Пехотинец

Вдыхая пожарищ копоть,

Гнев проносил в боях,

Лежал, замерзая в окопах,

Чтоб люди жили в домах

Полз под раскаты орудий

К дотам чужим во мгле,

Чтоб снова ходили люди

В полный рост по земле.

ДОРОШИН ПАВЕЛ АЛЕКСЕЕВИЧ

(1913 – 1977)

В октябре 1941 года Павел Дорошин ушёл на фронт. Служил в сапёрных войсках, продолжал писать стихи, которые печатались в «боевых листках».

Уходя на фронт

Дочери Светлане

Если я погибну в бою,

Не оплакивай смерть мою,

Потому что в смерти бойца

Есть бессмертье и нет конца.

Верь – врагу отомстят за всё:

И за прерванный детский сон,

И за детства потоптанный сад,

И за слёзы твои отомстят.

Ты тогда, начиная жить,

Новой жизнью умей дорожить.

И, смахнувши слезу с лица,

Не оплакивай смерть отца.

Сердце

Нёс пехотинец полковое знамя,

Святыню нашу, сквозь огонь и дым.

И нам казалось: правды нашей пламя

Пылало солнцем огненным над ним.

Священна сладость первых битв суровых!

Металась в страхе смерть по сторонам.

Он падал окровавленный и снова

Вставал и шёл, путь освещая нам.

Над ним в смятенье вороны кружили,

А воин шёл, сметая смерть с пути.

Был дерзок он. Тогда враги решили

Живое сердце вырвать из груди.

И знаменосца окружили танки,

Но пехотинец словно в землю врос…

Должно быть, в сказке легендарный Данко

Так окровавленное сердце нёс.

Чтобы сын не воевал

Всё стерплю: и ночи на снегу,

И палящий горн жары степной,

Тишину перед атакой, гул,

Долгую разлуку, друг, с тобой;

В хатах недовиденные сны,

Стон в бреду, когда в приход весны

Раненый свалился наповал;

Всё стерплю: и горький вкус волны,

И огня последний страшный вал,

Чтоб, рождённый в первый день войны,

Сын мой никогда не воевал.

Двое

Душегубка остановилась за поворотом.

Немцы работали, спеша.

Сваливали трупы. Но кто-то

Ещё дышал.

Женщина в вырытой бомбой воронке

Так и лежала – лицом в полумрак:

Одна рука прижимала к груди ребёнка,

Другая сжата в кулак.

Двое лежали неразрывно, вместе.

Мёртвые, они взывали о мести.

***

Сейчас бы подснежникам цвести

И жаворонкам звенеть,

Да песней бы хоровод вести,

Но только этого нет.

Пока ещё степь, чернея, молчит,

В проталинах – пушек след.

Танки со свастикой – как грачи,

Цветам заслонили свет.

Стекает вода по кривым крестам,

Их пули настигли, прожгли.

Сейчас мы атакой по этим местам

В грязи по колено прошли.

И боя тут уже не вести –

Нам надо вперёд поспеть.

Значит, подснежникам цвести,

И жаворонкам петь!

ЖУРАВЛЁВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ

(1914 – 1996)

В самом начале войны ушёл на фронт добровольцем, пройдя путь от Москвы до Берлина и Праги

Мать

В который раз сегодня опять

Приснилась мне умершая мать.

Она вошла в мой снежный окоп,

Она мне ладонь положила на лоб

И глазами, полными теплоты,

Тихо спросила:

– Сын, это ты?

– Да, моя родная, да, моя мать!

Разве меня уже не узнать?

Разве я уже не такой –

Неугомонный и молодой?..

И мать посмотрела в мои глаза

(В них не одна запеклась слеза),

И мать поглядела на мой висок

(На нём не один седой волосок),

Погладила лоб морщинистый мой

И покачала родной головой.

Потом заглянула в сердце ко мне,

Которое билось в крови и в огне,

Которое в битву меня вело,

Которое к отмщенью звало…

И мать сказала:

– Да, ты всё такой –

Неугомонный и молодой!

***

Боюсь не смертного удела,

Не пустоты небытия –

Боюсь я умереть, не сделав

Того, что мог бы сделать я.

Законы бытия капризны:

Война… Глядишь – тебя и нет…

И всё ж в истории Отчизны

Хочу, чтоб мой остался след.

Хочу, чтоб мысль моя живая

Не умирала никогда,

И, чтоб потомок, вспоминая

Кровопролитные года,

Среди героев именитых –

Людей из стали и огня –

Среди сограждан знаменитых

По имени б назвал меня.