О богатстве и бесчестии
Перевод Ю. Шульца
Нет, несчастье одно в подобной жизни,
Что счастливой считаете вы ложно:
На руках созерцать камней сверканье,
Или ложе отделать черепахой,
Или нежить свой бок мягчайшим пухом,
Пить из кубков златых, на алом лежа,
Царской трапезой тяжко стол уставив,
Все, что было с полей ливийских снято.
Положив, не вместить в одной кладовой.
Но не быть у толпы в фаворе — счастье,
Не бояться, дрожа, любой невзгоды,
Не пылать, обнажив оружье яро;
Кто сумеет таким пребыть, сумеет
Самую подчинить себе Фортуну.
О смерти друга
Перевод Ю. Шульца
Отнят Крисп у меня, мой друг, навеки;
Если б выкуп за друга дать я мог бы,
Я свои разделил бы тотчас годы,
Лучшей частью моей теперь оставлен;
Крисп, опора моя, моя отрада,
Гавань, высшее счастье: мне отныне
Уж не будет ничто отрадой в жизни.
Буду дни я влачить опустошенный:
Половина меня навеки сгибла!
О развалинах Греции
Перевод Ю. Шульца
Греция, скошена ты многолетней военной бедою,
Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.
Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,
Но и могилы твои так же священны для нас.
Мало осталось теперь от великой когда-то державы;
Бедная, имя твое только и есть у тебя!
О начале и конце любви
Перевод Ю. Шульца
Злом подстрекаемы чьим рвутся нежные узы — не знаю:
Этой великой вины взять на себя не могу.
Зло навалилось, и силы сгубило сжигающим жалом, —
Рок ли виною тому или виной божество.
Что понапрасну богов обвинять? Хочешь, Делия, правды?
Дан я любовью тебе, отнят любовью одной.
О звоне в ушах
Перевод Ю. Шульца
Звонкое ухо, зачем ты все ночи звенишь непрестанно,
Молвишь не знаю о ком, вспомнившем ныне меня?
«Ты вопрошаешь, кто это? Звучат тебе уши ночами,
Всем возвещая: с тобой Делия так говорит».
Делия правда со мной говорит: дуновенье приходит
Нежное тихо ко мне в шепоте милом ее, —
Делия именно так молчаливые таинства ночи
Голосом тихим своим любит порой нарушать:
Да, не иначе, сплетением рук обняв мою шею,
Тайные речи вверять близким привыкла ушам.
Я не узнал: до меня ее голоса образ доходит,
В звоне тончайшем ушей сладостный слышится звук.
Не прекращайте, молю, непрерывным струиться звучаньем!
Молвил, — а вы между тем смолкли, увы, навсегда.
О ревнивице
Перевод Ю. Шульца
Вот как меня сторожить, Коскония, надо: пусть узы
Будут не слишком тяжки, но и не слишком легки.
Легкие слишком — сбегу, и порву — тяжелые слишком;
Но никуда не уйду, если ты будешь мила.
МАРК ВАЛЕРИЙ МАРЦИАЛ[938]
ЭПИГРАММЫ
«Исса птички Катулловой резвее…»
Перевод Ф. Петровского [939]
Исса птички Катулловой резвее,
Исса чище голубки поцелуя,
Исса ласковее любой красотки,
Исса Индии всех камней дороже,
Исса — Публия прелесть-собачонка.
Заскулит она — словно слово скажет,
Чует горе твое и радость чует.
Спит и сны, подвернувши шейку, видит,
И дыханья ее совсем не слышно.
А когда у нее позыв желудка,
Каплей даже подстилку не замочит,
Но слегка тронет лапкой и с постельки
Просит снять себя, дать ей облегчиться.
Так чиста и невинна эта сучка,
Что Венеры не знает, и не сыщем
Мужа ей, чтоб достойным был красотки.
Чтоб ее не бесследно смерть умчала,
На картине ее представил Публий,
Где такой ты ее увидишь истой,
Что с собою самой не схожа Исса.
Иссу рядом поставь-ка ты с картиной:
Иль обеих сочтешь за настоящих,
Иль обеих сочтешь ты за портреты.
«Фений на вечную честь посвятил могильному праху…»
Перевод Ф. Петровского
Фений на вечную честь посвятил могильному праху
Рощу с возделанным здесь чудным участком земли.
Здесь Антулла лежит, покинув безвременно близких,
Оба родителя здесь будут с Антуллой лежать.
Пусть не польстится никто на это скромное поле:
Будет оно господам вечно подвластно своим.
«Я предпочел бы иметь благородную…»
Перевод Ф. Петровского
Я предпочел бы иметь благородную, если ж откажут,
Вольноотпущенной я буду доволен тогда.
В крайности хватит рабы, но она победит их обеих,
Коль благородна лицом будет она у меня.
«Что за причина тебя иль надежда в Рим привлекает…»
Перевод Ф. Петровского
Что за причина тебя иль надежда в Рим привлекает,
Секст? И чего для себя ждешь ты иль хочешь, скажи?
«Буду вести я дела, — говоришь, — Цицерона блестящей,
И на трех форумах мне равным не будет никто».
И Атестин вел дела, и Цивис,[940] — обоих ты знаешь, —
Но не один оплатить даже квартиры не мог.
«Если не выйдет, займусь тогда я стихов сочиненьем:
Скажешь ты, их услыхав, подлинный это Марон[941]».
Дурень ты: все, у кого одежонка ветром подбита,
Или Назоны они, или Вергилии здесь.
«В атрии[942]к знати пойду». Но ведь это едва прокормило
Трех-четырех: на других с голоду нету лица.
«Как же мне быть? Дай совет: ведь жить-то я в Риме решился?»
Ежели честен ты, Секст, лишь на авось проживешь.
«И лица твоего могу не видеть…»
Перевод Ф. Петровского
И лица твоего могу не видеть,
Да и шеи твоей, и рук, и ножек,
И грудей, да и бедер с поясницей.
Одним словом, чтоб перечня не делать,
Мог бы всей я тебя не видеть, Хлоя.
«Малый Юлия садик Марциала…»
Перевод Ф. Петровского
Малый Юлия садик Марциала,
Что, садов Гесперидских[943]благодатней,
На Яникуле[944]длинном расположен.
Смотрят вниз уголки его на холмы,
И вершину его с отлогим склоном
Осеняет покровом ясным небо.
А когда затуманятся долины,
Лишь она освещенной выдается.
Мягко к чистым возносится созвездьям
Стройной дачи изысканная кровля.
Здесь все семеро гор державных видно,
И весь Рим осмотреть отсюда можно,
И нагорья все Тускула[945]и Альбы[946],
Уголки все прохладные под Римом,
Рубры[947]малые, древние Фидены[948]
И счастливую девичью кровью
Анны рощицу плодную Перенны[949].
Там, — хоть шума не слышно, — видишь, едут
Соляной иль Фламиньевой дорогой[950]:
Сладких снов колесо не потревожит,
И не в силах ни окрик корабельный,
Ни бурлацкая ругань их нарушить,
Хоть и Мульвиев рядом мост[951]и быстро
Вниз по Тибру суда скользят святому.
Эту, можно сказать, усадьбу в Риме
Украшает хозяин. Ты как дома:
Так он искренен, так он хлебосолен,
Так радушно гостей он принимает,
Точно сам Алкиной[952]благочестивый
Иль Молорх[953], что недавно стал богатым.
Ну, а вы, для которых все ничтожно,
Ройте сотней мотыг прохладный Тибур[954]
Иль Пренесту[955]иль Сетию[956]крутую
Одному нанимателю отдайте.
А по-моему, всех угодий лучше
Малый Юлия садик Марциала.
«Мать Флакцилла и ты…»
Перевод Ф. Петровского
Мать Флакцилла и ты, родитель Фронтон, поручаю
Девочку эту я вам — радость, утеху мою,
Чтобы ни черных теней не пугалась Эротия-крошка,
Ни зловещего пса Тартара с пастью тройной.
Полностью только шесть зим она прожила бы холодных,
Если бы столько же дней было дано ей дожить.
Пусть же резвится она на руках покровителей старых
И по-младенчески вам имя лепечет мое.
Нежные кости пусть дерн ей мягкий покроет: не тяжкой
Будь ей, земля, ведь она не тяготила тебя!
«Вот что делает жизнь вполне счастливой…»
Перевод Ф. Петровского
Вот что делает жизнь вполне счастливой,
Дорогой Марциал, тебе скажу я:
Не труды и доходы, а наследство;
Постоянный очаг с обильным полем,
Благодушье без тяжб, без скучной тоги,
Тело, смолоду крепкое, здоровье,
Простота в обращении с друзьями,
Безыскусственный стол, веселый ужин,
Ночь без пьянства, зато и без заботы,
Ложе скромное без досады нудной,
Сон, в котором вся ночь как миг проходит,
Коль доволен своим ты состояньем,
Коли смерть не страшна и не желанна.
«В Анксуре мирном твоем…»
Перевод Ф. Петровского
В Анксуре[957]мирном твоем, Фронтин[958], на морском побережье,
В Байах[959], которые к нам ближе, — в дому у реки,
В роще, где даже и в зной, когда солнце в созвездии Рака,
Нет надоедных цикад, и у озер ключевых
Мог на досуге с тобой я верно служить Пиэридам,
Ныне же я изнурен Римом огромным вконец.
Есть ли здесь день хоть один мой собственный? Мечемся в море
Города мы, и в труде тщетном теряется жизнь
На содержанье клочка бесплодной земли подгородной
И городского жилья рядом с тобою, Квирин[960].
Но ведь не в том лишь любовь, чтобы денно и нощно пороги
Нам обивать у друзей — это не дело певца.
Службою Музам клянусь я священной и всеми богами:
Хоть нерадив я к тебе, все же тебя я люблю.
«Спит в преждевременной здесь могиле Эротия-крошка…»
Перевод Ф. Петровского
Спит в преждевременной здесь могиле Эротия-крошка,
Что на шестой лишь зиме сгублена злою судьбой.
Кто бы ты ни был моей наследник скромной усадьбы,
Ты ежегодно свершай маленькой тени обряд:
Да нерушим будет дом и твои домочадцы здоровы
И да печален тебе будет лишь камень ее.
«Странно, Авит, для тебя…»
Перевод Ф. Петровского
Странно, Авит[961], для тебя, что, до старости живши в латинском
Городе, все говорю я о далеких краях.
Тянет меня на Таг[962]златоносный, к родному Салону[963]
И вспоминаю в полях сельских обильный наш дом.
Та по душе мне страна, где при скромном достатке богатым
Делаюсь я, где запас скудный балует меня.
Землю содержим мы здесь, там земля нас содержит; тут скупо
Тлеет очаг, и горит пламенем жарким он там;
Дорого здесь голодать, и рынок тебя разоряет,
Там же богатством полей собственных полнится стол;
За лето сносишь ты здесь четыре тоги и больше,
Там я четыре ношу осени тогу одну.
Вот и ухаживай ты за царями, когда не приносит
Дружба того, что тебе край наш приносит, Авит.
«Флаву нашему спутницей будь, книжка…»
Перевод Ф. Петровского
Флаву нашему спутницей будь, книжка,
В долгом плаванье, но благоприятном,
И легко уходи с попутным ветром
К Терракона[964]испанского твердыням.
На колесах ты там поедешь быстро
И Салон твой и Бильбилы[965]высоты,
Пять упряжек сменив, увидеть сможешь.
Спросишь, что поручаю я? Немногих,
Но старинных друзей моих, которых
Тридцать зим и четыре я не видел,
Тотчас, прямо с дороги ты приветствуй
И еще поторапливай ты Флава,
Чтоб приятное он и поудобней
Подыскал мне жилье недорогое,
Где бы мог твой отец отдаться лени.
Вот и все. Капитан зовет уж грубый
И бранит задержавшихся, а ветер
Выход в море открыл. Прощай же, книжка:
Ожидать одного корабль не станет.
«Благой Венеры берег золотой, Байи…»
Перевод Ф. Петровского
Благой Венеры берег золотой, Байи,
О Байи, вы природы гордой дар милый!
Пусть тысячью стихов хвалил бы я Байи,
Достойно, Флакк, не восхвалить бы мне Байи.
Но Марциал мой мне дороже, чем Байи.
Об них обоих было бы мечтать дерзко.
Но если боги в дар дадут мне все это,
То что за счастье: Марциал мой и Байи!
«Ты теперь, Ювенал…»[966]
Перевод Ф. Петровского
Ты теперь, Ювенал, быть может, бродишь
Беспокойно по всей Субуре[967]шумной,
Иль владычной Дианы холм[968]ты топчешь:
Понукает тебя к порогам знати
Потогонная тога, и томишься
Ты, всходя на Большой и Малый Целий[969].
Я ж опять, декабрей проживши много,
Принят сельскою Бильбилой родною,
Что горда своим золотом и сталью.
Здесь беспечно живем в трудах приятных
Мы в Ботерде, в Платее[970]— кельтиберских
То названия грубые местечек.
Сном глубоким и крепким сплю я, часто
Даже в третьем часу не пробуждаясь:
Отсыпаюсь я всласть теперь за время,
Что все тридцать годов недосыпал я.
Тоги нет и в помине; надеваю
Что попало, с поломанных взяв кресел.
Я встаю — уж очаг горит приветно
Кучей дров, в дубняке соседнем взятых.
Все уставила ключница горшками.
Тут как тут и охотник. Ты такого
Сам не прочь бы иметь в укромной роще.
Оделяет рабов моих приказчик
Безбородый — он все остричься просит.
Так и жить я хочу и так скончаться.
«Рощица эта, ключи…»
Перевод Ф. Петровского
Рощица эта, ключи, и сплетенного сень винограда,
И орошающий все ток проведенной воды,
Луг мой и розовый сад, как в Пестуме[971], дважды цветущем,
Зелень, какую мороз и в январе не побьет,
И водоем, где угорь у нас прирученный ныряет,
И голубятня под цвет жителей белых ее —
Это дары госпожи: вернувшись чрез семь пятилетий,
Сделан Марцеллою[972]я был этой дачи царьком.
Если бы отчие мне уступала сады Навсикая[973],
Я б Алкиною сказал: «Предпочитаю свои».
«Целых тридцать четыре жатвы прожил…»
Перевод Ф. Петровского
Целых тридцать четыре жатвы прожил
Я, как помнится мне, с тобою, Юлий[974].
Было сладко нам вместе, было горько,
Но отрадного все же было больше;
И, коль камешки мы с тобой разложим
На две кучки, по разному их цвету,
Белых больше окажется, чем черных.
Если горести хочешь ты избегнуть
И душевных не ведать угрызений,
То ни с кем не дружись ты слишком тесно:
Так, хоть радости меньше, меньше горя.
«Уник, ты носишь со мной единое кровное имя…»
Перевод Ф. Петровского
Уник, ты носишь со мной единое кровное имя
И по занятьям своим близок и по сердцу мне,
В стихотвореньях своих ты только брату уступишь,
Ум одинаков у вас, но твое сердце нежней.
Лесбией мог бы ты быть любим вместе с тонким Катуллом,
Да и Коринна[975]пошла б после Назона с тобой.
Дул бы попутный зефир, если ты паруса распустил бы,
Берег, однако же, мил так же, как брату, тебе.