Валерия Гизер, Анна Соловей 4 страница

Бедствия Шотландии

по смерти короля Алекзандера III,

лета 1286*

Сошёл Алекзандер, король наш, в могилу -Ушёл из Шотландии мир и покой, А с ним всё, что было по-любу, по-милу. Осыпался наземь всяк плод наливной. И хлеб наш, и эль наш утратили силу, В свинец обратился металл золотой. Господь нашу землю спаси и помилуй, Живущу в нестроице ныне такой.

* См. выше комментарий к прорицаниям Томаса Лер-монта. Смутное время Шотландии, в полном соответствии с низовой мифологией, изображается как «мир наобо-

рот», малый конец света. Стихотворение продолжает тра­дицию фольклорного жанра заплачки.

Неизвестный автор

(из Фабиановой Летописи,

записано после 1300 г.)

Девам английским,

после битвы при Бэннокбёрне,

лета 1314*

Вы, девы английски, оплачьте день чёрный: Лежат ваши лады при Бэннокбёрне, -

Они вас любили. Зачем же вели короли их английски, Крича: мол, победы над скоттами близки? -

Они их сгубили.

* См. выше комментарий к прорицаниям Томаса Лер-монта. Это стихотворение и явно пародирует жанр зап­лачки, и втайне поддерживает его, вводя к концу новое, редкостное пока еще настроение: жалости к павшему врагу (или хотя бы к его близким).

II. Средние века. Ренессанс-Реформация

века)

Барбур, Джон (71320-1395)

Из поэмы «Брюс»

*1. О свободе («О, сколь свобода благородна!..»)

*2. Слово Брюса к ополчению перед битвой при Бэннок-

бёрне («А кок дойдет оно до битвы...»,

Король Яков I Стюарт(1394-1437)

Из сборника «Королевские песнопения»

"Кант («Воспойте все, кто любит, месяц май ..»)

Неизвестные авторы(записано после 1500)

*Князь Бёрдок («Когда ~ Латоны сын - от Овья рога...») *Иэ поэмы «Хряк Весельчаке Колькельби» («Рассказать вам былицу одну?..»/ *Хозяйка Охтермухти («Хозяин в Охтермухти жил...»)

Голланд,сэр Ричард (71420-1485)

Из комического птичьего эпоса «Книга про Гавлата»

*Потехи на пиру («Вошёл тут Грач, бахвал и костери­ло...»)

Генрнисон,Роберт (71420-71490)

"Монастырская прогулка («Бродя один, под монастыр­ской сенью.. »)

СлепецГарри Менестрель(сочинял ок. 1460—1490)

Из поэмы «Уоллес» (ок. 1460)

*1. Плач Уоллеса над Грэхемом («Он мёртвый был и

кровью изошёл весь...»)

*2. Описание Уоллеса («Сложен он был на диво и на

славу...»)

Дунбар,Вильям (?1460-?1520)

*На Воскресение Христово («С драконом чёрным за­вершилась битва...»)

*3имние размышления («Туманны, мрачны и гнетучи...») 'Пляска Семи Смертных Грехов («Пятнадцатого фев­раля...»)

Линдсей,сэр Ричард (71490-1555)

Из поэмы «Сонные видения»

*Диспут с Шотландией («Родную нашу обозрев Окре­стность...»)

Мэйтленд,сэр Ричард (1495—1586)

*Сатира на век наш («Где радости на нашем свете?..»)

Неизвестный(середина XVI в.)

"Геликона берега («О, Геликона берега...») "Радости футбола («Ломал и кости, и скамью...»)

Шекспир,Вильям (1564—1616) Из комедии «Как вам это понравится» Песни

1. Песня лесника («Давал рогатый стрекача...»)

2. Песня Амьена («Спеши, и стар, и мал..,»]

Из трагедии «Король Лир» Скоморошийы Шута

1. «Имей, а не показывай,,.»

2. «Карнай, король, державу.,.»

3. «Ох, ох, не берег...»

4. «Ты корми кукушку, чижик...» Вариант: «Чижик вынянчил кукушку...»

5. «Как отец в ветошке...»

6. «Ох, кто плачет, кто хохочет...»

7. «Дураки на торгу...»

8. «Мало разума во лбу...»

9. «Ой, ползёт холуй ничком...»

Сонеты

1. Сонет 147 («Любовь во мне горячка: любо ей...»)

2. Сонет 90 («Возненавидь, но сразу, не томя...»)

3. Сонет 129 («Истрёп души на стыд и пустоту...»)

4. Сонет 73 («Смотри: во мне та зябкая пора...»)

5. Сонет 116 («Венчание их душ не дай мне Бог...»)

6. Сонет 120 («Тебе я совиновный побратим...»)

7. Сонет 30 («Когда беззвучно в мысленный совет...»)

8. Сонет 146 («Душа-бедняга, центр моей тщеты...»)

Неизвестные авторы(середина XVII в.)

Из сборника «Благие и благочестивые

баллады»

*«Спеши, душа, ко Свету Нетленну...»

Грэхем,Джеймс, маркиз Монтроуз(1612-1650)

*Молитва перед казнью («Пускай мне вскроют каждую из Жил...»)

Ш

~ ервый крупный поэт шотландского Средневе­ковья, представленный в этой книге, - Джон Барбур, а первый крупный текст - его «доку­ментальный» рыцарский роман о Роберте I Брюсе (1375). Джон Барбур (ок. 1320-1395), Архидиакон (наместник архиепископа) в городе Абердине, был связан со двором королей Роберта II Брюса и Роберта III из новой динас­тии - Стюартов. Поэму свою (или рыцарский роман) он написал, вероятнее всего, по прямому королевскому за­казу. Источником для нее послужили фамильные пре­дания знатных шотландских родов.

Шотландский язык (скоте) у Барбура почти не отли­чим от североанглийского нортумбрийского диалекта. Ди­алект этот ближе к языку англов, чем к языку саксов, а следовательно, ближе и к «исконному английскому», -по сравнению с говором центра Юго-Восточной Брита­нии, который и станет в будущем нормативным анг­лийским языком. Но, с одной стороны, нортумбрийс-кий диалект постепенно выпадал из сферы влияния ан­глийских писателей-лидеров той поры - Джеффри Чо-сера и Джона Виклифа. А, с другой стороны, язык шот­ландской литературы тоже постепенно отдалялся от нор­тумбрийского - в пользу других языков и других тра­диций. Так рождался особый, собственно шотландский национальный язык, - а таковым он четко воспринима­ется уже в XV веке, если не раньше.

Поэма Барбура охватывает весь жизненный путь первого короля из династии Брюсов: с момента, когда тот встал на сторону Шотландии в ее борьбе против Англии за независимость, - и вплоть до его смерти. Кроме прочего, это настоящий справочник по военно­му искусству, а некоторые советы насчет того, как вес­ти партизанскую войну, звучат вполне актуально и в наши дни. Выразительные характеристики самого Брю­са и его соратника, Дугласа; историческая достовер­ность; литературное мастерство - таковы главные дос­тоинства поэмы. Барбур перевел с французского, по-видимому, не один рыцарский роман, так что технику его освоил вполне. Самобытность же Барбура в том, как он эту общеевропейскую традицию видоизменяет: вво­дит новый национальный и исторический материал и

новую тему - борьбы шотландцев за свою государствен­ность и свободу.

«Королевские песнопения», сборник стихов короля Якова I Стюарта (1394-1437; номинально правил с 1406-го, а фактически с 1424 года), также продолжает тради­цию, но иную: культ Нп атог, куртуазной любви - эро­тической связи или платонического обожания знатной дамы одним из вассалов ее мужа. Разработали эту тра­дицию трубадуры Прованса, а ее высшее достижение -«Роман о Розе» Гильома де Лориса и его автопародия: вторая часть, написанная Жаном де Мёном. Эта аллего­рическая история Влюбленного и предмета его любви, Розы, ко временам Якова I давно уже вышла из литера­турной моды. Однако в «Королевских песнопениях» именно на ней строится условный лирический сюжет. Но идеи этих песнопений почерпнуты из другой сред­невековой традиции, восходящей к «Утешению филосо­фией» Боэция. Сам король Яков I был 12-летним маль­чиком похищен англичанами. В качестве пленника он провел в Англии 18 лет (1406-1424). Предположитель­но, «Королевские песнопения» были сочинены вскоре после того, как короля выкупили из плена.

Образование, таким образом, Яков I получил пре­имущественно английское, а источники его книги - ве­роятнее, чосеровские переводы, чем оригиналы по-фран­цузски или по-латыни. Сама книга написана на полу­английском языке и в литературном отношении вторич­на. Однако центральный ее мотив: духовное взросление поэта и короля-пленника, - а также взятые из жизни детали, биографические и пейзажные, делают книгу про­изведением незаурядным. Вернувшись на родину, ав­тор ее ушел с головой в государственные дела, пытаясь управиться со своей дикой и мятежной знатью, и време­ни на поэзию у него больше не оставалось.

Покуда аристократы грезили в садах возвышенной любви, народ создавал собственную поэзию совсем дру­гого рода. Стихи эти, в большинстве своем, полны юмо­ра и непристойностей, насквозь пропитаны земными за­ботами, но также причудливой игрой фантазии. Таковы «Князь Бёрдок», «Хряк Весельчака Колькельби» и мно­гие иные. Их шотландский язык - настоящее сокрови­ще; он гораздо богаче языка современной ему придвор-

ной поэзии. Многие из этих текстов представляют из себя пародии. «Ральф Кольер», например, пародирует ста­ринный аллитеративный стих и метр английских ры­царских романов, вроде «Сэра Гавейна и Зеленого Рыца­ря». «Хозяйка Охтермухти» комически варьирует излюб­ленную тему куртуазной лирики — превосходство жен­щины над мужчиной. Еще один пример пародии - «Книга проГавлата». Ее автор, сэр Ричард Голланд (?1420-?1485), был ученым писцом и входил в окружение знатного рода Дугласов. Вместе с некоторыми из членов этого рода был выслан в Англию. «Книга про Гавлата» тоже исходит из традиции, правда, иной: комического животного эпоса, наиболее известный образец которого - французский «Ро­ман о Лисе» Ренаре.

Патриотическая шотландская тема, которую откры­вал «Брюс» Барбура, исчезла в любовных перипетиях «Королевских песнопений», почти миновала народную поэзию, но поднимается в полный рост в поэме Слепца Гарри «Уоллес» - вещи, написанной героическими дву­стишиями и ноистину эпической, если не по мастер-стну, то по раимяху. Поэма Гарри об Уоллесе далеко не столь же нсторнчоски достонерна, как поэма Барбура о Гнрри но придворный певец, а менестрель; он чо|)щшт не из родовых преданий, а из на­родных легенд, к тому же изрядной давности и фантас­тичности. Так что главное достоинство поэмы — не в достоверности, а в том, что любовь к Родине Гарри вос­крешал во времена, когда национальное самосознание резко уппло. О самом Гарри Слепце (сочинял в проме­жутке приблизительно с 1460-го по 1490-й годы) извест­но мало. - куда меньше, чем об остальных бардах и мене-стрелях, писавших на средневековом скотсе. Неизвестно даже: был ли Гарри слепым от рождения - или ослеп уже взрослым? Если верно первое, - это объясняет мно­гие ин его неправдоподобностей, зато заставляет изум­ляться красочности его описаний.

Шотландская тема опять уходит из поэзии современ­ника Слепца Гпрри, Роберта Генрисона (ок. 1420 - ок. 1490). Служил он и Думформлиио; был одним из самых ранних писателей-взпколников», хорошо разбиравших­ся в юристике: они станут для шотландской литерату­ры фигурами привычными. Ученость у Генрисона го-

раздо основательней, чем у любого из писателей того времени - за вычетом, быть может, его младшего совре­менника Гэвина Дугласа. А поэтически его превосхо­дит разве что Вильям Дунбар, да и то лишь виртуознос­тью и разнообразием стиховых форм.

Произведения Генрисона изобилуют общественными мотивами и сатирическими описаниями тогдашних Нра­вов. Все это, однако, подчинено целям моральным и ре­лигиозным. Средневековые традиции, на которые он опи­рается, тоже уже насчитывали к тому времени не одно столетие. Это сюжет Троянской войны (в его поэме *3а-вещание Крессиды*), это басни Эзопа и это жанр пасто­рали (в «Робене и Макине»). Но в них он привнес свой самобытный ум, живое воображение, свою ясную гармо­ничную личность.

Говорят иногда: Генрисон - последнее воплощение Средневековья - того величественного духовного спокой­ствия, каковое эпоха Возрождения, а за ней и Церков­ная Реформация вот-вот уже уничтожат под корень. Дунбар же и его страдальческий дух - типичное порож­дение Нового времени. Это но совсем так. Творчество Дуибара действительно свидетельствует о том, что Ре­формация уже при дверях; оно готовит будущую сатиру Линдсея на старые порядки. Но по сути своей Дунбар -столь же правоверный католик, сколь и Генрисон. Он не революционер ума, каким станет Линдсей. Разница между Геприсоном и Дунбаром в другом. Дунбар глубоко разоча­рован и обижен на весь мир. А Генрисон живет в безмятеж­ном согласии с самим собой и со своим Богом - пускай не с тем, что мы сегодня именуем «обществом», а он называл «мирской жизнью».

Вильям Дунбар (?1460-?1520) был, по всей видимос­ти, младшим сыном в семействе Дунбаров и, таким обра­зом, изначально воспитывался для церковной деятельно­сти. Закончил, предположительно, Свято-Андреевский университет, получил ученую степень магистра искусств. Потом стал монахом ордена франсисканцев, совершал дальние поездки по поручениям ордена, рассчитывал сде­латься епископом. Выполнял какие-то, нам не извест­ные, обязанности при дворе короля Якова IV Стюарта -дворе, который он ненавидел и от которого всю жизнь пытался убежать, дабы вести мирное существование, ко-

торым наслаждался Генрисон. Подобно всем шотландс­ким поэтам той поры, Дунбар вскормлен ведущими об­щеевропейскими традициями - французскими прежде всего. Ближайшая параллель ему в Европе — Вийон; мень­ше всего он похож на «шотландского чосерианца», ка­ким его долго считали. Как лирик Дуибар не знает себе равных ни в тогдашней шотландской, ни в тогдашней английской литературе.

Отличие Генрисона от Дунбара видно и по тем поэти­ческим формам и мотивам, которые каждый для себя выб­рал. Генрисон - прирожденный рассказчик. Жизнь для него - неделимое целое, в котором всему найдется место. Дунбар — прирожденный лирик. Это поэт деталей, поэт переменчивых настроений: «то здрав, то болен, то плясун веселый, то умереть готов». Стихи его — чаще душевные излияния, чем сюжетные истории. Но прежде всего Дун­бар творит искусство, а не проповедует что-либо «обще­ственно полезное». И он умел быть общественно полез­ным, и он бывал страстным. Но страстен он (и в этом его новшество) больше там, где сосредоточен на самом себе. В этом Дуибар и впрямь поэт Нового времени, а не ан­тичности и по Сродненоконья. Гомер воспел Ахилла, Вер-гилии Энея, Данте - Беатриче, Шекспир - несметное множество героев, Барбур - Брюса, Слепец Гарри - Уол-леса. Дунбар воспевает главным образом самого Дунбара.

К счастью, этим он не исчерпывается. Его жалобы на пороки двора, суда, Церкви, городской жизни по-настоящему поэтичны. А в «Рассуждениях двух муж­них жён и одной вдовицы» Дунбар прекрасен и как бытописатель. В «Челобитной старого сивки по кличке Думбар» он разоблачает все придворные ценности - точ­ней, их обесцениванье. А в стихах религиозных и меди­тативных Дунбар и вовсе становится голосом всего свое­го века - или даже всего человечества. Таковы «Жалоба певца», «Зимние размышления», церковные песнопе­ния и некоторые другие стихи.

1Гэвину Дугласу (ок. 1476-1522) принадлежит осо­бое место в триаде великих поэтов, чья жизнь и творче­ство пришлись на время царствования недооцененного короля Якова III Стюарта. (А именно на эту эпоху, не на эпоху его переоценного сына, короля Якова IV, вы­пал расцвет шотландской поэзии.) Третий сын Арчи-

бальда Дугласа, графа (эрла) Ангусского, Гэвин был рож­ден, чтобы властвовать. Он окончил Свято-Андреевский университет, затем, как и большинство образованных шотландцев, путешествовал по Европе. Воспитывался он в церковном духе, поскольку предназначен был стать со временем Епископом Дункельдским. Жизнь прожил бур­ную, разделяя все взлеты и падения своего рода, близ­кого и к трону, и к насилию. Умер он от чумы - в изгнании, в Лондоне.

У Дугласа нет такой учености, как у Генрисона или Дунбара. Но своим переводом Вергилиевой «Энеиды» он поднял скоте на высоту, не превзойденную ни до, ни после. Языковой запас Дугласа-поэта почти равен запа­су всего тогдашнего шотландского языка, - он намного богаче, нежели у всех поэтов-предшественников, вместе взятых. Блестящая Вергилиева латынь заставила Дуг­ласа кардинально расширить возможности скотса, в чем «оригинальные» поэты, его соотечественники, не испы­тывали нужды. Вместе с тем зимний пейзаж в его УИ-м вступлении к «Энеиде» — это поэзия целиком самобыт­ная. Ни один из поэтов-шотландцев или поэтов-англи­чан не оставил более роскошной картины зимы, - включая шотландца по происхождению, английского поэта по языку Джеймса Томсона, с его поэмой «Зима» из цикла «Времена года».

Следующий поэт, Дэвид Линдсей, дал новый импульс шотландской патриотической теме, которая отнюдь не была в центре внимания «великой триады»: Барбура, Генрисона, Дугласа. Теперь, однако, это уже не война Шотландии за независимость, а положение нации, ко­торая независимость завоевала, но раздираема изнутри распрями, церковными и политическими: кризис, ко­торый закончится Реформацией. Родился сэр Дэвид Линдсей (?1490-1555), скорее всего, в родовой усадьбе, в графстве Файф. Учился в Свято-Андреевском универ­ситете, путешествовал за границей. Жил при дворе ко­роля Якова IV, был воспитателем его сына, будущего короля Якова V, и даже когда тот взошел на трон, со­хранил с ним дружеские отношения. В качестве при­дворного поэта Линдсей прошел школу развлекатель­ной литературы: сочинял и пьесы, и другие вещи «на случай» - и до того, и после того, как стал герольдмей-

стером, т.е. главой геральдической службы Шотландс­кого королевства (Lyon King of Arms). Опыт придворной жизни подготовил такие его поэмы, как «Заниматель­ная сатира на три сословия».

Барбура и Слепца Гарри вдохновляли жизнь и дея­ния великих воинов. Линдсея вдохновляют идеи цер­ковных реформаторов. В таком смысле он первый «ин­теллектуальный» поэт среди шотландцев. Это не зна­чит, будто по своему интеллекту он равен Генрисону, или Дунбару, или Дугласу: чего нет, того нет. Но они изображали саму жизнь, жизнь во всей ее полноте, а идеология была ими получена в готовом виде и сомне­нию не подвергалась. Линдсей же — мыслитель-рево­люционер, пропагандист Реформации. Этой новой иде­ологией его поэзия пронизана от первой до последней строки.

Что касается устных средневековых текстов на скот-се, их главные источники - Баннатинская, Мейтлендс-кая и другие рукописи. Среди многих неплохих авторов есть в рукописных антологиях один «Неизвестный». Сти­хи его хороши настолько, что неоднократно делались попытки приписать их другим, менее протеичным по­этам. Если прибавить сюда еще и баллады, — выйдет, что «Неизвестный» сочинил больше, чем любой иной поэт-шотландец. Вообще же анонимных поэтов в Шот­ландии Средних веков, Возрождения и Реформации -неисчислимое множество, причем поэтов, разнообразных по темам и стилю, отменных по качеству. Им принадле­жат и любовные песни, и песни застольные, и стихи-юморески «на случай». Позже их опыт будут использо­вать поэты письменной традиции. Так, строфику песни «Геликона берега», одной из самых популярных в свое время, позаимствует Алекзандер Монтгомери (?1545-?1610). Другая песня-баллада, «Аллану ль не воспеть хвалу?..», — это не просто гимн в честь шотландского виски, но почти ритуальное песнопение, связанное с языческим культом плодородия. Тот же культ доживет до наших дней в виде поклонения «Робби» Бёрнсу -божеству хмеля и разгула, шотландскому Дионису, ко­торому ежегодно устраивают ритуальные ужины (Вигпз Зиррегн). Этот культовый герой не имеет практически никакого отношения к реальному Роберту Бёрнсу-по-

эту, умершему от тяжкого труда, нищеты, всеобщего безразличия иболезней.

После Средневековья и Возрождения первый тяже лый удар нанесла шотландской поэзии в XVI веке Цер ковная Реформация. Вторым ударом, еще худшим, ста­ло воссоединение Англии и Шотландии в одно королев­ство (1608,Unions of Crowns; 1707, Договор о воссоедине­нии). Шотландский король Яков VI Стюарт сделался ан­глийским королем Яковом I и тут же предал нацио­нальные интересы Шотландии. Двор переехал на юг, в Лондон, и заговорил «по-чужиаски», т.е. по-английс­ки, - как в устном общении, так и на письме. Таков, например, шотландец ло происхождению, поэт-«кава-лер» Вильям Дрюмонд: его и включают уже в историю не шотландской, а английской литературы, В ряду по­этов-«кавалеров» (т.е. сторонников короля Карла I Стюарта а противников Кромвеля) стоит и Джеймс Грэхем, маркиз Монтроуз (1612-1650). Каждое слово из его сти­хотворения-молитвы, написанной накануне казни и ее описывающей, значит буквально то, что значит. Приго­вор Грэхему, обвиненному правительством Кромвеля в государственной измене, гласил: цовесить, вынуть из Петли живым, распороть живот, вырвать внутренности, голову отрубить, а тело четвертовать.

Проф. Том Скотт (дайджест)

В

енчает британское Возрождение, конечно же, Вильям Шекспир (1564-1616). Его можно счи­тать «северным бриттом», а можно - «юж­ным шотландцем». Родина Шекспира, городок Стрэт-форд-на-Эйвоне, расположен на земле древних бриттс-ких королевств. Фольклорные волшебные персонажи его произведений: эльф Пэк («Сон в летнюю ночь*), короле­ва фей Мэб (правильнее Мэдбх) («Ромео и Ддоульетта») -это персонажи кельтские, не англо-саксонские. Из шот­ландской истории, легендарной или документальной, почерпнуты сюжеты трагедий «Король Лир» и «МакБет». «Безумный», внеоборотный» мир в песенках («скоморо-шинах») Щута («Король Лир») похож на «безумный» эс­хатологический мир в прорицаниях Томаса Лермонта, а

шекспировские сонеты без труда встраиваются в поэти­ческий ряд, восходящий к лирике другого великого Ви­льяма: шотландца Дунбара. «Вынуть» Шекспира из анг­лийской литературы, разумеется, невозможно. Однако взглянуть на него как на гения двух культур (подобно славянам Гоголю или Мицкевичу) - вполне возможно.

Каким же смотрится весь период Х1У-ХУ1 веков в истории шотландской поэзии, если (как и в I разделе) взглянуть на него не только изнутри, глазами критика-шотландца, а извне?

Что было главным духовным сюжетом для Шотлан­дии от раннего Средневековья до позднего? Разумеется, христианизация страны — не просто крещение, но «просвещение» в христианском духе (пользуясь форму­лой Н.Лескова). Шла эта христианизация неравномерно. Были такие земли («вотчины» или бывшие родоплемен-ные «королевства»), которые знавали христиан еще с рим­ских времен, — особенно учитывая, что войска Рима на окраинах состояли в изрядной мере из «варваров», а «вар­вары» зачастую принимали христианство раньше, чем римляне из «центра». Были, наоборот, земли, где язычес­кие или полуязыческие верования и обряды просущество­вали всё Средневековье — и пережили его. (См. вступле­ние и комментарии к I разделу.)

Неоднозначно соотносились и начало христианское с началом кельтским. Отчасти — именно кельтская Ир­ландия (и прилегающие к ней земли на Британских островах) были очагом христианства для всего европейс­кого Севера и Северо-Запада. Отчасти - кельтские коро­ли Шотландии и их знать (а кельтами они оставались — даже номинально — до XIII века, а фактически, по ми­роощущению, - еще не одно столетие) естественным порядком сберегали свои древние традиции, - а тради­ции эти не могли не быть языческими, во-первых, кла­новыми или раннефеодальными, во-вторых. Знать при­выкла к тому, что настоятелями монастырей и еписко­пами становились их младшие сыновья. Это укрепляло власть мирскую, но вряд ли усиливало духовную неза­висимость у служителей Царства Небесного. Шотландс­кая Церковь долго скорее санкционировалась, чем ре­ально управлялась Папским Престолом. Это оберегало ее от околоватиканских интриг, - но делало мало цент-

рализованной я потому свободно организованной. Обрат­ные процессы: упорядочивание церковной организации и подчинение ее Риму - привели к расцвету монастырс­кого и храмового строительства в XIV—XV веках, к появ­лению духовной темы в придворной «мирской» поэзии ни скотсе. Однако эти же процессы расчистят дорогу Ре­формации, когда борьба за «истинно христианскую» веру обернется борьбой против «Римской волчицы» (Данте), т.е. против папства, а с ним и католичества. Реформа Генриха VIII Английского, переподчинившего себе Цер­ковь, а затем воссоединение Шотландии с Англией (уси­лившее угрозу такого же переподчинения Церкви Шот­ландской), сделали протестантизм «национальной рели­гией» шотландцев: одним из главных оплотов их духов­ной независимости. И снова эффект был двойственным. Престиж религии укрепился; но была ли это действи­тельно религия (тем паче христианская) или уже поли­тика в одеждах религии - вопрос открытый.

Каков главный социальный сюжет у средневековой Шотландии? По большому счету, он один: консолидация нации и государства. Но и тут культура (а поэзия в осо­бенности) показывает, сколь противоречиво этот сюжет развивался. Без объединения отдельных земель, как бы они ни назывались: королевства, графства, герцогства, -Шотландия не состоялась бы не только как держава, но и как культура. Однако и в этой сфере за все приходилось платить. Шотландская знать, даже соперничая за шот­ландский престол, гораздо искренней ощущала себя «хо­зяевами» земель Морея, или Росса, или Ангуса, «лорда­ми островов» (был и такой титул), чем попечителями всей Шотландии. Страна казалась многим из них просто «боль­шой вотчиной», свой клан — наилучшей правящей парти­ей, а помощь из-за рубежа часто принималась без огляд­ки на то, что за эту помощь потребуют короли Англии или Франции. А те, понятно, поддерживали в Шотлан­дии таких правителей, или претендентов на трон, или оппозиционеров, которые обещали - и отдавали - по­больше. Оттого внешне - политические перипетии меня­лись; внутренне - их можно свести к драматичному «сверхсюжету»: о том, как региональное мышление вы­растало до мышления общенационального, - или не вы­растало, или насильственно подавлялось. Сюжет этот тоже

выйдет за границы Средневековья. Он обернется много­вековыми кровавыми стычками на «Пограничье» (Borders) - порубежной территории между Шотландией и Англией. Будут - иногда десятки (!) раз - захватывать­ся штурмом и выжигаться пограничные города; будут лихие набеги (raids) с обеих сторон; сформируется осо­бый тип сорви-головы или наемника, «вольного стрелка» (гак!ег), для кого подобные набеги станут подвигом и профессией. Сюжеты американского «Фронтира» или ук-раино-русско-крымскотатарского «Дикого Поля» типоло­гически поразительно совпадают с сюжетами шотландс­ко-английского Пограничья.

Наконец, и в художественном плане история шот­ландской поэзии на отрезке от Средневековья до Нового времени близка к другим национальным историям Ев­ропы. Близка прежде всего своей парадоксальной (а на самом деле - антиномичной, «неслиянно-нераздельной») доминантой. Как ее, эту доминанту, можно кратко сфор­мулировать? Наверно, так: чем универсальней и «собор-ней», тем уникальней и национальней; тем ярче «лица необщее выраженье» у шотландской поэзии и культуры в целом. Удивляться тут нечему; вдуматься — есть во что.

«Европа, то есть христианство» - эта формула не­мецкого писателя-романтика Новалиса хорошо объясня­ет единые основы «европеизма». Именно она, и только потом уже, после нее, — факторы политические, юриди­ческие, экономические, которые приведут в конце XX века к идее «Евросоюза». Но христианство - религия личностная. А «коллективной личностью» как раз и являются община и народ (понятые как единство не био­логическое, а духовное: единство по миссии, а не по кро­ви). Поэтому нет ничего удивительного в том, что наци­ональный идеал европейских культур, болезненно вы­растая из (но не отрываясь от) идеала родового, фольк­лорного, языческого, стремился и в Шотландии, и в Ук­раине, и в России осениться идеалом христианским. На практике так получалось далеко не всегда. Но уже начиная с эпохи зрелого Средневековья, шотландская поэзия без этого порыва ко всеобъединяющей «красоте веры и добра» (Дж. Ките) не представима.

Проф. Марава Новикова

Джон БАРБУР

(ок. Ш0-Ш5)

Из поэмы «Брюс» (Отрывки)

О свободе

О, сколь свобода благородна!

Свобода выбирать свободна.

Она утешит и в недоле.

Привольно жить нам лишь на воле!

Душе благорожденной нету

Отрады от такого свету,

Где Нет свободы. Выбор вольный

Есть лучшее в сей жизни дольной.

Духу, сшбодну от рожденья,

Ни униженья-угожденья,

Ни Ярость-наглость не приличны,

Зато рабу они привычны.

А угодившему в неволю

Познать их всех придется вволю,

И скажет он: увы, свобода,

Ты выше злата, слаще мёда!