Глава тридцать пятая вокзал кинг кросс

О н лежал вниз лицом, слушая тишину. В совершенном одиночестве. Никто за ним не следил. Вообще никого здесь не было. Он даже не был полностью уверен, что он сам тут есть.

Прошло много времени, а может, и вообще никакого времени, и он сообразил, что, наверное, существует, что он больше, чем мысль без тела, потому что он лежит, определённо лежит, на чём-то. Значит, у него есть чувство осязания, и то, на чём он лежит, тоже существует.

Как только Гарри дошёл до этого заключения, то осознал, что лежит голый. Поскольку он был уверен в своём полном одиночестве, то его это не обеспокоило, разве что немного заинтересовало. Ему стало любопытно, не способен ли он видеть, если уж может осязать. Поднимая веки, он обнаружил, что у него есть глаза.

Он лежал в светящемся тумане; правда, тумана, похожего на этот, ему никогда не доводилось видеть. Не окружающее было скрыто клубящейся мглой, а, скорее, клубящаяся мгла ещё не превратилась в окружающее. Пол, на котором он лежал, был вроде белый, не тёплый, не холодный; он просто был, что-то плоское и пустое, чтобы было на чём находиться.

Он сел. Его тело оказалось целым. Он ощупал лицо. На нём больше не было очков.

Потом сквозь окружающее его бесформенное ничто до него дошли звуки: лёгкие мягкие удары, что-то стучало, колотило, боролось. Звуки, вызывающие жалость, но ещё и вроде неприличные. У него возникло неловкое чувство, что он подслушивает что-то тайное, постыдное.

В первый раз ему захотелось быть одетым.

Едва желание оформилось в его голове, как неподалеку оказалась одежда. Он взял её, и надел. Она была мягкая, чистая и тёплая. Невероятно, как это тут появилась, в тот миг, как он её захотел…

Он встал и посмотрел вокруг. Это что, вроде огромной Выручай-комнаты? Чем больше он глядел, тем больше ему было на что смотреть. Высоко над ним сверкала под солнцем огромная сводчатая стеклянная крыша. Может быть, это дворец. Всё – тихо и спокойно, только вот эти странные шлепки и хныканье где-то совсем рядом, в тумане…

Гарри медленно поворачивался на месте, и, казалось, окружающее создавало себя перед его глазами. Широко пространство, светлое и чистое, зал много больше Большого Зала, под этим самым ясным стеклянным куполом. Он был совершенно пуст. Единственный, кто тут был, это Гарри, а ещё…

Гарри шарахнулся, ему стало мерзко. Он определил то, что создавало шум. Оно походило на маленького голого ребёнка, скорчившегося на полу, с грубой и неровной, словно ободранной, кожей, и он, дрожал, лёжа под вокзальным креслом,^[21] где его, нежеланного, оставили бороться за жизнь, затолкали от глаз подальше.

Гарри его испугался. Пусть существо было маленьким, и слабым, и израненным, он не хотел приближаться к нему. Но всё-таки подошёл поближе, готовый в любое мгновение отпрыгнуть. Скоро он стоял так близко, что мог бы дотронуться, но не мог заставить себя это сделать. Он чувствовал себя трусом. Он должен помочь этому существу, но оно ему отвратительно.

– Ты ему не поможешь.

Гарри крутанулся на месте. К нему шёл Альбус Дамблдор, бодрый, статный, в широкой мантии тёмно-синего, как ночное небо, цвета.

– Гарри, – он широко развёл руки, и обе его ладони были целые, и белые, и неповреждённые. – Ты удивительный мальчик. Храбрый, настоящий храбрец. Давай прогуляемся.

Ошеломлённый, Гарри пошёл за Дамблдором, и тот повёл его под высоким сияющим сводом, прочь от того места, где хныкал ободранный ребёнок, к двум креслам в некотором отдалении, которых Гарри раньше не видел. Дамблдор уселся на одно из них, а Гарри упал на другое, не сводя глаз с лица своего бывшего директора. Длинные серебряные волосы и борода, пронзительно-голубые глаза за очками-полумесяцами – всё такое, как он помнил. И всё-таки…

– Но вы же умерли, – сказал Гарри.

– О да, – сказал Дамблдор, как о чём-то само собой разумеющемся.

– Тогда… я тоже мёртвый?

– А, – широко улыбнулся Дамблдор. – Вот ведь вопрос, правда? В целом, мой дорогой мальчик, я думаю, что нет.

Они смотрели друг на друга; старый человек светло улыбался.

– Нет? – повторил Гарри.

– Нет, – сказал Дамблдор.

– Но…, - Гарри невольно поднял руку к шраму-молнии; казалось, он исчез. – Но я должен был умереть, я не защищался! Я думал позволить ему убить меня!

– И это, – сказал Дамблдор, – я думаю, и изменило всё.

Казалось, Дамблдор светится счастьем, ярким, как огонь; Гарри ещё не видел, чтобы кто-то был так полностью, без изъятия, доволен собой.

– Объясните, – потребовал Гарри.

– Но ты уже сам знаешь, – сказал Дамблдор, и покрутил большими пальцами.

– Я позволил ему убить меня, – сказал Гарри. – Разве не так?

– Ты сделал это, – кивнул Дамблдор. – Продолжай!

– Значит, та часть его души, которая была во мне…

Дамблдор энергично закивал, широкой ободряющей улыбкой побуждая Гарри продолжать.

–…её больше нет?

– О да! – сказал Дамблдор. – Да, ты её разрушил. Твоя душа цела, Гарри, и она только твоя.

– Но тогда…

Гарри с дрожью мотнул головой туда, где маленькое изувеченное создание дрожало под стулом.

– Что это, профессор?

– Что-то, чему ни ты, ни я не можем помочь, – сказал Дамблдор.

– Но если Волдеморт пустил Убийственное заклятие, – снова начал Гарри, – и никто в этот раз за меня не умер, как же я могу быть живым?

– Я полагаю, ты знаешь, – сказал Дамблдор. – Подумай о былом. Вспомни, что он сотворил, в своём невежестве, в своей жадности и жестокости.

Гарри думал. Он позволил своему взгляду бродить по тому, что их окружало. Точно, они сидели во дворце, только каком-то странном, где то тут, то там маленькие ряды кресел и кусочки ограждений, и по-прежнему ни души – только он, и Дамблдор, и крошечное существо под сиденьем. И тут ответ сам, без усилия, слетел с губ Гарри.

– Он взял мою кровь.

– Совершенно точно! – сказал Дамблдор. – Он взял твою кровь, и с её помощью восстановил своё живое тело! Твоя кровь, Гарри, в его венах, и защита Лили на вас обоих! Он сделал так, что пока он жив, живёшь ты!

– Я живу… пока он живёт? Но я думал… я думал, что всё наоборот будет! Я думал, что мы должны умереть вместе! Или это одно и то же?

Возня и хныканье существа, мучающегося позади, отвлекала Гарри, и он опять взглянул туда.

– Вы уверены, что мы ничего не можем сделать?

– Ему невозможно помочь.

– Тогда объясните… дальше, – сказал Гарри, и Дамблдор улыбнулся.

– Ты, Гарри, был седьмой Разделённой Сутью, Сутью, о создании которой он никогда не помышлял. Он довёл свою душу до такой неустойчивости, что она разорвалась, кода он совершил это невыразимо злое деяние, умерщвление твоих родителей и попытку убить ребёнка. Но то, что бежало из того дома, было ещё меньше, чем он считал. Он оставил позади не только своё тело. Он оставил частицу себя, захваченную тобой, предполагаемой жертвой, которая выжила.

И его познания оставались прискорбно неполными, Гарри! Волдеморт не озабочивается постижением того, что он не ценит. О домовых эльфах и детских сказках, о любви, верности и невинности Волдеморт не знает и не понимает в них ничего. Ни-че-го. Что во всём этом есть сила, превосходящая его силу, мощь, которую не превзойти никакой магией, эта правда никогда ему не давалась.

Он взял твою кровь, веря, что это добавит ему силы. Он принял в своё тело крошечную частицу тех чар, что наложила на тебя мать, когда умерла за тебя. Его тело хранит её самопожертвование, и пока существуют эти чары, живёшь и ты, и в этом – последняя надежда Волдеморта.

Дамблдор улыбнулся Гарри, а Гарри смотрел на него во все глаза.

– И вы знали это? Знали – всё это время?

– Я догадывался. Но мои догадки обычно бывают верными, – радостно сказал Дамблдор, и они замолчали, наверное, надолго, а существо позади хныкало и дрожало.

– Тут ещё, – сказал Гарри. – Ещё одна вещь. Почему моя палочка сломала ту, что была у него?

– Что до этого, тут я точно не знаю.

– Тогда попробуйте угадать, – сказал Гарри, и Дамблдор рассмеялся.

– Что тебе нужно понять, Гарри, это что и ты, и Лорд Волдеморт вместе прогулялись в такие пределы магии, какие никто не знал и не пробовал. Но, я полагаю, здесь произошло вот что, ранее не бывавшее, чего ни один изготовитель палочек никогда, я думаю, не предвидел и не мог объяснить Волдеморту.

Как ты теперь знаешь, когда Лорд Волдеморт возвращал себе человеческий облик, он без своего ведома удвоил связь между собой и тобой. К тебе была по-прежнему привязана часть его души, а сам он, думая усилиться, принял в себя часть материнского самопожертвования. Если бы он только мог представить в точности ужасающую силу этой жертвы, он никогда бы, наверное, не дерзнул прикоснуться к твоей крови… Но, если бы он был способен это понять, он не был бы Лордом Волдемортом, и, наверное, никогда бы никого не убил.

Усилив вашу двойную связь, связав ваши судьбы так крепко, как ещё никогда ничто не связывало двух волшебников, Волдеморт поднял на тебя палочку, у которой была общая с твоей палочкой сердцевина. И, как мы знаем, тут произошло нечто странное. Сердцевины повели себя так, что Лорд Волдеморт, понятия не имевший, что у вас палочки-близнецы, никак не мог этого ожидать.

В ту ночь, Гарри, он был напуган больше, чем ты. Ты принял возможность своей смерти, даже готов был умереть – а на это Лорд Волдеморт был не способен никогда. Твоя отвага победила, твоя палочка пересилила. И в это время что-то произошло между вашими палочками, что-то, подобное сродству между их владельцами.

Я склонен верить, что в ту ночь твоя палочка впитала что-то от силы и свойств палочки Волдеморта, можно сказать, что и от самого Волдеморта. Поэтому, когда он тебя преследовал, твоя палочка узнала его, узнала того, кто тебе и сородич, и смертельный враг, и извергла против него его собственную магию, магию намного более могучую, чем та, которую когда-либо творила палочка Люциуса. В твоей палочке была сила твоей беспредельной отваги и пагубного искусства самого Волдеморта: как же могла выстоять бедная палочка Люциуса Малфоя?

– Но если моя палочка такая могучая, как вышло, что Эрмиона смогла её сломать? – спросил Гарри.

– Мой дорогой мальчик, эти замечательные свойства были направлены на одного лишь Волдеморта, так опрометчиво взявшегося за глубочайшие законы магии. Только против него была та палочка запредельно могучей. А в остальном – палочка как палочка… хотя, не сомневаюсь, очень хорошая, – добродушно закончил Дамблдор.

Гарри задумался; он думал долго, а может быть – секунду. Здесь было трудно судить о таких вещах, как время.

– Он убил меня вашей палочкой.

– У него не получилось убить тебя моей палочкой, – поправил его Дамблдор. – Я думаю, мы согласимся, что ты не мёртвый… хотя, – добавил он, словно боясь, что допустил бестактность, – я, конечно же, не преуменьшаю твоих страданий, которые, я уверен, были тяжелы.

– Ладно, сейчас-то я чувствую себя просто здорово, – сказал Гарри, глядя на свои безупречно чистые руки. – А вообще, где это мы?

– Ну, об этом я собирался у тебя спросить, – сказал Дамблдор, оглядываясь вокруг. – Так где же мы, по-твоему?

Пока Дамблдор его не спросил, Гарри этого не знал. Сейчас же, однако, он обнаружил, что ответ у него готов.

– Это похоже, – сказал он медленно, – на вокзал Кинг Кросс. Только слишком чистый и пустой, и поездов что-то не видно.

– Вокзал Кинг Кросс! – Дамблдор не мог сдержать радостного смеха. – Боже мой, в самом деле?

– Ну, а по-вашему, где мы? – спросил Гарри, словно защищаясь.

– Мой дорогой мальчик, у меня ни малейшего понятия. Здесь, скажем так, ты музыку заказываешь.

Гарри был без понятия, что это может значить; Дамблдор умел взбесить. Он гневно посмотрел на него, потом вспомнил, что есть вопросы поважнее того, где они находятся.

– Дары Смерти, – сказал он, и с радостью увидел, как эти слова смели улыбку с лица Дамблдора.

– Ах, да, – сказал Дамблдор. Он даже немного встревожился.

– Ну?

Впервые за то время, как Гарри знал Дамблдора, он не походил на старого человека, совсем не походил. В нём промелькнуло что-то от маленького мальчика, пойманного за шалостью.

– Ты можешь простить меня? – сказал он. – Простить меня за то, что я тебе не доверял? Что не рассказал тебе? Гарри, я просто боялся, что ты оступишься, как я оступился. Я просто очень боялся, что ты повторишь мои ошибки. Я умоляю простить меня, Гарри. Теперь-то я знаю, что ты лучше меня.

– О чём это вы? – спросил Гарри, поражённый тоном Дамблдора, неожиданными слезами у него в глазах.

– Дары, Дары, – пробормотал Дамблдор. – Мечты отчаявшегося!

– Но они есть на самом деле!

– Они есть, и они опасны, приманка для дураков, – сказал Дамблдор. – И таким дураком был я. Но ты ведь знаешь это, правда? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь.

– Я знаю что?

Дамблдор всем телом повернулся к Гарри, и в его ярко-голубых глазах сверкали слёзы.

– Повелитель Смерти, Гарри, повелитель Смерти! Чем же я, в конце-то концов, был лучше Волдеморта?

– Вы лучше его, – сказал Гарри. – Конечно лучше… о чём речь? Вы никого не убивали, если могли этого избежать!

– Верно, верно, – сказал Дамблдор, и он был как ребёнок, который ищет одобрения. – Но я тоже искал победы над смертью, Гарри.

– Но не так, как он, – сказал Гарри. Пусть он и злился на Дамблдора, как всё-таки странно было вот так сидеть, под высоким сводчатым потолком, и защищать Дамблдора от него самого. – Дары, а не Разделённые Сути.

– Дары, – пробормотал Дамблдор, – а не Разделённые Сути. Именно.

Тишина. Существо позади хныкало, но Гарри больше не оглядывался.

– Гринделвальд тоже их искал? – спросил он.

Дамблдор закрыл на мгновение глаза и кивнул.

– Из-за этого мы, главным образом, друг к другу и потянулись, – сказал он тихо. – Два умных, самоуверенных мальчика с общим увлечением. Он хотел попасть в Годрикову Лощину, как ты, я уверен, уже догадался, из-за могилы Игнотуса Певерелла. Он хотел исследовать место, где умер третий брат.

– Так это правда? – спросил Гарри. – Всё правда? Братья Певереллы…

–…были тремя братьями из сказки, – сказал Дамблдор, кивая. – Да, я так полагаю. Взаправду ли повстречалась им Смерть на пустынной дороге… по-моему, правдоподобнее, что братья Певереллы были просто одарённые, опасные волшебники, которым удалось создать эти могучие вещи. Повесть же о том, что это Дары самой Смерти, она, мне представляется, из тех легенд, которые растут вокруг подобных творений.

Плащ, как ты теперь знаешь, дошёл до нас сквозь века, от отца к сыну, от матери к дочери, прямо к последнему живому потомку Игнотуса, который родился, как и Игнотус, в деревне Годрикова Лощина.

Дамблдор улыбнулся Гарри.

– Это я?

– Ты. Я знаю, ты догадался, почему в ту ночь, когда умерли твои родители, Плащ был в моих руках. Джеймс показывал его мне всего несколькими днями раньше. Этим объяснялись многие из их нераскрытых школьных шалостей! Я глазам своим не верил. Я попросил одолжить его мне, исследовать его. Я уже давно расстался со своей мечтой объединить Дары, но я не мог удержаться, не мог не посмотреть на него поближе… Это был Плащ, каких мне не доводилось видеть, невообразимо старый, идеальный во всех отношениях… а потом твой отец умер, и у меня, наконец, были два Дара, оба в моих руках!

В его голосе была невыносимая горечь.

– Плащ им бы всё равно не помог выжить, – быстро сказал Гарри. – Волдеморт знал, где мои мама и папа. Плащ не мог сделать их незаклинаемыми.

– Верно, – вздохнул Дамблдор, – верно.

Гарри подождал, но Дамблдор молчал, и Гарри подсказал ему:

– Значит, вы уже не искали Дары, когда увидели Плащ?

– О да, – чуть слышно сказал Дамблдор. Казалось, он заставляет себя смотреть в глаза Гарри. – Ты знаешь, что там было. Знаешь. Ты не можешь презирать меня больше, чем я сам презираю себя.

– Да не презираю я вас…

– А следовало бы, – сказал Дамблдор. Он глубоко вздохнул. – Ты знаешь тайну слабого здоровья моей сестры, что сделали эти магглы, какой она стала. Ты знаешь, как мой бедный отец искал мести, и расплатился полностью, умер в Азкабане. Ты знаешь, как моя мать посвятила всю свою жизнь заботе об Ариане.

– Гарри, мне всё это было чуждо.

Дамблдор сказал это твёрдо, холодно. Он смотрел куда-то вдаль, поверх головы Гарри.

– Я был одарён. Я был блестящ. Я хотел свободы. Я хотел сверкать. Я хотел славы.

– Пойми меня правильно, – сказал он, и боль исчертила его лицо, и он опять выглядел стариком. – Я любил их, любил своих родителей, любил брата и сестру, но я думал и о себе, Гарри, много больше думал о себе, чем ты, самая бескорыстная личность, какую только можно вообразить.

И вот, когда моя мать умерла, и мне досталась ответственность за покалеченную сестру и своенравного брата, я вернулся в свою деревню в злости и горечи. В капкане, обречённый попусту себя растратить – вот что я думал! И тут появился он, конечно…

Дамблдор снова смотрел прямо в глаза Гарри.

– Гринделвальд. Ты не можешь представить, как захватили меня его идеи, зажгли огнём. Магглы, принуждённые к повиновению. Мы, волшебники, во славе. Гринделвальд и я – осиянные славой юные вожди революции.

О, у меня были некоторые сомнения. Я успокаивал свою совесть пустыми словами. Всё будет сделано для большего блага, и всякий нанесенный вред будет стократ возмещён выгодами для волшебников. Понимал ли я, в самой глубине души, кто он такой – Геллерт Гринделвальд? Думаю, что да, но я закрывал глаза. Если планы, которые мы вынашиваем, принесут плоды, все мои мечты станут явью.

И в сердце всех наших схем – Дары Смерти! Как они увлекали его, как они увлекали нас обоих! Непобедимая волшебная палочка, оружие, которое приведёт нас к победе! Воскрешающий Камень… для него, хотя я притворялся, что не знаю этого, он означал армию Инфери! Для меня, сознаюсь, он означал возвращение моих родителей, и снятие с моих плеч груза ответственности.

И Плащ… мы как-то не очень обсуждали этот Плащ, Гарри. Мы оба умели весьма хорошо прятать себя и без Плаща, истинная магия которого, конечно же, в том, что им можно укрывать и защищать не только себя, но и других. Я думал тогда, что, если мы его когда-нибудь найдём, он может пригодиться, чтобы прятать Ариану, но в основном Плащ нас интересовал как завершающий триаду, ведь легенда гласила, что соединивший все три Дара будет истинный Повелитель смерти, что мы понимали как «будет непобедим».

Непобедимые повелители смерти, Гринделвальд и Дамблдор! Два месяца умопомрачения, жестоких мечтаний и забвения о двоих членах моей семьи, оставленных в моих руках.

А потом… а потом ты знаешь, что было. Настоящее вернулось ко мне в лице моего грубого, не больно учёного, и бесконечно более достойного брата. Я не желал слушать правду, которую он кричал мне в лицо. Я не желал слышать, что мне нельзя отправляться на поиски Даров, когда у меня на попечении слабая здоровьем и неуравновешенная сестра.

Спор перешёл в драку. Гринделвальд вышел из себя. То, что я в нём всегда чувствовал, хотя и притворялся в обратном, вырвалось в ужасную реальность. И Ариана… о которой так заботилась, которую так берегла мать… лежала на полу мёртвая.

Дамблдор сглотнул и, не скрываясь, заплакал. Гарри протянул руку и был рад обнаружить, что может к нему прикоснуться. Он крепко сжал руку Дамблдора, и тот понемногу овладел собой.

– Ну, Гринделвальд удрал, что любой мог предвидеть, только не я. Он исчез, вместе со своими планами достижения власти и схемами принуждения магглов, и своими мечтами о Дарах Смерти, мечтать о которых я ему помогал и его вдохновлял. Он бежал, оставив меня хоронить сестру и учиться жить с виной и чудовищной печалью, ценой моего позора.

Шли годы. О нём приходили слухи. Говорили, что он обзавёлся палочкой невообразимой силы. А мне, тем временем, предложили пост Министра магии, и не единожды. Естественно, я отказался. Я выучил урок, что мне нельзя искушать себя властью.

– Но вы были бы лучше, много лучше, чем Фадж или Скримджер! – взорвался Гарри.

– Да неужто? – тяжело вздохнул Дамблдор. – Я так не уверен. Я очень молодым человеком убедился, что меня тянет к власти, манит к ней. Занятная вещь, Гарри, но, похоже, более всего пригодны править те, кто никогда не искал власти. Те, на кого, вот как на тебя, взваливают роль вождя, кто надевает королевскую мантию потому, что это необходимо, и кто потом к собственному удивлению обнаруживает, что носит её, как подобает.

В Хогвартсе мне было безопаснее. Думаю, я был хорошим учителем…

– Вы были лучшим…

–…ты очень добрый, Гарри. Но пока я занимал себя натаскиванием юных волшебников, Гринделвальд собирал армию. Говорят, он боялся меня, и, наверное, так оно и было, но я, думаю, боялся его больше.

– Нет, не за жизнь, – сказал Дамблдор в ответ на вопрошающий взгляд Гарри. – Ничего, что он мог бы причинить мне магически. Я знал, что в этом мы с ним наравне, может быть, я на волос способнее. Правда – вот чего я боялся. Понимаешь, я так и не знал, кто из нас, в той последней кошмарной драке, кто на самом деле послал заклинание, убившее мою сестру. Ты можешь назвать меня трусливым: ты будешь прав, Гарри. Больше всего на свете я страшился узнать, что это я был тем, кто принёс ей смерть, не своей самонадеянностью и глупостью, но что именно я нанёс удар, забравший её жизнь.

Думаю, он знал это, думаю, он знал, что меня страшит. Я оттягивал встречу с ним до того предела, после которого упираться было бы уже постыдно. Люди гибли, его, казалось, было не остановить, и я должен был сделать то, что в моих силах.

Ну, что было дальше, ты знаешь. Я выиграл поединок. Я выиграл палочку.

Вновь тишина. Гарри не спросил, узнал ли Дамблдор, кто поразил Ариану насмерть. Он не хотел этого знать, и ещё меньше хотел, чтобы Дамблдору пришлось ему об этом рассказать. Наконец он понял, что, наверное, видел Дамблдор, когда смотрел в зеркало Джедан, и почему Дамблдору так была понятна притягательная сила зеркала для Гарри.

Они долго сидели в молчании, и хныканье существа позади почти не тревожило Гарри.

Наконец Гарри сказал: – Гринделвальд пытался остановить Волдемортову охоту за палочкой. Он, знаете, лгал, притворялся, что у него никогда её не было.

Дамблдор кивнул, глядя на свои колени, на его кривом носу ещё блестели слёзы.

– Говорят, что в последующие годы, в Нурменгарде, один в камере, он выказывал раскаяние. Надеюсь, это правда. Мне бы хотелось думать, что он почувствовал, как ужасно и постыдно то, что он делал. Может быть, эта ложь Волдеморту была попыткой что-то исправить… не дать Волдеморту овладеть Даром…

–…или, может, сделать так, чтобы он не взломал вашу гробницу? – предположил Гарри, и Дамблдор прикрыл глаза.

После короткой паузы Гарри сказал: – Вы пытались использовать Воскрешающий камень.

Дамблдор кивнул.

– Когда я обнаружил его, после всех этих лет, зарытый в заброшенном доме Гонтов… Дар, которого из всех трёх я желал наиболее страстно, хотя в юности я хотел его по другому поводу… Гарри, я потерял голову. Я совсем забыл, что я ищу Разделённую Суть, что кольцо наверняка несёт заклятие. Я схватил его, и я надел его, и на секунду я вообразил, что сейчас увижу Ариану, и мать, и отца, и скажу им, как я очень, очень сожалею, что я…

Что я такой дурак, Гарри. За все эти годы я ничему не научился. Я был недостоин объединить Дары Смерти, я подтверждал это раз за разом, и здесь получил последнее подтверждение.

– Почему? – сказал Гарри. – Это же естественно! Вы хотели вновь их увидеть. Что в этом неправильного?

– Гарри, может быть, один человек из миллиона способен объединить Дары. Я годился владеть только зауряднейшим из них, самым невыдающимся. Я годился владеть Бузинной палочкой, и не гордиться ею, не убивать с её помощью. Мне было дозволено приручить её и использовать, потому что я взял её не из корысти, а чтобы спасти от неё других.

Но вот Плащ – я его взял из простого любопытства, и он никогда не служил мне так, как служил тебе, его истинному хозяину. Камень я бы использовал для того, чтобы повлечь назад тех, кто упокоился, а не для того, чтобы стать способным на самопожертвование, как сделал ты. Ты достойный обладатель Даров.

Дамблдор потрепал Гарри по руке, и Гарри посмотрел на старика и улыбнулся. Он не мог сдержаться – как можно было теперь злиться на Дамблдора?

– Зачем было так всё усложнять?

Улыбка Дамблдора дрогнула.

– Признаюсь, я рассчитывал на мисс Грангер, что она будет тебя притормаживать. Я боялся, что твоя горячая голова возьмёт верх над твоим добрым сердцем. Меня пугало, что если прямо познакомить тебя с тем, что известно об этих соблазнительных вещах, ты сможешь схватиться за Дары, как это сделал я, не в то время и не для тех целей. Я хотел, чтобы, если уж ты наложишь руку на Дары, то владел бы ими без угрозы для себя. Ты истинный повелитель смерти, потому что истинный повелитель не стремится от смерти бежать. Он принимает, что должен умереть, и понимает, что в мире живых есть много, много худшие вещи, чем смерть.

– И Волдеморт никогда ничего не знал о Дарах?

– Думаю, что так, потому что он не распознал Воскрешающий камень, и обратил его в Разделённую Суть. Но если бы даже он о них знал, Гарри, я сомневаюсь, что они были бы ему интересны, кроме разве что первого. Он не счёл бы, что нуждается в Плаще, а что до Камня, кого бы он захотел вернуть из мёртвых? Он боится мёртвых. Он не умеет любить.

– Но вы ждали, что он пойдёт за палочкой?

– Я был уверен, что он будет пытаться, с того времени, как твоя палочка побила Волдемортову на кладбище в Малом Ганглетоне. Сперва он боялся, что ты победил его, превзойдя в искусстве. Однако, похитив Олливандера, он открыл существование сердцевин-близнецов. Он решил, что это всё объясняет. Но чужая палочка сработала против твоей не лучше! И Волдеморт, вместо того, чтобы спросить себя, какие такие твои качества сделали твою палочку столь сильной, каким ты обладаешь даром, которого нет у него, естественно, отправился искать ту единственную палочку, которая, говорят, одолеет любую другую. Найти Бузинную Палочку стало для него навязчивой идеей, чтобы избавиться от навязчивой идеи – тебя. Он верит, что Бузинная Палочка избавляет его от последней слабости и делает воистину непобедимым. Бедный Северус…

– Если вы планировали, чтобы вас убил Снэйп, вы рассчитывали, что он покончит с Бузинной палочкой, так ведь?

– Признаю, что таковы были мои намерения, – сказал Дамблдор, – но так, как я рассчитывал, не вышло, правда?

– Да, – сказал Гарри, – в этом план не сработал.

Существо позади дёрнулось и застонало, и Дамблдор и Гарри сидели и молчали, дольше, чем бывало до этого. Понимание того, что должно произойти, приходило к Гарри постепенно, долгие минуты, как медленно падающий снег.

– Я должен вернуться, разве не так?

– Это тебе решать.

– У меня есть выбор?

– О да, – улыбнулся Дамблдор. – Ты сказал, мы на вокзале Кинг Кросс? Я думаю, что если ты решишь не возвращаться, ты сможешь… как бы это сказать… сесть на поезд.

– И куда он меня повезёт?

– Дальше, – просто сказал Дамблдор.

Снова молчание.

– Волдеморт достал Бузиную палочку.

– Верно. Волдеморт обладает Бузинной палочкой.

– Но вы хотите, чтобы я вернулся?

– Я думаю, – сказал Дамблдор, – что если ты выберешь вернуться, то есть шанс, что всё может кончиться к лучшему. Обещать я не могу. Но я знаю, Гарри, что вернуться сюда ты побоишься меньше, чем он.

Гарри мельком глянул на словно ободранное создание, которое дрожало в тени под дальним сиденьем.

– Не жалей мёртвых, Гарри. Жалей живых, и, более всего, тех, кто живёт без любви. Своим возвращением ты можешь сделать так, что меньше душ будет покалечено, меньше семей разбито. Если это для тебя что-то значит, простимся с этим местом.

Гарри кивнул со вздохом. Покидать это место ему будет далеко не так трудно, как было идти в лес, но тут тепло, и светло, и мирно, а направляется он – он это знал – к боли и страху новых потерь. Он встал, и Дамблдор тоже встал, и долгое мгновение они глядели друг другу в лицо.

– Скажите мне последнее, – попросил Гарри. – Это по-настоящему? Или это всё в моей голове?

Дамблдор лучезарно улыбнулся ему, и его голос громко и отчётливо звучал у Гарри в ушах, хотя светящийся туман опять сгустился, скрывая Дамблдора.

– Конечно, это у тебя в голове, Гарри, но почему, скажи мне, это должно означать, что всё это – не по-настоящему?

Глава тридцать шестая Сбой в плане

В новь он лежал лицом в землю. Запах леса наполнял его ноздри. Он чувствовал холодную твёрдую землю под щёкой, и как оправа очков, сбившихся набок при падении, врезается ему в висок. Каждый дюйм его тела болел, а там, куда его поразило Убийственное заклятие, его, казалось, ударил железный кулак. Он не шевелился, а оставался, как упал, с неловко согнутой левой рукой и открытым ртом.

Он ожидал услышать крики радости и торжества по поводу своей смерти, но вместо них воздух наполнял звук торопливых шагов, шёпот, взволнованное бормотание.

– Мой господин… мой господин…, - это был голос Беллатрисы, она словно обращалась к возлюбленному. Гарри не рискнул открыть глаза, но позволил другим своим чувствам разобраться, куда же он влип. Он знал, что палочка по-прежнему у него за пазухой, потому что чувствовал её, зажатую между его рёбрами и землёй. Что-то мягкое около его желудка говорило ему, что и Плащ-невидимка здесь, засунутый от глаз подальше.

– Мой господин…

– Довольно, – сказал голос Волдеморта.

Ещё шаги. Кто-то пятится, расходится в стороны. В отчаянном желании видеть, что происходит, и почему, Гарри приоткрыл глаза на миллиметр.

Волдеморт, похоже, поднимался на ноги. Несколько Пожирателей Смерти торопливо отходили от него, возвращаясь в толпу, окружившую прогалину. Только Беллатриса осталась стоять на коленях около Волдеморта.

Гарри снова закрыл глаза и обдумал, что же он видел. Пожиратели Смерти толпились около Волдеморта, который, похоже, падал на землю. Что-то такое случилось, когда он ударил Гарри Убийственным заклятием. Был ли Волдеморт тоже поражён? Похоже на это. И оба они потеряли сознание, и оба сейчас пришли в себя…

– Мой господин, позвольте…

– Мне не требуется помощь, – холодно сказал Волдеморт, и Гарри, хотя и не мог видеть, нарисовал в воображении Беллатрису, протягивающую руку помощи. – Мальчишка… Он мёртв?

Полное молчание на прогалине. Никто не подошёл к Гарри, но он чувствовал, как на нём сошлись напряжённые взгляды; казалось, они ещё крепче прижали его к земле, и он с ужасом ждал, что у него дрогнет палец или веко.

– Ты, – сказал Волдеморт, и был звонкий удар и лёгкий вскрик боли. – Осмотри его. Скажешь, умер ли он.

Гарри не знал, кому поручили проверку. Он мог только лежать, с предательски бьющимся сердцем, и ждать осмотра, но в то же время и отметить, пусть в этом было мало утешения, что Волдеморт не решается подойти к нему, что Волдеморт подозревает, что не всё идёт по плану…

Руки, гораздо более мягкие, чем он ожидал, коснулись лица Гарри, пощупали его сердце. Он услышал частое дыхание женщины, биение её жизни у своих рёбер.

– Драко жив? Он в замке?

Шёпот был едва слышный, губы женщины были у самого его уха, она наклонила голову так низко, что её длинные волосы скрыли лицо Гарри от чужих глаз.

– Да, – выдохнул он в ответ. Он почувствовал, как напряглась рука у него на груди, как в него вонзились её ногти. Потом рука исчезла. Женщина села, выпрямившись.

– Он мёртв! – крикнула Нарцисса Малфой наблюдавшим.

И вот теперь они закричали, теперь они восторженно завопили и затопали, и сквозь веки Гарри видел вспышки красного и серебряного огня, выпущенные в небо в праздничном салюте.

Гарри, по-прежнему притворяющийся мёртвым, всё понял. Нарцисса знала, что единственный для неё путь получить дозволение войти в Хогвартс и отыскать сына – это вступить в ряды нападающего войска. А победит ли Волдеморт – это ей было не важно.

– Видите? – Волдеморт перекрыл гвалт пронзительным криком. – Гарри Поттер сражён моей рукой, и отныне ни единая живая душа мне не страшна! Смотрите! Круцио!

Гарри ждал этого, знал, что его тело не оставят лежать неосквернённым на лесной постели; над ним должно было надругаться, чтобы утвердить Волдемортову победу. Его подняло на воздух, и он собрал всё свою решимость, чтобы оставаться расслабленным, хотя боль, которую он ожидал, не пришла. Его подбросило раз, другой, третий. Очки слетели, и он чувствовал, как сдвинулась палочка у него за пазухой, но он заставлял себя безжизненно болтаться, и когда он упал на землю в последний раз, прогалину огласили радостные крики и взрывы смеха.

– Теперь, – сказал Волдеморт, – мы пойдём в замок, и покажем им, что осталось от их героя. Кто потащит тело? Нет… погодите…

Новый взрыв хохота, и через несколько мгновений Гарри почувствовал, как под ним вздрагивает земля.

– Понесёшь его ты, – сказал Волдеморт. – Он будет ладно смотреться у тебя на руках, и видать всем будет, верно? Подбери своего маленького друга, Хагрид. И очки – наденьте очки, его должны узнать…

Кто- то с нарочитой силой насунул ему очки на лицо, но огромные руки, поднявшие его на воздух, были удивительно нежными. Гарри чувствовал, как руки Хагрида содрогаются от силы его тяжёлых всхлипов; Хагрид баюкал его в руках, и слёзы орошали его огромными каплями, но Гарри не решался, ни движением, ни словом, намекнуть Хагриду, что ещё не всё, не всё потеряно.

– Двигай, – сказал Волдеморт, и Хагрид пошёл, не разбирая дороги, продираясь среди густо растущих деревьев, назад через лес.

Ветви цеплялись за волосы и одежду Гарри, но он лежал недвижимый, с открытым ртом, закрытыми глазами, и в темноте ни толпящиеся вокруг Пожиратели Смерти, ни слепой от слёз Хагрид, никто не посмотрел, бьётся ли пульс на ничем не закрытой шее Гарри Поттера…

Два великана ломились вслед за Пожирателями Смерти; Гарри было слышно, как у них на пути трещат и падают деревья; они подняли такой гром, что птицы с пронзительными криками взлетали в небо, и даже ликующие крики Пожирателей Смерти в нём тонули. Победоносная процессия шагала к открытой земле, и скоро Гарри мог бы сказать, судя по тому, как рассеивается тьма за его опущенными веками, что лес стал реже.

– БЭЙН!

Неожиданный громовой крик Хагрида чуть не заставил Гарри открыть глаза. – Ну что, радуетесь теперь, что не полезли в драку, вы, табун трусливых кляч? Радуетесь, что Гарри Поттер… м-мёртв…?

Продолжать Хагрид не смог, и опять разрыдался. Гарри подумал о том, много ли кентавров следят за проходящей процессией; открыть глаза и посмотреть он не решался. Кое-кто из Пожирателей Смерти выкрикивал оскорбления кентаврам, когда те оставались позади. Немного погодя Гарри понял, по тому, как посвежело, что они вышли на опушку леса.

– Стоять.

Гарри подумал, что Хагрида, должно быть, принудили повиноваться приказу Волдеморта, потому что он покачнулся. И вот на стоящих накатился холод, и Гарри услышал скрежещущее дыхание дементоров, карауливших у деревьев. Они ему теперь не страшны.

Сознание, что он выжил, горело в нём, как огонь, талисманом против дементоров, словно в его сердце стоял на страже отцовский олень.

Кто- то прошёл совсем близко, и Гарри понял, что это был Волдеморт, потому что через мгновение он заговорил; его магически усиленный голос заполнил всё вокруг, разрывая Гарри барабанные перепонки.

– Гарри Поттер мёртв. Он был убит, когда бежал, пытаясь спастись, пока вы тут клали за него свои жизни. Мы принесли вам его тело, как доказательство того, что вашего героя больше нет.

Бой нами выигран. Вы потеряли половину ваших бойцов. Мои Пожиратели Смерти превосходят вас числом, и с Мальчиком, Который Выжил, покончено. Пора кончать войну. Всякий, кто продолжит сопротивление, мужчина, женщина или ребёнок, будет уничтожен, как и вся его родня, до единого. Выходите из замка, преклоните предо мной колени, и вы будете прощены. Ваши родители и дети, ваши братья и сёстры будут жить, и будут вознаграждены, и вы присоединитесь ко мне в новом мире, который мы вместе построим.

И в замке, и в окрестностях всё молчало. Волдеморт был так близко, что Гарри не решался открыть глаза.