ГЛАВА III. ПРОЗА V – IV вв

Литературная проза, возникшая в VI в. в Ионии, интенсивно развивается в течение последующих двух столетий. Сфера применения стихового слова, до тех пор являвшегося универсальным орудием литературного творчества, неуклонно суживается; проза оттесняет поэзию, заменяя ее в целом ряде областей. Как возникновение прозы (стр. 93 сл.), так и ее рост связаны с распадом мифологического миросозерцания, с развитием критической и научной мысли, Софистическое движение, наносящее сокрушительный удар полисной идеологии, является переломным периодом также и в истории греческой прозы. С последней четверти V в. удельный вес прозы возрастает настолько, что она становится господствующей отраслью греческой литературы, вплоть до конца аттического периода.

Дософистическая проза развивается в тех двух направлениях, которые наметились с самого ее возникновения в Ионии. Это, во-первых, научно-философская проза, а затем – историко-повествовательная. Софистика присоединяет к этим жанрам различные виды «речей» и новые художественные формы философского изложения. Тогда устанавливаются три основные отрасли, по которым античная литературная теория классифицировала художественную прозу: историография, красноречие и философия. Вне этой

классификации остаются различные виды деловой и научной прозы, для которых художественная стилизация не считалась обязательной, как то: юридические документы или сочинения по отдельным областям знания (математика, медицина и т. д.), предназначенные для узкого круга специалистов. Из памятников специально научной литературы рассматриваемого периода заслуживает упоминания собрание медицинских трактатов V – IV вв., объединенное традицией под именем знаменитого врача, Гиппократа из Коса (родился около 460 г.). Это – так называемый «гиппократовский корпус»; некоторые произведения, входящие в его состав (например «О священной болезни», «О воздухах, водах и местностях», «О древней медицине»), представляют большой интерес с точки зрения освобождения научной мысли от религиозных суеверий и выработки строго научного метода исследования. Гиппократовский корпус свидетельствует о том, что в областях специального знания выработался свой, особый литературный стиль, простой, точный и непритязательный, резко отличный от стиля художественной прозы.

Языком прозы первое время оставался ионийский диалект. С конца V в. центр художественной прозы переходит в Афины, и функция общегреческого литературного языка закрепляется – на этот раз уже окончательно – за аттическим диалектом.

Историография

Первый представитель художественной историографии, труд которого дошел до нас полностью, это – Геродот; древние сами называли его «отцом истории».

Геродот родился около 484 г. в Галикарнассе, греческой колонии на малоазийском побережье, находившейся под властью карийских князей, вассалов Персии. Дорийская по своему этническому происхождению, колония эта являлась ионийской по культуре и языку. В молодости Геродот, принадлежавший к знатному и богатому роду, принимал активное участие в политической жизни своей родины но затем вынужден был покинуть ее; в начале 40-х гг. он предпринял. ряд путешествий по различным областям Греции и персидского царства, собирая по примеру ионийных логографов исторические и этнографические сведения о чужеземных народах. Он побывал и в греческих колониях северного Причерноморья, и в Египте, и в Финикии, и в Вавилоне, и во многих общинах европейской Греции, но второй, духовной родиной его сделались Афины. Здесь он сошелся с кругом Перикла, особенно с Софоклом, к которому он был очень близок по мировоззрению. Когда в 444 г. в южной Италии была основана, под руководством Афин, общегреческая колония Фурии, Геродот получил там земельный надел и право гражданства. К Афинам и их демократическому строю Геродот относится с величайшим сочувствием; заканчивая свой труд в напряженной политической обстановке начала Пелопоннесской войны, он усиленно выдвигает историческую роль Афин и их заслуги перед Элладой.

Произведение свое автор называет «историей», что в переводе означает «изыскание». Впоследствии «история» Геродота получила заглавие «Музы» и была разделена на девять книг, соответственно числу Муз. Цель труда – «дабы от времени не изгладились из памяти деяния людей и не были бесславно забыты великие и удивления достойные дела, совершенные как эллинами, так и варварами, в особенности же – причина, по которой они вступили в войну между собой». Геродот является представителем чисто повествовательной истории; его изложение – рассказ о достопримечательностях земель и народов, о судьбах государств и отдельных людей.

Ранние ионийские «логографы» давали обычно разрозненные описания отдельных местностей и племен, уделяя много внимания мифическим временам. В отличие от них Геродот располагает весь огромный материал, собранный им как из письменных и устных источников, так и на основании личных впечатлений, вокруг единой темы, относящейся к недавнему прошлому. Тема эта – борьба между Европой и Азией, которая привела к греко-персидским войнам. Она служит рамкой, в которую вставляются рассказы о различных странах, по мере того как они входят в поле зрения повествователя. Геродот начинает с покорения ионийских городов лидийцами. Это дает ему основание рассказать историю Лидии до покорения ее персами, а затем историю персидской державы, экспансия которой позволяет ввести в изложение Вавилон, подробную историю Египта, описание Скифии, Ливии и Фракии, наконец, ряд событий из греческой истории, хронологически параллельных рассказу о персах. Та часть 4-й книги Геродота, которая посвящена Скифии, представляет собой древнейший связный письменный источник для истории народов, живших на территории СССР. Вторая половина труда Геродота (с 5-й книги) повествует о греко-персидских войнах. Здесь изложение уже гораздо реже прерывается отступлениями и вставными рассказами. Тенденция этой части – прославление афинян как «спасителей Эллады». Вместе с тем Геродот чужд какой-либо враждебности по отношению к персам (ср. «Персов» Эсхила). С научной стороны история Геродота еще глубоко архаична. У него очень наивные представления о движущих силах исторического процесса, свойственные дософистическому периоду развития греческой мысли. Питомец ионийской культуры, Геродот в известной мере рационалист, но рационализм его не идет дальше скептического отношения к некоторым грубым представлениям народной веры. Подобно Эсхилу и Софоклу, Геродот не сомневается в том, что божество управляет миром и повседневно вмешивается в дела людей. Он верит в сны и оракулы. Божественное возмездие за неправду и «чрезмерность», зависть богов к человеческому счастью – все это представляется Геродоту реальными силами истории, действие которых он показывает на изображении превратностей человеческой судьбы. В соответствии с этой установкой Геродот, при всей своей добросовестности и правдивости, отличается легковерием и включает в свое повествование большое количество легендарного и анекдотического материала.

Сочетание историко-географической и этнографической учености с искусством новеллистического повествования – характерная особенность Геродота. Легендарный элемент представляет собой ту сферу, в которой с наибольшей яркостью проявляется его мастерство рассказчика. Ионийская новелла (стр. 96) нашла в лице Геродота передатчика, воспроизводящего и содержание и стиль фольклорного рассказа. Пластичность изображения и яркость характеристики обеспечили Геродоту почетное место в мировой повествовательной литературе, и сокровищница преданий, сохраненная им, неоднократно перерабатывалась в литературе нового времени, вплоть до рассказа Л. Н. Толстого «Много ли человеку земли нужно», основанного на скифском предании, сообщаемом у Геродота. Такие рассказы, как Крез и Солон, чудесное спасение Ариона, юность Кира, по своей популярности могут сравниться лишь со сказаниями гомеровского эпоса.

Следующее по времени из дошедших до нас исторических произведений принадлежит афинянину Фукидиду, самому выдающемуся историку античности. Лишь одно поколение отделяет его от Геродота и, тем не менее, составленная Фукидидом история Пелопоннесской войны представляет собой в научном отношении огромный шаг вперед по сравнению с Геродотом и является наивысшим достижением античной историографии. Вместе с тем история Фукидида – первый значительный памятник аттической прозы. Геродот писал по-ионийски; начиная с Фукидида, греческая художественная историография переходит к аттическому диалекту.

Фукидид родился около 460 г. Богатый рабовладелец, связанный с афинской знатью и с царями Фракии, в которой он владел золотыми приисками, Фукидид был питомцем аттической культуры времени Перикла. От ранней софистики он усвоил скептическое отношение к религиозно-мифологическому миросозерцанию и критический подход ко всевозможным традициям и авторитетам; с критической направленностью мысли у Фукидида сочетаются ясность и трезвость суждений в политических вопросах и выпестованный аттической трагедией интерес к мотивам человеческого поведения. В его истории запечатлен политический опыт афинской морской державы и ее соперничества с государствами Пелопоннеса. Война, к которой это соперничество привело, заинтересовала Фукидида с момента своего возникновения. Вскоре ему пришлось принять личное участие в войне, и в 424 г. он командовал афинским флотом, действовавшим у фракийского побережья. Неудачное ведение военных операций заставило Фукидида удалиться в изгнание, и он около 20 лет провел вне Афин, отдавая свои досуги собиранию материалов по истории войны. Лишь по окончании ее он получил возможность вернуться в Афины (в 404 г.) и через несколько лет умер, не завершив своего труда.

История Фукидида была впоследствии разбита на восемь книг. Первая книга имеет вводный характер. Фукидид рассматривает причины войны, различая при этом непосредственные поводы к ней и более глубокую причину, а именно – рост афинского могущества после греко-персидских войн. Всему изложению предпослан вступительный очерк более раннего периода греческой истории с целью показать, что в этот период не было могущественных государств и не происходило таких военных столкновений, которые могли бы по своему значению быть приравнены к Пелопоннесской войне. Повествование о войне, начинающееся со второй книги, расположено в строго хронологическом порядке, по летним и зимним кампаниям каждого года. Оно должно было быть доведено, по замыслу автора, до окончательного поражения Афин в 404 г., но обрывается на летней кампании 411 г.

Предметом изложения у Фукидида является, таким образом, современная история, в отличие от его предшественников, рассказывавших преимущественно о прошлом. В связи с этим он выдвигает новое требование к историческому повествованию, требование максимальной точности и критической проверки каждого сообщаемого факта. «Я не считал согласным с своей задачей, – пишет Фукидид, – записывать то, что узнавал от первого встречного, или то, что я мог предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого. Изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же неодинаково, но так, как каждый мог передавать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон или основываясь на своей памяти». Трудность критической проверки фактов современной истерии заставляет Фукидида с еще большим недоверием относиться к преданиям о прошлом. «То, что предшествовало этой войне и что происходило в еще более ранние времена, невозможно было, за давностью времени, исследовать с точностью». Во вступительном очерке древнего периода греческой истории Фукидид ограничивается поэтому лишь попыткой воссоздать общую картину развития, не ручаясь за достоверность отдельных сведений; свои соображения о культурном состоянии древней Эллады он подтверждает ссылки на сохранившиеся в быту обычаи более отсталых греческих племен, на могильные находки, на особенности местоположения греческих городов. Фукидида можно с полным основанием считать основоположником исторической критики. Характерно, однако, для античного мировоззрения, что Фукидид не считает возможным усомниться в действительном существовании героев греческой мифологии, Миноса, Агамемнона и других; он полагает лишь, что их деяния изукрашены поэтическим вымыслом. Новеллистический элемент, разумеется, устранен из истории Фукидида. Он резко отмежевывается от логографов, «сложивших свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха: ими рассказываются события, ничем не подтвержденные и за давностью времени, когда они были, превратившиеся большей частью в невероятное и сказочное».

Другим крупным научным достоинством труда Фукидида являете» глубина политического анализа описываемых событий. Историк показывает неизбежность агрессивной внешней политики Афин, которая не могла не привести к столкновению со Спартой. Во многих случаях он умеет даже учитывать значение материальных факторов. От сверхъестественных агентов истории, которые постоянно действуют у Геродота, зависти богов и божественного возмездия, у Фукидида не остается и следа. Он понимает значение случайности в историческом процессе, но «случай» не становится у него сверхъестественной силой. Уже древние называли Фукидида «безбожником»; это, конечно, не мешало ему признавать роль религии и веры в оракулы, как факторов психологического порядка.

К ценным качествам Фукидида, как историка, принадлежит наконец, его беспристрастие, по крайней мере во всем, что касается внешнеполитических отношений. Оставаясь афинским патриотом, он не скрывает темных сторон афинской политики и воздает должное военным противникам Афин. В вопросах внутренней политики Фукидиду не всегда удается удержаться на этой высоте, и, например, деятельность ненавистного ему вождя радикальной демократии Клеона не получает справедливой оценки. Представитель рабовладельческой верхушки, Фукидид является по своим личным политическим взглядам сторонником весьма умеренной демократии.

В гордом сознании своего научного превосходства над предшественниками, Фукидид заканчивает свое вступление следующими словами: «Быть может изложение мое, чуждое басен, покажется менее приятным для слуха; зато его сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем, могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или в подобном виде. Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки».

Эти слова все же свидетельствуют о том, что Фукидид, умеющий давать глубокие и правильные объяснения конкретных исторических событий, в своих теоретических взглядах на исторический процесс не идет дальше выведения его из «свойств человеческой природы», т. е. из психологии. По способу изложения история Фукидида сохраняет свойственный всей античной историографии характер художественного повествования. Только вступительный очерк древнего периода Греции построен как исследование, с приведением аргументов. Повествование Фукидида отличается своей «объективностью»: автор как бы самоустраняется из рассказа и очень редко выступает с личными суждениями. Он обычно избегает даже прямой характеристики исторических деятелей, характеризуя их лишь собственными их действиями и речами или тем впечатлением, которое их поступки И слова производят на других. Отдельная личность интересует Фукидида только в меру ее участия в исторических событиях. Моменты чисто биографического порядка Фукидид опускает.

Сохраняя строгую фактичность изложения, он достигает значительных художественных эффектов наглядностью рассказа и драматической группировкой событий. Некоторые эпизоды истории Фукидида, например описание чумы в Афинах (во 2-й книге) или история сицилийской экспедиции (6 – 7-я книги), пользуются в этом отношении заслуженной славой в мировой литературе.

При всем том история Фукидида оставалась бы голой хроникой, если бы чисто повествовательные части ее не перемежались с речами, вложенными в уста исторических деятелей. Речи служат средством исторического осмысления событий, политическим и психологическим комментарием к ним. Фукидид сам признает фиктивный характер этих речей. «Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного». Последняя оговорка далеко не всегда соответствует действительности: речи во многих случаях выражают мысли самого Фукидида. Излагая их не от собственного имени, а от лица разных ораторов, историк остается верным своему стилистическому принципу максимального самоустранения из рассказа. Речи иногда расположены попарно, и тогда они образуют словесные «состязания», освещающие вопрос с разных точек зрения. Фукидид создал для них своеобразный затрудненный стиль, в котором богатство мыслей борется со сжатостью словесного выражения. Эти речи охватывают самые различные политические проблемы, связанные с Пелопоннесской войной; многие из них полны глубокого интереса, но самой замечательной является та речь, которую произносит Перикл при погребении первых павших во время войны афинских воинов (книга 2, главы 35-46), – панегирик демократическим Афинам, вложенный в уста того деятеля, в котором Фукидид видел воплощение государственной мудрости.

Труд Фукидида нашел ряд продолжателей, из которых, однако, ни один не сравнялся с Фукидидом ни по силе критической мысли, ни по глубине политического анализа. Самый известный из этих продолжателей – Ксенофонт (около 430 – 354 гг.), плодовитый, но поверхностный автор, писавший по самым разнообразным вопросам – историческим, экономическим, философским, военным. По происхождению афинянин, Ксенофонт был противником афинской демократии и поклонником Спарты. Одно время он увлекался модным у аристократической молодежи учением Сократа, но затем променял своя философские занятия на ремесло наемного воина. Он принял участие в походе Кира Младшего, претендента на персидский престол, против царя Артаксеркса (в 401 г.). Когда Кир погиб и его персидские сторонники примирились с царем, небольшой греческий отряд оказался изолированным в глубине огромного персидского государства. Ксенофонт играл видную роль в руководстве знаменитым «отступлением десяти тысяч» греческих пехотинцев, которое привело их от окрестностей Вавилона через Курдистан и горы Армении к Трапезунту. После этого похода Ксенофонт поступил на спартанскую службу и сблизился с руководителем спартанской политики, царем Агесилаем. Заочно осужденный в Афинах за измену родине, он жил в Элиде, около Олимпии, занимаясь сельским хозяйством, а на досуге литературными трудами. В 370 г. война между Спартой и Фивами заставила его переселиться в Коринф; афиняне, находившиеся в это время в союзе со Спартой, амнистировали Ксенофонта (367 г.), но на родину он уже более не возвращался и умер в Коринфе.

Реакционер в вопросах религии и политики, Ксенофонт обнаруживает уже тяготение к монархическому порядку, распространившееся в греческой рабовладельческой верхушке IV в. Он неоднократно возвращается в различных произведениях к образу идеального правителя, который личными качествами достигает того, что ему «охотно подчиняются». Преклонение перед личностью – характерная черта всего творчества Ксенофонта. Он с большим вниманием останавливается на индивидуальной характеристике отдельных исторических деятелей; искусство литературного портрета и составляет то новое, что внесено Ксенофонтом в греческую историографию.

Из исторических произведений Ксенофонта наибольшими литературными достоинствами отличается Анабасис («Поход Кира»), мемуары об экспедиции Кира и «отступлении десяти тысяч». Приключения греческого отряда в далеких странах дают материал для живого и интересного рассказа, в котором автор несколько преувеличивает свои личные заслуги и наделяет себя качествами образцового военачальника. Это самовосхваление послужило, вероятно, причиной того, что Ксенофонт издал «Анабасис» под псевдонимом Фемистогена Сиракузского и ведет рассказ о себе в третьем лице. Простое и безыскусственное изложение перемежается с рассуждениями и речами. Характеристики, которые Ксенофонт дает Киру и погибшим греческим военачальникам, интересны как первые попытки сжатого индивидуального портрета, схватывающего важнейшие черты личности.

В «Греческой истории» (Hellenika), которая служит продолжением труда Фукидида, Ксенофонт уже не применяет прямой характеристики и старается воспроизвести объективный стиль своего предшественника. Рассказ его начинается с событий 411 г., на изложении которых оборвался труд Фукидида, и доводится до битвы при Мантинее (362 г.). Подражание Фукидиду не идет, однако, дальше сохранения внешней повествовательной формы. Ксенофонт – осведомленный историк, но не глубокий и чрезмерно тенденциозный. Он часто допускает сознательные извращения, умалчивая об одних фактах и ложно освещая другие. «Божественное возмездие» у него опять становится действующей исторической силой. Основная тенденция «Греческой истории» – прославление Спарты и в частности царя Агесилая. Этому типичному спартанскому реакционеру Ксенофонт посвятил после его смерти особое произведение, хвалебную речь «Агесилай», в которой он, не стесняемый уже принципами объективного исторического стиля, подробно характеризует личность Агесилая и его «добродетели» в общественной и частной жизни. В этом жанре хвалебной характеристики образцом для Ксенофонта служили произведения известного оратора Исократа (стр. 180).

Наиболее полную разработку образа идеального правителя, как его понимает Ксенофонт, мы находим в «Киропедии» («Воспитание Кира»). Резонерство на политические и нравственные темы получает здесь псевдоисторическое обрамление в форме повести о жизни и деяниях Кира, основателя персидской монархии. Античное понимание «истории» было настолько широко, что могло включить в себя и это произведение, которое мы в настоящее время скорее бы причислили к жанру историко-нравоучительного романа. С историческим материалом Ксенофонт обращается здесь чрезвычайно свободно. Так, например, вопреки исторической действительности Кир оказывается покорителем Египта; умирает он естественной смертью среди детей и друзей, с которыми он ведет, на манер Сократа, прощальную нравоучительную беседу. В образе Кира совмещены черты Сократа и Агесилая. Положительные качества, которые Ксенофонт приписывает своему герою, изображены как результат правильного воспитания, в котором спартанская дисциплина объединена с нравственным учением Сократа. «Киропедия» очень показательна как для пристрастия Ксенофонта к поучительным рассуждениям, так и для его монархических взглядов, о которых достаточно ярко свидетельствует самый выбор восточного деспота в качестве идеальной фигуры. Многочисленные второстепенные персонажи «Киропедии» также представляют собою олицетворение различных добродетелей и пороков. Ксенофонт счел нужным ввести в свое повествование благородную любовь: прекрасная Панфея, сохраняющая в условиях плена верность своему мужу Абрадату, увещевает его храбро сражаться во имя любви к ней и умирает вместе с ним.[1]

Ксенофонта ценили в более поздней античности за простоту я непринужденность стиля, – качество, которое было чуждо последующим историкам. В историографии IV в. возобладало реторическое направление, заботившееся главным образом об эффектности изложения и пышности ораторского стиля; это направление, главными представителями которого были историки Эфор и Феопомп, связано с деятельностью упомянутого уже Исократа, составившей эпоху в истории греческого красноречия.

Красноречие

Уже при рассмотрении гомеровских поэм приходилось указывать на сравнительно развитую технику построения речей (стр. 456). Строй гомеровского общества требует от «царей» искусства публичной речи, умения выступать в совете и на народном собрании. Оратор произносит свою речь, оживленно жестикулируя, размахивая скипетром, магическим символом власти и права слова на собрании. Старец Нестор – «громогласный вития» «Илиады». Красноречие рассматривается как дар богов, но вместе с тем и как искусство, которому надлежит обучать. Феникс, воспитатель Ахилла, должен научить своего воспитанника «хорошо говорить и смело действовать». («Илиада», кн. 9, ст. 443).

Это раннее греческое красноречие не оставило после себя письменных следов. Во время революций VII – VI вв. произносилось, несомненно, много речей, но значение этих речей ограничивалось впечатлением, произведенным на слушателей. Политические лозунги эпохи получали литературное выражение только в стиховой форме; наиболее выразительный пример этого – политические стихотворения Солона. Новые импульсы к развитию ораторское искусство получило в условиях демократической государственности V в. Афины и демократические общины Сицилии становятся центрами красноречия. Здесь уже намечаются будущие основные виды ораторской прозы. Это, во-первых, политическое красноречие, речь перед демосом. Блестящими ораторами были, по отзывам современников, вожди афинской демократии – Фемистокл, Перикл. Другой вид – судебная речь. И, наконец, в качестве нового, самого молодого вида к ним присоединяется эпидиктическое («торжественное», «парадное») красноречие, речи на публичных собраниях. Со времени греко-персидских войн в Афинах было установлено ежегодное поминальное торжество в честь погибших на войне и здесь произносилась надгробная речь (эпитафий), заменявшая старинный threnos хоровой лирики (стр. 89). Однако и в V в. ораторское искусство еще долго оставалось без письменной фиксации, и о нем можно судить лишь по косвенным признакам, главным образом по его отражению в трагедии. Так, образцом судебной речи может служить речь Аполлона перед ареопагом в «Эвменидах» Эсхила. Более ясное представление мы имеем об афинском «эпитафии»; он имел «хвалебный» характер, содержал восхваление государства, мифологических и исторических предков, затем самих павших воинов и заканчивался словами утешения, обращенными к родственникам погибших, и призывом к молодежи – хранить доблесть предков.

Только софистика делает ораторскую речь литературным жанром. Критикуя всю систему традиционной религии и морали, перестраивая мировоззрение на рациональных началах, софисты отошли и от традиционных стиховых форм литературного изложения. Учителя «добродетели», они заменяли дидактический эпос и наставительную лирику различными видами прозы. В отличие от стилистически непритязательной ионийской науки софистическая проза, обращенная к гораздо более широкой аудитории, вступала в конкуренцию с поэзией не только как носительница нового содержания, но и в отношении художественной обработки. Софисты культивировали самые различные виды прозы – притчу, диалог, рассуждение, но с особым вниманием они относились к ораторской речи. Эпидиктическая речь – одна из наиболее типичных форм софистического изложения. В связи с учением об относительности истины они придавали решающее значение субъективной убедительности речей, силе ораторского внушения. Задачей софистического преподавания было научить «хорошо и убедительно говорить» о политических и нравственных вопросах. Рядом с разработкой этих вопросов по существу шло создание художественного прозаического стиля и новой дисциплины, реторики (риторики), науки об ораторской речи.

Свою первую разработку реторика получила в Сицилии. Там уже около V в. появились попытки создать теорию судебной речи, указать способы ее построения и типические приемы аргументации. Цель этой аргументации – показать «правдоподобность» того изложения судебного спора, которое выгодно какой-либо из тяжущихся сторон. Решающую роль в развитии теории и самих форм художественного прозаического стиля античная традиция приписывает сицилийскому софисту Горгию (около 483 – 375 гг.). Иронический скептик в области теории познания, Горгий считает, что задачей словесного искусства является «обман», т. е. создание иллюзии. «Речь, – говорит он, – убеждая, обманывает душу». Речь – «волшебство», «заклинание», которое «зачаровывает» слушателя. Важнейшим средством зачаровывания служит у Горгия стиль речи, в котором он действительно пытается возвести ряд приемов фольклорного заклинания в художественный принцип. Характерными признаками его стиля являются многочисленные метафоры и так называемые «горгиевы» фигуры, т. е. членение предложения на части равного объема, соотнесенные между собой смысловым противопоставлением и звуковыми повторами, особенно в конце каждой части, где они образуют своего рода рифму. Словесное искусство Горгия производило большое впечатление на современников. Сохранившиеся речи его относятся к эпидиктическому типу. Так, «Елена» представляет собой «шутку», речь в защиту парадоксального положения: доказывается, что Елена, бежавшая от мужа с Парисом, не заслуживает порицания. Жанр софистической «шутки» встречается затем и у учеников Горгия («Похвала мыши», «Похвала смерти»). Горгий писал по-аттически и приобрел ряд подражателей в Афинах, куда он приезжал и лично, в качестве посла от родного города. Одновременно с Горгием вопросами прозаического стиля занимался Фрасимах, разрабатывавший способы аффективного воздействия речи на слушателя; значительное внимание он уделял при этом вопросу о ритме прозаической речи.

Античная культура прозаической речи требует, таким образом, некоторой ориентации на поэтическую речь. Эпидиктическое красноречие, заменяющее поэзию, главным образом лирическую поэзию, сохраняет известное родство с ней. Это обнаруживается уже в способе ораторского произнесения речи. Греческий оратор говорит нараспев, меняя тональность в соответствии с аффективным содержанием речи, сопровождая свои слова гармоническими движениями тела. Об «актерском» моменте в красноречии говорится во всех античных руководствах по реторике, начиная с Фрасимаха. Старинное сочетание слова с пением и ритмическими телодвижениями (стр. 18) остается неизжитым в ораторской речи, и художественная разработка красноречия ставит одной из своих важнейших задач ритмическую и интонационную организацию прозы. Метрическому строю стиха соответствует в красноречии прозаический ритм. Ритм, горгиевы фигуры, метафоричность – таковы требования, предъявляемые отныне к стилю художественной прозы.

В практическом красноречии и в других видах прозы эти принципы отделки стиля привились не сразу. Самый видный аттический судебный оратор конца V и начала IV в.. Лисий (умер около 380 т.), еще не ритмизует своих речей.

Лисий был богатым метэком («пришельцем») и принадлежал к демократической партии. Во время правления «тридцати тиранов» его брат был казнен без суда, и имущество семьи было конфисковано. Лисий бежал и вернулся в Афины лишь после восстановления демократии в 403 г. Он стал профессиональным «логографом», т. е. «писателем речей»; так назывались в Афинах люди, составлявшие речи для других.

В античности не было ни государственного обвинения, ни предварительного судебного следствия. Уничтожив самоуправство родового периода, античное государство взяло на себя роль арбитра в спорных вопросах, но инициатива обвинения принадлежала даже в уголовных делах частным лицам; сами тяжущиеся должны были собирать весь необходимый для них материал и излагать его в своих речах. При этом порядок афинского судопроизводства требовал, чтобы стороны лично выступали с защитой своих претензий. Отсюда потребность в «логографах», к которым можно было бы обратиться за помощью при составлении речи. Суд, правда, разрешал, чтобы вместе с тяжущимся, в помощь ему, выступал какой-нибудь другой гражданин, но Лисий, не имевший прав афинского гражданства, должен был ограничиваться составлением письменных речей, которые затем произносились на суде заказчиком. Из сохранившихся судебных речей Лисия только одна произнесена им лично: это обвинительная речь против Эратосфена, убийцы брата Лисия.

Тип судебной речи был выработан еще до Лисия. Она начиналась с вступления, рассчитанного на то, чтобы снискать благожелательное внимание судей; затем шло повествование, т. е. изложение фактической стороны дела в том освещении, в каком это было желательно тяжущемуся; следующую часть составляли доказательства правильности изложения и полемика с противником, которого оратор старался всеми способами очернить, и тогда речь завершалась заключением. Вступление и заключение – наиболее стандартные части судебной речи, менее всего связанные с существом судебного спора; они состояли из «общих мест», пригодных для самых различных случаев, и существовали даже сборники типовых вступлений и заключений.

Лисий – адвокат-художник. Он не блещет ни ораторским пафосом, ни увлекательностью аргументации, ни эффектами изощренного стиля. Все эти качества были бы совершенно неуместны в устах тех людей среднего уровня, которые прибегали к услугам «логографа» и для которых он составлял свои речи. Стиль Лисия – простой, прозрачный и четкий. Искусство этого оратора состоит в том, чтобы создать у суда благоприятное впечатление от личности говорящего, чтобы ее характерный облик (это с – по античной терминологии) предстал в наиболее выгодном свете, сохраняя при этом всю свою естественность и жизненность. Выступает ли на суде честолюбивый аристократ или жадный до прибыли сухой делец, или инвалид-балагур, или обманутый муж, – для каждого Лисий находит соответствующий его характеру, положению и культурному уровню стиль, подкупающий своей непринужденностью. Портрет, создаваемый речью, должен свидетельствовать в пользу произносящего ее; разумеется, портрет этот бывает иногда очень далеким от действительности.

Из традиционных частей судебной речи наибольшей художественностью отличается у Лисия повествование; это отмечала уже античная критика. В речи по делу об убийстве Эратосфена (быть может, то самое лицо, которое Лисий в свое время обвинял, как убийцу своего брата) повествовательная часть представляет собой законченную новеллу, отличающуюся большой точностью бытового рисунка. Заурядный афинянин Эвфилет убил любовника своей жены, Эратосфена. Лисий выбирает для Эвфилета простодушно наивный тон повествователя, с обилием бытовых деталей. Доверчивый муж, его молодая жена, любовник – покоритель сердец, рабыня-посредница – все эти фигуры получают живую и выпуклую характеристику. Интересно также повествование в обвинительной речи против Эратосфена, рисующее немногочисленными, но сильными штрихами произвол «тридцати тиранов».

В древности под именем Лисия ходило свыше 400 речей, из которых 233 считались подлинными. До нас дошли 34 речи, с различной степенью литературной обработанности; относятся они к периоду между 403 и 380 гг.

Наши рекомендации