Кое-что про Старую Мэри 18 страница

Старая Мэри задувает свечи. Погасив последнюю свечу, она совсем выдыхается. Венди открывает дверь лоджии и старается выгнать дым наружу. В комнату врывается ветер и разносит дым по всей квартире. Энджи и Линда снова прячут ковер в шкаф. Старая Мэри одну за одной облизывает свечи и кладет в сумку. Не хватало еще, чтобы пенсионная книжка сгорела. На следующей неделе двойная выплата в связи с нерабочими днями или чем-то в этом духе. Кэролайн прячет бутылку с мутной кладбищенской водой за кресло, а Донна опять раскрывает «Обычное преследование».

Кэролайн подходит к двери. Девочки замирают, словно статуи, и прислушиваются. Старая Мэри не поворачивает головы, зато скашивает глаза. Кэролайн прикладывает ухо к двери. Не слышно ни шиша. Это, наверное, хлопает на ветру внизу дверь во двор. Кэролайн приподнимает крышку почтового ящика.

– Кто там?

– Кевин Барри, – следует ответ.

Девочки издают громкий вздох облегчения, больше похожий на стон.

– Это матушка, – говорит Кэролайн.

Но все и так поняли, все было ясно уже по первому слову «Кевин». Даже нет, по первому гортанному звуку. Даже нет, по вдоху, который предвещает первый звук. В жизни есть вещи настолько хорошо тебе знакомые, что они стали частью самого тебя. Например, все, что связано с матушкой. И с Девочками. И со Старой Мэри. Каждый их жест, каждое движение, каждый взгляд, каждое замечание – а их немало. Ведь матушка и Девочки – одно целое. И Старая Мэри – тоже одно целое со всеми ними. Они – это она, а она – это они. Неудивительно, что они католички, – вон какие преображения происходят в нашей семье.

Кэролайн открывает дверь и впускает матушку.

– Вы что, не слышите, что это я? Оглохли вы, напились или что?

Все отвечают одновременно.

– Или что, – говорит Донна.

– Напились, – произносит Энджи.

– Оглохли и напились, – сообщает Джедди.

– Оглохли, – констатирует Линда.

Наступает молчание. Матушка оглядывает помещение.

– Вы тут про меня, что ли, говорили?

– Ага! – отвечают сестры хором.

Матушка принюхивается и чувствует запах дыма.

– Свечи уже зажигали?

– Мы тут им устроили небольшое испытаньице, – извещает Старая Мэри.

– А, ты здесь, мама?

– Нету меня. Я, блин, в Донеголе, на фиг, – выдает Старая Мэри.

Но матушка так быстро не сдается. Девочки благоговейно наблюдают, как сходятся два гиганта их жизни.

– Господи, мама, да что ты там в Донеголе делаешь?

– Картохой спекулирую. Десять фунтов мешок.

Комнату заполняет смех. Матушка садится, и Старая Мэри целует ее в губы, словно древнеримская императрица. Но матушка тоже жаждет славы. Если не можешь победить вышестоящих, нападай на низших.

– Венди, там внизу у твоей машины какие-то мальчишки крутятся, – говорит матушка.

Венди вскакивает, выбегает на лоджию и перегибается через перила. Матушка строит гримасы ей вслед, а Девочки хихикают про себя. Лоджию освещает уличный свет, какой только и бывает в трущобах вроде этой. На окнах блестят металлические жалюзи. Улицы пустынны. Так и кажется, что все сидят по домам и замышляют что-то плохое, какую-то жестокую и жуткую гадость. Ведь если квартира Кэролайн представляет собой что-то типичное, то, наверное, за каждой дверью творятся странные вещи. За каждым окном. Обычный вечер для Старого Монкленда (если не случилось ничего необычного) – в каждом дворе по истории, а на каждой улице событий столько, что на целое кино хватит.

Венди решает вернуться в дом и достойно противостоять насмешкам. Пусть эти гиены хохочут. А гиены пихают друг друга, и скалят зубы, и тычут пальцами. Когда они немного успокаиваются, Венди поворачивается к матушке:

– Привет, мама.

– Заходи, присаживайся, – произносит матушка.

Венди присаживается рядом с матушкой и привычным движением запускает руки ей в волосы в поисках гнид. Матушка в свою очередь ворошит ухоженную прическу Венди. Этот обычай тянется с самого детства и давно сделался в семье чем-то абсолютно нормальным. Конечно, на людях не годится демонстрировать семейные привычки, но сейчас посторонних нет. В квартире Кэролайн они на своей территории.

Энджи решает прокомментировать события:

– Только посмотрите на них! Обезьяны культурнее себя ведут!

Забавно, что этот комментарий к самим гнидам не имеет никакого отношения. Венди копается у матушки в волосах, а матушка задумчиво и с ленцой разгребает волосы Венди, только чтобы побудить ту к работе. Слова Энджи подразумевают вот что: Донна и Венди – самые младшие. Искаться – всегда было их обязанностью. Саму Энджи матушка никогда об этом не просила, и это стало неким символом отверженности. Ведь Джедди и Энджи из серединки – не старшие и не младшие.

Расслабившись, матушка опять пытается завязать разговор со Старой Мэри:

– Я к тебе заходила, мама.

– Я была дома? – спрашивает Старая Мэри.

Все снова смеются. Матушка сбрасывает с ног туфли и протягивает Старой Мэри две батарейки:

– Возьми, это для твоего приемника.

– Рождество, что ли, настало? Или ты их сперла где? Когда она была маленькой, печенинки в буфете было не найти, все сметала.

Но матушка уже не слушает. Все ее внимание теперь обращено на Кэролайн. Ведь все они пришли сюда из-за нее.

– Есть что-нибудь новенькое про Бобби?

– Макгуган сказал, что сегодня вечером вытрясет из него денежки, – отвечает Кэролайн, сдерживая слезы. Говорить с мамой всегда волнительно, даже если мама и не щедра на поцелуи и объятия. Неизменным остается одно: твоя мама – это твоя мама. Матушка сама все время повторяет: «Всегда все говори маме, но никогда ничего не говори папе».

И еще добавляет, что если бы люди в городе знали, какой папа на самом деле крутой, улицы пустели бы при его появлении.

Но сейчас матушка старается успокоить Кэролайн. Хоть немного улучшить ей настроение. Оказать поддержку, если получится.

– У меня для твоей квартиры есть набор занавесок. Десять девяносто девять в «Баррасе».

– Их ты тоже сперла? – интересуется Старая Мэри.

– Кэролайн заплатила Макгугану целую тысячу, мама! – говорит Донна.

– О господи! Я бы его за полтинник наняла!

И наняла бы.

Кэролайн выходит в кухню. Если держаться особняком, легче владеть собой. Донна садится к Венди на кресло, и они начинают искаться друг у друга в волосах. Венди занимается волосами матушки, матушка – волосами Донны, а Донна полосами Венди. Получается что-то вроде кельтского узла. В квартире тихо – в первый раз за все время общего сбора. Все погрузились в свои собственные мысли и проблемы.

Энджи первая нарушает молчание:

– Как там папа?

– Прекрасно, – отвечает матушка. Поиски насекомых доставляют ей огромное наслаждение.

– Точно? – интересуется Энджи.

– С ним все хорошо, – говорит матушка и тут замечает камин. Челюсть у нее отпадает. Движением головы она велит Венди прервать досмотр. – Иисус, Мария и Иосиф! Это еще что за чудище?

Джедди извещает матушку, что Кэролайн сжигает в нем трусы Бобби. Матушка не понимает. Тогда Джедди подбирает с пола трусы и держит в вытянутой руке, словно героиня телерекламы. Когда будете разводиться, господа, обращайтесь к нам за консультацией. Кромсайте одежду, срывайте занавески с карнизов и все такое. Однако матушка по-прежнему не понимает. В ее время никто не разводился. Никогда. Все жены жили с мужьями до самой смерти. В смысле, до кончины мужей. В Коутбридже мужчины всегда умирают прежде женщин. Дэнни, матушкин папа, бывало, шутил по этому поводу. «Почему мужчины всегда умирают прежде жен?» – «Не знаю». – «По собственному желанию».

Джедди швыряет трусы Бобби в огонь. Вуушш! Трусы сгорают, а Девочки смеются и хлопают в ладоши. Разноцветное пламя (голубой цвет переходит в оранжевый, а оранжевый – в красный) приводит их в восторг.

Матушка оценивает размеры и пышность камина.

– В этой штуке можно мессы проводить, – говорит она.

– Приносить в жертву козлов отпущения, – подхватывает Энджи.

– Кончайте такие разговоры, – прерывает их Старая Мэри.

– Кто займется моими мозолями? – интересуется матушка.

Донна и Венди опускаются на пол, словно две молящиеся Бернадетты, и обнажают матушке ступни. Им с их длинными ногтями легко поддевать мозоли. Матушка расслабленно вздыхает и устраивается в кресле поудобнее. Это еще одна семейная традиция. Выковыривание мозолей. В свое время Старая Мэри просила обработать ей ступни, когда все Девочки бывали в сборе. Но теперь ей на мозоли плевать. Вся ее жизнь – это карманный приемник да еще руководство Девочками, когда они пожелают угробить кого-нибудь или на худой конец причинить невосполнимый ущерб. Типа как если бы ваш дедуля вручил вам с папашей топор – в ту самую минуту, когда вы сговариваетесь в кабаке, как расправиться с враждебной семейкой. Хотя колдовство, конечно, материя более тонкая.

Так что Старая Мэри сейчас не выказывает особого желания, чтобы Девочки занялись ее мозолями, не то что матушка. Для той это высочайшее наслаждение после поиска гнид. Искусство извлечения мозолей вовсе не в том, чтобы запустить ноготь поглубже и дернуть посильнее. Матушка только закричит на весь дом, да на ковре появится лужица крови. Мозоль, как и бородавка, просто хрящик у вас в руке. Этот хрящик, однако, живет своей жизнью. Пока мои сестры были на уровне подмастерий, мне частенько доводилось видеть, как они, визжа, выбегали из комнаты, пока матушка или Старая Мэри не очнулись. Ну а когда обретешь квалификацию, уже легче. Ноготь под мозоль надо засовывать потихоньку, пока не почувствуешь, что уже почти больно. Тут надо остановиться и ослабить давление, а то будет ранка.

Опытные мозольные операторы знают, что грань здесь очень тонкая, как при пасе в футболе. Пока молодой, эта грань, за которой начинается боль, представляется в виде тонкой линии, которую очень легко нарушить, так что уж лучше не слишком к ней приближаться. Только в этом случае матушка и Старая Мэри не получат никакого удовольствия. А вот когда достигнешь уровня мастера (как Донна с Венди), то можешь двигаться по самой линии – сейчас она сделалась в сто миль шириной, – а матушка и Старая Мэри будут блаженствовать.

Вот так обстоят дела, когда Линда задает свой вопрос:

– Он по-прежнему не пьет, папа-то?

Матушка отвечает, не открывая глаз:

– Уже тринадцать недель.

– Небось потихонечку пропускает по рюмашке, – говорит Энджи.

– Капли в рот не берет. Займись вот этой, на мизинце. Она меня прямо убивает, – говорит матушка Венди.

Даже с закрытыми глазами матушка знает, что это Венди расправляется с мозолями. Матушка узнает своих дочерей по прикосновениям. По искусству оператора. Донна сперва поддевает мозоль ногтем, а потом тянет на себя, потихонечку выкручивая. Венди вонзает ноготь не так глубоко и как бы подрезает мозоль, одновременно вытягивая ее. Таких иссечений бывает несколько, всякий раз в другом направлении. Матушка сама не знает, куда именно поведет свой ноготь Венди. По правде говоря, для мозолей матушка предпочитает Венди, а для гнид – Донну. Которая дочка в данный момент у ног, а которая занимается головой – матушка и впрямь может определить с закрытыми глазами. Не так уж много матерей может этим похвалиться.

Сестры поглощены своим занятием и блаженствуют, согретые огнем камина и наслаждением матушки. Их гипнотизирует пламя и чувство семейного единства. Но тут в дверь стучат.

Все моментально впадают в тревогу, будто кролики.

Бобби

Все смотрят на дверь. Стук слышится вновь. Тук-тук-тук! Все смотрят на Кэролайн.

– Кто там? – спрашивает Кэролайн.

Тишина.

Кэролайн спрашивает еще раз:

– Кто там?

– Это Бобби, – следует ответ.

Девочки смотрят друг на друга, оскорбленные до глубины души. Даже ругательства вязнут у них в тягучей жиже ненависти.

Кэролайн оборачивается к сестрам. В глазах у нее мольба.

– Это Бобби. Что мне делать?

– Совсем оборзел, мудак! Сюда приперся! – вопит Джедди.

– Кто это там с тобой говорит, Тина Тернер, что ли? – громко вопрошает Бобби.

Джедди одаривает дверь взглядом таким злым, что Бобби, наверное, чувствует этот взгляд через слой дерева.

– Что тебе нужно? – спрашивает Кэролайн.

Старая Мэри делает Девочкам знак, чтобы те дали им потолковать.

Вот их разговор, слово в слово.

– Мне надо с тобой поговорить, – произносит Бобби.

– Так говори.

– Через дверь?

– Я тебя прекрасно слышу.

Крышка щели для почты со скрипом приподнимается. Два мультяшных глаза шарят вправо-влево, вдруг у кого-нибудь из семейки в руках кухонный нож или еще какая-нибудь острая штуковина. Уж Бобби-то их хорошо знает.

– Выходи сюда – и поговорим.

– Я же сказала, мне тебя и здесь хорошо слышно.

– Ага. Тебе и твоим гребаным ведьмам.

Ой, зря он так. Кажется, оскорблениям теперь не будет конца. Хуже того, сестры начинают вмешиваться в их с Кэролайн разговор.

– Они – моя семья. Моя семья, распротак твою! – кричит Кэролайн.

– Вот именно, семья, – подтверждает Джедди.

Бобби колотит в дверь. На этот раз он разозлился. На этот раз он мужик. На этот раз все идет как полагается.

– Впусти меня, – громко требует он.

– Тра-ля-ля, тирлим-ку-ку, хрена моему зятьку! – орет Энджи в ответ.

Следует такой взрыв хохота, что дом чуть не рушится. Сестры валятся со смеху и держатся за живот. Гоготание заполняет весь наличный объем от пола до потолка. Даже Старая Мэри смеется, и зубки у нее во рту так и постукивают один о другой. Один о другой.

– Кто этот вонючий виршеплет? – интересуется Бобби. – Ладно, сейчас угадаю… Венди?

– Вообще-то Энджи, – сообщает Венди.

– Это я, ты, блядун затраханный, – громко говорит Энджи.

– Я-то драматург, – уточняет Венди.

Девочки выпучивают на нее глаза. Как-то Венди сочинила какую-то сценку для рождественского концерта. Исполняли ее ученики начальных классов. И вот теперь она, оказывается, драматург. Не кот насрал.

Квартира словно насыщается электричеством. Невидимые голубые линии протягиваются от Девочек к Кэролайн. Она чувствует это. Энергия входит в ее кровь, обволакивает ее внутренности, заполняет ее грудь, поднимается выше и выше. Приходит невыразимая злость. Появляются слова, которые страшно было произнести. Страшно, потому что, когда твой мужчина бросил тебя, ты перестала себя ценить и уподобилась в своих глазах пустой жестянке из-под бобов. Энергия распирает Кэролайн, и вот нужные слова уже на языке, а страх исчез.

– Как делишки у Стейси Грейси?

Вот это Девочкам нравится. Они улыбаются, и потирают руки, и выгибают спины в ожидании ответа.

– К твоему сведению, я не видел Стейси Грейси уже три дня. Уехала, что ли, куда?

Девочки смотрят друг на друга всепонимающими глазами. Такие глаза могут быть только у ведьм. Или у сестер. Они делают Кэролайн знаки, чтобы та продолжала. Бобби за дверью, сам того не ожидая, приходит в смущение.

Кэролайн опять обращается к Бобби:

– Так что тебе нужно? Чистое белье?

– Мне нужно, чтобы ты отказалась от услуг Макгугана.

– «Мне нужно, чтобы ты отказалась от услуг Макгугана», – повторяют все. Сестрам нравится передразнивать жалостный голосок Бобби.

– Пошли ты его на хрен! – кричит Энджи.

– Ты покойник! – орет Донна.

Но Бобби не обращает на сестер никакого внимания. С ними только ввяжись в разговор. Бобби обращается исключительно к Кэролайн:

– Ты меня впустишь?

– Тра-ля-ля, тирлим-ку-ку, хрена моему зять ку, – произносит Энджи нараспев.

Сестры оживляются и уже не умолкают.

– Скажи ему что-нибудь. Пусть позлится, – подзуживает Джедди.

Пока Кэролайн думает, что бы такое сказать, на лице у нее появляется некое подобие улыбки. У Кэролайн сейчас такой вид, будто ее попросили спеть на вечеринке и она выбирает подходящую песню.

– Надеюсь, Стейси Грейси обходится тебе не так дорого, как другим ребятам из «Монкленд-бара».

Сказано не очень, да Кэролайн никогда и не была сильна в перебранке. Но ничего, сойдет.

Главное, сестры вместе в этот исторический вечер.

Джедди первая подскакивает к двери и кричит прямо в щель почтового ящика:

– Кладу на бочку пятьдесят пенсов!

– Перебиваю: фунт, – вносит свою лепту Энджи.

– Неужели мы не можем вести себя как взрослые люди? – взывает Бобби.

– Как приятно слышать такое от мужика, который сбежал с девятнадцатилетней соплюхой, – восхищается Джедди.

Некоторое время Бобби обдумывает ответ.

– Надо же куда-то шершавого засунуть, – выдает он наконец.

– Ого! – произносят хором Девочки, матушка и Старая Мэри.

– Спроси ее, спроси Анни Эскимо, что было, когда я ее трахнул! – говорит Бобби через щель почтового ящика.

– Я не фригидная. Я… я сексуально озабоченная. Все равно, тебе и хомячка-то не удовлетворить! – говорит Кэролайн.

Девочки одобрительно кричат, и Кэролайн отходит от двери. Прикол насчет хомячка тоже так себе, но, как я уже сказал, Кэролайн всегда была не очень скора в обмене репликами. Все равно она молодец, считают сестры.

Бобби барабанит в дверь и ругается еще некоторое время, но ответа нет, и Бобби умолкает. Сестры просто не обращают на него внимания и ведут себя так, будто никакого Бобби нету в помине. Кэролайн принимает окончательное решение насчет шести черных свечей, и ей не терпится поскорее взяться за дело. Она вся распрямляется и преображается – ее прямо не узнать.

– Значит, так, – говорит Кэролайн.

– Значит, так, – говорит Донна.

– За дело, – говорит Кэролайн.

За разговором они не замечают, что Бобби просунул руку далеко в почтовую щель и ему удалось кончиками пальцев ухватить шнурок, на котором висит ключ от квартиры. Бобби пытается подтянуть шнурок повыше. Дело идет туго: до ключа далековато, а щель для писем узкая. Тем не менее ключ медленно ползет вверх.

– Замечательно, – говорит Линда.

– Поджарим головку, – произносит Энджи.

Венди осведомляется, когда Бобби в последний раз видел Стейси Грейси, и энтузиазм Кэролайн внезапно угасает. Упоминание этих двух имен в одной фразе подсекает ее и заставляет задрожать, точно от холода.

Девочки смотрят на Венди.

– Гляди, что ты опять наделала, – шипит Энджи.

За ее спиной Бобби проворно шевелит пальцами. До ключа остается всего пара дюймов. Он все выше и выше, ближе и ближе. Еще чуть-чуть. И еще.

Кэролайн заливается слезами. Венди никнет под укоризненными взглядами.

– Что есть у этой сучки, чего нет у меня? – плачет Кэролайн.

На заднем плане Джедди шепчет Донне:

– У нее есть твой муж, тупая корова.

– И красивые сиськи, и тугая задница, – шепчет Донна в ответ.

Тут Кэролайн замечает, что Бобби добрался до ключа. Что тут остается делать – только дернуть за шнурок, завладеть ключом и открыть дверь. Вот Бобби и на пороге квартиры. Ой, что будет, что будет. Привет, поросятки, злой волк явился. Голова у Бобби, наверное, занята одним: как он сейчас с ними со всеми разделается. Он как-то с трудом понимает, что Кэролайн несется прямо на него и кричит:

– Ах ты сво-о-о-о-ло-о-о-чь!!!

Звериное чутье предупреждает Бобби об опасности, и пальцы его непроизвольно сжимаются в кулак. Бобби пытается вытащить руку из щели для писем, и рука намертво застревает. Разум побеждает панику, но уже слишком поздно. Мало того, что Кэролайн вцепилась ему в руку, так еще и сестры увидели, что происходит. Ай-ай-ай! Беда пришла. Рука Бобби выше локтя в щели для писем и словно срослась с дверью. Дергай не дергай, ничего не выходит. Кэролайн впивается зубами ему в руку, чувствует вкус крови и кусает еще сильнее.

– А-а-а-а! Что ты, черт побери, вытворяешь? Пусти меня! – кричит Бобби.

Твою руку кусают – и это еще ничего. Гораздо хуже, что ты не видишь, кто ее кусает и как. В таком положении в голову приходят самые пагубные мысли. Бобби изо всех сил старается выдернуть руку – тщетно. Ему бы расслабить мышцы, глядишь, все и получилось бы. Но зверь внутри него не дает этого сделать, и положение только усугубляется.

В дело вступают остальные сестры. Они кусают Бобби руку, царапают ее своими длинными ногтями, дерут и терзают, словно оголодавшие пираньи. Старая Мэри проскальзывает на кухню и хватает большую чугунную сковородку. Сковорода такая тяжелая, что к месту событий ее приходится тащить волоком.

– Пустите меня, вы, психопатки! Пустите, я сказал! – орет Бобби.

Но орать ему осталось недолго. Я имею в виду, артикулированно орать. Старая Мэри приближается к двери, поднимает сковородку до уровня груди и замахивается, словно в руках у нее бейсбольная бита. Сестры выпускают руку Бобби, чему та, наверное, немало удивлена. Бобби с облегчением шевелит пальцами, будто исполняет арпеджио на невидимом фортепьяно. И тут Старая Мэри изо всех сил наносит удар. Бобби успевает произнести только полфразы:

– Да, а что касается…

ШАРАХ! Косточки раздробленных пальцев издают треск. Плоть с чмоканьем расплющивается по двери и превращается в отбивную. Делается тихо. Ненадолго.

– А-А-А-А-Р-Р-Р-Р-Х-Х!!!

Такой крик получается, только если в мозгу сходятся вместе боли из разных источников. Бобби изворачивается и выдергивает руку из щели для писем. Расслаблять мышцы не понадобилось. Боль дает сверхчеловеческие силы. Бобби кричит непрерывно, пока спускается по лестнице. Затем, когда он открывает внизу тяжелую дверь во двор, тональность его крика несколько меняется. Не переставая кричать, Бобби проносится по двору и выбегает на улицу. Наконец его крик затихает вдали.

Девочки поздравляют друг друга. Все вновь и вновь переживают случившееся.

– Ты мне только скажи, что любит Бобби Макджи… – запевает Венди.

Остальные подхватывают песню, которая растворяется в радостном смехе. Все благодарят Старую Мэри за изобретательность. Им такое и в голову бы не пришло. Сковородка! Да никогда в жизни. Какой ум! Какая женщина! Мы так горды, что у нас такая бабушка. Ну и все такое.

– После такого, блин, на фиг, не грех дерябнуть, – вот и весь ответ Старой Мэри на похвалы.

– Сейчас принесу, – радостно вскрикивает Энджи и мчится на кухню.

Атмосфера в гостиной настолько наэлектризована, что между Старой Мэри и матушкой, а потом между отдельными сестрами по очереди проскакивают молнии. Вот бы они все удивились, если бы увидели.

Энджи приносит водку, и все берутся за рюмочки, еще раз вспоминая происшедшее. Интересно, в какое отделение больницы закатают Бобби, в остеопатию или психиатрию? Тут снаружи доносится звук удара. На минутку всем кажется, что это Бобби вернулся, но это всего лишь вандальчики проходят через автостоянку. Венди выскакивает на лоджию.

– Эй вы, козлы! – кричит она.

Вот вам и еще одна характерная для Венди черта. Когда она выходит из себя, ее культурный учительский выговор сам собой куда-то девается. В школе-то, дело ясное, этого никогда не случится, а то с работы выгонят. Сестры страшно любят, когда Венди меняет обличье – будто она никуда и не уезжала от них. Это как бы возвращает их вместе с Венди в родительский дом. А все остальное не считается – это просто Венди прикалывается. Надо же поизмываться над образованненькими и богатенькими.

– Ты еще кто такая, твою мать? – отзывается один из вандальчиков.

– Отойди на хер от машины, а то быстренько узнаешь, кто я такая.

– Отсоси, – следует ответ. При этом демонстрируется сама заявленная принадлежность – вдруг дамочка вдохновится.

– Откушу под корень, – рычит Венди.

Матушка таких сцен терпеть не может. Отраженный свет, которым сияет раззолоченная жизнь Венди, не должен поблекнуть ни при каких обстоятельствах. Ведь только это хоть ненамного возносит матушку над грязью и накипью окружающей жизни.

– Венди! Ты же учительница, – укоризненно произносит матушка.

Венди возвращается в гостиную. Ее лицо и походка – сама нищета и невежство – меняются на глазах.

– Там, на улице, ни дать ни взять президент Клинтон, – произносит она. Голос ее вновь обретает подобающие культурные интонации.

– А я думала, это Бобби, – говорит Кэролайн. В словах ее опять колышется страх.

– Он, наверное, голоснул такси – здоровой своей рукой, – говорит Венди. Для нее неплохо сказано.

– Бобби? Да мы его больше никогда не увидим, – подхватывает Линда.

– Ты так думаешь? – спрашивает Донна.

Чувство превосходства над окружающими опять завладевает ею. Номер «мертвый глаз» на этот раз длится всего несколько секунд – просто чтобы проветрить мозги. Кэролайн тревожится – а вдруг Бобби все-таки вернется. Они тут надругались над его рукой – на ней живого места нет, – так что вряд ли он будет в добром расположении духа. Но все только отмахиваются от Кэролайн. Матушка выговаривает Венди: как это ей, учительнице, не стыдно употреблять такие слова?

– Ты не должна разговаривать так, – упрекает дочку матушка.

– Говорить, мама, не разговаривать. Ты не должна так говорить. А не разговаривать.

– Неважно, говорить или разговаривать. Ты не должна так делать.

– У-у-у… гадкая девчонка, – встревает Джедди, норовя подлить маслица в огонь.

Венди интересуется, как же именно она должна говорить, если уж она учительница и все такое.

– Культурно, – отвечает матушка. В ее тоне окончательность приговора.

– Какая ты снобка, – вздыхает Венди.

– Дождешься, что тебя выкинут из твоей школы Святого Патрика, если будешь разговаривать как… как…

– Как кто, мама? Ну давай же, скажи, – ворчит Венди.

– Как твои ученики.

Вот так Венди заранее знала ответ.

– Так и знала, что ты это скажешь, мама!

– Мама, мы все так говорим! – восклицает Энджи.

– На М8 сейчас чисто, – сообщает Старая Мэри.

Но матушка и Венди все о своем. Разговор между ними еще не закончен. Матушка втолковывает Венди, что она не должна употреблять такие слова, коли уж она учительница. Учителя так не разговаривают.

– Сама она снобка, мама, – продолжает Джедди.

– Чего от тебя еще ждать, Джедди. – И Венди демонстративно фыркает.

– Ты должна разговаривать культурно, коли уж ты учительница, вот и все, что я хотела сказать, – говорит матушка. – Все, что я хотела сказать.

Старая Мэри кашляет и опять принимается вытаскивать свечи из сумки.

– Да замолчите же вы все наконец, блин, на фиг. Когда она только родилась, она вообще не умела говорить, – сердится Старая Мэри.

Все смолкают и смотрят на Старую Мэри, чувствуя, что сейчас появится на свет один из ее афоризмов. Очередная мудрость жизни.

Старая Мэри оправдывает ожидания:

– Хорошо, что она вообще умеет говорить. Вы видели, чтобы цыплята спорили, как им квохтать? За дело, за дело, поздно уже.

Каждый торопливо хватается за свое. Энджи и Линда при ковре. Венди при бутылке с кладбищенской водой. Донна при мертвых глазах. Джедди при шматине торфа.

– Где голова Стейси Грейси? – перекрикивает суматоху матушка.

– В электрической морозилке, – отвечает Старая Мэри.

Матушка улыбается. Дочь улыбается матери. Одна ведьма другой ведьме.

– Они учатся, – произносит Старая Мэри. – Они учатся.

Она зажигает пять свечей и собирается зажечь шестую, когда – бух-бух-бух! – раздается стук в дверь. Энджи велит всем притихнуть, и сестры опускаются на пол, в который уже раз начиная прятать все свое ведьмовское барахло. Энджи прикладывает ухо к двери. Все думают, что вернулся Бобби.

– Кто там?

– Это, видите ли, отец Бойль. Я навещаю своих прихожан. Церковь Святого Августина.

– Черт, это новый священник, растудыть его, – громко шипит Джедди.

Суета в гостиной граничит с паникой. Скорость, с которой исчезают с глаз долой колдовские причиндалы, напоминает сцену из фильма Чарли Чаплина. Все происходит почти бесшумно, слышен только шорох ног по ковру. Энджи приходит в голову неплохая мысль, и она шепчется с Линдой. Линда радостно улыбается Донне.

– Донна! Донна! Пересади меня с коляски! – просит Линда.

Энджи и Донна вытаскивают Линду из коляски и пересаживают на диван.

Кое-что про церковь

Отец Бойль – новенький и лично с Девочками не знаком. Однако он наслышан о них и отчасти именно поэтому явился с визитом. Надо же посмотреть на прихожанок поближе: как мужчине – в связи с их красотой, и как священнику – в связи с тем, что они якобы занимаются колдовством. Он мельком видел Венди в школе Св. Патрика, и ему показалось, что Венди – красивая молодая дама и одаренный учитель.

К достоинствам отца Бойля как священника следует отнести его молодость и привлекательность. И хотя он несколько наивен, снисходительно-отеческий тон – неотъемлемую черту священника – он уже приобрел.

Но довольно о нем, по жизни все священники похожи друг на друга. Я хочу поведать вам про церковь. Тут надо кое-что прояснить. Мы говорим про церковь Св. Августина, а Венди работает в начальной школе Св. Патрика. Отец Бойль из прихода Св. Августина, но он курирует две или три школы, ведь сейчас нехватка священников.

Это поистине достойно удивления, ведь нехватки надменных болванов не наблюдается.

Разобравшись с этим вопросом, обратимся к церкви. История из анналов Тяп-ляпа, которую я собираюсь вам рассказать, покажет нам церковь с интересующей нас стороны.

Пэдди Кокс ходил, держа руку на весу, и был хромой как черт-те что.