Размышления о сущности бытия. Точка сборки

«Авторство – вещь сомнительная, и всё,

что требуется от того, кто взял в руки

перо и склонился над листом бумаги,

так это выстроить множество разбросанных

по душе замочных скважин в одну линию так,

чтобы сквозь них на бумагу вдруг упал

солнечный луч»

В. Пелевин

Писать, определенно, может каждый – необходимо лишь достичь спецефичного состояния души. В идеале – если состояние, необходимое для, простите за каламбур. «озарения», приходит с соискателю само собой. Иногда же – и это бесспорно, - необходимое состояние души приходится достигать подгонкой состояния тела под определенные рамки. Этим, абсолютно верно, занимаются все, различаются только средства от индивида к индивиду…. Плохо это или хорошо – решать не рядовому обывателю, не литературным критикам – ибо все они являются представителями Глобальной Системы и действуют от её имени. В этих вопросах главный судья – История Этого Мира, абсолютно не имеющая к Системе прямого отношения.

И далеко не важно в каком состоянии написан текст, важна лишь его абстрактная ценность в субъективной интерпретации. Взять того же Штирлица… Нет, это – тупик. Штирлиц, как вымышленный персонаж, является всецело собирательным образом некоторых основных типов личности вида homo sapiens. С этим, однако, многие могли бы не согласиться. Но, пожалуй, не будем об этом.

Порой иногда что-то заставляет задумываться – так ли важно содержание того, что идет из глубин души неосознанно, как бы само по себе, - не так ли рождаются истинные шедевры? Наверное, всё же не важно. И пусть даже с первого взгляда читался бы полнейший шизофренический бред пациента психиатрического стационара – возможно, эти слова имеют в себе какой-то скрытый смысл, который не так-то уж и просто понять сразу. Ведь ты не станешь спорить с тем, что абстракционизм в изобразительном искусстве определенно имеет достаточную художественную ценность? То-то же.

…

“He who makes a beast of himself,

Gets rid of the pain of being a man”

Dr. JOHNSON

“Кто сделался животным,

избавился от страданий, на которые обречен человек.”

Доктор Джонсон

Капли мелкого летнего дождя весело стучали по грязному, с мелкими нежно-зелеными волосинками каких-то молодых цветов и загадочных безымянных трав, усыпанному множеством ухабов и небольших трещин асфальту. В целом, вполне привычный пейзаж для рядового обывателя, настолько, что иные предпочли бы и вовсе не замечать подобных выходок окружающей действительности – ни этих потрясающе красивых в своей сути элементов живой природы, иной формы жизни, нежели вид, называющий себя и себе подобных homo sapiens, ни глубины лазурного неба планеты со странным именем Земля. По крайней мере, в их материальном проявлении…

Дождь, между прочим, шел уже достаточно давно, чтобы успеть забыть о его существовании.

Глядя на все это, на непостижимые примитивным сознанием явления, человекоподобное существо жадно поглощало пищу, густо отдающую какими-то непонятными запахами, от которых в его сущности наступало легкое ощущение недосказанности. Пища не приносила ожидаемого удовольствия. Отчасти от настроения, в котором пребывала сама эта неясная сущность, отчасти, возможно, от того, что пища была приготовлена иным человекоподобным существом без особого к тому энтузиазма и с одной лишь целью - дотянуть лямку однообразного и скучного трудодня до формального завершения, поимев в итоге за это немного «денег», чтобы, возможно, позволить себе в ближайшем будущем заказать точно также где-нибудь себе (формальной же) пищи – и прожить ещё один скучный день в ожидании того, как цикл существования замкнется вновь.

Покончив с едой, я посмотрел на стол перед собой. Стол был достаточно густо усыпан остатками пищи и слегка залит островками жидкости с примесями метилового спирта. Прямо перед ним лежало несколько листов бумаги, расчерченных в стандартную клеточку, аккуратно вырванные не так давно из какой-то тетрадки молоденькой педантичной официанткой в ослепительно белой блузке, очках и черном, как южная ночь переднике.

Потребовалось некоторое усилие для того, чтобы собрать себя воедино и, вдруг, отчетливо вспомнить – кто он и что здесь делает в столь поздний час. Чувство времени отсутствовало напрочь, но необходимо было уже наконец, заняться делом, и бумага, лежащая перед ним на столе манила его своей слегка мятой, но от того не менее желтоватой сущностью. Мысли загадочно путались, но слегка сосредоточившись, я умиротворенно обнаружил в своей правой руке огрызок простого карандаша. Понимание необходимости действия пришло, однако, не сразу. Вспомнив, что собирался писать письмо Высшему Существу своего Мира, я склонился над листом бумаги.

Поставив в начале строки многоточие, я задумался. мне определенно было что сказать, что прокричать в небеса сквозь рупор желтых листов, искарябанных кривоватым почерком дрожащей нетвердой руки. Однако я часто замечал за собой такою мелочь: если я чувствовал, что впереди свершение большого дела, приходило ощущение того, что он не знал с чего начать – так было и сейчас. В зале, где я сидел, играл замысловатый гранж в стиле «Rape me» Крута Кобейна. Музыка была очень кстати и позволила постепенно расслабиться для того, чтобы к моему внутреннему творцу пришло окончательное вдохновение. И, хотя музыка играла уже достаточно давно, меня она настигла только что, плавно вторгнувшись в неясный ход моих мыслей. Сам себе я напоминал сейчас стабильного душевного больного на стационаре, от этого становилось немного обидно…

…Хотя пациент психиатрической лечебницы есть суть невинная жертва Системы, и, я убежден: очень многих из нас можно отнести к этой категории. Просто далеко не все готовы в этом признаться хотя бы самому себе… Но, как Высшее Существо, Ты определенно, знаешь истинную Суть каждого из нас.

С детства нас учили тому, что Суд твой праведен, непогрешим, дела твои и пути – неисповедимы… Глупый вопрос: как ты мог всё ЭТО допустить? Как мог позволить сильнейшему, - по Дарвину, - биологическому виду привести себя, себе подобных и целый безграничный мир, Мир привычной реальности, до состояния, тесно граничащего с бездной бытия? Старина Чарли, определенно был эгоистом… Был ли он горд от осознания своей принадлежности к самому «благополучному» на текущий момент в эволюционном плане виду «прямоходящих»? Человек сам себе придумал это определение, и, если поставить себе цель - поковырявшись в словообразовании докопаться до Истины – задача homo sapiens сводится к «хождению прямо». Убеждён, что ни на что большее в глобальном применении мы не способны. По крайней мере, ни на что полезное для окружающего мира в глобальном смысле…

В чем же заключается Твоя задача? Твоя Великая и Почетная роль в Истории Этого Мира? Только, чур, средневековья и инквизиция – не в счёт! Или твое истинное кредо только в том, чтобы просто сидеть и потешаться, наблюдая, как копошится в агониях собственной значимости большой муравейник? Я так и знал – тебе нечего на это ответить…

Интересное дело: кто-нибудь отдает себе отчет в том, что Мир устроен несколько иначе? Система существует в нем, словно мираж, будто сон. Тебя нет вовсе, ибо сколько я к тебе не обращался – тишина…

… На меня внезапно и неотвратимо снизошло Понимание. мое тело потяжелело за короткий миг раза в два, стало тяжело дышать, на глаза навернулись слёзы. В просторном зале ночного кафе какой-то рокер голосом оперного певца кричал через динамики дешевой акустической системы о том что «там высоко нет никого – там также одиноко, как и здесь…». В последнее время я всё больше придавал значение случайным, как казалось бы с первого взгляда, совпадениям – в этом, вероятно, сказалось влияние творчества Карлоса Кастанеды. Вот и сейчас мне подумалось, что музыка определенно вновь пришла ко мне вовремя, установив небольшой, но довольно уверенный акцент, своеобразный буй в потоке моих раздумий; и теперь, очевидно, течению предстоит огибать это препятствие.

Я вдруг поймал себя на мысли, что уже не мог отчетливо вспомнить, что же появилось раньше – осознание или музыка? Хотя, пожалуй, это-то таки было как раз наименее важно сейчас. Не имеет ровным счетом никакого значения – меняется ли мир вокруг нас или меняется состояние нашего сознания и восприятие – всё одно перед лицом мучительного беспросветного одиночества перед, лицом бесконечности вселенной. Черты и краски смазались и исчезли вовсе, ушла даже музыка, оставив меня наедине со светом и тихим шелестом теплого летнего дождя. Внизу живота осторожно зародилось легкое ощущение эйфории, и в относительно короткое время плавным и нежным теплом неотвратимо наполнило всю мою трепещущую сущность. Внезапно я понял, что нахожусь вовсе не в кафе, но внутри огромного шара, светящегося ослепительным светом…

Удивляться не было ни сил, ни желания. Я слегка повел головой в сторону, пытаясь немного расширить перспективу взгляда, но свет заполнил всё вокруг и я выключил зрение, решив полностью отдаться ощущениям тела. Немного пошарив вокруг, я обнаружил, что место, в котором я находился, имеет определенные границы очень сложной формы, ощущаемые лишь тактильно. Поверхность была идеальной на ощупь, её нельзя было назвать ни жесткой, ни мягкой, ни теплой, ни холодной,- похоже, что она вообще не имела каких бы то ни было физических свойств или характеристик, которыми её можно было описать. Она ПРОСТО существовала, независимо ни от чего.

Я подумал об этом и усмехнулся…

Я ведь тоже ПРОСТО существую! Но моё существование по определению зависело от бесконечного множества различных факторов, на которые я не мог оказать абсолютно никакого практического влияния. Почему-то от этих мыслей в моей душе возник легкий приступ необъяснимой клаустрофобии, и я пришел в движение. Медленно двигаясь против часовой стрелки, я пытался исследовать каждый витиеватый поворот поверхности света, в котором находился. Эйфория и душевный трепет первооткрывателя – потрясающая гремучая смесь для пытливых умов в свете тонкого глобального осознания!

Внезапно мои ладони нашарили какой-то неестественный выступ на идеальной поверхности. Тактильные очертания выступа явственно напоминали дверную ручку, я потянул на себя – и ничего не произошло. Немного озадаченно я толкнул воображаемую дверь грубым пинком ноги, и та со скрипом и хлипким ударом о наружную стену из грубо обработанных, со следами коры, грибка и плесени досок ветхого сарая, распахнулась, впустив внутрь запах мокрой листвы и шелест дождя. Отчего-то в моем разуме сложились именно такие ассоциации.

Характер освещения загадочным образом изменился, и я снова включил глаза. Передо мной зиял прямоугольный проем пустоты по размеру чуть выше его собственного роста. Таинственный свет сочился через него наружу, возвращаясь в бесчисленном множестве световых крупинок разной величины, от мельчайших, до тех немногих, что слегка покрупнее, а где-то вдалеке манил своей загадочностью неясный треугольник сплошного света с четко обозначенной яркой вершиной.

Немного поколебавшись, я шагнул в Пустоту…

…Ничто так не завораживает податливый, размягченный психоделикой рассудок, как стремительное падение в неизвестное, в бесконечную бездну…. Минуты кажутся целыми годами, мир останавливается, схлопываясь в точку вселенских масштабов. Беспечный, безграничный и неудержимый покой овладевает телом, всё остальное утрачивает всякий смысл восприятия. Воистину – действительная вершина мира на самом деле находится в самом его низу, именно по этому многим не дано её достичь, так как иерархия Системы устроена по обратному принципу и не допускает всякое инакомыслие под угрозой исключения. У тех, кто понял Суть, у тех, кто хоть раз выходил за границы системы и видел снаружи её обшарпанные грубо сбитые дощатые стены, в которых, вместо гвоздей остроумно использованы человеческие души – и всё, как в лучших домах: новые свежие души радостно и беззаботно блестят своими шляпками, а то, что постарше – начинают неотвратимо ржаветь, и коррозийные подтеки на серых деревянных стенах чем-то напоминают мух, размазанных по ветровому стеклу – у всех них рано или поздно складываются подобные ощущения реальности… складываются довольно кропотливо, чтобы затем вновь рассыпаться в прах.

Страшное зрелище. Но страх оказаться вне Системы, отчего-то всегда побеждает.

Падение, между тем, казалось, может длиться бесконечно; однако я вдруг ощутил затылком и спиной мягкое касание мокрого шероховатого асфальта и пришел в себя. Я лежал в сумерках посреди улицы, дождь ласкал мои лицо и грудь. Поддавшись слабости, я полежал ещё немного в таком безучастном положении, пытаясь понять, что на самом деле со мной произошло, и не найдя никаких разумных объяснений происшедшему, встал, и вяло поплелся в сторону своей съемной квартиры…