Колесник І. Українська історія між модерном та постмодерном

(Друкується за виданням: Колесник І. Українська історія між модерном та постмодерном // Матеріали 5 конгресу МАУ – С.345- 349. - С. 347).

Питання:

1. У чому переваги та недоліки постмодерністського трактування історії?

2. Чи погоджуєтеся Ви з думкою про те, що українську історію слід трактувати як лабораторію постмодерністських практик?

...Одним із основних постулатів постмодернізму вважається принциповий плюралізм, ідея мультиголосся, відсутність ієрархії цінностей і лідерства. На полі історичної науки цей принцип поліфонізму ідей трансформувалася у формулу: «скільки істориків стільки історій».

На теренах української історичної науки свідомий плюралізм передбачає відмову від гегемонії, більш того, фетишизації національно- державницької схеми, що виникла в європейській та американській історіографи під час витворення сучасних націй і держав. Разом з історичною виникає і психологічна проблема: сучасному українському історику не просто позбавитися магії таких традиційних понять, як «нація», «держава», «прогрес», «революція», «еволюція».

Існування будь-якої інтелектуальної гегемонії (зокрема гегемонії національно-державницької схеми) є прояв тоталітарності, відмова від гегемонії – це виклик будь-яким формам тоталітаризму, вивільнення творчої індивідуальності.

Посгмодерністська парадигма історії ставить у центр уваги локальний наратив, національну історію. Стає модним писати історію «рідною мовою», тобто вивчати власне минуле. Протягом тривалого часу українська історія сприймається як «падчерка» європейської історії. Звідси всі її неврози з приводу «маргінальносгі», державницького інфантилізму, культурної провінційності. Українській історії закидалися дисконтинуїтет, перервність державного устрою, унійна традиція, як «внутрішня зрада», рухомість кордонів, амбівалентність, аморфність культури. Нестандартність української історії кваліфікується як її вади, недорозвиненість. Втім: «велике можна побачити на відстані». Деякі дослідники на Заході в неординарносгі, «виключності» української історії, котра не вписувалася в прокрустове ложе респектабельних національно-державницьких схем, вбачають її силу і ве­ликі дослідницькі потенції.

Українську історію сприймають як лабораторію розмаїтих постмодер- ністських практик. У науковому просторі постмодернізму процесуальний підхід є застарілим. Постмодерн актуалізує ідеал дисенсусу, конфлікту, агону. Минуле сприймається з точки зору розривів, «квантів» історичної екзистенції, катастроф, «історичних мутацій». Цей інтелектуальний неспокій провокується тим, що нормальне суспільство - Modernity, яке в XVI-XVII ст. змінило традиційне, зараз завершує свій цикл. Звідси «катастрофічність» мислення, відчуття «історичного дискомфорту», конструювання минулого на свій кшталт. У свідомість сучасного історика поряд із традиційними поняттями «розвитою), «процес», «еволюція» входять такі концепти, як «конфігурація росту», «траєкторія розвитку», «розрив», «злам», «спад», «піднесення» тощо.

Основним принципом життєдіяльності, як вважає італійський психолог А. Менегетті, є принцип пульсації. Історія як жива структура також підкоряється такому принципу. Історики лише фіксують різні конфігурації процесу пульсації, ритмічного викиду вітальної енергії людства у цілому чи окремого народу.

Відомий голандський філософ Франклін Рудольф Анкерсміт (народ. 1945) в своїй книзі «Історія і топологія: взлети і падіння метафори» (1994) прослідковує найбільш глибинні зрушення в сучасному розумінні історичного пізнання, аналізує відмінності історизму і постмодерністського історіописання.

ГЛАВА 7. ИСТОРИЗМ И ПОСТМОДЕРНИЗМ

Питання:

1. Як визначають важливість інформації модерністи і постмодерністи?

2. Як ви розумієте «парадоксальність» постмодерністського історичного знання?

3. У чому відмінність у трактуванні факту?

4. Що таке метанаратив, як до нього ставиться постмодернізм? Що таке «матриця деталей»?

5. Поясніть історичну програму постмодернізму «перетворення знайого в незнайоме».

Первый принципиальный закон постмодернистской теории информации есть закон умножения информации. Одна из наиболее фундаментальных характеристик информации состоит в том, что действительно важная информация никогда не является концом информационной цепочки, но ее важность в действительности оценивается интеллектуальной отдачей, которую вызывает.

Выдающиеся работы по истории историографии (Токвиля, Маркса, Буркхард- Вебера, Хёйзинги, Броделя) неоднократно доказывали, что они являются наиболее мощными стимулами для появления новой волны публикаций, вместо того чтобы положи­ть конец информационному потоку, как было бы в случае если бы какая-либо проблема была ими решена раз и всегда...

... Для модернистов значащая информация – это информация, которая кладет конец новым работам по данной теме; они не могут уяснить, почему именно то, что спорно, одновременно является фундаментальным для прогресса науки...

Для постмодерниста все несомненные научные факты, на которых всегда основывались модернисты, – это варианты парадокса... Любой человек, кто знает только одну интерпретацию, например «холодной войны», не знает вообще никакую интерпретацию этого феномена. Каждому историческому пониманию, таким образом, присущ парадоксальный характер...

Для модернистов, в рамках научного взгляда на историю, свидетельством является тот факт, что в прошлом что-то произошло... В постмодернистском представлении свидетельство указывает не на прошлое, но на другие интерпретации пришлого... Образно это можно виразить так. Для модерниста свидетельство есть плита, которую он снимает, чтобы видеть, что лежит под ней; для постмодерниста, напротив, – плита, на которую он ступает для того, чтобы двигаться к другим плитам: горизонтальное положение вместо вертикального...

С появлением постмодернистской версии историописа­ния (обнаруженной, в частности, в истории ментальностей) целью больше не является вся тоталь­ность истории, интеграция, синтез исторического. В центр внимания помещаются именно исторические ответвления...

История здесь – больше не реконструкция того, что произошло с нами в разные моменты жизни, но непрерывная игра с памятью об этом. Само воспоминание имеет приоритет над тем, что запомнилось...

... Постмодер­низм является теорией истории об истории. Как теория об истории, по­стмодернизм есть теория, отклоняющая требования так на­зываемых «метанарративов». Примеры Лиотаровских метанарративов таковы: рассказ эпохи Просвеще­ния о либерализующих результатах прогресса научного знания; рассказ о том, как такой прогресс может способст­вовать моральному и духовному формированию нации; и, наконец, марксизм...

... Постмодернизм функциониру­ет в пределах матрицы деталей, и поэтому его ведущими концепциями являються: «партикуляризм, локализм, регионализм, от­носительный автономизм, анекдотизм, историзм и привлечение внимания к множеству любопытных греческих префиксов в опреде­лении метода - "микро", "гетеро", "поли" и "измы"». По­стмодернистская историография микроистори, и большой части истории ментальностей явля­ются парадигмой очарованности историка-постмодерниста деталями и содержаниями...

Решающая характеристика истории ментальности за­ключается в том, что она находит свои новые объекты и ищет опыт различия в тех местах, где предыдущее историописание видело бы только отсутствие различия...

Истористское прошлое есть прошлое «ясное и отчетливое», и поэтому историст прежде всего интересуется теми особенностями прошлого, кото­рые выражают или определяют эту ясность и отчетливость. Истористское историописание является наукой установле­ния границ и различий между первым планом (важным) и задним фоном (незначительным).

... Интерес постмодерни­стского историописания лежит в области некоего мало­важного содержания исторических событий или, точнее, в том, что осуждено историзмом как маловажное и пустое...

... Исто­рия ментальностей пре­вращает процесс превращения прошлого из знакомого в незнакомое, столь скрытно представленный Броделем, в историческую программу. Именно в этом превращении из знакомого в незнакомое мы можем найти наибо­лее ценный ключ к открытию постмодернистского истори­ческого объекта и постмодернистского опыта различия

Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Капомоец, В. Катаев. – М.: «Канон +» РООИ «Реабилитация», 2009. – С. 307 – 373

ГЛАВА 1. Шесть тезисов по наративной философии истории

Питання:

1. Чому з’являється термін «історичний наратив»?

2. Чим відрізняється метод «інтерпретації минулого» від «опису фактів минулого»?

3. Як точність визначення загальних понять впливає на якість історичної інтерпретації?

4. За яких умов народжується історичне розуміння?

5. Яка мета історіографічної полеміки? Що таке «проліферація конкуруючих наративних інтерпретацій»?

1.1. Термины «исторический нарратив» и «интерпрета­ция» служат более адекватным ключом к пониманию исто­риографии, чем термины «описание» и «объяснение»...

1.5. Двадцать лет назад философия истории была сци­ентистской; но следует избегать и другой крайности – тракто­вать историографию как форму литературы. Историзм есть золотая середина между ними: он сохраняет то, что является верным и в сциентистском, и в литературном подходах к истории, и позволяет избежать свойственных им преувели­чений...

2.1. Необходимо различать историческое исследование (вопрос фактов) и историческое письмо (вопрос интерпре­тации).

4. Нарративизм – это конструирование не того, чем прошлое могло, бы быть, а нарративных интерпретаций прошлого.

4.2.1. Исторические нарративи могут быть или не быть полезными и плодотворными, но не могут быть ни истинными, ни ложными....

4.3. Нарративные интерпретации являются не знанием, но организацией знания. Наш век с его избытком информа­ции, столкнувшийся, скорее, с проблемой организации зна­ния и информации, нежели с проблемой их получения, имеет все основания быть заинтересованным в результатах нарративизма...

4.5. Дискуссии историков, например, относительно кри­зиса в семнадцатом столетии, являются спорами не о дей­ствительном прошлом, а о нарративных интерпретациях прошлого...

4.5.1. Наши высказывания о прошлом покрыты толстым панцирем, связанным не с самим прошлым, а с его истори­ческой интерпретацией и со спорами по поводу альтерна­тивных исторических интерпретаций...

4.6. Автономия нарративного языка относительно про­шлого ни в коей мере не означает, что нарративные интер­претации должны быть произвольными... Но подтверждать или опровергать ин­терпретации могут только интерпретации... Факты о прошлом могут быть доводами в пользу или против только определенного высказывания о прошлом...

4.7. У нарративных интерпретаций могут быть имена собственные (например, «общий кризис семнадцатого сто­летия», «холодная война», «маньеризм» или «промышлен­ная революция»)... Такие имена обозначают исто­рические интерпретации, но не саму прошлую реальность.

4.7.9. Требование признать точно установленные значе­ния слов, подобных «холодной войне» или «маньеризму», было бы равносильно требованию прекратить историче­ские споры. Историческое письмо не предполагает, но имеет своим результатом определения.

4.7.10. Такие понятия, как «холодная война», будучи множествами высказываний, логически отличаются от тео­ретических понятий.

4.8. Каузальное объяснение функционирует исклю­чительно на уровне исторического исследования: мы не должны спрашивать о причине холодной войны, поскольку эгот термин обозначает нарративную интерпретацию. Спрашивать же о причине исторической интерпретации не имеет смысла. Любой, кто задает вопрос о причине «хо­лодной войны», в действительности интересуется убеди­тельной интерпретацией событий между 1944 г. и началом 1990-х годов, а не каузальной связью между двумя отдель­ными множествами событий.

5. Высказывания, составляющие исторический нарра­тив, всегда имеют двойную функцию: они (1) описывают прошлое, и (2) определяют или индивидуализируют кон­кретную точку зрения на прошлое.

5.3.2. Историческое понимание поэтому рождается только в пространстве между конкурирующими нарратив­ными интерпретациями и не может быть отождествлено с какой-либо конкретной интерпретацией или их совокупно­стью...

5.3.4. Историческое понимание образуется в ходе и по­средством историографической полемики, а не благодаря от­дельным нарративным интерпретациям, изолированным от других интерпретаций.

5.3.5. Историографический спор, в конечном счете, на­правлен не на достижение согласия, а на пролиферацию интерпретативных тезисов. Цель историографии – развеять то, что кажется известным и непроблема­тичным. Ее цель не в том, чтобы редуцировать неизвестное к известному, но в том, чтобы сделать отчужденным то, что кажется столь привычным.

5.4.1. Историк является профессиональным «аутсайде­ром»: пропасть между ним и исторической реальностью, которую он всегда пытается преодолеть, точно такая же, как и пропасть между индивидом и обществом, которую пытаются преодолеть этика и политическая философия. Этическое измерение должно быть поэтому всепроникаю­щим в историографии. Современная историография осно­вывается на политическом решении.

5.6. Нет никакой почвы для исторического скептицизма. Можно увидеть рациональное зерно в том, почему истори­ки на определенной стадии исторических споров предпо­чли одно представление о прошлом другому. Скептицизм возникает только тогда, когда нет согласия относительно рациональности исторического спора и требуются абсо­лютные основания. Но на практике это требование никогда не может быть чем-то большим, нежели призывом к исто­рикам делать свою работу тщательно и добросовестно.

Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Капомоец, В. Катаев. – М.: «Канон +» РООИ «Реабилитация», 2009. – С.69 - 82.

Семінарське заняття 12 - 13 (4 год)