Русский вопрос

1.

Русского человека – как никакого другого – постоянно тянет поговорить на общие темы. И постоянно точит мысль заняться каким-то новым делом. Потому у нас так хорошо жилось немцам и евреям, которые заряжаются на всю жизнь в своей узкой специализации. Соединение русской глобальности с этим профессионализмом давало всегда удивительные результаты.

Когда же власть берет русская стихия –

– начинается 17-й год.

Русским ни в коем случае нельзя закисать. Им надо смешиваться, дви­гаться. Иначе дело плохо. Сами они не приспособлены для движения впе­ред, даже обладая чудовищной силой. Эта сила, не приводимая в дейс­твие – гремучая смесь, безумие, ядерный распад.

Царизм всегда чувствовал (наверху это хорошо различимо), как ему поджаривают пятки. И направлял силу на завоевание, на безумные иногда дела. Например, строительство Петербурга, разведение картошки – что угодно. При Николае Втором, наиболее чутком из царей, возникла полная растерянность власти, шараханье, ужас. Судьба деда его парализовала, не давала сосредоточиться, принять решение.

Действия властей в России всегда напоминали действия обречённых, сидящих на мине с часовым механизмом – всё тихо, сонно, но где-то что-то тикает. И всё громче. Но по-прежнему всё сонно. Рвануть может в любой момент.

Только страшный террор или победоносные войны могли остановить часы на время. Две подряд проигранные войны сметали династии и режимы.

19 век был спокойным после великой победы Двенадцатого года. Войны Великой Отечественной хватило на полстолетия. Афганская катастрофа и экономический крах – это две проигранных войны. Произошла выбраковка режима.

Но западный вариант в России невозможен. Она не может повторяться, не желает. Не желает – и хоть кол на голове теши! Что-то выдумает гус­тое и своё.

И дорог у нас не будет американских. Скорее, дирижаблями станут пользоваться. И это не ирония. Так и будет. «Мы пойдём своим путём!».

Откуда эта чудовищная сила? И сейчас ведь державу всё ещё иногда трясёт, а – не рассыпается.

Разрешили богатеть. Может быть, сюда уйдёт чудовищность? Этой стране богатеть уже давно не разрешали. Впервые за долгий период алчный взор России стал действительно алчным. Богатеть! Вот это цель! Вперёд!

Со стоном, со сладострастием начинают богатеть. Надо видеть, как строят дачи из воздуха, из ничего – только дайте клочок болота!

Может быть, главное слово для России сказал японский бизнесмен, когда на вопрос: «Когда, через сколько лет она догонит развитые стра­ны?», ответил коротко: «Никогда». Это слово вонзилось во всех сразу.

Всё. Началась гонка. Это так стремительно, что этого не по­дозревает никто. Сейчас ситуация напоминает бега – лошадь, храпящую от нетерпения, из последних сил удерживают конюхи. Запреты падают и начинается трудовой запой.

Запад конечен. Он был ограничен Атлантикой, но умудрился перепрыг­нуть через океан и продолжиться в Америке. А Восток бесконечен. Раньше центром были мы – и волны шли от нас ... А теперь Восток рождает волны, идущие на Запад. Поэтому Запад постоянно совершенствуется, кон­солидируется, стремится к охвату Азии. Но неудачно. Колониализм умер. А экономически Азию не завоевать. Она переимчива. Не России Западу на­до бояться. Ему надо бояться Сингапура и Южной Кореи. Вот где, на са­мой оконечности, происходит рождение волны. Таиланд. Малайзия. Сущест­вует, правда, американизированная Япония. Но Япония – калиф на час. Всё решится, как всегда, наличием пространств.

Главный путь с Востока на Запад принадлежит Китаю. Сейчас этот путь зарос. И сейчас он проходит через Россию. Она станет экономическим хребтом Евразии. И это – не самое страшное, что могло быть. Россия двупола, дву­расова, двулика. Она строилась именно для нынешней ситуации, для ны­нешних коммуникаций.

Пустыни Центральной Азии в будущем будут кормить весь мир. Они ста­нут центром мира. Потому что океан переместился вверх, в воздух. Бухты и пляжи уйдут для отдыха, для радости. Для труда предназначен большой азиатский стол. Здесь сомкнулись мусульманство, буддизм, православие – то есть христианство.

2.

Когда какой-то народ начинает воевать со своими соседями и при этом чаще побеждает, когда он победоносно идёт из края в край – история бывает обычно восхищена.

Но когда народ, развившийся в мощную державу, в самой своей силе начинает себя калечить, унижать лучших, приносящих ему славу, и пренебрегать ими, ког­да он судорожно сжимает в своей руке случайные и бесполезные символы, когда он горячечно повторяет какое-то заклинание, тёмное для всех ок­ружающих – разве этот беспамятный народ из-за своей болезни достоин смерти?

Достоин, говорят соседи. Но говорят тихо, на ухо друг другу. Достоин, говорят дальние наблюдатели, с ужасом и омерзением наблюдающие самоуничтожение народа.

Достоин, говорят бегущие из этого народа эмигранты, потрясённые на всю жизнь, потерявшие к ней вкус.

Достоин, говорят подчинённые народы, сжатые в сумасшедших объятиях братства. Все они говорят так из самосохранения.

Они знают, что от внешних врагов можно защититься, даже погибнув. От себя защититься нельзя.

Так почему и за что русские «убивают» сами себя?

Россия – это некий художник, создающий картины собственной своей жизнью. Художника мы ценим за неожиданность мышления, за прорывы из здравого смысла. В этом отношении Россия – классический пример орга­низма с художественным мышлением.

Хороша Швейцария, создавшая для своих граждан рай на земле в рамках здравого смысла.

Хороша Франция, импульсивная любительница быстротеку­щих форм.

Темна, убога Россия, и вдруг – победоносна, стремительна, все в нее влюблены, но только на один день. Завтра здесь будут вешать и пытать. Послезавтра – каяться, говорить пошлости. Ещё через день обнаружатся в её громадных карманах седые старцы не хуже буддист­ских, и неожиданные гении вроде Лермонтова и Платонова. Евреи, давно ничему не удивляющие­ся и лишь делающие заинтересованные глаза по поводу различных событий в мире, сатанеют от тупости, упрямства, пошлости русских, а когда уез­жают из России – умирают от ностальгии по её канавам, кустам и гениальности.

Загадка России сродни загадке жизни вообще. Если отыщется смысл су­ществования этого места, где люди умеют умирать, то отыщется и гималайский человеческий путь ввысь.

В мыслях о России всегда есть грусть, даже печаль, какая-то тяжёло-сладкая. Как будто земное ядро якорем держит готовую воспарить ду­шу. Как будто выпили по первой, после долгих трудов и драк, и всё су­щество объединилось в одном вопросе: «Зачем?». И вот-вот будет ответ.

“SOS”

Любой русский, попадавший ещё недавно частным образом в Европу, некоторое время воображал себя фрон­­товиком на побывке.

Действительно, единственной темой разговоров и расспросов (может быть, за неимением других близлежащих) оставалось положение в России.

Казалось бы, обговорено лет четыреста назад мифическим князем Курбским и Иваном Васильевичем, и осо­бых перемен не наблюдается. Так нет же. Всё то же жадное любопытство: что там?

Как будто долгие таинственные роды. А что там?

1. Воруют. 2. Пьют. 3. Читают. 4. Болеют (часто желудком, каждый десятый – душевно). 5. Жалеют Европу за бездуховность. 6. Хотят уезжать. 7. Расследуют (на кухне) заговоры ГБ, ЦРУ, начальников, под­чинённых.
8. Ездят с рюкзаками на дачу. 9. Потоп порнографии

(после 10 веков застоя в этом вопросе).

Почти любой русский, попавший в Европу сегодня, вынашивает планы спасения русской культуры. Ему кажется, что всё дело только в чётко поставленной цели. Стоит доказать своё полное бескорыстие – и Европа (которую жалко за бездуховность) тут же бросится спасать русское культурное наследие.

И любой русский в этом смысле совсем недалёк от истины. Однако чёт­кого плана не получается. А главное – никак не удаётся доказать личное бескорыстие. Даже ценой собственной жизни.

Вот и въехали в очередной абсурд русской перевёрнутой логики.

Разве можно бескорыстно заниматься каким-то делом? Ведь именно бес­корыстие подозрительно, именно забота о спасении всей культуры пре­дельно настораживает. В особенности, когда ради этих целей отдаётся жизнь.

И когда жизнь действительно отдаётся (в виде десятилетий мучитель­ного и бесполезного труда) – вот тогда-то и появляется рыдающая муза трагедии Мельпомена, и Европа уже совершенно перестает что-либо пони­мать.

Я – тот человек. Мне хочется, чтобы немое, мычащее вдалеке – от Пе­тербурга до Владивостока – скопище людей с умными и растерянными глаза­ми получило, наконец, возможность высказаться. Потому что литература этим скопищем уже написана. Надо её только отсортировать.

Если этого не случится в ближайшее время – я разорвусь, исчезну! Я вам обещаю невиданный акт аннигиляции! Вы все обомлеете!

И т.д. и т.п.

И это замечательно.