Шаманские сеансы у тунгусов и орочей
Шаманизм занимает значительное место в религиозной жизни тунгусов.[740]Как мы помним, сам термин «шаман» является тунгусским, независимо от происхождения этого слова (см. ниже). Весьма вероятно — это показал Широкогоров, и мы подтверждаем его выводы, — что тунгусский шаманизм, по крайней мере в его современной форме, подвергся сильному влиянию китайско-ламаистских идей и техник. Впрочем, как мы уже неоднократно подчеркивали, следы южных влияний на среднеазиатский и сибирский шаманизм вообще несомненны. В конце этой книги мы покажем, как следует представлять себе экспансию южных культурных комплексов на север и северо-восток Азии. Как бы то ни было, сегодня тунгусский шаманизм имеет сложную структуру. В нем можно обнаружить много разнообразных традиций, и вследствие их срастания появились формы иногда явно гибридные. Мы и здесь констатируем определенный «упадок» шаманизма, засвидетельствованный почти повсюду в Северной Азии. Тунгусы явно сопоставляют силу и отвагу "старых шаманов" с малодушием современных, которые — в отдельных районах — уже не решаются предпринимать опасные нисхождения в Преисподнюю.
Тунгусский шаман обязан употреблять свою силу во многих случаях. Шаман необходим как исцелитель — он либо разыскивает душу больного, либо изгоняет демонов заклятиями; с другой стороны, он является проводником душ; он же относит жертвы на Небо или в Ад; но главная его обязанность — поддержание духовного равновесия общества в целом. Когда болезни, неудачи или бесплодие угрожают роду, именно шаман должен определить причины и исправить положение. Тунгусы в большей мере, чем их соседи, склонны признавать влияние духов, и не только нижнего, но и этого мира — потенциальных источников всякого рода беспорядка. Именно поэтому тунгусские шаманы предпринимают сеансы, особенно предварительные, "малые сеансы", не только по классическим мотивам — болезнь, смерть, жертвоприношение богам, но и по многим другим поводам, которые, однако, всегда требуют знания духов и господства над ними.
Шаманы принимают также участие в определенных жертвоприношениях. А ежегодное принесение жертв духам шамана является большим событием для всего племени.[741]Шаманы необходимы, конечно, и в охотничьих и рыбацких обрядах.
Сеансы, включающие спуск в Преисподнюю, могут предприниматься по следующим причинам: 1) отнесение жертвы предкам и умершим в нижний мир; 2) поиск и возвращение души больного; 3) проводы и поселение в Страну Теней тех покойников, которые не желают оставлять этот мир.[742]Несмотря на богатство поводов, эта церемония совершается довольно редко, поскольку считается опасной, и не многие шаманы отваживаются на нее.[743]Ее техническое название — оргиски, что дословно означает "в направлении орги" (нижнего, «западного» мира). Предпринимать оргиски решаются только после вступительного сеанса "малого шаманства". Например, в племени случается ряд беспорядков, болезней или несчастий; шамана просят найти причину, и он вселяет в себя духа, через которого узнает, почему духи нижнего мира или умершие и души предков вызывают нарушение равновесия: одновременно он выясняет, какой жертвой можно их успокоить. Только после этого принимается решение о жертвоприношении и о спуске шамана в Преисподнюю.
Накануне оргиски собираются предметы, которыми шаман будет пользоваться в экстатическом путешествии; среди них — малый плот, на котором шаман переплывет море (озеро Байкал); нечто вроде лома для разбивания скал; маленькие фигурки, изображающие двух медведей и двух диких кабанов, которые поддержат плот, если он станет тонуть, а также проложат дорогу через густой лес потустороннего мира; четыре маленькие рыбы, которые будут плыть перед лодкой; «идол», изображающий духа-помощника, который поможет шаману нести жертву; различные инструменты для очищения и т. п. В тот вечер, на который назначен сеанс, шаман надевает наряд, бьет в бубен и поет, призывая «огонь», "Землю-Матушку" и «предков», которым приносится жертва. После окуривания совершается гадание: с закрытыми глазами шаман бросает в воздух палочку от своего бубна; если она упадет "обратной стороной", это хороший знак.
Вторая часть церемонии начинается с принесения в жертву животного, обычно оленя. Выставленные предметы смазываются его кровью, мясо будет приготовлено позже. В вигван вносятся два шеста, верхушки которых выходят через дымовое отверстие. Длинная нить соединяет шесты с предметами, выставленными снаружи на помосте; это «дорога» для духов.[744]Когда приготовления закончены, зрители собираются в вигване. Шаман начинает бить в бубен, петь и танцевать. Он подпрыгивает все выше.[745]Его помощники вместе со зрителями подхватывают рефрен песни. Шаман на минуту останавливается, выпивает стакан водки, выкуривает несколько трубок и возобновляет танец. Постепенно он настолько разогревается, что падает на землю без движения, в экстазе. Если он не приходит в себя, его трижды окропляют кровью. Шаман поднимается и начинает говорить высоким голосом, отвечая на вопросы двух или трех человек, задаваемые в песенной форме. Тело шамана является сейчас обиталищем духа, и именно этот дух отвечает за него, поскольку шаман находится в нижних странах. Когда он возвращается, все приветствуют радостными криками его возвращение из мира умерших.
Эта вторая часть церемонии длится около двух часов. После двух— или трехчасового перерыва, то есть на рассвете, приступают к последней части, которая не отличается от первой и во время которой шаман благодарит духов.[746]
У тунгусов Маньчжурии жертвы можно приносить и без помощи шаманов. Но только шаман может спуститься в нижние страны и привести оттуда душу больного. Эта церемония также состоит из трех частей. Когда в предварительном сеансе "малого шаманства" обнаруживается, что душа больного действительно пленена в Аду, приносятся жертвы духам (севен), чтобы они помогли шаману достичь нижних стран. Шаман пьет кровь и ест мясо жертвенного животного и, принимая таким образом духа, входит в экстаз. После этого начинается вторая часть — мистическое путешествие шамана. Он восходит на гору с северо-запада и спускается с нее в потусторонний мир. Опасности умножаются по мере приближения к Аду. Встречая духов и других шаманов, он закрывается своим бубном от их стрел. Поскольку шаман поет обо всех перипетиях путешествия, то зрители могут проследить его путь шаг за шагом. Шаман спускается в маленькую дыру и переходит через три реки, прежде чем встретит духов из нижних стран. Наконец он достигает мира тьмы, и помощники начинают выбивать искры своими ружейными кремнями: это «молнии», благодаря которым шаман увидит дорогу. Он находит душу; после долгой борьбы или переговоров с духами, ценою тысячи трудностей, он приводит душу на землю и вынуждает ее воссоединиться с телом больного. Последняя часть церемонии совершается на следующий день или через несколько дней: приносится благодарность духам шамана.[747]
Тунгусы Маньчжурии — оленеводы — хранят воспоминания о времени оном, когда "камлали к земле"; но сегодня уже ни один шаман не смеет этого делать.[748]У тунгусов-кочевников Манковы церемония иная: ночью приносится в жертву черный козел, мясо которого не едят; достигнув нижнего мира, шаман падает на землю и полчаса остается неподвижным. В это время присутствующие трижды прыгают через огонь.[749]У маньчжуров церемония "нисхождения в мир мертвых" также проводится довольно редко. За время своего долгого пребывания Широкогорову удалось быть свидетелем только трех сеансов. Шаман призывает всех духов — китайских, маньчжурских и тунгусских, — объясняет им причину сеанса (в том случае, который описывает Широкогоров, — болезнь восьмилетнего ребенка) и просит у них помощи. Затем он начинает бить в бубен и, воплотив в себя соответствующего духа, падает на ковер. Помощники задают ему вопросы, и из его рассказа следует, что он уже находится в нижнем мире. Поскольку дух, вселившийся в него, является волком, шаман и ведет себя соответствующим образом. Его речь трудно понять. Тем не менее он выясняет, что причина болезни — не душа умершего, как думали до сеанса, а некий дух, который за возвращение здоровья требует сооружения для него небольшого святилища, м'ао, и регулярных жертвоприношений.[750]
О подобном нисхождении в "мир умерших" рассказывает маньчжурская поэма "Нишан Шаман", которую Широкогоров считает единственным письменным документом, касающимся маньчжурского шаманизма. Сюжет таков: во времена династии Минг некий юноша, сын богатых родителей, отправляется на охоту в горы и погибает вследствие несчастного случая. Шаманка Нишан решает вернуть его душу и нисходит в "мир умерших". Она встречает много духов, среди которых и дух своего умершего мужа, и после многих перипетий ей удается вернуться на землю с душой юноши, и он воскресает. В поэме — которую знают все маньчжурские шаманы, — к сожалению, очень мало подробностей, касающихся ритуальной стороны сеанса.[751]Она стала «литературным» текстом и отличается от аналогичных татарских поэм тем, что записана и распространена в письменной форме уже очень давно. Тем не менее ее значение велико: она показывает, насколько тема "орфического нисхождения" близка шаманским нисхождениям в Ад.[752]
С той же целью исцеления совершаются экстатические путешествия и в противоположном направлении, то есть с вознесением на Небо. В этом случае шаман устанавливает 27 (трижды девять) молодых деревьев и символическую лестницу, по которой он совершит свое восхождение. Среди присутствующих при этом ритуальных предметов мы замечаем многочисленные фигурки птиц — подтверждение хорошо известной символики вознесения. Небесное путешествие можно предпринимать по многим причинам, но сеанс, описанный Широкогоровым, совершался ради исцеления ребенка. Первая его часть похожа на приготовления к сеансу нисхождения в нижние страны. По результатам "малого шаманства" определяется точный момент, когда дайячан, которого просят возвратить душу больного ребенка, расположен принять жертву. Животное — в данном случае ягненка — убивают, у него вырывают сердце, а кровь сливают в специальные сосуды, притом так, чтобы ни одна капля не пролилась на землю. Затем напоказ выставляется шкура. Вся вторая часть сеанса — вхождение в экстаз. Шаман поет, бьет в бубен, танцует и подпрыгивает, время от времени приближаясь к больному ребенку. Иногда он передает бубен своему помощнику, пьет водку, курит — и снова продолжает танец, пока не упадет в изнеможении на землю. Это знак того, что он оставил свое тело и летит на Небо. Все толпятся вокруг него, а его помощник, как и в случае путешествия в нижние страны, выбивает камнями искры. Такого рода сеанс может проводиться как днем, так и ночью. Шаман использует довольно простой наряд; Широкогоров считает, что этот тип сеанса, с вознесением на Небо, тунгусы заимствовали у бурятов.[753]
Гибридный характер этого обряда очевиден: хотя небесная символика и представлена надлежащим образом — деревьями, лестницей и фигурками птиц, — экстатическое путешествие шамана происходит в противоположном направлении ("тьма", которая должна быть освещена искрами). Кроме того, шаман приносит жертвенное животное не Буге, Всевышнему Существу, а духам верхних сфер. Этот тип сеанса мы встречаем у тунгусов-оленеводов Забайкалья и Маньчжурии, но он не известен тунгусам из северной Маньчжурии,[754]что подтверждает гипотезу о бурятском влиянии.
Кроме этих двух главных типов шаманских сеансов, у тунгусов существует несколько других форм, не имеющих определенных связей с высшим или низшим мирами, а касающихся духов этого мира. Цель таких сеансов — овладеть этими духами, прогнать злых, принести жертвы тем, которые могли бы стать враждебными и т. д. Несомненно, чаще всего сеансы мотивированы болезнями, поскольку предполагается, что болезнь вызывают те или иные духи. Чтобы определить виновника недомогания, шаман воплощает своего дружественного духа и делает вид, что спит (слабая имитация шаманского транса), или пытается вызвать и воплотить духа — виновника зла — в тело самого больного,[755]поскольку начичие нескольких душ[756]и их непостоянство иногда усложняют задание шамана. Необходимо выяснить, какая из душ оставила тело и где она находится; для этого шаман призывает душу стереотипными формулами или песнями и старается снова соединить ее с телом, исполняя ритмические движения. Иногда, однако, случается, что злые духи поселяются в больном; тогда шаман изгоняет их с помощью дружественных духов.[757]
Экстаз играет важную роль в собственно тунгусском шаманизме; чaще всего для достижения экстаза используются танец и пение,[758]а феноменология тунгусского сеанса во всем напоминает сеансы у других сибирских народов: слышатся голоса духов; шаман становится очень «легким» и может прыгать вверх, хотя одет в наряд весом иногда до 30 кг; больной едва чувствует шамана, ходящего по его телу,[759]— это объясняется магической способностью левитации и «полета»; во время транса шаман чувствует сильное тепло, и потому может играть с горящими углями и раскаленным докрасна железом; он становится совершенно нечувствительным (например, наносит себе глубокие раны, но из них не течет кровь) и т. п.[760]Все это (см. ниже подробнее) составляет часть древнего магического наследия, которое все еще сохраняется в самых отдаленных уголках мира и которое предшествовало влиянию Юга, столь глубоко видоизменившему тунгусский шаманизм. Пока что достаточно только указать эти две магические традиции, наблюдаемые в тунгусском шаманизме: основу, которую можно назвать «архаической», и китайско-буддистский вклад Юга. Их значение выяснится тогда, когда мы попытаемся определить главные вехи истории шаманизма в Центральной и Северной Азии.
***
Похожую форму шаманизма мы встречаем у орочей и удеге. Лопатин дает пространное описание сеанса исцеления у орочей из Ульки (над рекой Тумнин).[761]Шаман начинает молитву, обращенную к духу-хранителю: сам шаман слишком слаб, но его дух всемогущ, и ничто не сможет ему противостоять. Он девять раз танцует вокруг огня, затем поет песнь своему духу: "Прибудешь! О, прибудешь сюда! Смилуйся над этими несчастными людьми", и т. д. Он обещает свежую кровь духу, который, судя по некоторым намекам шамана, является Великой Птицей Грома. "Твои железные крылья!.. Звучит шум твоих железных перьев, когда ты летишь!.. Твой могучий клюв готов схватить врагов!.." Заклинание продолжается около тридцати минут, и шаман заканчивает его уже обессиленный.
Вдруг шаман кричит изменившимся голосом: "Я здесь!.. Я прибыл, чтобы помочь бедным людям!.." Шаман впадает в экстаз: он танцует вокруг огня, протягивает руки, по-прежнему держа свой бубен и палку, и снова кричит: "Я лечу!.. Я лечу!.. Сейчас я тебя догоню!.. Сейчас я тебя схвачу. Тебе не удастся ускользнуть!.." Как Лопатину объяснили позже, этот танец изображал полет шамана в царство духов, где он охотился на злого духа, похитившего душу больного мальчика. Затем идет диалог нескольких голосов, полный непонятных слов. В конце шаман кричит: "Я поймал ее! Я поймал ее!" и, сжимая руку, как будто он что-то берет, подходит к постели, где лежит больной ребенок, и возвращает ему душу, поскольку, как он утром следующего дня объяснял Лопатину, он поймал душу в облике воробья.
Этот сеанс интересен в том отношении, что экстаз шамана не выражается в трансе, а достигается и развивается в ходе танца, символизирующего магический полет. Духом-покровителем является, по-видимому, Птица Грома или Орел, который играет такую большую роль в мифологиях и религиях Северной Азии. Таким образом, хотя душа больного и была похищена злым духом, на него охотятся не в нижних странах, как можно было бы ожидать, а очень высоко в Небе.
Юкагирский шаманизм
Юкагирам известны два наименования шамана: а'льма (производное от глагола "делать") и и'ркейе, дословно "тот, кто трясется".[762]Альма лечит больных, приносит жертвы, просит у богов удачной охоты и поддерживает связи как со сверхъестественным миром, так и с Царством теней. В древние времена его роль, несомненно, была более существенной, поскольку каждое юкагирское племя ведет свою родословную от шамана. Еще в прошлом столетии юкагиры чтили черепа умерших шаманов: им делали деревянную оправу и хранили в сундуках. Ничто не предпринималось без гадания на черепах; для этого пользовались самым распространенным в арктических регионах Азии способом: по тяжести или легкости черепа определялся ответ «да» или «нет», и последующие действия неукоснительно подчинялись результатам гадания. Остальные кости разделялись между родственниками, а тело высушивалось для лучшего сохранения. Сооружались также "деревянные люди" в память о предках-шаманах.[763]
Когда человек умирает, его три души разделяются: одна из них остается возле трупа, вторая направляется в страну теней, а третья возносится на Небо.[764]Эта последняя, по всей видимости, доходит до Всевышнего Бога, который носит имя Пон — дословно "Нечто".[765]Во всяком случае, самой важной считается душа, которая превращается в тень. По дороге она встречает старуху, стражницу порога потустороннего мира, затем достигает реки, которую переплывает на лодке. В царстве теней умерший ведет такое же существование, как и на земле, среди родственников, и занимается охотой на «животных-теней». Именно в это царство теней шаман нисходит, когда ищет душу больного.
Но он отправляется туда и с другой целью — «похитить» оттуда душу и вызвать ее рождение на земле, внедряя ее в утробу женщины, так как умершие возвращаются на землю и начинают новое существование. Но иногда случается, что живые забывают о своих обязанностях по отношению к мертвым; тогда мертвые отказываются снабжать их душами — и женщины перестают рожать. В этом случае шаман спускается в Царство Теней и, если ему не удастся убедить умерших, похищает душу и силой внедряет ее в тело женщины. Но такие дети долго не живут. Их души спешат возвратиться в Царство Теней.[766]
Встречаются отдельные неясные намеки на древнее деление шаманов на «добрых» и «злых», а также упоминания об исчезнувших ныне шаманках. У юкагиров нет ни единого следа участия женщин в так называемом "семейном, домашнем шаманстве", которое еще сохранилось у коряков и чукчей и которое позволяет женщинам хранить семейные бубны (см. ниже). Но в древние времена каждая юкагирская семья имела собственный бубен;[767]это означает, что по крайней мере некоторые «шаманские» церемонии периодически осуществлялись членами семьи.
Не все сеансы, описанные Йохельсоном, нас интересуют;[768]мы ограничимся здесь кратким пересказом наиболее важного сеанса, проведенного ради исцеления. Шаман сидит на земле и, после длительной игры на бубне, призывает своих духов-покровителей, имитируя голоса животных: "Мои предки, — кричит он, — прибудьте ко мне. Чтобы помочь мне, приблизьтесь, мои девушки-духи! Придите сюда!.." Он снова бьет в бубен и, поднявшись с помощью ассистента, подходит к двери и глубоко вдыхает воздух, чтобы таким образом взять в себя души предков и других духов, которых он только что призывал. "Похоже, что душа больного отправилась в Царство Теней!" — объявляет дух предка голосом шамана. Родственники подбадривают больного: "Будь сильным! Будь сильным!" Шаман откладывает бубен и ложится лицом вниз на оленью шкуру; он не шевелится — знак, что он уже оставил тело и путешествует в потустороннем мире. Он сошел в Царство Теней "через свой бубен, как будто погрузился в озеро".[769]Шаман долго остается неподвижным, а все присутствующие терпеливо ожидают его пробуждения.
Позже шаман рассказал Йохельсону о своем экстатическом путешествии. В обществе двух духов-помощников он отправился по дороге, ведущей в Царство Теней. Он дошел до небольшого дома и увидел собаку, которая стала лаять. Из дома вышла старуха, стражница дороги, и спросила его, пришел ли он навсегда или только на некоторое время. Шаман не ответил, а обратился к своим духам: "Не слушайте слов старухи! Идите дальше!" Через некоторое время они дошли до реки. Там была лодка, а на другом берегу шаман увидел юрты и людей. В обществе своих двух духов шаман сел в лодку и переправился через реку. Он встретил души умерших родственников больного и, войдя в их юрту, встретил там также душу больного. Поскольку родственники отказывались выдать ее ему, шаман был вынужден взять ее силой. Чтобы иметь возможность беспрепятственно проводить ее на землю, он вдохнул ее, как воздух, и заткнул себе уши, чтобы сделать невозможным ее бегство. Возвращение шамана проявилось несколькими движениями его тела. Две девушки размассировали ему ноги, и шаман, полностью очнувшись, соединил душу с телом больного. Затем он подошел к двери и отпустил своих духов-помощников.[770]
Юкагирский шаман, приступая к лечению, не всегда отправляется в Преисподнюю, чтобы похитить душу. Он может провести обряд, не упоминая о душах умерших шаманов; вызывая своих духов-помощников и наследуя их голоса, он обращается к Творцу и другим небесным силам.[771]Эта особенность указывает на многозначность его экстатических способностей, поскольку шаман служит также и посредником между людьми и богами и поэтому играет первостепенную роль в охоте; именно он всегда может обратиться к богам, которые так ии иначе правят миром животных. Таким образом, когда роду угрожает голод, шаман приступает к сеансу, очень похожему на сеанс исцеления. Только вместо того, чтобы обращаться к Творцу света или нисходить в Преисподнюю в поисках души больного, он взлетает к Владыке Земли. Прибыв к нему, он умоляет: "Твои дети прислали меня, чтобы ты дал им питание!.." Владыка Земли дает ему «душу» оленя, и на следующий день шаман отправляется в определенное место возле реки и ждет: приходит олень, и шаман убивает его стрелой. Это знак, что дичи теперь будет достаточно.[772]
Помимо этих всех ритуалов, шаман является для соплеменников также и мастером гадания. Он гадает с помощью гадальных костей или посредством шаманского сеанса.[773]Этот авторитет шамана основан на его контактах с духами, но можно предположить, что значимость духов в верованиях юкагиров в очень большой мере явилась результатом якутских и тунгусских влияний. Таким образом, два факта представляются нам решающими в этом вопросе: с одной стороны — осознание юкагирами нынешнего упадка шаманизма предков; с другой же — сильные якутские и тунгусские влияния, заметные в сеансах современных юкагирских шаманов.[774]