Из письма к М. П. Лилиной. Посылаю письмо с нарочным, так как вижу, что ты беспокоишься по пустякам
16 августа 1904
Москва
...Посылаю письмо с нарочным, так как вижу, что ты беспокоишься по пустякам, и хочется развеселить тебя. Мне скучно и одиноко, а уехать невозможно, так как дело не двигается. Кроме того, нервы. Я и боюсь, что приеду в Любимовку с заботами о Москве, которых я не в силах сбросить. Что же мне делать? Таков дурацкий характер. Пока не найду тона для Метерлинка -- не могу успокоиться и овладеть своими мыслями. Хотел бы приехать тогда, когда в душе явится спокойствие относительно Метерлинка1. Тогда я могу быть другим.
Кроме того, право, сейчас уехать нельзя. Театр мною только и держится. Если перерву работу -- наступит такой упадок, который трудно будет поднять. Не думай, что я переутомляюсь. Я работаю ужасно мало. Репетиция раз в день от 7 до 101/2 часов, а в остальное время сцена занята декорацией и пр. Гнетет бедность сезона и дряблое настроение труппы. С 17-го по 19-е буду очень занят и в конторе и в театре. Завтра придется встретить маманю из Контрексевиля. Может быть, если репетиции этих дней выяснят что-нибудь, я бы мог приехать 19-го с поздним поездом...
207* Вл. И. Немировичу-Данченко
10/IX
10 сентября 1904
Севастополь
Дорогой Владимир Иванович!
Спасибо Вам за письмо. Оно меня взволновало и утешило. Взволновало потому, что стало страшно и очень жалко Вишневского1. Успокоило потому, что такие взбучки для актеров полезны. После них начинается настоящая работа, которой до сих пор не было, если не считать нескольких репетиций "Слепцов".
Бедный, бедный Вишневский, я его душевно жалею, так как сам недавно пережил потерю веры в себя. Увы, это ему необходимо и полезно пережить. Только бы он отнесся к этому сознательно и вынес пользу, но в этом я сомневаюсь. Этот случай породил ряд вопросов, в моей голове. Я уверен, что Вы были правы, что компромиссы не удаются нам. Если так, то Лужский и Вишневский конченые актеры?.. Это ужасно. Вот уже несколько лет, как мы с трудом находим им дело, и передача каждой роли сопряжена с компромиссом. Отчего это? Потому ли, что сильно растут другие актеры, или потому, что они идут по наклонной плоскости? Кроме Качалова и, пожалуй, Москвина, я не очень верю в скорый рост других актеров; значит, известная часть из нас или остановилась в своем развитии или идет вниз. Отчего это и как этому помочь? Из этого я вывожу, что в данном случае Вы, может быть, правы, но в том резюме, которое Вы сделали: "Вот что значит раздавать роли по кумовству",-- Вы, может быть, ошибаетесь. Подходящие деятели нашего театра очень редки пока. С основания театра можно указать на Качалова (очень непрочный в труппе)... и только. Убылей более или менее чувствительных было больше. Неужели еще есть кандидаты, и мы отнесемся к этому хладнокровно? Не правильнее ли напрячь силы и помочь погибающим? Лишение роли Вишневского я и приветствую только с этой стороны, иначе это ошибка. Надо было заставить его играть и даже итти на компромисс художественный, чтобы спасти и сохранить театру не только актера, но и деятеля. Теперь данный ему урок может послужить ему в пользу. Мне страшно, что он совсем придет в отчаяние. Сочувствие и страх за него подталкивают меня написать ему письмо, но я боюсь, как бы оно не погрешило против известного такта по отношению к Вам. В тот момент, когда Вы его распушили, я пойду к нему с утешением. Вероятно, я сделаю так. Напишу ему письмо и пошлю на Ваше имя. Вы процензуруете его и, если найдете полезным, передадите. Не удивляйтесь же, если Вы получите такое письмо от меня.
Как же можно говорить об изгнании таланта (Грибунина) из труппы, особенно когда полуталант, вечно пьяный и безнадежный Громов, благополучно пребывает в труппе. Благоразумнее позаботиться о том, чтобы Грибунин влюбился в кого-нибудь еще. Очевидно, он пьет с горя... Надо его утешить и поругать здорово.
Еще один вопрос. Жена очень мечтает о Бабакиной2. Она начинает поправляться, а 15-го или 16-го надо выезжать. Каждый лишний день, проведенный здесь, для нее очень важен. Не можете ли Вы назначить самый крайний срок для ее возвращения и не отнимающий у нее возможности играть в "Иванове". Она хотела сама писать Вам об этом, но я предупредил ее.
Новое объяснение Вашей болезни очень интригует нас. От души желаю успеха и сил. Был нервный кризис, теперь чувствую себя опять хорошо и надеюсь вернуться бодрым.
Жму вашу руку.
К. Алексеев
М. Г. Савиной
10 ноября 1904
Москва
Глубокоуважаемая Мария Гавриловна!
Очень и очень трудно отказаться от удовольствия и чести играть с Вами и В. Ф. Комиссаржевской!
Еще труднее артисту -- отказать в просьбе другой артистке, пред талантом которой он преклоняется.
Нелегко отказаться и от доброго дела1.
Но Вы, жестокая, хотите помучить меня и заставить пережить тяжелые минуты, так как знаете, что во время сезона я завишу не от себя.
Судите сами: у нас на репертуаре только семь пьес, из них в шести я занят, а седьмая не дает сборов и идет один раз в 2--3 недели. Дублеров у меня нет в этом году, и потому я играю и буду играть ежедневно. Кроме того, нам предстоит поставить, по условиям с абонентами, еще три новые пьесы.
Могу ли я мечтать о каких-нибудь выездах из Москвы и об интересных спектаклях вне стен нашего театра?
Я принял монашество и отрешен им от жизни. Будьте же, как всегда, великодушны и напишите мне только две строчки: "Вхожу в Ваше положение, верю Вам и прощаю"2.
Если Вы захотите сделать меня совсем счастливым, припишите еще в P. S.: "Я нарочно играла Раневскую3 нехорошо, чтобы доказать, что пьеса мне не нравится, это было трудно, но я, как всегда, добилась своего".
Жена шлет Вам свой привет, я же повинно кланяюсь и целую Ваши ручки.
Искренно преданный и уважающий Вас
К. С. Алексеев
10/11--904, Москва
209*. В. В. Котляревской
3/I 905
3 января 1905
Москва
Дорогая Вера Васильевна!
Не хотел посылать телеграмму, хотел непременно написать Вам, тем более что я еще не ответил на Ваши хорошие письма. Очень уж покойник-год был суматошный, жестокий и бессердечный.
О нашем горе Вы знаете. Спасибо за сочувственное письмо.
Очень тяжело было играть во время болезни покойной матери и переговариваться перед смертью по телеграфу1. Положение же по театру было таково, что даже в день привоза тела мне пришлось играть комическую роль. Хлопоты до и после похорон, ежедневная игра (я уже играл более 80 раз), ежедневные репетиции, отсутствие пьес... а главное -- война, надежды и разочарования во внутренней политике, все это утомило всех нас ужасно.
В довершение новый конкурент -- театр -- заставляет нас напрягать последние силы2. Кем-то распускаются слухи по Москве и по газетам, что у нас раскол, что дело падает, что я ухожу из Художественного театра и перехожу в петербургский дамский театр, актеров сманивают. Они народ легковерный и легко поддаются наговорам и сплетням. Литераторы нас стали презирать... [...] За театр не бойтесь. Наши -- молодцы. Они еще раз показали, что умеют ценить свое дело. Те, кто нужны ему, не уйдут; те, кто его не понимает, уйдут, и бог с ними... о труппе, как никогда, царит хорошее товарищеское настроение. Уход некоторых лиц очистил атмосферу; тем не менее сезон скучный, без интересных новинок, хотя удалось дать две новых нотки: Метерлинк и миниатюры. Публика отнеслась к ним или враждебно или холодно, но в теперешние времена нужны бойкие фразы, либеральный пафос и прочие несерьезные развлечения толпы в том же роде. Больше всего мы боялись, чтоб нас не выгнали из театра. На один год удалось пока удержаться в нем3. Как Вы живете? Очень был рад на минутку видеть Нестора Александровича. Скажите ему, что мне жестоко досталось от жены за то, что я его не удержал. Будьте счастливы в новом году. Желания у нас у всех одни. Дай бог, чтоб они сбылись, хоть в известной части.
Будьте здоровы. От души желаю и Вашим больным поправления.
Целую ручки. Нестору Александровичу жму руку. Жена шлет поклон.
Преданный и любящий
К. Алексеев
Напишите Ваше мнение о театре Комиссаржевской и о том, что говорят о будущем театре Андреевой и Морозова.
210*. Л. В. Средину
29/III 905
Москва
29 марта 1905
Глубокоуважаемый Леонид Валентинович!
Обращаюсь к Вам с большой просьбой: передать прилагаемое письмо А. М. Горькому1, который, как говорят, находится теперь в Ялте. Вероятно, Вы будете с ним видаться. Беспокою Вас, так как боюсь послать письмо до востребования,-- пожалуй, оно пропадет или залежится, если Алексей Максимович остановился не в самом городе, а в окрестностях. Давно не видал Зины и потому вышел из курса ялтинских новостей. Соскучился по Вас и по Ялте и не знаю, когда судьба меня закинет туда. Думали о Вас усиленно во время погрома, но, слава богу, все обошлось благополучно. Я занят усиленно. Сезон был тяжелый, а теперь составляю новую труппу из кончивших в нашей школе учеников. Хочу образовать новое общество провинциальных театров. Соберу несколько трупп, сниму несколько театров в разных городах. Каждая труппа будет играть хорошо поставленных и срепетированных 10--15 пьес... Труппы будут чередоваться. Быть может, таким образом удастся оживить заснувшее провинциальное дело. Работы много и предстоит еще больше. Сегодня была генеральная репетиция "Привидений" Ибсена. Произвела хорошее впечатление.
Наш театр пережил в этом году тяжелую полосу жизни. Мы осиротели. Без милого Антона Павловича трудно живется. Только после его смерти мы поняли, чем он был для нас.
Его не стало, и нас заклевали со всех сторон. Горького мы тоже потеряли навсегда2, а за ним и Найденова3 и пр. Морозов тоже покинул нас. Словом, осиротели, но, благодаря бога, духа не теряем, и общие потери связали нас еще крепче. В материальном отношении год прошел превосходно.
Будьте здоровы, передайте сердечный поклон уважаемой Софье Петровне и всем Вашим и ялтинским знакомым.
Милому Толе крепко жму руку и скучаю о нем. Преданный и любящий Вас
К. Алексеев