Снежная поляна

После вьюжной ночи утро было тихое, только воздух позванивал от колючего морозца. Да еще шуршали и поскрипывали лыжи. Ярко горело солнце.

На старые, покрытые льдистой корочкой пласты лег свежий снег. Он был сухой и мелкий. На солнце он казался ярко-желтым, а в не тронутых лучами ложбинах лежала густая синева. От разбросанных по склонам сосенок и пней тянулись лиловые тени. Яр часто мигал от блеска— снежинки, будто крошечные зеркальца, би­ли по глазам, голубыми, малиновыми и белыми вспыш­ками.

Путь лежал среди пологих, покрытых редколесьем холмов. По неглубокому свежему слою лыжи скользили отлично. Данка, Чита и Алька убежали вперед и мелькали разноцветными пятнышками юа краю широкой вырубки. Яр, Глеб и Тик неторопливо шли по их следам. Яр и Глеб— рядом, Игнатик чуть позади. После бессонной ночи у Яра чуть кружилась голова. Но дышал он легко, и усталости не было. Только и радости он не чувствовал. Вчерашняя резкая печаль слегка улеглась, но осталось ощущение потери и тревожной неизвестности. И желание скорее эту неизвестность разорвать, и понимание, что сделать это едва ли удастся…

У Глеба ярко блестела седина, он шел без шапки. В школьной кладовой ему подобрали лыжи и ботинки, Яр дал свой свитер. Глеб был похож на бодрого и сильного пенсионера, у которого в прошлом немало спортивных побед. Яр подумал, что у него красивое лицо: обветренное, узкое, с четким узором глубоких морщин. Решительное лицо. Только глаза, смотревшие сквозь толстые стекла, казались немного неуверенными. Но скорее всего, это лишь сегодня.

Глеб улыбнулся и сказал:

— Целый век не вставал на лыжи, а вот помню еще кое-что.

— Ты отлично держишься,— сказал Яр.— Глеб…

— Что?

— Глеб… А какой он был?

— Юрик?

— Да… Хотя ты, наверно, не очень помнишь. Сорок лет…

— Нет, я помню, Яр… Тощенький такой парнишка, темноволосый. Немножко сумрачный. Иногда казалось, что обижает своего друга Гельку… Но вот вернулся же к нему… Яр, было в нем какое-то одиночество, я про это уже говорил. Правда, в последнее время он стал веселее. Был в Старогорске детский праздник, Юрика взяли в барабанщики, он ходил в голубой форме с галунами и аксельбантами. Ладненький такой стал, гибкий и ка­кой-то… ну, будто решил для себя важное.

— Решил…— медленно сказал Яр.— Сперва решил идти с тобой, потом вдруг вернулся…

— Ну что же… Это ведь тоже надо было решить. Если трезво подумать, не было у него никакой надежды оты­скать тебя. А там оставались друзья… Яр, я хорошо помню, как он уходил от меня. Ему закат светил в спи­ну, а он шел по рельсу, как по воздуху, и только один раз посмотрел назад…

—- Все-таки посмотрел…

— Посмотрел и помахал рукой… Когда я эту песню писал… ну, о барабанщике… я почему-то все время думал о Юрке. Хотя он никакого отношения не имел к восстанию…

— Спасибо, Глеб,— сказал Яр.

— За что?

— Так…— вздохнул Яр и услышал сзади:

— Яр, подожди…

Он тут же оглянулся. Игнатик стоял, упираясь под­бородком в палки, и лицо у него было… Яр знал, когда у Тика такое лицо. Он очень хорошо знал. Когда рядом беда. И не просто беда, а такая, которая грозит расста­ванием. «Этого еще не хватало»,— тоскливо подумал Яр. И все другие тревоги тут же затерялись в страхе за Игнатика. Яр глазами сказал Глебу: «Иди вперед», и тот понял, сразу понял, умница Глеб. Яр круто развернулся, и они с Игнатиком съехались вплотную — так, что лыжи одного прошли между лыжами другого.

Яр увидел у Игнатика слезинки и сел перед ним на корточки.

— Ну? Тик, что случилось?— Он крепко взял его за маленькие красные варежки.— Тик… Не молчи.

Игнатик посмотрел в сторону, часто замигал и сказал полушепотом:

— Яр, я тебя вчера обманул.

Вчера, на дороге, Яр на минуту остановил машину. Руки ослабели, даже стыдно было. Он торопливо про­говорил:

— Сейчас, ребята, сейчас…

— Давай, сяду за руль,— сказал Глеб.

— Да нет, что ты… Я только спросить хотел…— Он быстро обернулся: — Тик, можно пробить пространство? Чтобы побывать там! Тик, ты же умеешь! А?

«Я веду себя, как слезливый растерявшийся ребе­нок»,— подумал он. Однако это было неважно. Важно было, что скажет Игнатик.

Игнатик сказал:

— Яр, я не знаю… я не могу. Я мог прийти на крейсер, мог от манекенов уйти… Ну, потому что я знал куда. Потому что к тебе… А как теперь…

Яр стиснул руль, глубоко вздохнул, посидел секунд пять и включил скорость.

— Ладно…— пробормотал он.— Ничего…

Это случилось, от этого не уйдешь. Яр не думал, что когда-нибудь его потянет в родные места, потому что родным местом стала Планета, здесь было все, и он верил, что так будет до конца жизни, но вот теперь…

— Яр, ему сейчас уже за пятьдесят,— осторожно на­помнил Глеб.

— Не все ли равно…

— Мы попробуем что-нибудь придумать…— неуверен­но сказал Глеб.

— Что? — горько усмехнулся Яр.— Распотрошить бормотунчика, отдать манекенам искорку и взамен по­просить помощи?

— К счастью, это невозможно,— серьезно сказал Глеб.

— К счастью для миров и цивилизаций,— опять ус­мехнулся Яр.— Ах ты, черт бы побрал все эти миры и пространства… Юрка. Как я и мечтал… Если бы хоть что-нибудь узнать про него…

— Ве-тер-ки! — вдруг механическим голосом сказал сзади бормотунчик.

— Что? — разом спросили Яр и Глеб.

— Ве-тер-ки. Они летают везде. Они знают все. Это совет.

— Где их найдешь, ветерков? — недовольно спросил Глеб.— Тоже мне совет.

— Что знал, то сказал. Это совет,— повторил бор­мотунчик и глухо выключился.

— Я знаю где,— хмуро и решительно сказал Яр.— В Пустом Городе. Будут каникулы, мы туда съездим, верно, Тик?

— А я?! — подскочил Алька.

Игнатик долго молчал. Машину сильно кидало, и желтый луч метался среди летучего снега. Игнатик наконец проговорил:

— Не надо в Город. Ветерки есть ближе. Я провожу.

…Уже дома, когда грелись у трескучей уютной печки,

Игнатик как-то виновато рассказал, что ветерки под Новый год собираются на лесных полянах и на короткое время превращаются в обыкновенных мальчишек. Они для этого и слетаются — чтобы снова почувствовать себя ребятами, поиграть, подурачиться, повидаться с друзьями. Они же хоть и ветерки, но остались мальчишками в ду­ше. Причем навсегда…

— И ты знаешь эти поляны? — недоверчиво спросил Глеб.

Игнатик кивнул:

— Одна совсем недалеко. У Черного озера. Это ки­лометров восемь…

— А откуда ты все это знаешь? — снова спросил Глеб.— Нет, я верю, конечно, только… Я вот сорок лет здесь, а…

— Глеб, не спрашивайте,— мягко сказала Данка.— Тик про многое знает и много всего умеет. А объяснять про это не умеет…

— Например, как выстрелило ружье…— подал голо­сок Алька.

— Кое-кто у меня дотанцует,— сказал в пространство Яр.

— Душе-раздир-рающе выстрелило! — отозвался бор­мотунчик. Он висел наверху у печки, вцепившись в кольцо выдвинутой вьюшки.

Чита поднял глаза от книги и посмотрел на бормо­тунчика. Тот, кажется, смутился, засучил ножками, за­мурлыкал, как приглушенное радио. Тик молчал, он сидел на охапке поленьев и стягивал шерстяные носки. Глеб присел с ним рядом.

— Люди,— сказал Глеб,— мне с вами хорошо… Так хорошо мне не было целую космическую вечность. Ей-бо­гу… Но я же еще мало про вас знаю. Люди, если я что-нибудь не так скажу или не то спрошу, вы не сердитесь. И не прогоняйте меня, ладно?

— Куда же на ночь-то…— снисходительно откликнул­ся Алька.— Ой! Простите, это меня нечаянно в язык ужалило.

Глеб засмеялся. Яр пообещал:

— Кое-кто за свой язык сейчас отправится ночевать домой.

— Я больше не буду.

Игнатик вдруг сказал:

— А что такого? Я могу рассказать про ветерков. Они ко мне прилетали, когда я у манекенов сидел. Это ведь они мне рассказали, что Яр вернулся. И снежинки при­несли пятиконечные. Они хорошие ребята, завтра сами увидите…

И вот теперь он признался:

— Яр… Я тебя вчера обманул.

— Что? Как обманул? — потерянно пробормотал Яр.— Значит, нет поляны с ветерками?

— Да нет, поляна есть… Я про другое обманул. Что не могу пройти через пространство…

— Значит… можешь?

Тик помотал головой, и блестящие слезинки слетели с ресниц.

— Не могу… Но я тогда еще не знал, что не могу, еще сам не понял, а сказал сразу.

— Тик… почему?

Он молчал и опять смотрел вбок. В сторону синей ложбины.

— Тик, ну, ты чего…— очень-очень бережно, будто вывинчивая взрыватель, сказал Яр.— Тик, ну разве у человека не могут быть два сына?

— Да я понимаю…— прошептал Тик.— Я ведь поэто­му и повел к ветеркам.

— Тик, ты, наверно, не совсем понимаешь… Ты повел, но… ты все равно что-то думал, я знаю. Да?

Он прошептал еще тише:

— Я думал, может, мне остаться с ними?

— С кем?

— С ветерками… У меня получится.

Яр в душе задохнулся от страха. «А ну-ка, тихо,— сказал он себе.— Ну-ка, спокойно!»

— Игнатик,— все с той же осторожностью начал он.— Ты где-то доверчивый, а где-то… просто досада берет. Ты один раз уже не поверил мне и ушел… И что получилось? Кому было хорошо?

Игнатик стоял с опущенной головой. Смотрел уже не в сторону, а вниз.

— Если бы ты знал…— с отчаянием сказал Яр и встал.— Если бы можно было передать, что человек чувствует. Не словами, а так вот, из мозга в мозг. Чтобы ты понял, как мне было тогда ночью… Когда я увидел на столбике «Игнатик Яр»…

Тик поднял мокрые глаза.

— Ну ладно, Яр. Я же не уйду…

— Ага, это сейчас «не уйду»! А потом опять что-нибудь тебя взбрыкнет…

— Нет, Яр. Теперь никогда.

Яр тяжело сопел и смотрел поверх деревьев.

— Ну, я глупый был,— пробормотал Игнатик.

— Свинья ты все-таки,— сказал Яр. Взрыватель был вывинчен, и можно было отвести душу.— Нет, в самом деле, свинство какое…

Игнатик облапил красными варежками брезентовую штормовку Яра.

— Просто слов нет, какая морока с тобой,— сердито и беспомощно проговорил Яр. И дернул Игнатика за шерстяной шарик на синей вязаной шапке.— Придумал! «Уйду»!.. А я? А Данка, Алька, Чита? Подумал?

— Ага… Я про это и подумал, Яр. Если отыщется твой сын, тогда ведь нас уже будет шестеро. А так ведь нельзя…

— Ох, как мне надоела эта идиотская математика! Почему, леший все раздери, нельзя?

Тик виновато объяснил:

— Ну, будет же это… неустойчивый многоугольник.

Яр часто задышал.

— Ты что? — испугался Тик.

— Я считаю до ста. Чтобы сдержаться… Многоуголь­ники, пятиугольники… Да главное, чтобы держаться креп­ко друг за друга! Ясно?.. И, кстати, нас уже и так шестеро. Куда от нас теперь денется Глеб?

Они оба посмотрели на Глеба. Он стоял в полусотне шагов. Стоял спиной, но часто оглядывался на Игнатика и Яра. Тик слабо улыбнулся и помахал ему варежкой. Глеб радостно замахал палками.

— Он хороший,— сказал Игнатик.

Яр придвинул его к себе вплотную.

— А мой Юрка…— сказал Яр.— Он ведь сейчас, на­верно, такой же, как Глеб. Ну, разве что чуть помоложе… Тик, вы же с ним очень разные…

«И вам, таким разным, не пришлось бы ссориться и ревновать друг друга, если бы встретились. Нечего и бояться»,— добавил он про себя.

Игнатик его понял. И недовольно ответил:

— Что хорошего, если разные? Наоборот… Был бы он мальчишка, другое дело. Одинаковым братьям легче до­говориться…

С ближнего склона мчались Алька, Чита и Данка.

— Ну что за копуши! — кричала Данка.— А еще муж­чины!..

Дальше они двигались вшестером. Впереди встала густая рощица— смесь елок, березок и осин. Яр хотел обойти ее, но Игнатик обогнал всех и въехал под заснеженные ветви. Минуты две лыжники пробирались среди трескучих сучьев и мохнатых зеленых лап. Затем вышли на просеку.

— Ой…— негромко сказала Данка.— Это что?

Просеку наискось пересекали следы. Человеческие сле­ды. Кто-то маленький, легкий, почти не проваливаясь, пробежал здесь по свежему снегу. Босиком.

Просека полого уходила вниз по склону, солнце све­тило вдоль нее, и лучи накрывали снег неярким сколь­зящим светом. Зато в следах солнце как бы застревало. Они ярко золотились на мерцающем снегу. Это было очень красиво. Но Данка передернула плечами и ска­зала:

— Они же поморозятся…

— Они холода не чувствуют,— насупленно ответил Игнатик. И попросил:— Пошли. Только без шума.

Лыжники пересекли просеку рядом со следами и опять оказались в чаще. Но почти сразу чаща поредела. И слышны стали голоса. Веселые тонкие голоса, вскрики и смех. Как на школьном дворе во время перемены.

Елки расступились, и открылась овальная поляна.

На поляне бегали, догоняли друг друга, кувыркались и боролись десятка два одетых по-летнему мальчишек.

Яр передернул плечами. Было что-то резко тревожное, ненастоящее и даже пугающее в этом полете растрепанных ребячьих волос, в мелькании смуглых ног и рук, взме­тающих гейзеры снега. Но мальчишки играли по-насто­ящему. И сами они были настоящие. Снег мелкими ка­пельками таял на их загорелой коже. И когда Яр издалека разглядел эти капельки, ему стало легче.

Младшим было лет восемь-девять, старшим где-то около тринадцати. Они оказались давно не стриженные и все очень загорелые— будто после смены в летнем лагере у моря. Многие бегали босиком. Приглядевшись, Яр заметил, что их майки, рубашки, матроски— выцвет­шие и залатанные. Но если не приглядываться, мальчи­шечья компания казалась очень пестрой и даже нарядной. Будто швырнули на снег охапку разноцветных елочных флажков и теперь их носит ветер.

Посреди поляны, провалившись тонкими ногами в снег почти по колено, стоял и швырялся снежками мальчишка ростом с Игнатика. А другие ребята кидали в него. Мальчишка смеялся, откидывая голову. Рубашка у него была желтая и волосы— желтые, солнечные. Они горели на ярком свету. Снежки— совсем не липкие, сухие— не долетали до ребят, рассыпались в воздухе в мелкую сверкающую пыль. В клубах этой пыли и на желтом снегу метались тонкорукие синие тени…

И вдруг пыль осела, тени замерли, смех и голоса стихли. Оказалось, что мальчишки стоят неподвижно. И смотрят на незваных лыжников.

— Стойте здесь,— быстро сказал спутникам Игнатик. Сильно толкнулся палками, оставил их в снегу, вы­ехал вперед и замахал над головой красными вареж­ками.

Мальчик с желтыми волосами улыбнулся.

— Это Тик,— сказал он негромко, но было хоро­шо слышно в холодной тишине.— Все в порядке, ре­бята.

Он выдернул ноги из снега и, почти не касаясь его, побежал к Игнатику. И другие побежали. Обступили со смехом, снова поднялся шум. Яру показалось, что сейчас мальчишки подбросят Игнатика в воздух и станут качать, как победителя лыжной гонки. Но нет, они только смеялись и шумели. Потом чуть поутихли, и звонкий голос отчетливо сказал:

— А чего же! Конечно!

Из толпы высунулся щуплый темноволосый пацаненок в синей майке— один из самых маленьких. Сложил рупором ладошки и крикнул тоненько:

— Вы чего там стоите? Идите к нам!

— Пошли,— решительно сказал Чита.

Мальчишки обступили гостей. Их любопытные глаза напомнили Яру осеннее утро, когда он впервые пришел учителем в Ореховскую школу номер семь. Ребята так же обступили, так же смотрели. Впрочем, не совсем так. У тех, у школьников, кроме любопытства, мелькала порой и озабоченность: какой ты? Не злой ли? Не будешь ли обижать? А здесь все смотрели без недоверия. Кто весело, кто задумчиво, а кто чуточку хитровато.

Яр все-таки сказал с неловкой улыбкой:

— Вы нас не бойтесь…

Те, кто стоял поближе, засмеялись. Не обидно, и все же с ощущением превосходства. Так ребята смеются над взрослыми, когда те пытаются играть с ними в детскую игру и не умеют. Курчавый мальчик в клетчатой рубаш­ке — пухлогубый и с очень синими глазами— снисходи­тельно разъяснил:

— Чего же нам бояться? Если что, мы взлетели — и нет нас.

— Вы — ветерки? — в упор спросил Алька.

Они опять засмеялись. Мальчик с желтыми волосами сказал:

— А кто же еще.

Худощавый, похожий на Читу паренек (только без очков) обратился к Яру:

— Тик сказал, что вы его друзья. Значит, все в по­рядке… Хорошо, что пришли. Ребята иногда скучают по людям.

— Это наш командир,— весело сунулся к Яру тем­новолосый малыш в синей майке.— На этой поляне командир.

Данка сняла варежку и взяла малыша за поцара­панное плечо.

— Тебя как зовут?

Он улыбнулся большим щербатым ртом:

— Вовчик зовут… А иногда — Стручок. А тебя как?

Данка нагнулась к нему.

Чита спросил у Командира:

— Вы не станете возражать, если мы разожжем костер?

— Нет, конечно. Мы и сами…— Он оглянулся на ветерков.— Эй, ребята! Давайте костер!

Пока собирали сучья, пока вытаптывали площадку, пока Глеб устраивал вокруг нее сиденья из валежин, Яр думал об одном: «Это же просто мальчишки. Неужели они что-то могут? Неужели сумеют помочь?»

Потом он возразил себе:

«Игнатик — тоже мальчишка. А сколько он сумел в свое время!»

Он оглянулся на Игнатика. Тот не собирал дрова. И еще несколько ветерков не собирали — желтоволосый мальчишка, Командир, курчавый пацаненок… Всего че­ловек семь. Тесной кучкой они стояли на краю поляны. Не слухом, а скорее натянутыми нервами Яр услышал обрывки их разговора.

— Это же не каждый сможет…

— Надо, чтобы смог и чтобы хотел…

— Я…— сказал желтоволосый.

— Ты, Денек?

Желтоволосый Денек опустил голову. И видимо, опять сказал: «Да».

— Сперва-то хорошо,— проговорил Командир.— А когда пройдут двенадцать лет… Я знаю, я пробовал.

— Я понимаю,— сказал Денек.— Но ведь все равно кому-то надо…

Игнатик недоверчиво спросил:

— А разве так может быть?

— Если очень постараться… Только не у каждого получается,— вздохнул курчавый.— Я вот никак не могу. А Денек может…

Тик незнакомым голосом сказал:

— Это было бы такое… Нет, даже не верится.

— А сам-то…— улыбнулся Денек.

— Но я же не сквозь время…

— Это не самое трудное. Самое трудное— расста­ваться,— сказал Командир.

— Но ведь надо,— отозвался Денек.

Кажется, Игнатик сказал: «Очень надо…»

Денек пожал плечами:

— Тогда что говорить? Я могу. Пожалуйста…

Шумящая толпа заслонила Игнатика и тех, с кем он говорил. Мальчишки тащили охапки хвороста. Яр поймал себя на том, что ветерки в своих легких рубашонках и майках уже не кажутся странными, не вызывают бес­покойства. Будто все так и надо, будто здесь летняя лужайка. Странно и неуклюже выглядели Данка, Алька и Чита в своих теплых куртках и вязаных шапках. Впрочем, Алькина зеленая шапка уже мелькала на ком-то из ветерков, а куртка на Альке была распахнута…

Яр увидел, как Вовчик-Стручок подбежал к Данке. Он протянул ей стебелек с красными бусинками брус­ники.

— На! Это я под снегом раскопал!

— Ой, спасибо, Вовчик…

— Ага… Я тебе еще найду!

Все сидели у костра. На солнце огонь казался густо-оранжевым и неярким. Он с хрустом пережевывал сучья. И ветерки притихли, как притихают все на свете мальчишки у всех на свете костров. Стручок сидел на коленях у Данки и что-то шептал ей в ухо, под шапку. Она быстро кивала.

Игнатик сзади подошел к Яру. Положил ему на плечи варежки, тихо проговорил:

— Ты ни о чем не тревожься, я им все рассказал. Они обещали сделать все, что можно.

— Да. Я уже понял, Тик.

— Все-все, что можно,— повторил Игнатик.

— Спасибо, Тик.— Яр взял его руки и сложил их у себя на груди, как концы воротника. Игнатик постоял так, потом тепло сказал Яру в ухо:

— Они надежные, они меня уже не раз выручали… Яр, я пойду посижу с ними, а то недолго осталось.

Тревога Яра утихла. Мысли о Юрке стали спокойными, он верил теперь, что ветерки помогут. А может быть, просто пришла усталость…

Глеб сидел между Читой и Командиром, они о чем-то тихо говорили. Огонь стал спокойнее, негромко по­трескивал, и с этими звуками смешивался еще один треск: крепкие ребячьи зубы хрустели кусками колотого сахара. Это Алька распотрошил рюкзак с продуктами и всем раздал угощение. Алька знал, конечно, что не нужна ветеркам никакая еда, но догадался: сладкое ветерки все равно любят. Что они, не мальчишки, что ли?

Рядом с Яром присел на жерди тонколицый светло-русый мальчик в оранжевой майке и вытертых джинсовых шортиках, разлохмаченных по нижней кромке. Поднял серые знакомые глаза, сказал неловко:

— А я вас помню…

И Яр мгновенно вспомнил. И обрадовался:

— В поезде! Да?

Мальчик быстро кивнул:

— Ага. Вот…— Он положил Яру на колени коричне­вую руку. На ней повыше острого локтя был темный ру­бец,

— Помните, вы порохом присыпали, чтобы скорее зажило? И правда, быстро зажило, только порох въелся под кожу.

Яр коротко вздохнул от горячего толчка ласковости к этому одинокому и беззащитному на вид пацаненку. Распахнул куртку, придвинул мальчика к себе, накрыл его плечи косматой полой. И тот сразу доверчиво прижался к Яру.

Помолчал немного, глянул на Яра, подняв острый подбородок, спросил полушепотом:

— Значит, нашли того мальчика, за которым ехали?

— Нашел…

— Я посижу тут немножко с вами, ладно?

Яр прижал его еще плотнее. Он ощутил сквозь рубашку его тепло, гибкую твердость мальчишечьих ребер, а за ними частое и упругое биение сердца.

«Они же настоящие! — ахнул про себя Яр.— Они жи­вые, как мы! В точности! Как они могут исчезнуть, улететь?»

Мальчик пошевелился и опять посмотрел на Яра. Может быть, ему хотелось поговорить, но он не знал о чем? Яр сказал осторожно и ласково:

— Значит, вы собираетесь вместе не только под Новый год? Тогда, летом, ты тоже спешил с кем-то встре­титься…

— Конечно! — охотно откликнулся мальчик.— Тогда был большой летний сбор ветерков. Мы хотели догово­риться, как остановить тучу, если снова будет нашест­вие…

— Договорились? — быстро спросил Яр.

— У нас не хватает сил. Даже если мы все-все соберемся, мы не можем остановить никакое облако. А большие ветры нас не слушают, им все равно. Они ведь никогда не были людьми…

«Значит, все это сказки, что ветерки могут соединяться в ураган»,— печально подумал Яр. И чтобы грустью не задеть мальчика, заговорил о другом:

— А весной и осенью у вас бывают сборы?

— Да. Тоже большие. И маленькие сборы бывают, когда мы тоже превращаемся в людей. Но это не надолго…

— А когда вы… когда ветерки, то как живете?

Он улыбнулся— и озорно, и с грустинкой:

— Ну, как… Летаем. Листьями шелестим, форточками хлопаем, балуемся… Иногда змеи воздушные помогаем ребятам запускать или кораблики гоняем по лужам, это ведь тоже работа… А я могу хоть каждый день в человека превращаться, только не на много времени, минутки на две… Многие могут.

— И превращаются? — нерешительно спросил Яр.

— Не часто. Потому что какой толк? Побегаешь две минуты, поиграешь, а потом опять лети…

— А много вас, ветерков, на свете?

— Наверно… Нас же никто не считал,— засмеялся мальчик.— По лесам, по морским берегам, в полях…

— И в Пустом Городе. Да? — сказал Яр

— Да. Там больше всего тех, кто стал ветерками после восстания…

— А ты? Я думал, ты тоже… после…

— И я,— кивнул мальчик.— И Денек. И Косматик… ну, тот, курчавый. Только нам в лесу больше нравится, чем в Городе. Но мы туда часто летаем. Кино смотрим и просто так…

«Кем же ты был, малыш, до восстания? Как жил? Кто твои отец и мать, помнишь ли их?— думал Яр.— Спросить бы про это… И про само восстание. Что же там было?» Но он не посмел. Только сказал, будто был в чем-то виноват:

— Жаль, что мы не можем встречаться почаще… Но мы еще, наверно, встретимся, да?

Мальчик опять зашевелился под курткой. Прошептал:

— Наверно. А вы хотите?

— Еще бы…

— Я тоже… А сейчас уже недолго осталось. Часы подходят.

— Какие часы?

— Солнечные… Хотите посмотреть? — Он вдруг вско­чил (и куртка разлетелась). Взял Яра за руку маленькими горячими пальцами.— Пойдемте.

Он повел Яра от костра на дальний край поляны. Здесь сохранился незатоптанный участок снега — размером с большой ковер. В центре его была воткнута сосновая жердь (к ней не вело ни единого следа). Вокруг жерди кто-то начертил широкое кольцо и разделил его двена­дцатью короткими линиями.

К самой большой черте (она смотрела прямо на север) подбиралась тонкая фиолетовая тень.

«Еще минут десять»,— подумал Яр.

— Как коснется— всё. Полетим,— тихо сказал маль­чик.— Ничего не поделаешь…

В этом «ничего не поделаешь» была привычно сжатая печаль и в то же время как бы желание утешить— и себя, и Яра. Яр даже зажмурился от резкого ощущения вины перед этим мальчишкой. А в чем он был виноват? И что он мог сделать для ветерков? Он опять ощутил себя заброшенным новичком на Планете, где были чужие законы и непонятные силы.

Надо было что-то сказать мальчику, и Яр проговорил скомканно и неуверенно:

— Но когда вы летаете ветерками, вы же, наверно, по-прежнему вместе?

— Когда вместе, а когда поодиночке. Это все равно не так, как здесь, на поляне,— отозвался мальчик не­охотно.— Здесь-то мы совсем живые, а там…

Он замолчал, и они пошли по краю поляны. Мальчик еле касался снега стоптанными полуботинками. Все-таки и сейчас он был в чем-то ветерок.

У разлапистой елочки стояли Глеб и Командир. Яр остановился: не знал, подойти или свернуть. И пока думал, невольно услышал разговор.

— Извините меня,— очень серьезно говорил Глеб.— Извините заранее. Сейчас я задам вам вопрос, который, может быть, вас опечалит или обидит. Но у меня такая профессия, приходится задавать людям вопросы, и всег­да — о главном…

— Я вас слушаю,— сказал босой Командир и накло­нил набок голову.

— Скажите, вам никогда не хотелось вернуться? Стать обыкновенными? Как все ребята…

Мальчик-командир с полминуты молчал. Вскинул лицо, посмотрел мимо Глеба.

— Какой смысл в таком вопросе? Все равно это невозможно.

— Я понимаю. И все-таки?

Командир проговорил коротко и сухо:

— Не знаю. Кто как. Я бы не хотел.

— А почему?

Он свел брови, потом усмехнулся:

— А зачем? Мы живем вечно, нет для нас ни рас­стояний, ни времени. Ничего не надо бояться. И сво­бода…

— Да, конечно…— пробормотал Глеб. И еще раз ска­зал: — Извините.

— Ничего, Стрелок. Вы спросили — я ответил.

Глеб кивнул ему, зашагал к костру и увидел Яра. Подошел. Неловко проговорил:

— Кажется, я все-таки обидел его…

— Нет,— сказал мальчик в оранжевой майке,— он не обиделся. Но он соврал.

— Соврал? — быстро спросил Глеб.

— Конечно. Всем хочется быть настоящими. Иногда так хочется, что просто слезы…

— Значит, и ветерки плачут,— вздохнул Яр.

— Бывает,— сказал мальчик.

— И Командир? — спросил Яр.

— Бывает,— сказал мальчик.— Хотя он очень смелый.

Яр подавил нерешительность и задал еще вопрос:

— А он тоже был с вами, когда восстание?

— Нет. Он был юнгой на «Атлете». «Атлет» взорвался у Стеклянных скал… А знаете, он ведь правильно ска­зал…

— Что правильно? — не понял Глеб.

— Если бы мы вернулись… Ну вдруг такое чудо! А что дальше? У нас ни дома, ни родных. Кому мы нужны?

Яр хотел возразить живо и горячо, но тут же испугался: надо ли? А в следующую секунду подошел Командир. Теперь он улыбался. Сказал Глебу и Яру:

— Вы извините, но вам пора. Пять минут осталось, а нам еще надо костер погасить. А то, если полетим, погасить уже не сможем, только раздуем до пожара… Вы идите.

— Мы вам поможем,— сказал Яр.

Командир засмеялся:

— Вы уж идите. С вами Данка. Вы же знаете, как мальчишки гасят костры…

Тогда засмеялись все. Чтобы показать, что не так уж грустно.

Денек на прощанье что-то быстро сказал Игнатику. Стручок повис у Данки на шее, потом отскочил и от­вернулся. Все ветерки быстро замахали уходящим лыжникам. Только мальчик в оранжевой майке сказал Яру:

— Я вас провожу.

Впереди всех он пробрался через окружавшие поляну заросли. Потом — поцарапанный, с мелкими веточками в волосах — пошел рядом с Яром. Ничуть не проваливаясь в снег. Тихонько попросил:

— Вы не обижайтесь на меня, ладно?

— Господи, за что? — выдохнул Яр.

— Я же понимаю. Вам надо было узнать про вос­стание. А я молчал.

— Ну и правильно молчал, раз не хотел про это…

— Я не потому, что не хотел. Просто я почти ничего не помню… Только огонь помню и как мы стреляли. Карабин так здорово отдавал в плечо, а пули не летели. Падали в пыль, будто орехи. Так обидно…

— Это я знаю,— сказал Яр.

— Хорошо, что ударил барабан. Барабан их остано­вил. Но огонь-то не остановишь…

Он замолчал, и все молчали. Только лыжи скрипели…

— Но никто не боялся,— вдруг проговорил мальчик. Негромко, но звонко: — Никто. Даже те, кто не успели…

— Что не успели? — встревоженно спросил Яр.

Но мальчик вдруг отскочил, коротко улыбнулся, вски­нул руку и пропал. Сразу. Как в кино, когда на экране тот же кадр, а человека в нем уже нет. Лишь по лыжному следу назад к зарослям убежал чуть заметный снежный вихорек…

Они долго смотрели вслед вихорьку.

— С ума сойти, какой же я был идиот! — со стоном проговорил Глеб.

Никто не стал утешать его, хотя никто и не понял: за что он так себя?

Яр виновато сказал:

— Даже имя спросить не успел…

Чита быстро подъехал к Данке:

— Ты что?

— Ничего…— Она отвернулась.— А я успела одно имя спросить. Помните, маленький такой?

— Еще бы. Он на тебе висел,— ревниво заметил Алька.— Ну, ты чего, Игнат? Я же так просто…

Игнатик подъехал к Яру.

— Денек сказал, что пробьется. Теперь надо ждать.

— Будем ждать, Тик…— Яр сильно уперся палками и вскинул голову; — Пора домой, братцы-путешествен­ники! В четыре часа елка… Глеб, а что, если мы поручим тебе роль Деда Мороза?