Июня 1884. Воскресенск

Вскрывал я вместе с уездным врачом на поле, на проселочной дороге. Покойник “не тутошний”, и мужики, на земле которых было найдено тело, Христом Богом, со слезами молили нас, чтоб мы не вскрывали в их деревне… Убитый — фабричный. Шел он из тухловского трактира с бочонком водки. Тухловский трактирщик, не имеющий права продажи на вынос, дабы стушевать улики, украл у мертвеца бочонок…

Но вскрывают все же трупы, а в пьесе — живые люди, и надо, конечно, иметь характер и отчетливую беспощадность, чтобы всаживать в души перо (пусть писательское, а не бандитское). Проникающее ранение. Персонажи кричат, выдают себя с потрохами.

В “Дяде Ване”, в русской глуши, осенью (дождь), уездный врач вдруг произносит безумную фразу о погоде в Африке. Но абсурд кажущийся, объяснение есть:

АСТРОВ (подходит к карте Африки и смотрит на нее). А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело!

У Чебутыкина — газета, у Астрова — карта.

ТРЕПЛЕВ. Современный театр — это рутина, предрассудок... всё одно и то же, одно и то же, одно и то же… я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни...

Когда Треплев говорит: “Бегу как Мопассан” — он, возможно, тычет дяде в лицо доказательство: раскрытую книгу Мопассана. Мол, смотри: он действительно бежал от Эйфелевой башни, действительно так чувствовал.

Треплев хочет доказать, что не сумасшедший, что у его мыслей и переживаний есть высокий образец. А кто знает, что Мопассан бегал от Эйфелевой башни? Чтобы понять сравнение, надо хоть понаслышке знать образец. Сказал бы “как Лир от лицемерных подлых дочерей”. Нет? Ну, как Пушкин — в Болдино от светского свинского Петербурга (письма Пушкина были уже опубликованы и с жадностью прочтены).

Сочинял бы Чехов “Чайку” сегодня, Треплев мог бы сказать “бегу, как ленинградская интеллигенция от газпромовского небоскреба” — мы бы поняли, потому что эта история сейчас у всех на слуху. Дядя, видимо, понял Треплева, потому что Мопассан у них на слуху.

Почему Треплеву подвернулось это имя, не самое вроде бы значимое в мировых координатах? Потому что книжки Мопассана валяются здесь повсюду (мы скоро это увидим). Какие? На этот вопрос в пьесе есть ответ.

ЧАСТЬ II.

Дегенерат

ЧЕХОВ — СУВОРИНУ

Октября 1895. Мелихово

Можете себе представить, пишу пьесу… много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви.

Пять пудов любви — это тяжесть. Это нельзя играть влегкую, впроброс, тяп-ляп; пробормотал реплики из “Гамлета”, и дальше-дальше, а то потеряем темп и зрителю станет скучно.

А надо, чтобы не скучал.

Один из способов (чтобы зритель не скучал) — сделать персонажа больным. Например, в “Вишневом саде” “Ленкома” Петя Трофимов — больной: голова дергается, падает на бок, руки-крюки болтаются как попало, весь Петя трясется, заикается, брызгает слюной — мокро, мокро, мокро, ужас, ужас, ужас.

Верю, что юная восторженная дура Аня может полюбить дергающегося, лысого, плюющегося заику (ах, какая актерская работа! — восхищаются критики). Но смысл-то должен быть или нет?

Раневская не идиотка. Как же она наняла такого Петю в учителя своему семилетнему Грише? Как отпустила ребенка купаться с таким Петей? Вот мальчик и утонул…

Можно было бы спасти логику спектакля (если бы она там вообще когда-нибудь была). Можно было сыграть, что Петя стал таким после утонутия Гриши; мол, это душевная травма, страшная вина скособочили его и сделали заикой. Но нет, ленкомовский Петя ни секунды не страдает, не сожалеет. Фраза о погибшем ребенке прозвучала без толку, как холостой выстрел, и забылась всеми (и на сцене, и в зале). Дальше-дальше, а то заскучаем.

А в “Чайке” Андрона Михалкова-Кончаловского больным был Треплев. Актер старательно изображал все приметы ДЦП. Это глупость. Больные интересны только врачам (хорошим).

Нина любит Треплева (пока ее не увлечет Тригорин). Но очень сомнительно, чтобы девушка, любящая светлое, доброе, прекрасное, полюбила злого, дергающегося урода. Сначала он должен был бы прославиться, чтобы магия успеха заслонила физические недостатки. Но литератор он никакой, и даже влюбленная Нина морщится.

НИНА. В вашей пьесе трудно играть. В ней нет живых лиц. В вашей пьесе мало действия, одна только читка.

Она его пока еще любит (сердце полно), но так ругать пьесу в глаза автору за минуту до премьеры… Это очень жестоко. Нина слишком критична для влюбленной девушки. А скоро (как мы знаем) мама добавит “из “Гамлета”.

Зато доктору Дорну пьеса нравится.

ДОРН. Константин Гаврилович, мне ваша пьеса чрезвычайно понравилась. Странная она какая-то, и конца я не слышал, и все-таки впечатление сильное. Вы талантливый человек, вам надо продолжать.

И Маше, которая сохнет по Треплеву, пьеса Кости чрезвычайно нравится.

МАША (Нине, робко). Прошу вас, прочтите из его пьесы!

НИНА (пожав плечами). Вы хотите? Это так неинтересно!

Барышня мечтает о театре, мечтает стать актрисой, и — отказывается произнести монолог? Кокетничает? Хочет, чтобы уговаривали? Могла бы сказать “не готова”, “не в голосе”. А так хаять пьесу — предательство.

Раз не интересно, значит, бездарно. Нина и за глаза, при людях, называет Треплева бездарным. Впрочем, девчонка, что она понимает?

Влюбленная в Треплева Маша бросается как на амбразуру:

МАША (сдерживая восторг). Когда он сам читает что-нибудь, то глаза у него горят и лицо становится бледным. У него прекрасный, печальный голос; а манеры, как у поэта.

Ах, Маша!.. Горящие глаза и поэтические манеры, увы-увы, литератору приносят успех только в глазах некоторых девушек, а тексту обычно совсем не помогают и даже вредят.

Перечитайте еще раз кусочек его пьесы:

Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, — словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли... Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно.

В театрах обычно это очень поэтическое место, даже слегка высокопарное. Это же Великий Чехов; Нина — Юное Дарование; Треплев — Новатор; и тема очень серьезная — Конец Света… Но подумайте: “молчаливые рыбы” — это ужасно смешно. Типичная красивость графомана, который не понимает, не слышит, что в очередной раз сочинил масляное масло, “молчаливый немой”, “мертвый труп”. Молчаливые — означает редко говорящие. Относительно говорливые рыбки встречаются только в сказках (Щука однажды говорит с Емелей, а Золотая Рыбка раза три — со стариком). И с логикой у Кости большие проблемы. Сказав, что “уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа”, он добавляет журавлей и майских жуков. То есть у него в голове существует “все живое”, а в придачу еще птицы и насекомые. Он пишет, что журавли “уже не просыпаются с криком”, хотя они, как и прочие птицы, в том числе чайки, всегда просыпаются молча в отличие от нервных девушек, которым снится всякая мохнатая дрянь.

И снится страшный сон Татьяне.
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак; нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать:
Не может; дверь толкнул Евгений:
И взорам адских привидений
Явилась дева; ярый смех
Раздался дико; очи всех,
Копыта, хоботы кривые,
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные,
Всё указует на неё,
И все кричат: моё! моё!
Страшно, страшно, страшно! Ужас, ужас, ужас!
Спор громче, громче; вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик
Раздался... хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...

Вот как надобно писать! Вот когда веришь в пробуждение с криком (нестерпимым). Не то что навеки уснувший журавль и майский жук, молчаливые рыбки…

НИНА (со сцены). Ужас, ужас, ужас... Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза...

Треплев, несомненно, большой художник. Описывая дьявола, он, возможно, смотрел в зеркало на свои горящие глаза. А сегодня — перед спектаклем! — все (дядя, Нина, мама) как сговорились довести его до бешенства...