Воплощение мечты Мэйдзи
Задача Японии превратиться в фукоку‑кёхэй и тем самым обрести собственное национальное достоинство в глазах западных держав была полностью решена в последние два десятилетия эпохи Мэйдзи. Военные задачи государства при Ямагате продолжали касаться самостоятельности и безопасности в своих собственных внутренних водах; однако собственные географические границы определялись стратегическими факторами и основывались на островном положении Японии по отношению к континентальной Азии. Желание Японии, чтобы с ней считались как с сильной державой, носило чисто националистический характер. Даже когда армия и флот одержали ошеломительную победу над Китаем в борьбе за Корею в китайско‑японской войне 1894‑1895 годов, Япония еще была далека от шовинистических идеалов территориальной экспансии.
Затем еще дважды в течение десяти лет, вскоре после непродолжительной войны с Китаем, сформированная из призывников армия Мэйдзи воевала на чужой территории, участвуя в подавлении восстания боксеров (1898‑1901) и в русско‑японской войне (1904‑1905). Военное участие Японии в подавлении восстания боксеров было чисто оборонительным, ее войска защищали жизнь и имущество японских и западных дипломатических миссий от фанатично настроенных китайцев, которые оказались вовлеченными в династическую борьбу и которые поклялись «содрать кожу с убитых иностранцев». Русско‑японская война велась с целью остановить территориальную экспансию России в Маньчжурии. В обоих этих непродолжительных столкновениях, как и в споре с Китаем, воины Мэйдзи показали себя с наилучшей стороны. Их храбрость и военная выучка принесли им самим и японскому государству уважение и почет со стороны всех западных держав. Воин Мэйдзи благородно придерживался высоких нравственных норм в бою, чем вряд ли могла бы похвастаться любая другая держава того времени. Здесь угадывалась сильная рука Ямагаты и его влияние на само поведение солдат. Бусидо, проповедуемое Мэйдзи и именуемое такими писателями, как Нитобы Инадзо (1862‑1933), «людской закваской», представляло собой синтез нравственных качеств, успешно привитых воинам того времени. Теория и практика в таком бусидо превратились в гармоничное целое. Поэтому в самой Японии мало бы нашлось людей, кто назвал бы задачи императорской армии и флота нравственно ущербными.
Основание в 1895 году общества Дай Ниппон Бутокукай (Всеобщей японской ассоциации воинской доблести) в городе Киото внесло существенный вклад с дело сохранения классических воинских дисциплин. Основанный в 1899 году вблизи Хэйанского храма в Киото Бутокудэн (Зал воинской славы) стал штаб‑квартирой и главной тренировочной базой ассоциации. Бутокудэн возглавляли ведущие представители воинских искусств и принципов. Найто Такахару, мастер боя на мечах школы Хкусин Итто‑рю, знаменитой своим воинским духом, был избран верховным наставником и учителем секции, изучающей кэндо; Исогай Хадзимэ, выдающийся представитель дзюдо, был назначен верховным наставником и учителем секции, изучающей эту дисциплину.
Поощряя освоение классических дисциплин, лидеры ассоциации Бутокукай также подчеркивали растущее значение кэндо и дзюдо в общей системе воспитания граждан. В 1906 году они приступили к популяризации этих современных дисциплин по всей Японии. Прославленные знатоки собрались в Бутокудэн для обучения различным дисциплинам, а периодически созываемые технические комиссии проводили под их началом стандартизацию технических приемов и методов тренировок. Созданная в 1911 году школа Дай Ниппон Бутокукай Будзюцу Сэммон Гакко (Школа воинских искусств Всеобщей японской ассоциации воинской доблести) предоставила работу ведущим специалистам и стала основным важным центром по воспитанию настоящих знатоков и классических, и современных дисциплин. Расширению популярности кэндо и дзюдо среди японцев в большой мере способствовала и директива Министерства образования от 1911 года, когда кэндо и дзюдо стали обязательными предметами в средних школах на всей территории страны; все мальчики должны были заниматься той или иной дисциплиной. Это было первое официальное признание со стороны властей важности современных дисциплин в деле воспитания японских граждан.
Глава вторая. Сползание к военной катастрофе и ее последствия
Все, кто промышляет ночью,
готовят ржу себе в удел.
Неправедность булат подточит,
клинок коростою одев.
Гордон Боттомли
Эра Тайсё
Япония ощущала собственную значимость и в действительности была таковой. Ее единодушно приняли в мировое сообщество и признали членом Большой пятерки (наряду с Британией, Францией, Германией и Соединенными Штатами). И вполне естественно, что для японского народа его страна и в дальнейшем должна была оставаться великой державой. Но последующие усилия правительства по модернизации Японии вскоре натолкнулись на серьезные проблемы. Роберт Дж. Кернер удачно охарактеризовал то время как «эпоху, которая продолжает отбрасывать свою зловещую тень на предпринимаемые Японией шаги и фактически направляет их».
Почти два поколения отделяют лидеров эры Тайсё (1912‑1926) от тех самураев, которые подготовили падение токугавского бакуфу. Закат могущества правящей олигархии Мэйдзи вызвал значительные изменения в Японии. Когда от убийств, болезней, старости, естественной смерти и вынужденной отставки поредели ряды «людей Мэйдзи», стало формироваться новое поколение лидеров. Но из‑за отсутствия у них единства помыслов эти лидеры оказались не способны справиться с трудностями того времени. Если эпохе Мэйдзи приходилось отвечать на вопрос «как», то эра Тайсё стала перед вопросом «во имя чего».
Император Тайсё («Великая справедливость»), взошедший на трон после смерти в 1912 году императора Мэйдзи, был болезненным человеком, не способным посвятить себя государственным делам. Такая ситуация потребовала изменений в самой политической роли монарха, так что император все больше и больше оказывался оттесненным с политической сцены. И хотя лидеры правительства Тайсё разделяли основные понятия концепции кокутай, выдвинутой в эпоху Мэйдзи, т.е. государственного устройства, покоящегося на преданности, сыновней почтительности, согласии и нравственном порядке, они внесли существенные изменения в смысл этих понятий. Правовая трактовка кокутая со стороны правительства Тайсё постепенно попадала под влияние идей Минобэ Тацукити (1873‑1948), профессора конституционного права в Токийском императорском университете.
Для Минобэ государство было юридическим лицом, обладающим и суверенитетом, и полномочиями для осуществления власти; император являлся лишь высшим государственным органом с исполнительными функциями. Трактовка со стороны Минобэ концепции кокутай означала ограничение полномочий императора, в прошлом считавшихся священными и неизменными. Определяя императору место «государственного органа», Минобэ пытался ослабить автократическую форму правления и поставить под сомнение саму законность неконституционных образований. Он стремился воспрепятствовать действиям тех, кто пытался самостоятельно распоряжаться вооруженными силами, вынудив давать на это санкцию самого императора. Фактически он ослаблял воздействие конфуцианства на нравственность и правосудие. Уэсуги Синкити, тоже профессор Токийского императорского университета, выступал против позиции Минобэ. Уэсуги сделал из императора мистический орган, приравнивая его к абсолютному самодержавцу в монархическом государстве. Милитаристы позднее используют этот взгляд для оправдания своих своеобразных целей.
Правительство Тайсё состояло из отдельных политических элит. Три основные элиты включали гражданскую администрацию, вооруженные силы и политические партии. Каждая элита распадалась на ряд враждующих между собой группировок, что делало политическую сцену Тайсё довольно запутанной, но в конце концов политические партии стали самой влиятельной силой в правительстве. Широкой общественности были известны многие серьезные личные недостатки некоторых партийных политиков. Многие из них оказались оппортунистами, действующими наподобие генералов без армии. Своим властолюбием они добивались влияния и, заняв выгодное положение, забывали свой долг представлять интересы народы и использовали свое положение, объединяясь с теми, кто мог послужить их интересам. Широким массам эти политики представлялись людьми без принципов или этических норм.
По мере того, как политические цели лидеров Тайсё все более рознились друг от друга, стала формироваться группа либеральных мыслителей, личные идеалы и идеология которых способствовали дальнейшему социальному и политическому разладу. В целом эпоха Тайсё характеризовалась высокой степенью интеллектуальной активности; но сами цели все дальше отходили от устремлений эпохи Мэйдзи. Романтизм Мэйдзи проторил путь определенного рода реализму и даже натурализму, ибо новому поколению, чье воспитание было уже не столь ориентировано на конфуцианство, как в случае с поколением предыдущим, было чуждо настоящее чувство социальной ответственности. Саму эту тенденцию можно легко проследить в литературе того периода. Писателей перестали заботить император, военные проблемы, политика и экономика, они обратили свои взоры на запутавшуюся личность в запутанном обществе. В произведениях того времени преобладали проблему отчаяния, уныния и тщетности человеческого бытия. Популярной была тема обретения собственного согласия с природой; безусловно, большинство авторов этих работ привлекала нравственная природа человека.
Задача самоосуществления, как ее представляли писатели Тайсё, состояла не в сдерживании, а в том, чтобы дать выход внутренним силам. Человек познает себя, высвобождая свои естественные желания, особенно желания сексуальные, из пут общественных традиционных нравов. Такие традиционные занятия, как классические будо, которыми уже стали пренебрегать в эпоху Мэйдзи, рассматривались как совершенно устаревшие; духовная природа классических будо препятствовала свободному выражению собственного "я". Массы предпочитали находить менее взыскательные занятия — такие, как спорт.
Романист Нацумэ Сосэки (1867‑1916) оказал огромное влияние на упрочение духа либерализма в эпоху Тайсё. Сочинения Сосэки высмеивали слепой патриотизм, утверждая, что индивидуальная мораль выше государственной. Нисида Китаро (1870‑1945), философ, чьи воззрения определялись немецким идеализмом гегельянского толка, пробовал себя в дзэн‑буддизме. Но когда потерпела крах политика «открытых дверей», Нисида взялся за философское обоснование бедственного положения соотечественников. В своем трактате «Нихон Бунка‑но Мондай» («Вопросы японской культуры») Нисида выделил особую восточную культуру, характеризуя ее как «образ безобразного» и «голос безголосой действительности». Направлению его мыслей своеобразную окраску придавали ёмэйгаку и дзэн‑буддизм, особенно когда он заводил речь об «активной интуиции» и «чистом опыте», пытаясь объединить оба эти пути познания в таких понятиях, как самоотождествление (и индивидуализация) положения Японии в международном сообществе. Философия Нисиды наряду с романами Нацумэ Сосэки нашла широкий отклик среди читающей публики в эпоху Тайсё.
Влияние Ямагаты Аритомо в правительстве ослабело. Довольно широкая самостоятельность, которой он добился для армии, служила на руку тем, кто хотел убрать его с политической сцены, чтобы тем самым получить возможность противостоять конституционному правительству. Требования со стороны армии и флота увеличить им ассигнования были отклонены кабинетом министров. Это предрешило так называемый политический кризис Тайсё 1912‑1913 годов и привело к падению кабинета. Политические последствия самого кризиса предопределили последующее ослабление конституционной власти за счет усиления влияния политических партий, направляемых новым поколением высокопоставленных армейских и морских офицеров; эти новоявленные лидеры были не столь умеренными в своих идеях, как самурайские реформаторы эпохи Мэйдзи или же лидеры переходного периода в начале эры Тайсё.
Побочным следствием кризиса явилось требование большей свободы внутри страны. Ёсида Сакудзо (1878‑1933), профессор политической истории и теории Токийского императорского университета, старался доказать, что конституционная монархия Японии и западная демократия совместимы друг с другом. Его аргументация строилась на собственном определении демократии, включающем два различных понятия: минсю сюги (букв. «принцип народовластия») и мимпон сюги (букв. «принцип народного благосостояния»).
Первое означает, что «по закону суверенитет государства исходит от народа», а последнее — что «в политике конечной целью осуществления государственного суверенитета должен быть народ». Демократические тенденции стали проявляться и в самом образовании. Все школьные учебники в 1916‑1917 годах были пересмотрены для того, чтобы отразить связи Японии с Европой.
Первая мировая война оказалась удачной для Японии. Как союзник Великобритании Япония для ведения боевых действий ограничилась минимальным количеством собственных армейских и военно‑морских сил, однако получила огромные экономические выгоды в виде территориальных приобретений и на Азиатском континенте, и среди островов Тихого океана. Невзирая на нейтралитет Китая, японские войска высадились на Шаньдунском полуострове и посредством военной полиции установили контроль над всей железнодорожной сетью полуострова. Окума Сигэнобу, ощущая поддержку влиятельных политических сил, стал рьяным империалистом, когда навязывал в 1911 году Китаю оскорбительные условия, составившие «Двадцать одно требование» японских властей. Япония фактически прибрала к рукам китайское правительство. Ямагата осудил политику запугивания Китая, доказывая, что дружба с Китаем и поддержка политики взаимного сотрудничества в деле защиты Азии были более выгодны. Сам факт, что Ямагата уже не имел решающего голоса, стал очередным свидетельством того, что на смену осторожному националистическому милитаризму приходит шовинизм.
Сибирская экспедиция 1918‑1919 годов была непопулярной среди наиболее консервативных элементов правительства. Эта военная компания стоила многих человеческих жизней и огромных средств, но не принесла никаких материальных выгод. Ее значение состоит в том, что здесь впервые открыто признавалась за самостоятельной военной группировкой в правительстве вся полнота власти в вопросах внешней политики. На исходе Первой мировой войны страны Антанты хотели ввергнуть Россию в войну против Германии и с этой целью отправили войска в Сибирь. От Японии тоже потребовали снарядить военную экспедицию, чтобы поддержать союзников. Ямагата считал, что японское присутствие в Маньчжурии необходимо для безопасности Китая и Японии, но в то же время он критиковал тех, кто хотел, чтобы Япония не ограничивалась этими территориями: «Маньчжурия — единственный регион японской экспансии… Маньчжурия — сфера жизненных интересов Японии». Он приводил доводы: «Китай мог бы упрекать Японию за то, что она вступила в Маньчжурию, но не за то, что она изгнала русских из Маньчжурии, пусть даже Пекин уже не входил в состав Китая». Члены военной группировки, поддерживающие экспансионизм, заставили Ямагату взглянуть на отправку войск в Сибирь как на маневр, позволяющий усилить присутствие Японии в Маньчжурии, так что, когда Япония согласилась на требование союзников, Ямагата не возражал.
Военный министр Тонака Гиити (1863‑1929), генерал из Тёсю, имел, однако, иные планы. Он попирал национальные чувства азиат и железной пятой прошелся по их землям, осуществляя то, что он назвал «позитивной внешней политикой». Силовые методы Тонаки оттолкнули от Японии как Китай, так и западные державы. К концу Первой мировой войны, когда войска Антанты покинули Сибирь, японцы сохранили свое военное присутствие. Но, оказавшись под сильным давлением со стороны западных держав, японцы наконец согласились в 1922 году вывести свои войска.
А внутри страны чувство национальной самоуверенности, обретенное в эпоху Мэйдзи и носившее преимущественно националистический характер, в эру Тайсё приобрело крайне националистическую окраску. Радикалы опасались, что Япония становилась слишком уж демократической, чересчур западной. Они фанатично призывали вернуться в традиционным японским институтам и в то же время требовали от правительства дальнейших территориальных захватов. Для крайних националистов само предназначение Японии заключалось в том, чтобы вести и защищать Азию. Для претворения в жизнь своих лозунгов они не образовывали тайные общества, а действовали открыто, полагая, что гласность обеспечит им поддержку. Многие различные группы крайних националистов избрали общую линию поведения — целесообразность, — приспосабливая свою политику к требованиям момента.
Душой всех их начинаний была созданная в 1881 году несогласными с действиями властей бывшими самураями из префектуры Фукуока организация Гэнъёся (Северное морское общество). Тояма Мицуру (1855‑1944), влиятельный лидер общества, напоминал о славе средневековых рыцарей, как ему это виделось. Тояма смог привлечь к себе многих соси («храбрецов»), молодых горячих активистов, жаждущих приключений. Их привлекли занятия классическими будзюцу и будо, но многие предпочли современные дисциплины, такие как кэндо и дзюдо. Основанное в 1901 году общество Кокурюкай (Общество Черного Дракона) руководствовалось в своих действиях девизом тэнно сюги (власть императору), став элитным подразделением японского крайнего национализма. Общество могло оказывать заметное давление на правительство с помощью политических лидеров, деловых и военных кругов; финансовая поддержка также шла от этих могущественных сил японского общества. Сильные антирусские настроения среди ронинов Общества Черного Дракона, имеющих китайские корни, больше всего были выгодны армии, которая через этих людей устанавливала связь с маньчжурскими разбойниками, прозываемыми хунхузами , и белогвардейцами в Сибири и Корее. Эти люди поставляли разведывательные данные для армии, а в дальнейшем на их основе была развернута шпионская сеть в Азии, готовившая почву для последующих территориальных захватов.
Поражение России в 1905 году в войне с Японией настроило крайних националистов против серьезных шагов правительства присоединиться к международным соглашениям по ограничению морских сил и проведению более умеренной политики на Азиатском континенте. Когда международные права и договоры по торговле оказались неблагоприятными для Японии, то крайние националисты перешли к подрывным действиям в собственной стране. Волна насилия, потрясшая Японию эпохи Тайсё, была вызвана недовольством офицеров Квантунской армии, расквартированной в Маньчжурии. Неудавшийся заговор по захвату Маньчжурии в 1915‑1916 годах нашел сторонников в генеральном штабе вооруженных сил Японии, что еще раз подтвердило рост воинственных настроений в самом правительстве.
Фанатичный Кита Икки (1884‑1937) хотел содействовать «революционной Азии» и для этой цели вступил в Общество Черного Дракона. В своих «Нихон Кайдзо Хоан Тайко» («Основах преобразования Японии»), написанных в 1919 году, когда он находился в Шанхае, Кита перечисляет меры, необходимые, по его мнению, для превращения Японии в азиатского лидера: 1)приостановка действия конституции; 2)введение военного положения и 3)государственный переворот.
«Упование на меч», проповедуемое им, оказалось по сердцу многим. Асахи Хэйго (умер в 1921) призывал к Реставрации Тайсё. Он обвинял Ямагату и другие высшие чины правительства в продажности. Он перечислял девять шагов, которые следовало бы предпринять, чтобы провести столь необходимые реформы в «этом погрязшем в пороках обществе». Он «извел бы предателей миллионеров… извел бы высокопоставленных чиновников и знать» и «изничтожил бы существующие политические партии». Он напутствовал своих последователей в начале пути к поставленным им целям: «Не тратьте слов, будьте беспристрастны и незаметны, оставайтесь невозмутимыми и просто колите, режьте, рубите и стреляйте. Нет никакой нужды встречаться или организовываться. Лишь пожертвуйте собственной жизнью». Асахи остался верен своим принципам до конца, когда после жестокого убийства главы дзайюацу (финансовой группировки) Ясуда он покончил с собой.
Общественный и политический либерализм привел к резкому изменению курса во внешней политике Японии. Временный отход от политики империализма к интернационализму был обусловлен сильными позициями партийного правительства в двадцатые годы. Эти изменения, несомненно, были вызваны неудачами вооруженных сил, возрастающей самостоятельностью военных чинов в Азии и ростом недовольства китайского народа действиями японской армии. К этому следует добавить растущую враждебность со стороны Запада, в частности США, к японской политике империалистической экспансии.
Двадцатые годы были отмечены добрососедскими отношениями и бурными демократическими преобразованиями в самой Японии. Было проведено существенное сокращение вооружений. Но в то же время консервативные элементы общества, образовавшие Кокусуйкай (Общество национальной чистоты) в 1919 году, решились изгнать неугодные чужеземные идеологии. То, что они вновь заявили о преданности императорскому престолу и подтвердили ценности бусидо, особенно такие добродетели, как отвага и человечность, привлекло к ним многих людей. Учрежденное в 1924 году Кокухонся (Общество [укрепления] основ государства) стремилось быть проводником народной идеологии, укреплять основы государства и избавить от всего наносного государственное устройство (кокутай). Оба общества ратовали за вовлечение широких масс в занятия современными воинскими дисциплинами, такими как кэндо и дзюдо.
Усилившийся гражданский контроль за действиями вооруженных сил в 1920‑е годы оказал существенное влияние на армию и флот. Сокращение военных сил позволило значительно модернизировать их. Те офицеры, которых пришлось уволить ввиду сокращения бюджетных ассигнований, стали преподавателями в средних и высших школах, а также в военных лагерях, создаваемых для подготовки тех молодых людей, кто не прошел обычного курса университетского или профессионально‑технического обучения. В дневниковых записях генерала Угаки Кадзусигэ, военного министра из префектуры Окаяма, первого, кто прервал монополию получения этого поста выходцами из Тёсю, мы находим явное свидетельство намечаемых мер по контролю над обучением японских граждан: «Право самостоятельно командовать императорской армией в чрезвычайных ситуациях не ограничивается командованием самими войсками, но дает полномочия устанавливать контроль над народом». Чрезвычайные времена для Японии приближались.
Эпоха Сёва
Перед лицом ухудшающейся политической и экономической ситуации в мире Япония стала на путь воинствующего милитаризма. Это была расчетливая и рискованная политика на выживание, которая втянула Японию по иронии самой судьбы именно в эпоху Сёва («Сияющий мир», 1912‑1989) в строительство небывалых до сих пор вооруженных сил и привела ее губительным путем милитаризма к национальной катастрофе.
В начале тридцатых годов наметилось довольно явное расхождение между идеологами крайнего национализма и правоверными консерваторами. Молодые, горячие головы сплотились вокруг националистов. Консерваторы, для которых трудности социальных перемен и потрясений следовало преодолевать, опираясь на традиционные институты Японии, заручились поддержкой достопочтенных, влиятельных граждан страны. Сидэхара Кидзиро (1872‑1951) во время второго пребывания на посту министра иностранных дел между 1929 и 1931 годами отстаивал политику мирного сотрудничества с другими державами, особенно ратуя за сближение с Китаем; он также настаивал на дальнейшем сокращении японских вооруженных сил. Его примиренческая позиция и понимание необходимости поддержания мира стали именоваться не иначе как «дипломатия Сидэхары». Ямамуро Собун (1880‑1950), видный представитель дзайбацу Мицубиси, поддерживал политику Сидэхары. Он говорил: «Мы обязаны неуклонно следовать политике мира».
Крайние националисты в это время продолжали гнуть свою линию. Общество Черного Дракона не отступалось от своей веры в «божественную власть императора» и стремилось теперь поднять на должную высоту «воинскую доблесть японской расы». В 1930 году, отмечая свое тринадцатилетие, общество обнародовало следующее заявление: «Мы должны исполниться духом Императорского рескрипта к солдатам и матросам и способствовать становлению воинского духа, воспитывая готовую к решительным действиям нацию». Довольно значительная часть крайних националистов была особо недовольна тем, что «дипломатия Сидэхары» обернулась для вооруженных сил сокращением численности и падением престижа. Престиж армии был столь низок, что офицеры во внеслужебное время предпочитали носить гражданское платье.
В общем‑то высокопоставленные офицеры вооруженных сил, составлявшие правящую верхушку под командованием Ямагаты, придерживались умеренной политики. Японскую экспансию на Азиатском континенте они считали гражданским делом. Крайним националистам Ямагата и немногие оставшиеся храбрецы представлялись людьми высокомерными, они относились к ним с презрением, называя их «военными бюрократами» и «раболепными приспешниками мерзкого гражданского руководства».
Отставка Ямагаты облегчила уже налаженное взаимодействие между крайними националистами в самом правительстве и вне его. Новое поколение офицеров теперь могло подмять под себя армию и обрести неслыханную до сих пор свободу действий. Их приход к власти означал изменение в расстановке сил между многочисленными элитными группами и контроль над правительством со стороны руководства вооруженных сил, людей, действовавших всегда от имени императора, пользовавшегося всеобщим уважением и почетом.
Среди основных причин, приведших к власти военных, была социальная напряженность в японском обществе, вызванная ростом воинственного китайского национализма, начавшего угрожать японским интересам в Маньчжурии. Способствовал усилению социальной напряженности и пример, подаваемый Японии возникающими в Европе тоталитарными режимами, многое в идеологии которых пришлось здесь ко двору. Политические партии были обвинены в депрессии начала тридцатых годов, что заставило многих честолюбивых молодых людей задуматься о целесообразности членства Японии в сообществе наций, а также о ее конституционной форме правления.
Многие настаивали на политике военного экспансионизма, которая наверняка приведет к созданию экономически независимой империи, что укрепит безопасность Японии, изолировав ее от ненадежных западных держав. Крайние националисты вне правительства поспешили присоединиться к требованиям экспансии, и такая горячая поддержка в значительной мере подтолкнула новое поколение молодых офицеров к мысли о проведении радикальной внешней политики.
Поскольку крайним националистам имперские завоевания представлялись лучшим способом разрешения социальных проблем в Японии, новое поколение офицеров спровоцировало Маньчжурский инцидент 1931 года, когда Квантунская армия, размещенная в Маньчжурии, захватила Мукден и другие объекты. Это фактически поставило Маньчжурию в положение военной колонии Японии, где акты жестокости и насилия со стороны японских солдат имели катастрофические последствия. Действия императорской армии привели в замешательство умеренные элементы в правительстве, ощутившие на себе осуждение всего мира, поскольку они убедились в бессилии правительства установить контроль над армией. Поэтому правительство Сёва было вынуждено официально поддержать внешнюю политику, которую оно не разделяло, и морально оправдать войну в Маньчжурии.
Кто же противился действиям армии в Маньчжурии, тем грозила участь жертв «патриотических убийств», на которых специализировались радикальные националисты, терроризируя своих противников. Положение Минобэ о роли императора как «правительственного органа» было отброшено, и его заменила теория Уэсуги о «мистическом монархе». Интеллектуальная свобода эпохи Тайсё была задушена репрессиями со стороны милитаристов, получивших полный контроль над общественным мнением. Это была эпоха, когда лозунг «Война — отец мироздания и мать цивилизации» со всей отчетливостью выразил устремления милитаристов, определявших политику государства. В эту эпоху моральный уровень японской армии упал до самой низкой отметки, плачевным итогом чего явились жестокие преступления ее солдат, легшие несмываемым позором на страницы японской истории.
Несмотря на свое ведущее положение в обществе, сама армия не была однродна. С утратой ключевых позиций в руководстве армией кланом Тёсю развернулось соперничество между кланами, когда каждая фракция домогалась власти. Другим важным фактором, вносящим раздор в ряды военного руководства, явилось социальное неравенство среди офицеров, когда одни из них, получив среднее образование и пройдя специальное обучение в военных подготовительных школах, получили доступ к офицерским военным училищам, другие же после многих лет службы удостоились особой чести быть принятыми в Армейское высшее военное училище. Последние относились к первым свысока, поскольку те были выходцами из самых низов и их обучение ограничивалось прежде всего вопросами тактики, а это позволяло занимать второстепенные должности в руководстве. Офицеры же последней группы (социальная среда, из которой они происходили, была намного более высокой) получили хорошее образование и в области военной стратегии, и в области науки и морали, а кроме того, они имели возможность для продолжения собственной карьеры выехать за границу. И вполне естественно, что их назначения были самыми высокими, в командование или в штаб. К тому же они носили особое обмундирование и знаки отличия, что должно было указывать на их привилегированное положение. Именно конфликт между этими группами офицеров и послужил основой для последующего нравственного упадка в армии.
Само явление нравственного упадка в японской армии в эпоху Сёва проливает свет на природу японской воинской культуры, особенно на современные дисциплины. Ни одна из групп нового поколения офицеров не набиралась из среды бывших самураев, на чем настаивал Ямагата. Напротив, все они были выходцами из крестьян и являлись самыми настоящими «героями из низов» Ёсиды Сёина, выдвинутыми на роли лидеров, которым они ни по складу ума, ни по чувству моральной ответственности не соответствовали. Они были выходцами из той среды, которая совершенно не была связана с традициями средневекового рыцарства. И последствия едва ли могли быть иными, ибо эти люди не имели и не могли получить никакого представления о незыблемых этических ценностях традиционных рыцарских институтов.
Художественная проза и драма, живописуя этос средневековых рыцарей, заложили в сознание простолюдина, выступающего теперь в новой роли «самурая», совершенно искаженное представление об этом феодальном слое общества. Он пытался выглядеть достойным в собственных глазах и глазах товарищей по оружию. Солдат эпохи Сёва был теперь «человеком меча», выразителем «чести» своей божественной империи, т.е., как он полагал, наследником по духу и воинской доблести своих предков, средневековых рыцарей. Хоть он и жил сугубо мирной гражданской жизнью, отрицательно сказавшейся на его полноценном становлении как воина, собственное воспитание позволяло ему совершенствоваться в современных военных искусствах и прививать себе небывалое и преувеличенное чувство долга, которое, по его мнению, было свойственно средневековому рыцарю. В бою солдат эпохи Сёва действовал под влиянием неясных идеалов, формируемых искаженным чувством долга, которое ему насильственно внушали и которое, вкупе с взращенными культурной традицией чертами, определяемыми замешенными на чувстве стыда нравственными нормами и осознанием связующих его социальных уз и обязательств, заставляет самого солдата действовать с фанатическим рвением в надежде снискать в будущем славу и почести. Его собственный облик определялся преданностью к суверену и любовью к отчизне. Такое сочетание делало его готовым идти на верную смерть по одному только слову командира, поскольку, по словам Окакуры Какудзо (1862‑1913), «любовь, как и смерть, не признает границ».
Действия крайних националистов из Сакуракай (Общество Цветущей Вишни) и Кэцумэйдан (Лига крови) вылились в ряд убийств внутри страны. Националистически и революционно настроенные правые молодые офицеры попытались в 1936 году совершить государственный переворот. Они вывели тысячи солдат с лозунгом «Долой предателей, окруживших престол». Попытка переворота встретила решительный отпор, и совместными усилиями император, кабинет министров и военно‑морской флот нанесли ответный удар присланными из неохваченных мятежом районов войсками. После поражения мятежников были казнены их лидеры, включая Киту Икки, вдохновителя заговора. Затем были проведены чистки, что позволило восстановить полный контроль армии над обществом и активизировать деятельность военной полиции. Генерал Тодзё Хидэки (1885‑1948) играл определенную роль в этих чистках. Хотя крайние националисты и потеряли влияние в правительстве, они надеялись быть услышанными и тогда, когда временно им пришлось уйти в тень. Армия продолжала оставаться самостоятельной силой, чьи позиции и престиж еще более усилились после того, как ее собственные ряды очистились от подрывных элементов. Правительство также попыталось прояснить сущность кокутай , государственного устройства.
Данная концепция претерпела изменения, среди которых наиболее значимыми были попытки сформировать идею паназиатства и вытеснение Запада с континентальной Азии. Министерство образования обнародовало в 1937 году Кокутай‑но Хонги (Основы государственного устройства). В этом документе обсуждаются пути усвоения западного опыта без разрушения традиционных японских ценностей и то, каким образом разрешать проблемы либерального интеллектуализма и индивидуализма. Была дана иная трактовка преданности (лояльности): «Преданность значит почитание императора… и слепое ему повиновение… Отдать нашу собственную жизнь ради императора означает не пресловутое самопожертвование, а отречение от наших многих личных интересов, чтобы жить под его августейшим покровительством, и улучшение исконной жизни народа государства». Подобное коснулось и сыновней почтительности: «Сыновья почтительность имеет громадное значение. Ее истоки коренятся в семье, а более обще — ее устоями является сама нация… Семья — это школа, где воспитывают нравственную дисциплину, основываясь на естественных привязанностях».
Затем преданность и сыновняя почтительность сливаются в одно целое: «Для сыновней почтительности… прежде всего свойственно, в полном согласии с нашей государственностью (кокутай), укрепление связи нравственности с природой… Сыновняя почтительность характерна для восточной морали, основной же чертой нашей государственной морали является тождественность сыновней почтительности с чувством преданности».