Перун — грозный князь богов 2 страница

В «Слове о полку Игореве» о временах усобиц сказано: «Погибала жизнь Даждьбожьего внука». О поражении же Игоря: «Встала Обида в силах Даждьбожьего внука». В 1307 г. некий книжник, автор приписки к псковскому «Апостолу», передал первое из указанных мест поэмы так: «погибала жизнь наша». То есть Даждьбог считался пред­ком (дедом) всего русского народа. Это сближает его с Ко-лаксаем — первым царем сколотов и предком их главного, царского племени — паралатов. Обитало это племя на бе­регах Роси и Тясмина — там, где позднее, в I—II вв. н. э., сарматское племя россов осело и смешалось со славя­нами, положив тем начало Руси.

Нужно заметить, что в славянском фольклоре Солнце представляется то юношей, то стариком («дедом»). У сербов Солнце — прекрасный юнак на злато-пурпурном престоле. Его окружают две Зари, утренняя и вечерняя, семь судей-звезд, семь вестников-комет, лысый дед-Месяц. Ездит этот царь светил на золотой колеснице, запряжен­ной белыми конями. Украинцы же считали, что солнце — это костер, поддерживаемый Дедом. Болгары именуют Солнце «дедо Райко» или «дедо Еньо» (указывая тем са­мым на связь его с раем и днем Ивана Купала). В чешской сказке Дед-Всевед златовласый, видимо, воплощает все­видящее Солнце. Все же образ молодого и прекрасного солнечного бога более свойствен индоевропейцам. Именно так представляли Аполлона, Митру, Бальдра. Наоборот, Громовник (Зевс, Перун) обычно предстает зрелым му­жем или старцем.

В сербских песнях отец Солнца — Царь Небесный (Род или небесный Сварог), брат — Месяц, сестра — Денница. Нередко упоминается мать Солнца. Но, как уже сказано, генеалогия богов-светил в этих песнях не отличается по­стоянством. Целая песня посвящена тому, как Царь Не­бесный женил Солнце и, собрав на свадьбу всех святых-богов, раздавал им «дары» — должности: Илье — гром и молнию и т. д.

Вернемся, однако, к Даждьбогу Сварожичу и Колак-саю, сыну Таргитая. О родстве этих персонажей свиде­тельствует, по мнению Б. А. Рыбакова, восточнославянская сказка «Три царства». Ее герои — три брата, родившиеся вечером, в полночь и утром. Самый сильный и храбрый из них — младший, носящий солярное имя (Световик, Зоревик, Иван Зорькин). Ведь родился он вместе с Солн­цем — на рассвете.

Колаксай — тоже самый младший из трех братьев. Старшие его братья — Липоксай («Гора-царь»), предок авхатов, и Арпоксай («Глубь-царь»), предок катиаров и траспиев. Четыре племени потомков Таргитая составляли племенной союз скифов-пахарей. При этом авхаты («бла­гие») считались племенем жрецов, паралаты («предназ­наченные») — воинов и царей, катиары («держащие плуг») и траспии («здравоконные») — пахарей и пастухов. Три брата-первопредка символизировали три мира и три со­словия, а устройство общества уподоблялось устройству Вселенной. Три дара, добытые Колаксаем, и означают три сословия (чаша — жрецы, секира — воины, плуг с ярмом — производители). Эта система трех сословий была свойст­венна всем индоиранцам и индоевропейцам.

В сказке младший брат, одолев Мужичка с ноготок или Ягу, спускается в подземный мир (или поднимается на высокую гору), побеждает там трех змеев и освобож­дает царевен трех царств — медного, серебряного и золо­того. Каждая царевна собирает свое царство в яйцо из та­кого же металла, и старшие братья вытаскивают их наверх, после чего бессовестно покидают младшего брата в преис­подней. Тот, однако, выбирается оттуда с помощью огромной птицы. Все кончается женитьбой героя на царевне зо­лотого царства, а его братьев — на двух остальных.

Символику сказки помогает понять индийский обряд аш-вамедхи — царского жертвоприношения коня. В этом об­ряде участвуют три жены царя, принадлежащие к трем сословиям и действующие тремя иглами — золотой, сере­бряной и медной. У индоевропейцев золото и красный цвет символизировали воинов, серебро и белый цвет — жре­цов, медь и черный (синий) цвет — тружеников.

Яйца-царства еще сродни Мировому Яйцу древней­ших мифов. Но символизируют они уже не так Вселен­ную, как общество и власть над ним. Для обретения этой власти Колаксай завладевает дарами, упавшими с неба. А Зоревик спускается в нижний мир или поднимается в верхний (на высокую гору). В осетинском эпосе солнеч­ный герой Созырко получает на небе от бога-кузнеца Курдалагона (тот же Сварог) плуг и другие дары. Сло­вом, для получения власти нужно приобщиться к космиче­ской вертикали: небо — земля — преисподняя.

Власть же эта имеет солярно-огненную природу. У иран­цев такое огненное воплощение власти именовалось «фарн». Оно могло проявляться в виде барана, хищной птицы или сияния-нимба. Недостойный может завладеть престолом, но не фарном. В Авесте с немалым юмором описывается, как злой царь Франграсьян (Афрасиаб), сняв штаны и неис­тово ругаясь, тщетно нырял за фарном в море. Царство-вание же владыки, лишенного фарна, не будет ни удачным, ни законным. Колаксаевы дары — тот же фарн, и недо­стойный не может взять его — только руки обожжет. Точ­но так же братья Зоревика не могут завладеть главным, золотым яйцом-царством.

У скифов фарн воплощался не только в золотых дарах, но и в богине огня Табити, с которой вступал в брак Ко-лаксай-Скиф. (Д. С. Раевский проследил этот мотив по изображениям на скифском золоте.) Этой богине вполне соответствует золотая царевна в сказке.

Появляется в сказке и Тартигай, даже под своим именем. Это слепой богатырь Тарк Тарахович, живущий во дворце на Сиянской горе[27]. Или же старый богатырь с чертами культурного героя (он одомашнивает дикую пшеницу, раз­водит скот). Этот персонаж враждует с Ягой и помогает герою.

Колаксаевы дары во времена Геродота хранились в земле паралатов. Каждый год, весной, справлялся праздник. Глав­ный его участник (воплощавший Колаксая) проводил ночь с дарами, изображая этим брак Солнце-Царя с Табити. Ему давали столько земли, сколько он мог объехать за день (подражая дневному пути Солнца). До следующего пра­здника он не доживал: видимо, его приносили в жертву. Потому что солнечный бог, обретя дары и супругу в день весеннего равноденствия, полгода спустя, в день равно­денствия осеннего, погибал от рук завистливых старших братьев. Гибель Колаксая-Скифа описана в «Аргонавтике» Валерия Флакка и изображена на знаменитом гребне из кургана Солоха.

К сказке «Три царства» близка сказка «Бой на Кали­новом мосту». В ней царица, кухарка и собака (корова, лошадь) отведывают чудесную золотую рыбу, и от этого рождаются три богатыря: Иван Царевич, Иван Кухарчич и Иван Сучич (Быкович, Кобылий Сын). Иногда по­следний носит имя, связанное с золой и огнем очага: Иван Попялов, Искорка, Запечный Искр и др. На Калиновом мосту Сучич побеждает одного за другим трех змеев, по­ка его братья трусливо отсиживаются. Затем — поход в страну змеев, борьба с их матерью — Ягой-Змеихой, ее дочерьми и отцом змеев — стариком с огромными, как у Вия, веками.

Три брата, вероятно, и здесь символизируют три со­словия: воинов (Сучич), жрецов-правителей (Царевич) и простых общинников (Кухарчич). Главным снова оказы­вается брат-воин. Связь его с собакой или золой — скиф­ская черта. Лесостепные скифы-пахари ссыпали золу оча­гов в большие кучи — зольники, считавшиеся священными. В основании зольника у с. Пожарная Балка на Полтав-щине найден жертвенный комплекс: очаг, скелет собаки и череп лошади; рядом в земле были вырезаны фигуры ле­бедей — птиц Солнца. Собак в зольниках хоронили и позд­ние (крымские) скифы.

По Геродоту, Кира воспитали пастух Митридат («дан­ный Митрой») и его жена Спако («собака»). Царь здесь уподобляется Митре, воспитанному пастухами. В индий­ском мифе братья Эката, Двита и Трита («первый», «вто­рой» и «третий») рождаются от жертвенной золы. Трита связан с солнцем и огнем. Очевидно, миф о рождении сол­нечного бога от золы или собаки славяне переняли у иран­цев в скифскую эпоху.

Северо-западные славяне (лютичи и бодричи) почита­ли Даждьбога под именем Радигоста Сварожича. Его свя­щенный город Ретра[28] находился в земле лютичей, на мы­су у озера. В храме стояли идолы Радигоста и других бо­гов и богинь в доспехах и с оружием. По другим данным, золотой идол Радигоста лежал на пурпурном ложе. При хра­ме был священный конь, служивший (как в Арконе и Ще­цине) оракулом. Жрецы гадали по тому, как он переступал через копья. Верили, что в день, когда святыне будет гро­зить смута, из озера выйдет огромный вепрь с сияющими клыками.

Радигост, несомненно, также был богом солнца. Его зо­лотой идол на пурпурном ложе напоминает, во-первых, злато-пурпурный трон Солнца в сербском фольклоре, во-вторых — описанную Аррианом гробницу Кира, где зо­лотой гроб стоял на ложе, покрытом пурпуром. В таких образах представляли славяне и иранцы заходящее солнце, закату которого уподоблялась смерть Солнце-Царя.

Вепрь — также солярный образ. Славяне и германцы на Рождество (день рождения Солнца) или Новый год за­калывали и торжественно ели поросенка. Солнечный Вишну в облике вепря ныряет на дно моря, чтобы поднять землю, утопленную демонами. В Стынчешти (Румыния) найден скифский золотой налобник от сбруи в виде рыбы с голо­вой вепря. А сияющие клыки, очевидно, символизируют лучи солнца.

Все храмы северо-западных славян были объединены в своего рода языческую церковь во главе с самым автори­тетным и богатым храмом. В X — первой половине XI вв. такую роль играла Ретра. В 1065 г. полабские славяне вос­стали, убили немца-епископа Иоанна, а голову его при­несли в жертву Радигосту. Но в следующем году епископ Бурхардт Гальберштадтский взял и разрушил Ретру. Свя­тилище еще просуществовало до 1127 г., но роль его с тех пор перешла к Арконе. Примечательно, однако, что даже в лучшие времена Ретры Радигост не считался верховным богом, отцом богов и т. д. Порядок в общине славянских богов был достаточно консервативен.

Радигост был главным богом племени бодричей. Соглас­но Бото, здесь его изображали с секирой в руке, черной бы­чьей головой на груди и птицей на голове. Это описание напоминает герб герцогов Мекленбургских — онемеченных потомков бодрицких князей. В нем уже с XIII—XIV вв. присутствовали коронованная бычья голова (черная на зо­лотом поле, с символами Солнца, Луны и звезд) и грифон.

Ни геральдисты, ни хронист, видимо, не фантазировали: все эти элементы действительно связаны с мифами о сол­нечном боге. Секира, несомненно, соответствует секире Ко-лаксая, древнерусским и гуцульским топорикам с солярны­ми знаками. Грифон — солярное животное, спутник Апол­лона Гиперборейского (скифского Гойтосира) и Митры. Бык же — главный враг бога Солнца. Митра на римских рельефах убивает быка, и из тела того вырастает пшеница. Черного быка побеждает армянский герой Мгер — вопло­щение Митры. Солнечное начало побеждает хтоническое, земное (воплощаемое быком), и это обеспечивает урожай. На некоторых римских фресках и рельефах Митра пред­ставлен конным охотником.

Мекленбургский герб удивительно напоминает молдав­ский: на обоих бычья голова окружена символами светил. По преданию, воевода Драгош, охотясь на тура, нашел прекрасную долину, где жил лишь пасечник-русин Яцко. Драгош привел туда романцев, Яцко — славян. Так было основано Молдавское княжество. Основание царства упо­доблялось охоте — подвигу солнечного бога.

Следует заметить, что Митра (и очевидно, Даждьбог) был богом не только Солнца, но и света вообще, всех не­бесных светил. Отсюда и символы всех светил рядом с го­ловой быка, побежденного богом.

Корона Радигоста еще в XV в. хранилась в церкви в Гадебуше, вставленная в западное окно.

Народ, на земле которого стояла Ретра, носил три гор­дых имени: лютичи («сыны льва»), вильцы («волки») и ве-леты («великаны»). Лев был священным животным Солнца у многих народов (иранцев, индийцев, греков и др.). Волк — зверь Аполлона и, как увидим, Ярилы. А космический ве­ликан Пуруша отождествлялся с Митрой. Вероятно, львы, волки и великаны были посвящены Радигосту.

Судя по топонимам, Радигост был известен также в Че­хии, Моравии, Польше и на Руси. Стржедовский говорит о храме Радигоста на горе Радгост в Моравии и его пра­зднике там в день летнего солнцеворота.

Радигост, как свидетельствует его имя, мог, подобно Велесу, покровительствовать купцам («гостям»). Вообще же Радигост выглядит воинственнее восточнославянского Даждьбога. То же относится к Святовиту и Роду. Посто­янные войны с соседями-германцами, грозившие северо­западным славянам истреблением и насильственным кре­щением-онемечиванием, сделали их светлых богов суровыми воинами.

В хронике Длугоша Лада — не богиня, а бог войны, соответствующий Марсу. Вряд ли это ошибка: в другой своей работе («О гербах рыцарства польского») историк упоминает о богине Ладе. Польский гусит приводит слова из языческой троицкой песни: «Alado, gardzyna jesse» — «А, Ладо, герой Иеши» (чеш. hrdina — «герой»). То есть Ладо (Лада)[29] действительно был богом-воином, подчиненным Иеше. Польский герб Лада включал в себя охот­ничий рог, белую подкову с крестом над ней и стрелу. (Из этого вырисовывается образ бога-всадника, возмож­но солярного[30], охотника и лучника.) На шлеме — коро­нованный лев с мечом.

Лев с мечом в лапе и солнце — эмблема последних иранских шахов из династий Каджаров и Пехлеви. У армян бог солнца Арэв скачет верхом на льве, держащем в лапе меч. В русской сказке Иван Царевич сражается верхом на льве с Кощеем. (В основе этой сказки, как мы увидим,— миф о борьбе Даждьбога с Чернобогом.)

Ладо, таким образом, солнечный бог-воитель. То есть тот же Даждьбог-Радигост. А лев с мечом в его образе — иранский элемент.

На Украине в 1920-х гг. записана купальская песня, где упоминаются Ладо, Купало и Перун:

Гей, око Ладове,

Hiч пропадав,

Бо око Лада

З води виходить,

Ладове свято

Нам приносить.

А ти, Перуне,

Отче над Ладом,

Дай дочекатися

Ладоо-Купало.

Ладо-Купало здесь явно божество солнца (мужского или среднего рода), а его око — солнечный диск. Речь идет о Купальской ночи. Участники празднества ждут на бере­гу реки солнечного восхода, опасаясь лишь грозы, частой в эту пору «воробьиных ночей», наполненных раскатами грома и вспышками молний. Примечательно, что Перун здесь назван отцом не Ладо, а «над Ладом». В Древней Руси старший в роду князь был младшим «в отца место». Можно поэтому предположить, что Перун (изображаемый старцем или зрелым мужем) был старшим среди братьев Сварожичей и предводителем их на войне.

В хорватской песне, записанной еще в XVIII в., Ладо выглядит скорее мирным и добрым богом (быть может — любви и брака):

Красивый Иво

Рвет розы

Тебе, Ладо, святой боже.

Песни наши поем тебе,

Сердца наши склоняем к тебе.

Ладо, слушай нас, Ладо!

У Прокоша Ладон (то есть Ладо)[31] — бог брака и уч­редитель брачных обычаев. Это вполне согласуется как с мифом о Даждьбоге — охранителе моногамного брака, так и с ролью богини Лады в свадебных песнях.

Бога Ладо славили в Купальскую ночь не только сла­вяне, но и балты. По данным Стрыйковского, литовцы с 25 мая по 25 июня исполняли песни с припевом «Lado, Lado, didis musu dewie» («Ладо, Ладо, великий наш боже»). Отсюда, очевидно, и восточнославянские припевы «Дид-Ладо», «Диди-Ладо» (иногда «Дид со Ладой»[32]). Балт-ское didis как бы накладывалось на славянское «д1д», «дед» (о Солнце как «деде» уже сказано).

«Поучение в понедельник Св. Духа» (XVII в.) осуж­дает почитающих бога «орудий всякого дела речного» Лада и бога «плодов земных» Дида и прыгающих в их честь че­рез костер. Вероятно, его автор слышал купальские песни, не дошедшие до нас, в которых у Ладо (Дида-Ладо) про­сили урожая и удачи в рыбной ловле. В этом же поучении говорится о боге скота и животных Коляде и водном боге Лоло. Можно лишь пожалеть, что любознательный про­поведник, искавший следы культа славянских богов, не записывал песен, из которых делал свои выводы.

Козьма Пражский упоминает «Марса» — чешского бога войны и его сестру «Беллону». Вероятно, этот «Марс» — тот же Даждьбог-Ладо-Радигост, а «Беллона», как уви­дим ниже,— его сестра-воительница Морана.

В купальских обрядах и песнях часто выступает персо­наж Иван (Ян, Ясь). Своим именем он обязан Иоанну Крестителю, с рождеством которого совпал древний пра-здник. У сербов Иован — покровитель кумовства, побра­тимства, клятв. (Это вполне соответствует индоевропей­скому и славянскому представлению о боге солнца — защитнике справедливости.) Не зря Иована называют «золо­тым». Он же ведает «Иовановой стругой» — вратами рая и ада. Древнерусский проповедник обличал празднующих Купалу и тут же величал Иоанна Крестителя «пресвет-лым солнцем».

Украинцы в Купальскую ночь топили чучело Ивана, словенцы носили и сжигали чучело Яна. Поляки называли Яна «белым», «зеленым», что может указывать на его связь со светом и растительностью. У лужичан Яна изображает всадник в берестяной маске, разукрашенный цветами, ко­торые с него срывают девушки. В белорусских песнях Ян отождествляется с Купалышем — предводителем парней в купальских обрядах (вот откуда «Аадо-Купало»). В этих же песнях он, как и Илья, стережет посевы от ведьм.

При этом купальский Ян совершенно не похож на евангельского Иоанна Предтечу — сурового аскета, об­личителя распутного царя Ирода и его коварной жены. Наоборот, он весьма женолюбив («Кто у нас на девки лас? Да у нас Яночка на девки лас!»). Иван-Ян едет конями или лодкой то «за горочку по водочку», то «за речечку по девочку». Если он рискует жизнью или гибнет — то из-за любимой девушки. В довершение всего он совершает ин­цест со своей сестрой Марьей.

Ян, таким образом, молодой бог-воин и всадник, враг нечисти, связанный со светом и растительностью. Он, по­добно Ладе-Купале, тонет, то есть уходит в нижний мир, обеспечивая в земном мире урожай. Сама его смерть несет торжество силам жизни и плодородия. По всей видимости, он тождествен Даждьбогу-Ладо, то есть Солнцу. Кони и лодка — обычные средства передвижения Солнца в мифе. Славяне скатывали на Купалу с горы пылающее колесо, и в то же время верили, что в этот день Солнце пляшет, скачет или играет. Самая короткая ночь года, после которой день убывает, в мифе оборачивается для Солнца гибелью — и торжеством.

В эту ночь Даждьбог, суровый поборник святости бра­ка, превращается в легкомысленного женолюба и охотника за невестой, покровителя любовного разгула. Ведь этот раз­гул нес поражение силам тьмы, бесплодия, смерти, с кото­рыми боролся светлый бог-воин.

О браке Даждьбога (Ивана) с Мораной (Марьей), их уходе в подземный мир и возвращении весной будет сказано в главе о Моране. Там же речь пойдет об Иване Царевиче и Иване Годиновиче — сказочной и былинной «масках» Даждьбога, столь же многоликого и многоимен­ного, как его мать Лада.

Пребывая в нижнем мире ночью, осенью и зимой, Даждьбог приобретал мрачные, смертоносные черты. Та­кими же были некоторые его ипостаси.

В сербской легенде Дабог — владыка земного мира, столь же могучий, как Бог — в мире небесном, пожирал души всех умерших, пока у Бога не родился сын. Он победил Дабога, вставил ему в пасть копье, как распорку, и проглоченные души вышли оттуда. В другой, сербской же, легенде архангел Гавриил похищает солнце у Хромого Дабо — царя чертей. В горе Дайбог, как верили сербы, обитает Серебряный царь — дух рудников. О связи сере­бра с миром смерти говорилось.

Даждьбог здесь как бы раздваивается на доброго Сына Божьего (Гавриила) и злого Дабога (Дабо), больше похо­жего на Чернобога. Здесь, конечно, повлияло и христиан­ство, объявившее языческих богов бесами, и богомильство (манихейство), считавшее земной мир владением Сатаны. Но само это раздвоение могло начаться еще в языческие времена.

Нечто подобное произошло у индоиранцев с образом Ямы (Иимы, Джамшида) — солярного первочеловека, первоцаря, культурного героя и в то же время первого умер­шего. Ему соответствует скифский Колаксай. В Индии Яма превратился в повелителя загробного мира, ездящего на черном быке и петлей вытаскивающего душу из тела. А в Иране сложился миф о грехопадении Иимы. Его цар­ство было «золотым веком», свободным от нужды, зла, на­силия, пока солнечный царь не возгордился: объявил себя богом, научил людей убивать скот и приносить кровавые жертвы. Тогда он лишился фарна и был свергнут и убит ца­рем-драконом Ажи-дахакой.

Лужичане почитали бога смерти, известного под немец­ким именем Флинц («кремень»). Бото описывает его как живого мертвеца в плаще, стоящего на глыбе кремня. В ру­ке его — факел, на плече — лев, своим ревом воскреша­ющий покойников. По более поздним источникам, он был также богом лесов и обитал под большой липой. Есть ле­генда о его золотом идоле (или золотом быке), сброшен­ном в Шпрее. В пещере под разрушенным капищем, у села Эна под Бауценом, вход в которую затоплен, будто бы и поныне лежит этот идол среди множества сокровищ. Флинц, при всей его мрачности, бог не только смерти, но и воскресения, бессмертия (подобно Яме). Лев — сол­нечный зверь, а факел — знак огненного начала. Видимо, перед нами — Даждьбог в его смертельной ипостаси.

Вторник и планета Марс в Месопотамии посвящены богу смерти и войны Нергалу, у других народов — богам войны (римский Марс, германский Тюр, иранский Бах-рам-Веретрагна). Чехи называли эту планету Смертонош. Возможно, это еще одна мрачная ипостась Даждьбога-Ладо, отождествлявшегося с Марсом.

Чешский хронист XIV в. Неплаха впервые упомянул бога Зелу (Zelu, в немецком переводе хроники — Zely). Это имя пытались объяснить из чеш. zele — «зелень», zelw — «черепаха», zly — «злой, черт», zeleli — «опла­кивать». Зелоном или Добропаном чехи называли планету Меркурий. (Вспомним: в «Матер верборум» с Меркурием отождествляется Радигост.) Гаек рассказывает, что кня­гиня Либуша велела отлить из золота идола Зелу в виде человека, восседающего на троне (или в седле), и устано­вить его во дворце. В жертву ему приносили человеческие волосы и ногти. Именно ему Либуша принесла жертву пе­ред смертью. Позже ее мужу Пржемыслу Зелу и богиня Дирцея помогли победить предводительницу амазонок Власту. Произошло это весной, 14 мая.

К Зелу, видимо, относится и рассказ Гаека о князе Не-клане, умершем от страха, когда стоявший в дворцовом свя­тилище золотой идол вдруг сверкнул на него глазами и ос­калил зубы.

Этот загадочный бог скорее всего связан с солнцем и растительностью («зелье», «зелень») и тождествен Ра-дигосту-Даждьбогу. Но он также связан и со смертью. Его культ напоминает суеверный русский обычай собирать и хранить (хотя бы символически) срезанные волосы и ног­ти: на том свете придется-де давать отчет за каждый во­лос; а добираться туда надо будет, карабкаясь по стеклянной горе — тут ногти и пригодятся. (Литовцы с той же целью клали в могилу медвежьи и рысьи когти.) Божество вроде бы доброе (Добропан) и в то же время мрачное, пугаю­щее, смертоносное. Но разве не в земле лежали умершие предки, которых живые молили об урожае? Естественно, что бог Солнца, нисходя под землю, становился богом смер­ти, но оставался богом плодородия.

И все же среди ликов солнечного бога преобладали свет­лые, добрые. В день зимнего солнцеворота язычники пра­здновали рождение Непобедимого Солнца — Митры. Христиане превратили его в Рождество своего бога. Южные славяне называют этот праздник «Божич» и сла­вят в песнях «старого Бадняка» и «молодого Божича». Это не просто воплощения старого и нового года. Бадняк — обрубок дерева, который жгут, осыпают зерном, полива­ют водой и бьют палкой, веря: чем больше искр, тем больше урожай и приплод. О Божиче поют, что он ездит на коне, золотит ворота, открывает пир. Или же представляют его добрым белобородым стариком в кожухе, верхом на кри­вом (или хромом) осле.

Очевидно, Бадняк — это Сварог, огненный бог и по­кровитель земледелия, а Божич — его сын Даждьбог, солнечный всадник, иногда представляемый «Дедом». В одной сербской песне Божич прямо назван Сварожичем. А хромой осел заставляет вспомнить и хромого Дабо, и Христа, едущего на осле. Так переплетались светлая и тем­ная ипостаси солнечного бога.

В болгарской песне Богоматерь рождает златорогого оленя. Здесь отразились древнейшие, идущие от мезоли­тических охотников на оленя, мифы о Великой Богине-оленихе, рождающей оленей, и о солнце — крылатом олене с золотыми рогами. Мифы эти сохраншшсь у саамов и других народов севера, а также в скифо-сибирских украшениях «звериного стиля».

Другое название Рождества у славян — Коляда (от лат. cale.nd.ae— «начало месяца»; этот праздник почти слива­ется с Новым годом). Южные славяне (кроме словенцев и болгар) носили в этот день изображение звезды и чуче­ло Коледы. Поляки называли Дзядом или Колендой рож­дественский сноп. Автор «Поучения в понедельник Св. Духа» считает Коляду богом скота и животных (не путает ли он его с Белесом?). А белорусы в конце Святок, 6 ян­варя, рисовали на дверях Коляду — всадника на белом коне. Очевидно, Коляда, подобно Божичу, солнечный всадник, дарующий плодородие и изобилие земледельцам и скотоводам, и предок — «Дед». Вспомним: русичи — Даждьбожьи внуки. Да и само слово «Русь» происходит от сарматского «роке» (осетинское «рухс») — «светлый», «сияющий». Русы — народ Солнца!

Восточные славяне на Святки носили плуг, кликали Коляду и «Плугу» (еще в XVII в.) и пели колядки о том, как Бог и святые пахали плугом, запряженным зверями и птицами. В польской же колядке Христос, Ян и Степан (св. Стефан — 27 декабря) пашут золотым плугом. Ви­димо, здесь сразу в трех обличьях предстает Колаксай-Даждьбог, овладевший плугом из небесного золота. Или же имеются в виду Зоревик и два его брата.

Болгары в рождественских песнях воспевают юнака Дан-Богдана. У него на груди солнце, на плечах — месяц, на коленях — звезды. Его оружие — золотой буздуган (палица) и щит. Он побеждает Старую Юду (вилу, ездя­щую на олене, взнузданном змеями) и трехглавую ламию (водяного змея). Из тела ламии текут три реки — пше­ничная, молочная и винная. Дан-Богдан гонится за злато­рогим оленем, словно огненный змей — за ламией. Он во­юет не только верхом, но и в ладье, преследуя злого змея.

Этот юнак — не только воин, но и священник. На Рож­дество его ждут, открыв ворота, чтобы он крестил, венчал, прощал. Своим кумам он дарит золотые чаши. Он — пред­водитель колядников. Но он же и бог смерти: забирает души людей (даже своих родственников), чтобы строить рай.

Дан-Богдан, очевидно, тот же Даждьбог. Многое сбли­жает его с иранским Митрой. На римских рельефах Митру окружают символы солнца, луны и созвездий. То есть Он бог не только Солнца, но и всех светил, света вообще. Оружие Митры в Авесте — вазра, то есть ваджра, гро­зовая палица Индры. На фресках и рельефах Митра вер­хом охотится на оленей и других зверей. Небесная охота Громовника на солнечного оленя — миф, распространен­ный по всей северной Евразии (у саамов, эвенков и др.). Но только у иранцев и славян небесным охотником ока­зывается бог Солнца (не чуждый, впрочем, и черт гро­мовника).

Немецкие и лужицкие историки XVI—XVIII вв. (П. Альбин, И. Кнаут, Ганнеман, Экхардт) выводили на­звание города Ютербок (Ютербог) от имени славянского бога утренней зари Ютробога (по-лужицки [/и/го] — «заря», jutry — «Пасха»). Экхардт описал его идола — с лучами вокруг головы и огненным кругом на груди. А Ганнеман — храм: четырехугольный, с дверью в запад­ной стене и зарешеченным окном — в восточной. Лучи восходящего солнца, таким образом, озаряли все святили­ще. По преданию, на месте храма был поставлен крест, но его разрушил неведомо откуда взявшийся белый бык, а потом ночами там раздавался шум и появлялась белая со­бака. Рядом с храмом находилось круглое возвышение с липовым крестом на нем. Здесь славяне плясали языче­ские танцы. (Вспомним Ивана Быковича-Сучича и свя­щенную липу Флинца.) Ютробог, надо полагать, тот же Даждьбог-Зоревик, рождающийся на заре.

На золотых диадемах из Преслава в Болгарии (X в.) и Сахновки на Роси (XII в.), а также на рельефе Дмит­риевского собора во Владимире (XII в.) изображен Алек­сандр Македонский, летящий в корзине (или на колеснице), несомой двумя грифонами. Эта сцена лишь формально ил­люстрирует легенду о полете Александра на небо из «Алек­сандрии» — романа, созданного в начале нашей эры и весьма популярного в Византии и среди православных славян. Но в православной традиции этот полет — символ греховного стремления сравняться с Богом. А на диаде­мах и рельефе он занимает центральное место, бросая вы­зов всем христианским понятиям о смирении.

В романе Александр летит на больших птицах. Грифоны заменили их здесь (в византийской литературе и искусстве) с X в. Но в изображениях на диадемах есть и славянские языческие элементы. На болгарской диадеме царя окружа­ют симарглы (крылатые псы), грифоны и крылатый барс. На древнерусской — в его руках жезлы с растительными символами, напоминающие тояги — жезлы болгарских ру-сальцев, в навершиях которых скрывались чародейные травы.

На колеснице, запряженной грифонами, изображались греческий Аполлон Гиперборейский (скифский Гойтосир) и иранский Митра. В восточнославянских сказках герой (Зоревик, Иван Царевич, Иван Купеческий сын) летит в «тридесятое царство» (то есть в иной, потусторонний мир) либо из подземного мира в земной на огромной пти­це, иногда именуемой Могуль или Гриб, что напоминает древнерусские названия грифона — «ног», «ногуй», «грипп». Видимо, за молодым эллинским царем-полубо­гом у славян скрывается языческий Даждьбог.

Солнце-Царь Даждьбог — один из самых светлых об­разов славянского Олимпа. Он справедлив, даже суров, но не жесток. Добр, но чужд всепрощению и непротивлению. Это — рыцарь Света и Правды, защищающий их в зем­ном мире, не дающий ему обратиться в вотчину Чернобога.

Даждьбог — царь и предок-дед, не богов, а людей. А в об­щине богов он — самый младший брат, воин под рукой старшего — Перуна. Братья-боги порой поступают с ним коварно и несправедливо, но праведный солнечный бог не посягает на их долю в мироздании и обществе: каждый брат получает свою царевну-богиню с царством.