Это утверждение ложно

Для меня реальный мир каждое мгновенье словно совершенно теряет свою реальность. Будто ничего нет, нет никакой основы, либо она не видна. Живо присутствует, однако, лишь одно: постоянное срывание маски видимости, постоянное разрушение всего созданного. Ничто не удерживается – всё разваливается на части.

– Юджин Ионеско ­–

Я работал, Лиза ёрзала. Не лёгкое это занятие – ничего не делать – для того, кто привык одержимо занимать себя каждую минуту бодрствования с тех пор, как начал ходить и говорить. Усилия, которые Лиза прикладывала, чтобы сидеть тихо и не мешать мне, были осязаемы – они как пульсирующий гул наполняли пространство. И хотя она не двигалась и не производила шума, её энергия заставляла мой ум вибрировать.

А может, тому виной были лекарства.

Было за полдень. Мы сидели возле бассейна за моим рабочим столом. Майя дремала пузом кверху в одном из шезлонгов. Мэгги проводила эти дни с друзьями в общественных бассейнах или где-то ещё. Сегодня у мня уже было достаточно неприятностей, и я начал снова приходить в своё комфортное состояние, когда Лиза, бесцельно шатавшаяся по двору, подошла и села рядом с такой натужной непринуждённостью, что попытка не скорчиться заставила меня скорчиться. Я прочёл одно и то же предложение пять раз, прежде чем осознал, что смысла в этом нет. Ещё несколько минут я сохранял вид занятости, наслаждаясь её дискомфортом. Она продержалась на минуту дольше, чем я предполагал.

– Я могу помочь вам с записями, – сказала она наконец, – или ещё с чем-нибудь.

Я слегка кивнул, не отрываясь от экрана.

– Не за плату, конечно, просто чтобы быть полезной, – добавила она.

Я не отвечал.

– Я изучала английский в университете, – сказала она минутой позже. – Хотела даже преподавать.

Я кивнул с отсутствующим видом.

– Я очень организована, и я довольно хороший корректор: у меня много опыта с юридическими документами и корреспонденцией.

– Да, окей, – пробормотал я, – посмотрим.

– О, конечно. Как вам будет угодно.

Я наблюдал её дискомфорт ещё пару минут.

***

«Я знаю, что значит быть внезапно отключённым, – мог сказать я ей. – Я знаю, каково это в начале, когда ты выброшен на произвол судьбы, больше не являясь частью чего-либо, отрезан от всего, что тебя всегда определяло. Ни дома, ни людей, ни работы. Внезапно все становятся врагами. Вы допустили непростительную жестокость, совершили поистине разрушительный акт. И благодаря этому вы потеряли всё, включая большую часть себя. Я знаю ощущение непреодолимого желания вновь быть частью чего-то. Я знаю, как сильно это желание и как страшно быть изолированным и отделённым. Этот процесс нового рождения, которому вы подвергаетесь, сродни физическому рождению. Чрево, из которого вы только что себя исторгли, возможно, было ядовитым и удушающим, но оно было таким тёплым, безопасным и знакомым, а теперь вы в совершенно ином мире, ослепительно ярком и суровом, и всё выглядит и работает не так, как раньше. Здесь холодно, одиноко, всё незнакомое, и вы не можете вернуться».

Вот что я мог ей сказать, но не сказал. Она не спрашивала, а я никогда не смог бы сказать это с должной торжественностью. Лично мне нравился тот период, в котором она сейчас находилась – разрыв всех связей, отделение от всех и всего, разбивание вдребезги своей прежней жизни. Да, это было мучительным, но также и экстатичным. У меня не было той проблемы, что была у Лизы, проблемы избирательности – отбросить одни вещи и оставить другие – я сбрасывал всё разом. Я не старался сохранить себя ни для чего. Меня не волновал успех, поскольку я никогда не думал, что успех возможен. Меня не волновала моя дальнейшая жизнь, поскольку я никогда не думал, что переживу свою одержимость. Я был просто воодушевлён и полон энергии, впервые переживая вкус свободы. Моя последующая жизнь произошла лишь как приятное дополнение. Я никогда не думал, что будет что-то после.

В тот свой начальный прорыв я первый раз в жизни почувствовал себя чистым, свободным и способным самоопределяться, словно моя жизнь стала действительно моей, что возможно нечто иное, нежели невежество и ложь. Но нет приятного метода добиться этого, что Лиза уже успела узнать. Это жестокое, отвратительное дело, и лучше сделать его побыстрее. Никто не может себе представить до какой степени сформирован людьми и условиями своего окружения, пока не предпримет попыток выпутаться из этого, и Лиза сейчас занимается именно этим – выпутывается. Это не сильно отличается от рождения ребёнка, только человеком, которого она выталкивает в мир, является она сама.

***

Я распечатал черновик главы о потоке, воплощении желаний и интеграции и придвинул его Лизе.

– Окей, советник, вы мой новый секретарь. Что вы думаете?

Она жадно схватила листки и несколько минут читала.

– Полагаю, должна вам сказать, – начала она, – что я не человек нью-эйдж. Когда речь заходит о желании, намерении, воплощении, потоке, препятствиях, я не могу быть вашим лучшим критиком.

– Или, возможно, поэтому вы и есть лучший критик, – сказал я. – Всё это не колдовство и не волшебство, просто так всё работает. И не только для меня – для вас, для всех. Вы распознаете это в своей жизни, если прекратите думать об этом. Нет причин, чтобы вы не могли прокомментировать этот материал. Скажите всё, что хотите.

– Окей, – сказала она, – как насчёт примера того, о чём вы говорите? О том, как эти предполагаемые силы действуют в вашей жизни. Что-нибудь особенное.

– Очень хорошо, – сказал я. – Единственной силой, однако, является наблюдение: видение того, что есть. Первое, что приходит на ум, это сегодняшнее утро, когда я ехал на мотоцикле, исследуя дороги на западном побережье озера. Вы знаете эти дороги, и вы видели мотоцикл.

– Та штука возле ворот? Она ездит? – она рассмеялась над этой мыслью. – Я видела там только самый ужасный лимонно-зелёный Форд Пинто. У него вся крыша срезана.

– Раньше там был мотоцикл Триумф-650. Я разбомбил его и мне пришлось купить этот Пинто.

– Разбомбил? Что это зна...?

Тут она впервые заметила трость, прислонённую к столу рядом со мной, и вскочила.

– О, Джед, боже! Что случилось? Что вы сделали? Вы в порядке?

Она обошла стол, чтобы обследовать меня, и увидела бинты на моей левой ноге, шарнирный бандаж на колене и перевязанную левую руку. Бинты на плече и лопатке были скрыты рубашкой.

– О, господи, – сказала она сквозь руки. – Что случилось? С вами всё нормально?

– Всё нормально, уверяю вас, – я указал на кувшин с лимонадом. – Не могли вы налить нам немного? Он насмехается надо мной уже целый час. Потом сядьте, и я отвечу на ваши вопросы.

– Это выглядит довольно серьёзно, – сказала она. – Честно, вы в порядке?

– Я в порядке, спасибо. Куча ссадин и вывихнутое колено. Ничего серьёзного. Немного хочется пить.

– Но вы не в состоянии пройти два шага, чтобы напиться? – она налила стаканы и села с широко раскрытыми глазами и обеспокоенным видом.

– Как-то всё немного заклинило. Чем меньше я буду двигаться, тем лучше.

– Это из-за мотоцикла? Вы попали в аварию?

– Превратил его в металлолом, да. Какой-то гринго на арендованной машине подрезал меня, он ехал мне навстречу и повернул налево через мою полосу прямо передо мной, и мне пришлось съехать с дороги. Несколько секунд полёта над кюветом и бабах! Прикончил его, кроме, может быть, мотора.

– О, господи, с какой скоростью вы ехали?

– Не знаю, миль шестьдесят пять или семьдесят*. При ударе медленнее.

–--------

*100-110 км/ч

–--------

– На вас был шлем?

– Нет.

Руки у неё тряслись. Она прилагала определённые усилия, чтобы оставаться спокойной.

– О, боже. Вы ничего не сломали? Не ударились головой? Сотрясения нет?

– Множество ссадин, колено ноет, и чувствую себя довольно разбитым. После того, как мы с мотоциклом разлетелись в разные стороны, меня ещё хорошенько протащило.

– О, боже, – сказала она опять. – А что было потом? Приехала скорая?

– Никто не приехал, никто даже не остановился. Я прилично здвезданулся о бензобак, и это отняло у меня всё внимание. Вероятно, прошло не меньше десяти минут, прежде чем я смог как следует прийти в себя и оценить ситуацию.

– Звезданулся...? Ээ... Ох! Господи Иисусе, с вами всё хорошо?

– Всё нормально, и хватит об этом. В общем, немного погодя я сделал несколько звонков – мой сотовый оказался в порядке. Потом подъехали какие-то ребята на пикапе и мы сторговались обменять остатки моего мотоцикла плюс стопку песо на этот милый зелёненький Пинто без крыши. Вы можете пользоваться им, когда пожелаете. Ключи внутри.

– Я с ума с вами сойду. Вы были у доктора?

– Я был в клинике. Теперь каждый день я должен ездить туда на перевязку, а это немного сложновато. Где-то около недели. На мне всё быстро заживает. Так вот, это и есть ответ на ваш вопрос. Вы спрашивали о примере интегрированных, со-творческих отношений со вселенной, и эта авария – прекрасный пример.

Такой прекрасный пример, вообще-то, что я только сейчас начинаю это видеть.

– А я думала как раз наоборот, – сказала она. – Ясно же, что вы не хотели падать с мотоцикла. Ясно, что вы не хотели получать все эти повреждения.

– Это верно, но здесь в игру вступает сдача. Сдача это самая суть описываемых мной отношений. Вы правы, моим личным предпочтением было бы не падать с мотоцикла и не разбиться так, но в действительности мои предпочтения большой роли здесь не играют. У меня есть одно предпочтение, которое превосходит все остальные – и это предпочтения вселенной. Мне не обязательно любить или понимать их, хотя обычно я люблю их и понимаю. Этот маленький инцидент – сущий пустяк. Таким языком общается вселенная – достаточно громко, чтобы быть услышанной, но не громче.

– И что это было за послание? – спросила она скептически.

– В самое первое же мгновенье, в первую же секунду, я знал, что это не было серьёзной ситуацией. Я знал это непосредственно, быстрее чем мысль. Даже несмотря на тот факт, что я загадочным образом потерял контроль, и последующие несколько секунд были довольно неприятными. Я знал, что не погибну и даже не получу серьёзных травм.

– Вы называете это несерьёзными травмами? – она показала на мои повязки.

– От падения с мотоцикла на скорости семьдесят миль в час? Нет, я назвал бы это лёгкой щекотокой. Ничего не сломано. Я даже голову не поцарапал.

– Хорошо, что вы так философски к этому относитесь, – сказала она.

– В том смысле, в котором вы это имеете в виду, я ко всему отношусь философски.

Она села на место, оставаясь в напряжении.

– Но как вы могли знать, что это не будет серьёзно?

– Потому что это не имело бы смысла. Сейчас не время для перемен. Я знал, что не мой черёд умирать, потому что третья книга ещё не окончена. Я знал, что не буду серьёзно травмирован, потому что в этом нет никакого смысла. Для чего это должно было бы произойти? Нет причин для этого. Я не должен ни выучить урок, ни отработать свой порок, ни заработать баллы впрок. Это длинный способ сказать, что я понял в первую же секунду. Я знал это практически в тот самый момент, когда вылетал с дороги.

– Вы подумали об этом мгновенно?

– Нет, я знал это мгновенно. Я не продумывал это и не обращал в слова до сих пор. Сейчас это звучит несколько глупо, но тогда это было совершенно ясно.

Казалось, она была сбита с толку. Эта тема интересна мне, и может иметь практическую ценность для неё, и я попытался получше её изложить.

– Мысли — это ненужный этап. Мы можем знать вещи напрямую, без необходимости думать, в чём самые лучшие из нас до смешного неумелы. Зачем настаивать в переводе знания из его естественного природного формата в кусочки-байты, которые наш маленький мозг смог бы обсасывать? Мы ищем ещё один способ уменьшить вселенную до своих размеров, вместо того, чтобы расшириться до своей естественной величины.

– Значит, вы не думаете?

– Если о чём-то надо подумать, я высказываю или выписываю это, вывожу наружу, но это происходит только по отношению к книгам, которые должны быть написаны в любом случае. То есть, мне нужно думать об этом, но не думаю, что я думаю о чём-то ещё.

Она посмотрела на меня очень подозрительным взглядом, который я вроде бы понял, но фактически нет. Заметив, что мой рот оставался открытым, пока я молчал, я подумал, что вероятно, это побочный эффект от таблеток.

– Знаю, для вас это всё довольно странно, – сказал я, – но для меня это обычное дело. Этот пример с аварией в некотором роде драматичен, но такое функционирование в потоке – движение в соответствии с тенденциями, видение большей картины – так я действую во всех областях своей жизни. И довольно-таки преуспел в этом. Всё ещё учусь, однако, постигаю. Я ещё только яйцо I am only an egg.

Она не уловила моего замечания. Пожалуй, лекарства немного сильнее пошатнули мой мозг, чем обычно.

– Но как? – спросила она с сомнением, – Правда, как вы могли всё это знать?

– Потому что всё работает определённым образом, и я вижу это. Здесь нет тайны. Никогда не происходит сбоя, или нарушения. Эти правила нельзя нарушить. Царство сна очень, ээ, упорядочено. Никакой случайности, никакого хаоса. Идея серьёзной аварии – что меня может сбить машина, что я получу травму или умру – я не могу вам объяснить, насколько это невозможно.

– Невозможно?

– Нет, не невозможно. Это неверное слово. В моём лексиконе нет слов для моего образа бытия. Это не имело бы смысла, это было бы нарушением. Лучше сказать нельзя. Этого просто не могло случиться.

– Но такие вещи случаются, – запротестовала она. – Люди получают травмы и умирают всё время. Они погибают трагически, преждевременно, в авариях, пожарах, от насилия и болезней.

– Правда?

– Конечно, правда.

– Неправильность во взгляде наблюдателя.

– А? Что это значит?

– Рабиндранат Тагор сказал...

– Рабиндра кто?

– Рабиндранат Тагор, поэт мистик. Он сказал, что мы воспринимаем мир неправильно, и говорим, что он обманывает нас. Это так, но не обязательно. Нам не обязательно воспринимать мир неправильно. Я не воспринимаю его неправильно, и он не обманывает меня.

– То есть?

– Мы можем воспринимать мир правильно. Это не так уж трудно. Мы можем перестать видеть случайность и хаос там, где царит порядок. Мы можем перестать видеть тайну там, где чётко определённые структуры и нерушимые законы. Мы можем открыть глаза и увидеть, где мы, и как всё это действует, и как мы действуем в этом и с этим. Знаю, вы пока не видите этого, но это определённо существует, и вы способны это увидеть. Нет ничего скрытого. Я не знаю, как я вышел из этой аварии здоровым. Я не крутой ездок, но я знал, что что бы ни случилось, это не будет смертью, увечьем или даже серьёзной неприятностью, потому что это было бы неправильно. Вот откуда я знал. В этом смысл этой истории. Просто так ничего не случается. Всё приобретает смысл, коль скоро вы видите на уровне тенденций – всё течёт естественным ходом от предыдущего к следующему. Никогда ничего не происходит случайно или хаотично или наобум. Для меня это было бы абсолютно нелепым. Из этого даже не получилось бы развлекательной книжки.

***

То, что непробуждённый человек видит короткими немногочисленными проблесками, пробуждённый видит всегда и во всём. Пребывать во сне, значит лишь время от времени регистрировать этот океан бытия и создавать заменяющие его объяснения о невидимых судьях и правителях – богов и карму, удачу и судьбу. Даже с закрытыми глазами мы способны ощущать движения, течения и величие этого океана энергии, в котором мы обитаем. Быть пробуждённым, значит ясно видеть этот океан бытия и не представлять себя отдельным от него. Нет ничего более мистического или духовного, чем видеть этот океан и жить в гармонии с ним. Нет другой свободы, чем отбросить эгоистические притязания и жить в согласии с тем, что есть.

Лиза хотела понять, откуда я узнал, что моё падание с мотоцикла не повлечёт за собой серьёзных последствий. Если бы мы сидели на берегу моря, и в течение часа наблюдали бы за тем, как катятся волны, сказал я ей, то она составила бы довольно ясное представление о том, что следующая волна будет делать, и, что так же важно, чего она делать не будет.

– Она не замёрзнет вдруг, не покатится обратно, или не исчезнет, – сказал я. – Она не превратится вдруг в группу марьячи* и не станет бродить по пляжу, услаждая нас серенадами, в ней не разовьётся эгоистическое стремление выразить свою индивидуальность, извергаясь как гейзер.

–-------

*Мексиканские музыканты

–-------

– Это очевидно, – сказала Лиза сухо.

– Да, – согласился я, – и те тенденции, в которых мы двигаемся, так же очевидны, когда мы научимся видеть их. Мы всегда в них, мы часть их, мы неотделимы от них. Всё это энергия, сознание. Больше ничего нет.

– Очень поэтично, – сказал она.

– Останься этот день и ночь со мной и ты обретёшь источник всех поэм.

Она несколько мгновений разглядывала меня. Я выдержал её взгляд.

– Я помню это, – сказала она тихо. – Это Уолт Уитмен. Это первое стихотворение в вашей первой книге.

– Нисаргадатта Махарадж сказал...

– Нисарга кто?

– Индийский мудрец. Он сказал: «В моём мире всегда всё правильно». Это заявление человека с открытыми глазами. И не то, чтобы его мир был другим – это он другой, и его неискажённый, неотфильтрованный взгляд. Он убрал искусственный барьер эго из единства воспринимающий-воспринимаемое-восприятие, таким образом эта троица стала одним, и, как непременный результат, явилось совершенство.

– Этот индиец был просветлённым?

– Да, но мы сейчас говорим не о просветлении, мы говорим о пробуждении. Вы пробуждаетесь. Вы можете оставаться там, где вы сейчас, в неустойчивости и смущении, как поступают многие, дошедшие до этой точки, или вы можете продолжать настойчиво идти вперёд, продолжать то, что вы начали. Я вам сейчас рассказываю о возможных вариантах развития событий.

– Значит, всё это просто один большой океан, так вы говорите?

– Вот ещё хороший образ. Карл Саган сказал, если вы хотите испечь яблочный пирог с самого начала, вы должны сперва создать вселенную.

– То есть?

– Скажем, мы сидим на том берегу и наблюдаем прибой, – сказал я. – Вы смотрите вдаль и видите первые намёки набухающей волны, которая всё приближается и растёт, и в конце концов, в свою очередь она накатывается, разбивается, шумит и пенится на песке и спокойно отступает, освобождая дорогу следующей. Вы наблюдаете это, и вам кажется, что вы увидели всю волну целиком от начала до конца, от рождения до смерти, но это самая маленькая, самая ограниченная перспектива. Так мы видим, когда режем всё на мелкие кусочки, возводя вокруг стены и приклеивая ярлыки на каждую вещь, как настаивает эго. Начало и конец нам неизвестны, только тенденции. Та волна, которую вы выделили, началась там, где началась вселенная, и кончается там, где кончается вселенная. Когда вы рвёте привязанности и перестаёте расточать свою эмоциональную энергию, ваша перспектива расширяется и вам открываются всё более широкие тенденции в работе, тенденции внутри тенденций, ваши собственные тенденции, крутящиеся в этом водовороте, ни коим образом не отделённые, ни коим образом больше или меньше других. Отступив на шаг назад от той одной волны, вашему взору открываются приливы, термодинамика, ещё дальше – и вы видите глобальные течения и влияния луны, и так далее. Отойдите ещё дальше назад, за пределы ваших представлений о пространстве и времени, и только тогда вы начнёте видеть эту волну, знать её, и знать как живую реальность, что волна это вы, и что вы это волна.

Она вздохнула и посмотрела на меня с раздражением.

– Единство — это не глубинное чувство или духовное верование или возвышенное состояние сознания, это просто само доброе старое сознание: неприукрашенное, неиспорченное, неосквернённое. Нам не нужно посещать лекции, или читать книги, или преклоняться перед алтарём и мудрецами, нам нужно только очистить свои воспринимающие способности, избавиться от эгоистического дурмана, увидеть что есть и перестать видеть чего нет. Для этого не требуются ни учителя, ни учения, ни пути, ни практики, только простая честность.

– Не уверена, что понимаю это, – сказала она.

– Думаю, у вас всё впереди. Вот маленькое упражнение. Я не могу сделать записи об этом разговоре, потому что мой мозг странно пульсирует и гудит, поэтому я схожу по нужде и пойду прилягу на один из тех шезлонгов возле бассейна, а вы запишете всё, о чём мы сейчас говорили.

– Ээ, не думаю, что я смогу, – сказала она.

– Вы изучали английский, – сказал я, с трудом вставая на ноги. – Вы хотели стать учителем.

– Но я ведь почти ничего не понимаю, – запротестовала она.

– Поймёте позже, а сейчас запишите, – сказал я, отправляясь в требующее сочувствия путешествие. – Вы сами просили об этом. Вы думали, что быть редакционным ассистентом могучего духовного персонажа это жечь красивые свечи и учить жизненные уроки? Тут и голова может не удержаться на плечах.

Она улыбнулась, словно я пошутил, и принялась за работу.

Всё есть истина.

О, как долго я ни во что не верил!

Как долго я был безучастным, отвергая свою долю,

и только теперь осознаю сплошь везде рассеянную истину,

только теперь вижу, что лжи не существует, ни в каком виде,

и не может существовать, кроме той, которая так же неизбежно завладевает собой всё больше,

как завладевает собой истина,

как любой закон природы или любое естественное производство земли.

(Это странно, и нельзя понять это сразу – но необходимо это понять.

Я чувствую, что несу в себе лживость в равной мере со всем остальным,

как и вся вселенная).

Где тот совершенный смысл, не делающий различий между ложью и правдой?

В земле он, в воде, иль в огне? Иль в душе человека?

Иль в плоти и крови?

Медитируя среди лжецов, упорно уходя внутрь себя,

я понял, что на самом деле нет ни лжи, ни лжецов,

и всё исполнено своего совершенного смысла –

и то, что зовётся ложью, и есть совершенный смысл;

каждая вещь в точности представляет себя и то, что предшествовало ей.

Я видел, что истина включает в себя всё, она вездесуща,

точно так же, как вездесуще пространство,

и что нет ни прорехи, ни изъяна в её массе –

всё есть истина без исключения.

И поэтому я буду праздновать всё, что вижу, и чем являюсь,

буду петь и смеяться и ничего не буду отвергать.

– Уолт Уитмен –

В королевстве слепых.

Духовное путешествие состоит не в прибытии к новому пункту назначения, где человек получает то, чего у него не было, или становится тем, кем он не был. Оно состоит в рассеянии собственного невежества относительно себя и своей жизни, и постепенный рост того понимания, которое начинает духовное пробуждение.

– Олдос Хаксли –

В королевстве слепых одноглазый – дурак. Он – бабочка среди гусениц, вампир среди людей, одноглазый идиот в стране безглазых мудрецов. Он не лучше, не сильнее, просто не на своём месте – изгой, чужак в чужом краю. Зачем он влачит здесь жалкое существование? Что он должен делать? Говорить? Учить? Разыгрывать мудрого? Что может одноглазый сказать слепым от рождения? Зачем он должен что-то говорить? Чего он хочет от них или для них? Слепые ничего не знают о глазах. Они ничего не знают о зрении, а те, которые думают, что знают, заблуждаются. Зачем вообще говорить? Зачем зрячий должен добавлять свой голос к шуму незрячих, которые заявляют, что видят, и будучи «освобождёнными истиной», могут рассказать лучшую историю? Зачем предпринимать столь тщетную и неблагодарную миссию? Зрячий может начать с терпимого отношения к скептицизму незрячих, памятуя о том, что он сам был когда-то таким же слепым и ещё хуже вдвойне, но терпимость вскоре истощается. Потворствовать желаниям эго чувствовать себя разумным и проницательным дело утомительное, и служит лишь разоблачению глупости альтруистических мотивов.

Или так мне видится. Я не мотивируюсь альтруизмом или результатом, так что когда я вижу, как Майя мёртвой хваткой держит человечество во мраке, это не задевает меня. Я работаю для вселенной, для книг, поэтому то, что служит им, служит мне.

***

– Ну хорошо, – сказала Лиза спустя несколько минут, устраиваясь рядом в шезлонге с ручкой и блокнотом, – как вы думаете, почему это случилось? Какой был смысл в падении с мотоцикла? Вы сказали, что знали с самого первого момента, что это не будет серьёзно. Значит, в этом был смысл?

Я потряс головой, чтобы она прояснилась. Это не помогло.

– Когда я спрашиваю себя, почему что-то случается, – сказал я ей, – прежде всего я думаю о книгах. Служит ли это каким-либо образом книгам? В данном случае – моё падение с мотоцикла и получение небольших повреждений – ответ определённо «да».

– Да?

– Да, и вы показали мне это.

– Правда?

– Вы предложили помочь мне с книгой, и я дал вам черновик главы о том, как работает в реальности интегрированное состояние, над которой я работал последние несколько дней. Вас не удовлетворило то, что я написал до сих пор, и вы попросили привести пример, и вот, пожалуйста, прямо с сегодняшних первых полос. Эта авария представляет отличнейший способ сказать то, что я пытался сказать в той главе. Я даже не думал об этом, пока вы не спросили о примере. Видите, как это как бы выстраивается само на себе?

Она покачала головой – нет. Я снова потряс головой. Я сам только сейчас складываю всё вместе, когда говорю, поэтому мне нужно, чтобы ум перестал пульсировать и гудеть. Он не переставал.

– Не только сама авария служит книге, – сказал я, – но то, как она служит книге, тоже служит книге.

Это ещё больше сбило её с толку. Я вернулся назад.

– Когда вы читали ту главу, – сказал я, – о чём вы думали?

– Она хороша, – сказала она. – Немного суховато. Я бы сказала, это набросок.

– Правильно, работа в процессе. Так я выясняю, что я хочу сказать, и стоит ли это говорить. Само написание является частью процесса. Я делаю свою часть, а вселенная делает свою. Окей?

– Окей, – сказала она.

– Так вот, я дал вам эти страницы, а вы попросили привести пример, что привело на ум инцидент с мотоциклом, и заставило меня осознать, что это на самом деле намного более подходящий способ выразить эти знания. Всё, что я пытался сказать в той главе, было подытожено именно там, в тот самый первый момент аварии.

– А что вы думали до этого, почему случилась авария?

– Что я уже не пацан и не должен разъезжать на раздолбанном старом «Триумфе» по Мексике. Это пришло на ум чётко и ясно. Я собирался поехать на нём в Пуэрто Валларта на следующей неделе, но думаю, это уже в прошлом.

– Слава Богу, – сказала она, – хотя я не уверена, что тот «Пинто» намного лучше. Значит, вы думали, что эта авария — это предупреждение вам не ездить по Мексике на старых мотоциклах?

– Я ещё не вполне успел это осмыслить. Я вернулся сюда лишь за несколько минут до вашего появления, – ответил я. – А потом пришли вы и спросили о помощи.

– То есть, в каком-то смысле, – сказала она, – эта авария была счастливым совпадением?

– Да, и в таком же смысле моя жизнь — это одна длинная цепочка счастливых совпадений. Совпадение — это незапланированное стечение событий, что-то происходит так, как будто это запланировано, даже если это несчастный случай. В моём случае я не вижу здесь случая, лишь план, строгий порядок, согласованность. И не от случая случаю, а всё время, вернее, чем восход солнца. Поэтому, да, это счастливое совпадение из перспективы человека с закрытыми глазами, но из перспективы человека с открытыми глазами этот порядок есть везде и всегда. Как будто я живу подвешенным на невидимых нитях, и даже хотя я их не вижу, я знаю, что они есть, и приноровился к ним. Они всегда здесь, и если придёт день, когда их не станет, я буду рад упасть.

Мы немного посидели молча. Она делала записи, а я провалился в причудливый туман.

***

День медленно клонился к вечеру. Лиза работала над записями, задавая вопросы. Я болтался в гудящем полусонном состоянии, наслаждаясь созерцанием бассейна и далёких видов, поглаживал Майю и качался на волнах медленных глухих ударов, начинавшихся внутри моей головы и изливавшихся наружу. Время от времени Лиза задавала вопрос, что инициировало свежий диалог, потом следовала пауза, пока она делала заметки.

– И так всегда происходит? – спросила она. – То есть, как вы работали над той главой, которую вы мне показывали?

– Почти всегда, – сказал я. – Некоторое время я работаю над написанием чего-нибудь, и мне это почти удаётся, но не совсем, лишь насколько я могу это охватить. Потом что-то случается, в точности нужная вещь и точно в нужное время, пелена спадает, и всё разрешается полной ясностью. Последняя нить чудесным образом вплетается на своё место, и только тогда ты видишь всё полотно как единое целое и полностью всё понимаешь. Так же со мной происходило, когда я делал духовный автолизис. Большая часть работы уходит на то, чтобы нагромоздить огромную кучу бурелома, но до тех пор, пока не появится неведомо откуда эта завершающая загадочная искра и всё не подожжёт, ты не справишься с ним. В духовном автолизисе это пламя превращало целую гору невежества в пепел. В книге оно очищает и придаёт вещам большую чёткость, и в итоге получается неплохой материал.

– И это то, что здесь произошло?

– Это то, что здесь происходит. Я сделал свою часть, написал эти страницы, поработал над ними, чтобы выяснить, что я пытаюсь сказать и почему, и на этом всё. Затем вы сыграли свою роль и показали мне, чего я не увидел сам, что эта авария предоставляла отличный способ выразить то, что я пытался выразить. Частичка встала точно на своё место, и головоломка решена. Используя ваши заметки, я начну снова, и через несколько часов у меня будет готовая работа в том виде, в каком должна быть.

– Окей, – сказала она. – Всё это я понимаю, но как это всё-таки происходит?

– Потому что история не только о том, что это происшествие и наши разговоры заменят ту главу. То, как разворачивался весь процесс, открывает более широкое его измерение, что в свою очередь обеспечивает важный и необходимый вклад в книгу.

– Вы меня немного не поняли. Эта авария обеспечивает что?

– Эта авария объединяет и закрепляет темы, которые я пытался выразить в той главе.

– Понятно, – сказала она. – И я сыграла в этом роль?

– Вы и сейчас играете свою роль. Вы делаете свою часть, я делаю свою, вселенная делает свою, и теперь книга получит то, что нужно – ясную и живую иллюстрацию моего опыта прямого знания, что я имел в виду, когда говорил о сотворческом процессе и о том, как вселенная вкладывает книги мне в руки. Что раньше было плоским, безжизненным объяснением, теперь стало динамическим и личным – опасная дорожная авария, мои травмы, ваше трогательное участие, моё злоупотребление лекарствами, наш диалог и, конечно же, гвоздь программы, сам процесс. Книги всегда так пробивают себе дорогу. В точности нужная вещь происходит точно в нужное время. И не только книги, конечно – всё, но сейчас мы рассматриваем книги.

– Но как вы узнаёте свою часть? Как вы узнаёте, что делать, а чего не делать? Откуда вы знаете, как всё это работает?

Я на минуту задумался.

– Это похоже на равновесие, я думаю. Если кто-то с неразвитым механизмом равновесия спросит вас, как вы стоите и удерживаете равновесие, не падая, вы не сможете ему сказать. Для вас это абсолютно естественно – это развилось в вас в раннем детстве без вашего сознательного усилия и участия. Это так просто и очевидно для вас, что вы не понимаете, почему кто-то может об этом спрашивать, но для человека без механизма равновесия это кажется невероятно сложным, может даже чудом или магией.

Она постучала ручкой по столу слегка раздражённо.

– И для вас это привычное дело? – спросила она с сомнением. – То, как всё происходит – со мной, мотоциклом и всем остальным?

– Так работает всё в моём мире. Это мой опыт существования в царстве сна. Не время от времени, но всегда. Так происходит интегрированное функционирование – элегантно, гладко, легко, без острых углов, зазоров и неприятных грубых краёв. Так всегда. Я делаю свою часть, вселенная делает её часть, и всё просто течёт в безусильном слиянии. Так всегда делаются книги. Вот что значит, что вселенная вкладывает их мне в руки. Здесь этот процесс иллюстрируется. Я играю роль в создании книг, но не считаю себя их автором, лишь участником более широкого процесса.

– Всё же, – сказала она, – вы должны признать, что многие величайшие свершения человечества не были бы возможны без личной энергии и взглядов людей с очень сильной и энергичной эгоистической конституцией. Людей, которые знали, чего хотели, и получали это без особых ожиданий, мечтаний и наблюдений. Наша цивилизация существует благодаря им.

– Такова она и есть. Если через несколько лет, после того, как хорошенько оглядитесь вокруг, вы всё ещё будете на этом настаивать, я буду очень рад обсудить с вами ваши взгляды. А сейчас напишите-ка, что вы думаете о разнице между эгоистическими притязаниями и процессом сотворческого позволения.

– Это задание для меня?

– Конечно, для вас. С вашей перспективы вся вселенная для вас. Для кого же ещё?

***

– У вас есть ещё какие-нибудь примеры? – спросила Лиза немного погодя. – Кроме падения с мотоцикла?

– Я могу привести бесконечное количество примеров, – сказал я. – Как если бы я спросил вас привести пример, когда вы о чём-нибудь думали. Падение с мотоцикла это большой, яркий пример. Покупка дома – прекрасный пример: то, как первый дом, который я пытался купить, проложил путь для дома в Сан Мигель, просто изумительно. Встреча с Майей – замечательный пример, особенно моя роль в процессе: моё терпение, исследование и доверие, медленно выстраиваясь, разворачиваясь без усилий и в точное время, привели к совершенному результату. Написание книг – прекрасный всё продолжающийся пример такого сотворчества в работе. В центре всех этих примеров, и бессчётного числа других, которые я могу привести, стоит элемент доверия, терпения, невмешательства. У меня нет эго, которое требовало бы чего-то или настаивало бы на способах и средствах, поэтому события разворачиваются таким образом, какого эго никогда не смогло бы вообразить или достичь.

– Всё это хорошие примеры, – заметила она, делая записи.

– Но наиболее интересным я нахожу не эти большие фонтанирующие примеры. Они вторичны по отношению к самому интегрированному состоянию – утончённость и изящество, развитие и очищение чувств, состояние жизни и бытия в целом – и эти примеры-бомбы являются лишь частью его. И самое лучшее во всём этом, хотя для меня это уже в прошлом, это умопомрачительное персональное возрождение бытия вне отделённого состояния.

– Не уверена, что понимаю, – сказала она.

– Лучшая сторона пребывания вне темницы, это пребывание вне темницы. После этого всё остальное просто восторг. Довольно скоро вы сами это узнаете, когда немного успокоитесь, сможете на всё взглянуть с немного большего расстояния и поймёте, что вы в действительности совершили.

– Я гляжу в будущее, когда отдалюсь от этого, – сказала она устало, – но сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся понять это так, как вы.

– Вы сможете, если захотите, если проявите интерес. Я обладаю естественным интересом к царству сна, к работе иллюзии, к творчеству.

– Каким образом это включает творчество?

Наши рекомендации