Культура и проблема целостности человеческой души

Как и Фрейд, Юнг считает, что современный человек, гордящийся своим сознанием и волей, отнюдь не является господином своей ду­шевной жизни. Напротив, он сам подвластен таящимся в нем бес­сознательным силам, своего рода «демонам души». «Девиз: «Где есть воля, там есть и путь»—суеверие современного человека.(...) Он слеп к тому, что, несмотря на... рациональность..., он одержим «силами», находящимися вне его контроля. Его демоны и боги не исчезли, они всего лишь обрели новые имена» (Там же. С. 76). Фундаментальное различие между Фрейдом и Юнгом состоит в понимании сущности этих «демонических» сил и их отношения с культурой.

По Фрейду, жизнь культурного человека составляет неразре­шимое противоречие, ибо человеческая душа разрывается между своей изначальной природой и внедренными культурными запрета­ми. Юнг исходит из других представлений о соотношении человека и культуры. Для него основа души (бессознательное), хотя и имеет ар-

хаическое происхождение, но все же может жить в мире с культу­рой. Конечно, нельзя укротить «демонов души», но их можно приру­чить, сделать их проявление относительно безопасным и даже по­ставить их на службу культуре.

Человек призван не игнорировать бессознательные силы, а найти для них адекватное культурно-символическое выражение. Ведь бессознательное — это «податель всего», подлинный источник жизненных сил, без которых нет ощущения красочности жизни, пол­ноты жизни. Именно архетипы дарят человеку вдохновение и явля­ются источником творческой энергии. Вместе с тем, символическое выражение бессознательного необходимо для того, чтобы оградить человека от опасностей непосредственной встречи с «демонами ду­ши» (например, от переживания всемогущества и притягательного ужаса смерти («священное») или от беспомощности перед темной стороной собственного Я, т. е. перед собственной «тенью»). «У чело­вечества никогда не было недостатка в могучих образах, которые бы­ли магической защитной стеной против жуткой жизненности, тая­щейся в глубинах души. Бессознательные формы всегда получали выражение в защитных и целительных образах...». Использование культурных символов позволяет контролировать «психических де­монов», противопоставив темной силе одного светлое могущество другого. Особая роль здесь принадлежит религии. Например, веру­ющий, обуреваемый греховным желанием («искушаемый бесами»), может помолиться и призвать на помощь Бога. По Юнгу, и «Бог» и «бесы» есть психические силы (архетипы) самого человека, симво­лически выраженные в соответствующих культурных образах. Но от своего собственного имени человеку было бы очень трудно (а мо­жет быть и вовсе невозможно) справиться с ситуацией.

Таким образом, культура, по Юнгу, призвана вести не борь­бу, а диалог с бессознательным, стремясь обеспечить целостность человеческой души. Однако этот диалог постепенно утрачивается с развитием цивилизации и тотальной рационализацией жизни.Жизнь рационализируется, но человек не становится более рацио­нальным по своему психическому устройству. Рушится прежний символический мир, и вместе с ним уходит в прошлое культурное выражение и осуществление архетипов; наступает «ужасающая символическая нищета», в которой жизнь человека обесцвечивает­ся и обессмысливается. Крушение символов означает также утра­ту символического управление могучими «демонами души», оста­ющимися теперь без присмотра. «Современный человек не пони­мает, насколько его «рационализм» (расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям) отдал его на милость психической «преисподней». «Демоны» вырываются из-под кон­троля слабеющей культуры, и XX век становится веком неслыхан­ных психических эпидемий, распространяющихся под маскирую­щей их подлинную природу идеологической окраской. «...Любого рода внешние исторические условия — лишь повод для действи-

тельно грозных опасностей, а именно социально-политических бе­зумий, которые... в главном были порождены бессознательным» (Там же. С. 113). И словно продолжение этой мысли: «Я даже ду­маю, что психические опасности куда страшней эпидемий и земле­трясений. Средневековые эпидемии бубонной чумы или черной ос­пы не унесли столько жизней, сколько их унесли, например, разли­чия во взглядах на устройство мира в 1914 г. или борьба за политические идеалы в России» (Там же. С. 137).

Стремясь спастись от царствующей ныне ужасающей сим­волической нищеты, человек обращает свой взор к восточным ре­лигиям, однако они соответствуют иной культуре и не способны в полной мере выразить архетипы, таящиеся в психике западного человека. Поэтому европейская культура должны измениться, чтобы восстановить утраченное единство человеческой души, что, однако, вовсе не означает погружение в бессознательное и полное подчинение его архаическим мотивам.«Задача... человека, — де­лает вывод Юнг, — состоит в том, чтобы проникнуть в бессозна­тельное и сделать его достоянием сознания, ни в коем случае не ос­таваясь в нем, не отождествляя себя с ним. И то и другое неверно-Единственный смысл человеческого существования в том, чтобы зажечь свет во тьме примитивного бытия. Наверное, можно пред­положить, что мы во власти бессознательного в той же степени, в какой само оно — во власти нашего сознания» (Юнг К. Г. Воспоми­нания. Сновидения. Размышления. — Киев, 1994. С. 321).

Юнг произвел подлинный переворот в культурологии. Он раскрыл органическую связь культуры и человеческого бессозна­тельного: история культуры и ее символического мира предстала как осуществление бессознательных основ души. И в то же время многое осталось за пределами юнговской концепции. Юнг и не пре­тендовал на создание «единственно верного учения» о человеке, но без его идей просто невозможно представить себе современную культурологию.

6.«Вызов и Ответ» — движущая пружина в развитии культуры: концепция Арнольда Тойнби

Арнольд Тойнби (1889—1975) был по специальности историком, и его многочисленные труды посвящены развитию мировой культуры. Однако заслуга Тойнби как культуролога состоит не только в подробном описании различных культур (в терминологии Тойнби — «цивилизаций»), но и в создании общей концепции развития культуры.

Как и Шпенглер, Тойнби исходит из существования многих различных культур, каждая из которых обладает своей собствен­ной истиной. «...Утверждать, что ныне существующее общество — итог человеческой истории, — значит настаивать на правильности

вывода, исключив возможность его проверки. Но так как подобные эгоцентрические иллюзии свойственны были людям всегда, не сто­ит искать в них научную доказательность» (Тойнби А. Дж. Пости­жение истории: Сборник. — М., 1991. С. 83). Однако, в отличие от Шпенглера, Тойнби не рассматривает каждую культуру как обо­собленный и замкнутый в себе организм. Наоборот, каждая локальная культура выступает у него как одна из множества ступеней на пути реализации человеком своего божественного предназначе­ния. Но исторический путь человека не есть нечто изначально пред­начертанное ему извне, и Тойнби стремится раскрыть возможность альтернатив в развитии культуры.

Существует много концепций, рассматривающих развитие культуры и истории под углом зрения одного фундаментального фактора, с позиции единого субстанциального основания. И тогда, взятая в своих основах, история культуры предстает как монолог одного единственного начала, будь то мировой дух или материя. И очень немногие мыслители раскрывают диалогический характер жизни духа и культуры. Среди этих мыслителей следует прежде всего назвать Н. А.-Бердяева (Бердяев Н. А. Смысл истории. — М., 1990. С. 30; Бердяев Н. А. Философия свободного духа. — М., 1994. С. 370, 458) и М. Бубера (Бубер М. Я и Ты. — М., 1993). Заслуга Тойнби состоит в том, что он раскрыл диалогическую сущность развития культуры в своей концепции «Вызова и Ответа» (см.: Тойнби А. Дж. Постижение истории: Сборник. — М., 1991. С. 106—142).

При знакомстве с идеями Тойнби читателя, привыкшего к строгости научных терминов, может смутить образный стиль из­ложения. Автор часто не дает себе труда найти категориальную формулировку там, где суть вещей может быть представлена с по­мощью символов культуры. Придирчивый критик всегда найдет повод придраться к рассуждениям

У Тойнби, однако, плодотворность идей не снижается от ав­торского способа их выражения. Тойнби начинает с того, что отка­зывается рассматривать историю как реализацию одного детерми­нирующего фактора: «...Причина генезиса цивилизаций кроется не в единственном факторе, а в комбинации нескольких; это не един­ственная сущность, а отношение» (Там же. С. 107). Итак, историю творит отношение, но какое? Тойнби видит в истории реализацию божественного начала, стремящегося к совершенству своего куль­турно-исторического воплощения, но сталкивающегося при этом с внешними препятствиями, с противостоящей внешней необходи­мостью. Однако эти препятствия превращаются для творца в усло­вие прогресса. «...Функция «внешнего фактора» заключается в том, чтобы превратить «внутренний творческий импульс» в постоян­ный стимул, способствующий реализации потенциально возмож­ных творческих вариаций» (Там же. С. 108). Препятствие воспри­нимается творческим началом как Вызов, Ответом на который является новый акт культурно-исторического созидания.

Тойнби не дает этому творческому началу «научного» имени, но фактически речь идет о свободном духе, осуществляющем себя в истории. Способ этого осуществления излагается Тойнби в терми­нах притчи о борьбе Бога и Дьявола. Дьявол бросает Богу «Вызов», но своими подрывными действиями он лишь обнаруживает слабые стороны божественного творения, тем самым побуждая Бога к «От­вету», т. е. к новому творчеству. «...Дьявол обречен на проигрыш... (...) Зная, что Господь не отвергнет... предложенного пари, Дьявол не ведает, что Бог молчаливо и терпеливо ждет, что предложение бу­дет сделано. Получив возможность уничтожить одного из избран­ников Бога, Дьявол в своем ликовании не замечает, что он тем са­мым дает Богу возможность совершить акт нового творения. И та­ким образом божественная цель достигается с помощью Дьявола, но без его ведома» (Там же. С. 109).

Однако какова же роль самого человека, являющегося пред­метом спора Бога и Дьявола? Отвечая на этот вопрос, Тойнби скло­няется к тому, что человек и есть то самое существо, которое несет в себе и «божественное» творческое начало, и «дьявольское» стремление к разрушению. «Известна концепция, согласно кото­рой объект спора между Богом и Дьяволом есть воплощение Бога. Это центральная тема Нового завета.(...) Концепция, согласно кото­рой предмет спора (т. е. человек. — С. Ж.) одновременно является и воплощением Дьявола, менее распространена, но, возможно, не ме­нее глубока. (...) Остается признать эту роль «Дьявола-Бога», совме­щающего в себе часть и целое, арену и состязающегося...; ибо та часть пьесы, где происходит собственно спор между силами Ада и Рая, — лишь пролог, тогда как само содержание пьесы — земные страсти человека» (Там же. С. 110).

Если отвлечься от образного стиля изложения, то концепция Тойнби дает ключ к пониманию творческой природы и возможной альтернативности культурно-исторического процесса. Развитие культуры осуществляется как серия Ответов, даваемых творчес­ким человеческим духом на те Вызовы, которые бросает ему при­рода, общество и внутренняя бесконечность самого человека. При этом всегда возможны различные варианты развития, ибо воз­можны разные Ответы на один и тот же Вызов. В осознании этого фундаментального обстоятельства и состоит непреходящее значе­ние концепции Тойнби.

7.Ценность как основополагающий принцип культуры (П. А. Сорокин)

Своеобразную концепцию культуры развивал крупнейший русский социолог и культуролог, проживший большую часть своей жизни в эмиграции в США, Питирим Александрович Сорокин (1899—1968). В методологическом плане концепция П. А. Сорокина перекликается с учением о культурно-исторических типах О. Шпенглера и А. Тойн-

би. Однако теория культурно-исторических типов П. А. Сорокина принципиально отличается от теории О. Шпенглера и А. Тойнби тем, что Сорокин допускал наличие прогресса в общественном развитии. Признавая наличие глубокого кризиса, который в настоящее время переживает западная культура, он оценивал этот кризис не как «За­кат Европы», а как необходимую фазу в становлении новой форми­рующейся цивилизации, объединяющей все человечество.

В соответствии со своими методологическими установками П. Сорокин представлял исторический процесс как процесс разви­тия культуры. По Сорокину, культура в самом широком смысле этого слова, есть совокупность всего сотворенного или признанного данным обществом на той или иной стадии его развития. В ходе этого развития общество создает различные культурные системы: познавательные, религиозные, этические, эстетические, правовые и т. д. Главным свойством всех этих культурных систем является тенденция их объединения в систему высших рангов. В результате развития этой тенденции образуются культурные сверхсистемы. Каждая из таких культурных сверхсистем, по словам Сорокина, «обладает свойственной ей ментальностью, собственной системой истины и знания, собственной философией и мировоззрением, сво­ей религией и образцом «святости», собственными представления­ми правого и должного, собственными формами изящной словесно­сти и искусства, своими правами, законами, кодексом поведения, своими доминирующими формами социальных отношений, собст­венной экономической и политической организацией, наконец, соб­ственным типом личности со свойственным только ему менталите­том и поведением» (Sorokin P. A. Social and Cultural Dynamics. — N.Y. 1937-1941. Vol. 1. P. 67).

Эти культурные сверхсистемы представляют собой не про­сто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но ни­как друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуаль­ность, все составные части которого пронизаны одним основопола­гающим принципом и выражают одну, и главную, ценность. Именно ценность, по мнению П. А. Сорокина, служит основой и фундамен­том всякой культуры.

В соответствии с характером доминирующей ценности П. А. Со­рокин делит все культурные сверхсистемы на три типа: идеациональный, идеалистический и чувственный.

Идеациональная система культуры базируется на принци­пе сверхчувственности и сверхразумности Бога как единственной реальности и ценности. К этому типу культуры Сорокин относит прежде всего средневековую европейскую культуру. В этой куль­туре, по его словам, «господствующие нравы и обычаи, образ жиз­ни, мышления поддерживали свое единство с Богом как единст­венную и высшую цель, а также свое отрицательное или безлич­ное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям» (Сорокин П. Социодинамика культуры // Человек.

Цивилизация. Общество. — М., 1902. С. 430). К этому же типу, на его взгляд, следует отнести культуру Брахманской Индии, Буд­дийскую и Лаоистскую культуры, греческую культуру с VIII по конец VI века до н. э.

Идеалистическую системукультуры П. Сорокин рассматри­вает как промежуточную между идеациональной и чувственной, так как доминирующие ценности этой культуры ориентируются как на Небо, так и на Землю. «Ее основной посылкой, — пишет Со­рокин, — было то, что объективная реальность частично сверхчув­ственна и частично чувственна, она охватывает сверхчувственный и сверхрациональные аспекты, плюс рациональный, и наконец, сенсорный аспект, образуя собой единство этого бесконечного мно­гообразия» (Там же. С. 431). К данному типу культуры П. Сорокин относит западноевропейскую культуру XIII—XIV столетия, а так­же древнегреческую культуру V—IV вв. до н. э.

Современный тип культуры П. Сорокин называет чувствен­ной культурой. Она основывается и объединяется вокруг домини­рующего принципа: объективная действительность и смысл ее чувственны. «Только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств — реально и имеет смысл. Вне этой чувственной реальности или нет ничего, или есть что-либо такое, чего мы не можем прочувствовать, а это эквивалент нереального, несуществующего» (Там же. С. 430). Формирование чувственной культуры начинается в XVI веке и достигло своего апогея к середине XX века. Эта культура стремится освободиться от религии, морали и других ценностей идеациональной культуры. Ее ценности сконцентрированы вокруг повседневной жизни в ре­альном земном мире. Ее герои — фермеры, рабочие, домохозяйки и даже преступники и сумасшедшие. >

Нынешняя «чувственная» культура, считал Сорокин, обре­чена на закат, поскольку именно она повинна в деградации челове­ка, в придании всем ценностям относительного характера. Но из признания неизбежности гибели данного типа культуры совсем не следует, что приходит конец всей человеческой культуре. Этот вы­вод основывается на том, что «ни одна из форм культуры не беспре­дельна в своих возможностях, они всегда ограничены. В противном случае было бы не несколько форм одной культуры, а единая, абсо­лютная, включающая в себя все формы. Когда созидательные силы исчерпаны и все их ограниченные возможности реализованы, соот­ветствующая культура и общество или становятся мертвыми и не­созидательными, или изменяются в новую форму, которая откры­вает новые созидательные возможности и ценности. Все великие культуры, сохранившие творческий потенциал, подверглись как раз таким изменениям. С другой стороны, культуры и общества, которые не изменяли форму и не смогли найти новые пути и сред­ства передачи, стали инертными, мертвыми и непродуктивными»» (Там же. С. 433). П. Сорокин верил, что культура не погибнет, пока

жив человек. Уже сейчас наметились очертания новой великой иде­ациональной культуры, базирующейся на ценностях альтруисти­ческой любви и этики солидарности.

8.Культура как совокупность знаковых систем (структурализм К. Леви-Стросса, М. Фуко и др.)

Видное место в современной культурологии занимает структура­лизм, основные идеи которого разработаны в работах француз­ских ученых К. Леви-Стросса, Ж. Деррида, Ж. Лакана, М. Фуко и др. Структурализм поставил задачу преодолеть описательность в культурологическом анализе и поставить исследование культуры на строго научную основу с использованием точных методов естественных наук, включая формализацию, математическое мо­делирование, компьютеризацию и т. д. В качестве образца для культурологических исследований была взята лингвистика, кото­рая усилиями швейцарского ученого Ф. де Соссюра и его последо­вателей в 20—30-х годах XX века приобрела многие характерные черты точной науки. Разработанный в лингвистике Ф. де Соссю­ром структурный метод был перенесен на изучение других сфер духовной жизни человека.

Структурализм делает акцент на исследовании форм, в кото­рых протекает духовная культуротворческая деятельность чело­века: общечеловеческих универсалий всеобщих схем и законов де­ятельности интеллекта. Эти всеобщие формы обозначены понятием структуры. Структура истолковывается как совокупность отноше­ний, которые остаются устойчивыми на протяжении длительного исторического периода или же в различных регионах мира. Эти все­общие формы или «основополагающие структуры», с точки зрения представителей данного течения, действуют как бессознательные механизмы, регулирующие всю духовно-творческую деятельность человека. Как утверждает К. Леви-Стросс, «бессознательное содер­жит в себе структуру, то есть совокупность регулярных зависимос­тей общественных отношений, внедренных в индивида и переве­денных на язык сообщений».

. Таким образом, в структурализме мы вновь встречаемся с концепцией коллективного бессознательного, которое лежит в ос­новании культуры. Но если у К. Г. Юнга в качестве таких первичных оснований выступают архетипы, то в структурализме — знаковые системы. С точки зрения структурализма, все культурные системы — язык, мифология, религия, искусство, литература, обычаи, тра­диции и т. д. — могут быть рассмотрены как знаковые системы.

Наиболее простой и универсальной знаковой системой явля­ется язык. Обосновывая универсальность разработанного в линг­вистике метода структурного анализа, Э. Бенвенист утверждал, что «всякая неязыковая система знаков (например, живопись, му-

зыка и т. п.) делается доступной человеческому пониманию только при условии переложения ее на язык человеческого слова. Значе­ние языка, то есть слов и терминов, определяется его окружением. Иначе говоря, язык «означивается» лишь соотносясь с чем-то иным, отличным от него, или, выражаясь языком лингвиста, образует оп­позицию другому знаку. Отсюда вытекает важная роль бинарных (двойных) оппозиций, которые были зафиксированы этнографами при изучении примитивных культур.

Таким образом, цель структурного анализа заключается в поиске системообразующего фактора данной культуры, в выявле­нии единых структурных закономерностей некоторого множества культурных объектов. Этот системообразующий фактор-структу­ра представляется не просто как «скелет» того или иного культур­ного объекта, но как совокупность правил, по которым путем пере­становки его элементов из одного объекта можно получить второй, третий и т. д. Это единообразие, с точки зрения структурного мето­да, выявляется не за счет отбрасывания различий этих объектов, а путем выведения различий как превращающихся друг в друга кон­кретных вариантов единого абстрактного образца.

Структурный метод анализа культуры по отношению к при­митивным обществам был с успехом применен К. Леви-Строссом. М. Фуко применил этот метод для анализа науки в своих работах «Слова и вещи», «Археология знания» и др. Методология структу­рализма несомненно дала большие положительные результаты при анализе явлений культуры. Однако характерная для этой ме­тодологии абсолютизация формализованных структур, акцент на объективистском анализе явлений культуры оставляет «за скоб­ками» культурологического анализа человека как субъекта культуры. Вычитание субъекта из таких областей культурологии, как литературоведение, искусствоведение, не позволяет даже ставить проблему мировоззрения художника, механизма его творчества.

9.Концепция игровой культуры (Й. Хейзинга, X. Ортега-и-Гассет, Е. Финк).

Одной из самых распространенных культурологических концепций нашего времени является концепция игровой культуры. Наиболее яр­ким представителем этой концепции является голландский культуро­лог Й. Хейзинга (1872—1945). Игра, в концепции Хейзинга, — это куль­турно-историческая универсалия.В своей работе «Homo ludens» — «Человек играющий» он поднимает самые глубокие пласты истории и развития культуры — игровые. «Культура, — пишет он, — не происхо­дит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского те­ла, — она развивается в игре и как игра. Все культурное творчество есть игра: и поэзия, и музыка, и человеческая мысль, и мораль, и все возможные формы культуры».

Различные версии такой концепции обнаруживаются в твор­честве Е. Финка, X. Ортеги-и-Гассета, Г. Гадамера и других куль­турологов XX века. Можно проследить точки совпадения и точки расхождения Й. Хейзинги как с авторами-современниками, так и с философами более раннего периода.

Голландский исследователь в своих трудах опирается на ис­ходящую от Канта и продолженную Шиллером и йенскими роман­тиками традицию истолкования искусства из игры как спонтан­ной, незаинтересованной деятельности, которая приятна сама по себе и независима от какой-либо цели.Хейзинга рассматривает игровое начало не только как свойство художественной деятельно­сти, но и как основание всей культуры. Игра старше культуры. Все основные черты игры были сформированы еще до возникновения человеческого сообщества и присутствуют в игровых поведениях животных. Игра сопровождает культуру на всем протяжении ее истории и характеризует многие культурные формы. «Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества пере­плетаются с игрой. Человечество все снова и снова творит рядом с миром природы второй, измышленный мир. В мифе и культуре рож­даются движущие силы культурной жизни» (См. Гуревич А. Фило­софия культуры. — М., 1994).

Культуроформирующее свойство игры связано с тем, что для изменения окружающей среды посредством любой материальной действительности человек должен был совершить предварительно аналогичную работу в собственном воображении, т. е. своего рода «проиграть» деятельностный процесс. Однако Хейзинга не сводит игровой элемент только к духовному проявлению. Игра присутст­вует и во всех сферах материальной культуры и определяет содер­жание ее форм.

Немаловажную функцию в реализации игрового начала вы­полняют идеалы социальной жизни, определяющие духовную жизнь общества. В определенные моменты истории игра выполня­ет роль драматургической основы в реализации высшего социаль­ного сюжета, социально-нравственной идеи. Общественные идеа­лы, несомненно, содержат много игрового, так как они связаны с об­ластью мечты, фантазии, утопических представлений и могут быть выражены лишь в игровом пространстве культуры. Согласно кон­цепции Хейзинги, целые эпохи «играют» в воплощение идеала, как, например, культура Ренессанса, стремившаяся к возрождению идеалов античности, а не к созданию принципиально новых, «сво­их» ориентиров.

Роль игры в истории культуры не всегда была одинаково ве­лика. По мере культурного развития игровой элемент отступает на второй план, растворяется, ассимилируется сакральной сферой, кристаллизуется в учености и в поэзии, в правовых отношениях, в формах политической деятельности. Но игровой инстинкт, по мыс­ли Хейзинги, может проявиться в любой момент, вовлекая в про-

цесс игры и отдельного индивидуума и человеческие массы. Вы­теснение игры началось в XVIII веке, когда обществом овладело трезвое, прозаическое понятие пользы, что и привело к утрате сво­бодного духа культуры. Эта ситуация является наилучшим пока­зателем кризиса европейской культуры, достигшего в XX веке полного своего выражения.

Анализ современного культурного состояния в аспекте игры предпринял испанский философ X. Ортега-и-Гассет. Являясь бес­пощадным критиком массовой культуры, захлестнувшей Европу в нынешнем столетии, Ортега-и-Гассет противопоставляет ей под­линную «живую» культуру, которую человек делает личным до­стоянием, обращаясь к ней в силу спонтанной внутренней потреб­ности. Характеристика «живой» культуры, данная испанским фи­лософом, созвучна критериям игры Хейзинги. Сущность культуры, по мнению этих мыслителей, составляют спонтанность и отсутст­вие прагматической установки. Из конкретных элементов такой культуры.складывается «элитарный» пласт культурного процес­са, противостоящий натиску массовой культуры.

Игра рассматривается как важнейший феномен человечес­кого бытия в числе четырех других — смерти, труда, господства и любви — немецким философом Е. Финком. Игровое начало прони­зывает всю человеческую жизнь и определяет способ понимания бытия. В отличие от Хейзинги Финк считает игру важнейшим спо­собом реализации человеческой деятельности, не свойственной жи­вотному миру. Фантазия как способ оперирования воображаемым присуща только человеку. В игре, основанием которой служит фан­тазия, он реализует высокие духовные потенции. Так происходит возвышение человека над природой и рождение культуры.

Игровой принцип не раз будет использоваться исследовате­лями при решении общетеоретических вопросов культуры, для ана­лиза частных явлений культурной практики, ее различных форм, социальных феноменов и т. д. Например, при сравнении с игрой язы­ка (идеи Ф. де Соссюра и Л. Витгенштейна), при обнаружении четы­рех типов игр в социальной семиотике (Р. Кайюа), при использова­нии игрового принципа в теории постмодернизма (Ж. Деррида).

ЛИТЕРАТУРА

Бердяев Н. Предсмертные мысли Фауста // Лит. газета. — 1989. № 12. 22 марта.

С. 15.

Бердяев Н. А. Воля к жизни и воля к культуре // Бердяев Н. А. Смысл истории. —

М., 1990.

Бердяев Н. А. Духовное состояние современного мира // Новый мир. — 1990. № 1.

Бердяев II. А. Философия свободного духа. — М.. 1994.

Бубер М. Я и Ты. — М., 1993.

Гегель. Г. В. Ф. Соч. — М.-Л., 1935. Т. VIII. Философия истории.

Гегель Г. В. Ф Эстетика. В 4-х тт. — М., Искусство, 1968. Т. 1.

Гегель Г. В. Ф. Эстетика. В 4-х тт. — М., 1971. Т. 3.

Леви-Стросс К. Структурная антропология. — М., 1983.

Руткевич А. М. Жизнь и воззрения К. Г. Юнга // Юнг К. Г. Архетип и символ.

М., 1991.

Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. — М., 1992.

Тойнби А. Дж. Постижение истории: Сборник — М., 1991.

Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. — М., 1992.

Фрейд 3. Я и Оно // Фрейд 3. Психология бессознательного: Сб. произведений.

М., 1989.

Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. — М., 1992.

Фуко М. Слова и вещи. — М., 1972.

Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. — М., 1993.

Юнг К. Г. Архетип и символ. — М., 1991. С. 11.

Юнг К. Г. Воспоминания. Сновидения. Размышления. — Киев, 1994.

Глава 3.Кулътура как система

1. Структурная целостность культуры

1.1. Материальная и духовная стороны культуры.

Человек — системообразующий фактор в развитии культуры

1.2. Культура как нормативно-ценностная и познавательная деятельность

2. Многомерность культуры как системы

2.1. Предназначение культуры

2,2. Взаимодействие природы и культуры. Экологическая культура деятельности человека

2.3. Взаимоотношение культуры и общества

2.4. Миф, религия, искусство и наука как основополагающие институты

культуры

Наши рекомендации