ему говорить. Скорей всего, Харуаки согласился бы мне помочь и так.

– Харуаки, ты мне поможешь?

Он без колебаний поднимает большой палец.

По предложению Харуаки мы решили посвятить в свои дела еще и Коконе с Дайей. Впятером мы собрались вокруг кровати в том шикарном отеле, куда я раньше приходил с Марией.

Я объяснил положение дел Коконе и Дайе.

По правде сказать, я ожидал, что Мария будет жаловаться, что я зря теряю время, но она слушала молча и лишь время от времени дополняла мои слова. Может, она хотела услышать какие-то новые мнения со стороны.

– Эмм… то есть ты хочешь сказать, что Касуми – на самом деле Ая Отонаси, а не Касуми, а настоящая Касуми – «владелец», она создала эту «Комнату отмены», а сейчас она неизвестно где… И теперь ты ищешь решение?.. Ничегоооо не понимаю! Все тааак сложно!

И Коконе бухается на кровать.

– Ааа, какая шикарная кроватка.

– Только я не спрашивал твоего мнения о кровати.

– Да знаю я! – сердито отвечает она на мое шутливое замечание. Скорее всего, Коконе серьезно обдумывает происходящее, хоть и строит из себя дурочку.

– Можно спросить?.. – вмешивается Дайя. – Если мы в «Комнате отмены», значит, эта предположительно неизбежная авария случится снова, так?

– Должна случиться, да, – кивает Мария.

Э? Дайя настроен серьезно, что ли?

– Что за глупый взгляд, Кадзу? Ты похож на карпа, который торчит перед крючком с наживкой и хлопает ртом.

– Эээ, нет – я просто удивился, что ты так легко поверил нам насчет «Комнаты отмены».

– Как будто я могу поверить в такую ерундень! – пренебрежительно заявляет Дайя.

– …Ээ… чего?

– Я бы слова не сказал, если б это только у тебя шарики за ролики заехали, но сейчас даже Моги несет черт знает что. Наверно, за этим что-то стоит, но мне сейчас лень об этом думать. Так что я решил пока что принять эту «Комнату отмены» и прекратил сомневаться.

Короче говоря, он согласен нам помогать?

– И что, Дайян? Авария может случиться снова. И что?

Харуаки приглашает Дайю продолжить свою мысль.

– А. Если авария снова произойдет, кто будет жертвой? Моги ведь здесь нет, так?

– Скорей всего… это буду я. Логично предположить, что если мне навязано ее место, то и эту ее роль тоже возьму я.

– А всегда под грузовик попадала Касуми? – спрашивает Харуаки.

– Нет, бывало, что другие попадали, когда пытались ее спасти. Я, Кадзуки, Моги и даже ты, потому что ты пытался спасти меня, когда я пыталась спасти Моги. И не один раз. Ты несколько сотен раз это делал.

– Уааа! Кроме шуток? Погоди, несколько сотен раз – это же типа невозможно? …А, не, не обязательно, хех. Вполне логично, что один и тот же человек в одной и той же ситуации будет вести себя одинаково.

– Хуже того, как правило, перед тем ты мне признавался, – и Мария вздыхает.

– Мужчина жертвует собой, спасая женщину, которую он любит… ух ты! Ай да я!!

– Говоря откровенно, тебе вообще не следовало совать нос не в свое дело.

– Злая ты.

– Ну попробуй мысленно поменяться со мной местами. Представь, каково это – видеть, как кто-то жертвует собой ради тебя, потому что в тебя влюблен… Мне было больно, потому что на фоне твоих поступков мое высокомерие в попытках заполучить «шкатулку» просто сияло. Это был самый надежный способ разбить мне сердце.

– Нуууу…

Харуаки скорчил гримаску.

Вряд ли он изменит точку зрения, ведь его действия сами по себе не были чем-то неправильным.

– Ну раз уж мы об этом заговорили – сколько раз я тебе признавался, Ая-тян?

– Ровно три тысячи раз.

– К-круто, какой я настойчивый…

– Зато тебя три тыщи раз отшили! Это беспрецедентный рекорд по количеству обломов! Ты потрясающе безнадежен, Хару!

– Заткнись уже, Кири!

Все-таки смешные эти двое.

– Моги… а, нет, я пока что буду звать тебя Отонаси. Отонаси, почему Моги шла на место аварии всякий раз, хотя знала, что она случится?

Мария приподнимает бровь и отвечает Дайе:

– Потому что таковы правила «Комнаты отмены». Омине, я думаю, ты уже меня понимаешь, но все же скажу: я множество раз пыталась предотвратить эту аварию.

– Ну разумеется, вряд ли ты пошла жертвовать собой сразу же. Естественно подумать, что ты вышла на этот путь некоторое время спустя. Хотя лично я ни за что не выбрал бы угодить под машину самому.

– Эй, а чего вы всё про аварию? Ничего ведь не решится, пока мы не найдем Касуми, верно? – перебивает Коконе, склонив голову набок. Дайя отворачивается с недовольным видом.

– Этот человекоподобный шумоизлучатель действует мне на нервы.

– А-ха-ха. Можно подумать, это тебя грузовик переехал 20000 раз, правда?ó

– Мне просто интересно, Кири, как ты найдешь нам Моги?

– Это… понятия не имею. И вообще, сам-то знаешь?

– Тоже без понятия.

– Ого… Я просто балдею, как тебе удается изображать невинную овечку и при этом меня обзывать шумоизлучателем. Почему бы тебе не стереть свою фамилию «Омине» и не назвать себя «мистер Невинный»? Дайя Невинный. Ух ты, тебе здорово подходит!

– И не только я не знаю. Остальные тоже. Верно?

Мы с Харуаки переглядываемся. В общем-то, он прав. Если б мы что-то знали, сразу предложили бы.

– Таким образом, нам надо искать другое решение. И, следовательно, я обратился к аварии с грузовиком – это явно особое событие в данном повторе. Абсолютно естественная мысль. Мисс Человекоподобный Чушеизлучатель, доходит ли до вас мое объяснение?

– Угг…

Коконе с досадой скрипит зубами, раздавленная словами Дайи.

– Короче, мы можем чего-то добиться, если предотвратим аварию. Стало быть, стоит попробовать. Ты это имеешь в виду, да, Дайян?

Дайя кивает в ответ на резюме Харуаки.

– Именно. Но смысла нет никакого, если мы не можем ее предотвратить.

– Да нет… – качает головой Мария. – Попытаться стоит. Я мало что могла, когда была одна, но сейчас нас много, что-то может получиться.

– А имеет ли значение количество народу? Ноль есть ноль, на сколько его ни умножай. Разве наша проблема не из таких же невозможных вещей? – возражает Дайя.

– Я поняла твой аргумент, но думаю, что возможность все же есть. Ведь условия изменились. Я не Моги, я «Ая Отонаси». Шансы, возможно, уже ненулевые. А значит, уже не бессмысленно улучшать шансы, увеличивая количество народу, верно?

Дайя скрещивает руки на груди и какое-то время размышляет. Наконец он кивает.

– Да, смысл есть.

– Аатлично! Решено, будем пытаться! Как-нибудь да предотвратим ту аварию! Есть возражения?

Возражений на эту реплику Харуаки не последовало.

Да. Что-то, возможно, из этого и выйдет.

Раннее утро. До еще не случившейся аварии остается час.

Мы с зонтами стоим на месте происшествия, на перекрестке.

Наша с Харуаки задача – спасти Марию, если потребуется. Опасная задача, если авария все же случится, но мы оба вызвались добровольцами.

Мария должна была отыскать грузовик и залезть в него. Она высказала мнение, что ее шансы угодить под колеса минимальны, если она будет сидеть за рулем этого самого грузовика.

Я нервничаю. Оплошать нельзя. Всю прошлую ночь я не сомкнул глаз. От тревоги, а также из желания кое-что подтвердить я несколько часов проговорил с Марией по телефону.

Кидаю взгляд на стоящего рядом Харуаки.

Он, в отличие от меня, вроде не нервничает. Его лицо такое же, как обычно. Лицо, которое я всегда видел в «Комнате отмены».

В этот раз, возможно, нам удастся ее уничтожить.

Независимо от того, случится авария или нет.

– Харуаки, я хотел бы с тобой поговорить, пока мы ждем. Ты не против?

– Чего так формально? Разумеется, не против!

Слушая стук дождевых капель по зонту, я невольно поднимаю глаза.

– Насчет Моги-сан.

– Касуми? Эмм, ты не про Отонаси-сан, а про настоящую?

Я киваю.

– Я тебе не рассказывал, что она… убила нас, нет?

– Это еще что за страшная история? – Харуаки поднимает бровь.

Не то чтобы я держал это от него в секрете. Я просто не помнил, пока не осознал, что Моги-сан – «владелец».

И едва я вспомнил, кто «владелец», с меня словно оковы свалились – ко мне вернулись все воспоминания предыдущего раза.

– Меня, Марию, Коконе и, скорей всего, даже тебя – нас всех убила она.

– …Она нас убила? Касуми? Но зачем? Для чего?

– Она это делала, чтобы «отменять» других! Изначально ничто в «Комнате отмены» не имеет значения. Так что даже если ты кого-то убьешь, все вернется обратно. Но, похоже, Моги-сан может «отменять» других, если убивает их собственными руками. Думаю, она это делает, потому что тогда она может всем сердцем желать никогда больше не встречать этого человека.

Харуаки кивает с серьезным видом. Я уже объяснял ему, что такое «отмена». Что «отмененного» никто никогда уже не помнит.

– Наша Касуми, хех… просто невероятна. Но… ну, неудивительно, думаю, что даже Касуми стала такой, пережив почти 30000 повторов. Логично.

– Ты правда так считаешь? – спрашиваю я.

– Мм? Я имею в виду, это, конечно, трудно вообразить, но кто угодно сдвинется, застряв в таком болоте, верно?

– Конечно. Но знаешь что? Даже если ты свихнешься, ты все равно не будешь убивать. Эта мысль в норме просто не возникает!

– Ты думаешь? А не слишком ли ты зациклен на собственной точке зрения?

Возможно. Но я не верю. В смысле – убийство стало хорошим средством «отмены», потому что она чувствовала вину. Не могу поверить, что такой человек может самостоятельно подумать о столь бесчеловечном злодеянии.

– …Ты 3000 раз признавался Марии и несколько сотен раз попадал под грузовик вместо нее, да?

– Похоже на то. Только сейчас я это все не помню.

– Мда. Но в конечном итоге твои действия все-таки причинили ей боль, правда?

– А… ну не нарочно же.

На лице Харуаки появляется горькая улыбка.

– Ей было так больно из-за того, что любое послание, даже самое абсурдное, набирает вес, если его повторять много раз. Например: ты можешь сколько угодно считать себя красавцем, но если кто-то тысячу раз скажет тебе, что ты урод, ты потеряешь уверенность. Даже если этот кто-то просто шутит.

– Мда, наверно, так.

– Поэтому Мария просто не могла не обратить на тебя внимания, когда ты 3000 раз ей признался. И это ведь Мария. Поверь мне, ей было не все равно, когда ты объявил, что она твой враг.

«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»

Я снова вспоминаю эти его слова.

– …О? Я лично направил Аю-тян?

Я слегка улыбаюсь и пропускаю его шутку мимо ушей.

– Так вот. Что если был кто-то, кто тысячу раз предложил Моги-сан совершить убийство? Не могло ли это заставить Моги-сан поверить, что другого способа нет? В конце концов, она ведь ни на кого не могла положиться, она уже почти свихнулась.

Харуаки кивает.

– Согласен, ей было бы тяжко. И это реально возможно. Ведь тот, кто с ней говорил, находился бы тоже в цикле. Его действия, его мнения не менялись бы. Вполне естественно, что он бы говорил одно и то же снова и снова. Если он один раз что-то сказал, скорей всего, сказал бы это и несколько тысяч раз.

– Все правильно говоришь. Но это была бы еще не проблема. Это скорее несчастный случай, согласен? Но смотри…

Наконец я отвожу взгляд от мрачного неба.

– …Что если этот кто-то специально выбирал слова и действия, чтобы загнать ее в угол?

И – перевожу взгляд на Харуаки.

Харуаки даже под моим пристальным взглядом не выказывает признаков беспокойства.

– Мм? Но это же невозможно, да?

Его лицо по-прежнему самое всегдашнее.

– Возможно! К примеру, это было бы возможно для нас с Марией, если бы мы захотели. Короче, это возможно, если рядом с Моги-сан был кто-то, кто притворялся, что ничего не помнит!

Харуаки слушает молча, не пытаясь возражать.

– Способность сохранять память – суперсила… так я всегда думал. В конце концов, естественно думать, что чем больше информации, тем лучше, верно? Только это не так. Постоянно сохранять память – значит еще и постоянно быть под ударом тех, кто ее не сохраняет, и тех, кто притворяется, что не сохраняет. Те, кто без памяти, сидят в укрытии. И могут спокойно атаковать оттуда нас, кто стоит на линии огня.

Я тоже испытал на себе такую атаку, когда девушка, которую я люблю, отвечала на мое признание словами «пожалуйста, подожди до завтра». Она, правда, не была в укрытии.

– Что если был кто-то, кто нарочно атаковал Моги-сан из своего укрытия? Кто-то, кто знал ее боль, кто сделал все, чтобы она не нашла выхода, кто приготовил для нее ответ «убийство». Если так…

– Если так, можно сказать, что этот тип управлял Касуми и был соучастником убийств, – спокойным тоном заканчивает фразу Харуаки.

Он не пытается возражать.

– Но не факт, что Моги-сан была единственной целью.

– …Да?

– Я имею в виду, она была не единственной, кто стоял на линии огня. Мы с Марией тоже. Все зависит от целей этого человека, но, возможно, нами с Марией он тоже пытался управлять. Нет… мы, возможно, уже более или менее под его контролем.

«…Не хочешь попробовать меня убить?»

Я вспоминаю кем-то когда-то произнесенные слова.

И правда, я ведь не единожды их слышал. Он говорил их мне черт знает сколько раз. Эти слова застряли у меня в голове, словно какое-то проклятье.

И это еще не все. Мне показывали трупы.

Марии признавались в любви, и ей приходилось смотреть, как другой жертвует собой ради нее.

Это все важная информация, которую я наскреб в своей обрывочной памяти. Может, были и более мелкие ловушки, которые я пропустил.

Он постоянно атаковал из укрытия, ничем не рискуя. Даже если результат выходил не тот, которого он ожидал, атаку можно было повторять неограниченное число раз.

– Если предположить, что наши действия в той или иной степени управлялись этим человеком…

Я сглотнул.

– ...то нашу нынешнюю ситуацию он наверняка тоже спланировал.

Харуаки молчит. Его лицо скрыто под зонтом, так что я не вижу его выражения.

Молчание все тянется. Звук дождя кажется странно громким. Раздается тихий голос. Сперва я не понимаю, что это, но когда напряг слух, до меня дошло – это подавляемый смех.

Харуаки сдвигает зонт и показывает лицо.

Он весело смеется, глядя на меня.

– Эмм, Хосии. Что это еще за шутка или, может, супергипотеза? Во-первых, это просто невозможно. Управлять другими не так-то легко, правда? История забавная, да. Но, честно говоря, я даже не знаю, смеяться или нет, у тебя такое серьезное лицо… погоди-ка, я же уже смеялся, ну очень это было смешно.

Наши рекомендации