Собор Амьенской Богоматери

Далее Фулканелли сравнивает алхимическую символику барельефов соборов Амьенской и Парижской Богоматери. И снова он демонстрирует потрясающие способности к наблюдению, анализу и интерпретации каменной скульптуры и её символического языка, далеко превосходящие ортодоксальных историков и искусствоведов. Особенно ясно они раскрываются в рассказе об одном из изображений портала Спасителя, которое он называет «огнём колеса», а другие исследователи считают иллюстрацией к ветхозаветному сюжету о вознесении пророка Иезекииля с его огненными колёсами. Фулканелли видит в этом барельефе символ Философа, покончившего с наиболее трудной частью своего Делания, но продолжающего наблюдать за «двумя последовательными воздействиями на вещество, обеспечивающими первую степень его совершенства». Это полностью соответствует его данному ранее описанию термина «рота» — великого повторяющегося цикла эволюции, который и должно пройти вещество в тигле.

На всём протяжении своего исследования каменных барельефов и их значений в контексте Великого Делания Фулканелли неизменно производит впечатление человека, обладающего именно практическим знанием всех алхимических процедур. Он прекрасно знает, какие результаты должна дать каждая из них, какого цвета должно быть полученное вещество, сколько его должно быть и какая температура необходима ля осуществления этой стадии процесса.

Бурж

В этой главе книги Фулканелли анализирует некоторые элементы архитектурного декора дома серебряных дел мастера Жака Кёра (которого, судя по всему, полагает одним из Адептов Искусства), доказывая при этом, что прекрасно осведомлён о посвящениях-паломничествах Средних веков и о символизме раковины и посоха, связанных со святым Иаковом из Компостеллы. Он толкует имя святого Иакова — чьей эмблемой была раковина — как «compos Stella» («владеющий звездой»), что, в свою очередь, раскрывает природу Первоматерии. Также он упоминает «символическое путешествие» Никола Фламеля к «господину моему Иакову Галисийскому».

«С этого путешествия начинают все алхимики, — пишет он. — С паломничьим посохом в качестве проводника и створкой раковины в качестве отличительного знака, они должны проделать долгий и опасный путь, пролегающий наполовину по суше, наполовину — по морю. Сперва алхимик должен стать паломником, потом — кормчим».

Здесь, вполне возможно, в тексте присутствует аллюзия на необходимость равновесия между твёрдой и жидкой материей, между неподвижным и летучим, между физическим и духовным. Последнее предложение, вполне возможно, подразумевает, что ученик, успешно осуществивший практику Делания, может в один прекрасный момент оказаться и Учителем, ведущим других по пути Искусства.

Фулканелли пишет о группе изображений в так называемой сокровищнице дома Жака Кёра, традиционно ассоциирующихся с легендой о Тристане и Изольде. Отнюдь не отвергая эту популярную интерпретацию, Фулканелли подчёркивает, что легенда эта принадлежит к циклу куртуазных романов, которые, по сути, представляли собой способ передачи древнего знания в форме аллегорий. Вкупе с более ранними ссылками на испанские школы мудрости и святого Иакова, это подчёркивает путь преемственности мудрости и алхимического знания от суфийских и сарацинских учителей Пиренейского полуострова. В этой связи он даже упоминает пикардийских труверов Средневековья.

Во второй части главы, посвящённой Буржу, рассматривается особняк Лальмана. В дальнейшем анализ архитектуры французских «герметических» замков и алхимической символики их декора будет продолжен в следующей крупной работе Фулканелли под названием «Философские обители».

В особняке Лальмана, который Фулканелли со всей очевидностью посещал лично, он обращает внимание читателя на размер кухонной печи. Она едва ли достаточно велика, чтобы в ней можно было поджарить индейку, но вот для размещения атанора — алхимической жаровни — она подходит идеально. Украшенная барельефами консоль изображает мужчину в средневековой тунике, плаще и шляпе с наушниками, из-под которой выбиваются длинные кудри. Он словно бы высовывается наружу, держа в руке не то черпак, не то пестик. Фулканелли отказывается видёть в нём декоративный персонаж, который либо дует на предполагающуюся в очаге стряпню, либо намеревается её испортить, и предполагает, что с не меньшей вероятностью это может оказаться алхимик. Он настаивает, что человечек держит вовсе никакой не черпак, а колбу с длинным горлышком, какие химики того времени широко использовали в своих экспериментах и именовали просто «бутыль». В алхимии это было совершенно стандартное оборудование, в котором производили дистилляцию.

Луи Шарпентье, чей труд я уже цитировал ранее, обнаружил над центральной дверью западного портала Шартрского собора фигуру адепта с точно таким же сосудом в руках.

Увы, здесь у нас нет ни места, ни времени, чтобы продолжить рассмотрение многочисленных ключей и аллюзий на разнообразные стадии алхимического процесса, представленных в сложном и впечатляющем интерьере особняка Лальмана. Мы предоставляем читателю самостоятельно изучить работу Фулканелли и попытаться отыскать их там. В любом случае то, что он пишет о легенде святого Христофора и о так называемой «тайне жертвенника», а также указания на Первоматерию в декоре капители опорного столпа представляются мне чрезвычайно важным.

Глава шестая

Наши рекомендации