Управлению радиовещания
[После 5 июля 1939 г.]
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Благодарю Вас за Ваше желание устроить концерт под моим direction 1. Но, помимо того, что я затрудняюсь что-либо сказать сейчас о 1940 годе, я за всю мою долгую артистическую карьеру нигде и никогда не играл по радио2.
Желаю держаться этого направления и в будущем.
[С. Рахманинов]
Г. ВУДУ
7 июля 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Дорогой сэр Генри,
Большое спасибо за присылку мне сообщения о результате Вашего концерта1.
Я в восторге от огромного успеха блестящей работы, за которую ответственны Вы.
Мне стало известно, что Вы репетируете мою Третью симфонию с моим любимым оркестром.
Разумеется, буду слушать ее по радио2.
Прошу передать поклон леди Вуд.
Преданный Вам С. Рахманинов
С. А. САТИНОЙ
7 июля 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Дорогая моя Сонечка!
Посылаю тебе для развлечения критики на балет «Паганини» Фокина1.
Даю тебе отчет о детях, о которых ты в сегодняшнем письме спрашиваешь. Буля и Софинька приехали только вчера. Люля осталась на одну неделю в Париже для обхода всех своих друзей, о которых она недавно выразилась Ирине: «что-то мои парижские знакомые стали мне казаться менее симпатичными».
Танюша и Саша приехали сюда в начале июня. Прожив около десяти дней, Таня уехала в Париж, где и находится около двух недель. Собирается приехать сюда послезавтра. Она очень много занимается сейчас своей новой дачей, которую купила. Дача эта в невозможном виде. Т. е. ничего нет, кроме отвратительного домика и двух, трех деревьев. Стоит на ровном месте. Но кругом выглядит симпатично. Теперь там будут перестраивать дом, проводить воду и планировать сад. Боюсь, что Танюша со своей непрактичностью не сумеет это дешево, т. е. благоразумно сделать, и немного тревожусь за финансовые результаты. Начинает мне казаться, что и Бор[ис] Юльевич не особенно деловит, если не допустить, что он вообще не хочет в эти дела вмешиваться. Кстати, он наконец окончил хорошо свою Ecole2, чему я очень радуюсь. Ищет или будет искать себе теперь место. Желаю ему успеха, в котором все же сомневаюсь. Мальчик тут. Трудно с ним. Но мне он очень, очень симпатичен. Умен, как «поп Семен». Мать свою называет иногда Танюшей, иногда Татьяной Сергеевной, иногда просто «мать родная». Сделал ей недавно замечание, что если «я тебя слушаюсь, то и ты должна слушаться твоих папу и маму». На днях меня поразил, сказавши на хорошем французском языке, что «я не русский! Я полуфранцуз и полурусский». Вот они какие нонешние в шесть лет. Но выходки у него иногда бывают такие, что просто в голову не придет, откуда это, как это, почему это!
Мы с ним приятели, и на ночь он меня крестит, так же как я его. Что меня очень трогает! Недавно его mademoiselle уходила в гости. Приоделась! Он посмотрел на нее и заявил: «опять в том же платье! Впрочем, Вы бедная!» А бабушке: «tu a une belle coiffure»3. Вот ты с ним и поговори.
Насчет политики, сама знаешь, что не покойно у нас. Мне надо только отыграть свой концерт здесь 11 августа4, чтобы не дать примера другим в слабости. А после у меня есть билеты на 16 августа5. Может быть, и будем спасаться. Но и в этом случае мне надо решаться самому. Никто меня в этом смысле не поддерживает.
До свиданья! Крепко обнимаю и целую.
Твой С. Р.
С. А. САТИНОЙ
21 июля 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Дорогая моя Сонечка... Пишу тебе, чтобы сказать, пока конфиденциально, что почти решил выехать в Нью-Йорк 16-го или 17-го августа. 16-го идет «Queen Маrу», на которую у меня билеты есть. Если до этого числа что случится, то пароход вряд ли пойдет. Посему заказал себе билет на «Президент Хардинг», выходящий 17-го1. Первый пароход стоит 840 долларов, второй (лучшая кабина) 420. Склоняюсь выехать вторым, хотя обе мои девочки энергично протестуют против моего выбора, на основании моего будто бы престижа. Возможна еще одна комбинация: это «Вашингтон» на 21 августа, но туда вряд ли достану билеты. Уже все полно.
Где и как будем жить — не знаю. Знаю только то, что хотел бы жить с тобой или около тебя совсем близко. О дне выезда пришлю телеграмму на свой адрес: 505, Wiest] E[nd] Av[enue]. Это случится не раньше 15-го августа.
11-го здесь играю2, 13-го выеду на автомобиле в Париж3. Тогда ты сама распорядишься о телеграмме или известишь Женю. Если я отложу отъезд, то все равно 14-го августа мною будет послана телеграмма. Тогда и Женю попроси не распространяться о моем приезде. А ты пока поразмысли, как нам устроиться и где.
Крепко обнимаю и целую.
С. Р.
В. Р. ВИЛЬШАУ
26 июля 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Дорогой Владимир Робертович,
Получил два твоих письма. Хочется ответить хоть несколькими строчками... Прежде всего, выразить радость, что Вы живы. О здоровье спрашивать боюсь. Молодые отвечают обыкновенно: «благодарю, я здоров».
Ну, а мы должны эту редакцию несколько изменить и ответить: «благодарю, жив»!
В этом году уезжаем с женой раньше обыкновенного в Америку. Отбуду в Luzern'e концертную повинность. 11-го августа (здесь у нас, в этом году, город затеял Musikalische Festwochen1) сыграю 1-й конц[ерт] Бетховена и свою Рапсодию Паганини. 13-го уедем в Париж, а 16-го отплываем из Шербурга2. В Америке в этом сезоне, помимо обыкновенных концертов, устраивается также Festival, но только из трех концертов и только из моих сочинений. В первых двух концертах я играю свои четыре концерта, а оркестр 2-ю симфонию и «Весну». Третий концерт: 3-я симфония и «Колокола». Дирижирую сам3. Кстати, дирижировать буду впервые после 20-летнего антракта, а посему после этого концерта мне устраивают, т. е. дают три недели отдыха. Оркестр Филадельфийский, т. е. лучше лучшего. Этот Festival мне представляется почему-то как бы «подведением итогов». Наступает время, когда ты уже не сам ходишь, а тебя ведут под руки. С одной стороны, как бы почет, а с другой стороны, как бы поддерживают, чтобы ты не рассыпался. Все же в последнем сезоне я дал 59 концертов. Вероятно, и в наступающем будет столько же. Ну, а сколько я таких сезонов еще выдержу — не знаю4. Знаю только одно, что во время этой работы чувствую себя внутренне как бы сильнее, чем без работы. А посему и дал бы бог, чтоб работал до последних дней.
Дети и внуки с нами сейчас здесь. Ирина с дочерью будет зимой опять в Нью-Йорке, где дочь поступила в прошлом году в гимназию. Таня с сыном, по-прежнему, зимой в Париже, где муж ее окончил только что военную школу. По паспорту он же француз, так же — как и внук мой. На днях этот последний (ему шесть лет) заявил мне, на хорошем французском языке, что он «не русский», что он «наполовину француз и наполовину русский». Вот они какие теперь. Мальчик трудный, но умный и привлекательный. Мы большие друзья.
Какие ноты тебе прислать? Напиши мне лист сейчас же. Может, поспею тебе все выслать из Парижа.
Тебе и всем твоим мой душевный привет.
Твой С. Рахманинов
Е. И. СОМОВУ
30 июля 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Дорогой Евгений Иванович,
Рекорды получил. Они были так убраны, что ни один не сломался. Так талантливо убрать по плечу только Е. И. С[омову]. Накануне получил puzzle. Был очень, очень тронут. Но тут сыграло роль, вероятно, мое падение.
Вы только что о нем узнали, пожалели меня и захотели утешить. Очень мило! Теперь буду знать и, когда надо, осторожно падать, а Вас извещать телеграммой.
Вот уже прошло два месяца и три дня со дня аксидента1, и, уверяю Вас, мне до сих пор немного больно и я прихрамываю. Вот ведь как хлопнулся, и не чудо ли, что ничего не поломал себе.
Теперь надеюсь Вас скоро увидеть. У меня есть билеты на «Queen Маrу», выходящую 16-го августа. Но так как я, из-за концерта здесь 11-го, могу приехать в Париж только 13-го и так как два дня нам недостаточно ни для моих дел, ни для Наташиной уборки, то буду стараться заменить мои билеты на 18-е августа2, когда идет какой-то «Жоржик» той же линии. Тянется он восемь дней, но зато сумеем управиться в Париже и сделаем большую экономию на билетах. Обо всем этом узнаю 14-го и пошлю телеграмму, которая придет по моему адресу 15-го. Там будет сказано окончательное решение. Об этом же писал и Сонечке. На Вас в этот приезд не рассчитываю и тут же хочу Вас уверить, что мы не обидимся, если Вы за многими Вашими делами не приедете нас встречать. Это возьмет у Вас слишком много времени! Сонечка Вас побеспокоит только относительно адресов разных кухарок, у нас служивших, одну из которых мы хотели бы получить накануне дня нашего приезда.
Вот и все.
До свиданья!
Всем мой душевный привет!
Ваш С. R.
С. А. САТИНОЙ
3 августа 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Милая моя Сонечка,
Ввиду того, что мы можем отсюда выехать только 13-го августа (воскресенье) и что 14-го и 15-го в Париже праздники и все заперто, ни я, ни Наташа не сможем сделать своих дел до выезда «Queen Магу» 16-го августа. Посему билеты пришлось переменить. Мы выезжаем отсюда 16-го и пробудем в Париже до 23-го, когда уходит «Aquitania». Билеты уже есть. Таким образом, надеюсь, что с нашей стороны больше перемен не будет. Телеграмму 14-го тебе посылать не буду. Надеюсь, ты это письмо получишь до 14-го.. Такое же письмо пошлю Евг[ению] Иван[овичу], которому напишу сегодня же. Авось какое-нибудь из двух достигнет цели и вы узнаете точную дату нашего отъезда. На всякий случай сообщаю, что в Париже от 16—23 августа наш адрес будет Hotel Majestic. Причем, вероятно, я проживу несколько дней у Charlie под Парижем, а Наташа, конечно, Парижа не покинет.
Сегодня открывается здесь Festival концертом Toscanini. Едут туда через десять минут мои три дамы и Бор[ис] Юльевич. Я остаюсь дома. Что-то не хочется! А если захочется послушать все же музыку, то открою радио. Концерт будет передаваться. Между прочим, вчера слушал также по радио из London'a мою 3-ю симфонию. Играл Wood. Все, что я ему сказал и показал около года назад (2-го апреля), он позабыл. Исполнение, если говорить об авторском желании, было отвратительное. Это первый раз, что мне Симфония в общем не понравилась (в особенности первая часть). Вы по каким-то вашим приметам считаете мое охлаждение в таких случаях хорошим знаком. Что меня касается, мне было больно! Поправиться уже не могу, ибо вряд ли сумею что-либо написать еще1. Я совсем состарился и не могу сказать, что сознание это мне легко дается. Трудновато!
Ну вот на этом сообщении и закончу свое письмо.
Крепко тебя обнимаю. Надеюсь, до скорого свидания.
Твой С. Р.
Е. И. СОМОВУ
3 августа 1939 г.
[Гертенштейн, вилла Сенар]
Дорогой Евгений Иванович,
Вот я опять пишу Вам. Сегодня пишу, чтобы сказать, что отъезд наш откладывается на неделю. 14 и 15 августа в Париже все закрыто. Праздники! Мы с Наташей ничего не сможем сделать из наших дел. У меня, положим, дел не очень много, по у Наташи... Переменил «Queen Маrу» 16-го на «Aquilania» 23-го. Выедем отсюда 16-го. Наш адрес, как обыкновенно, Hotel Majestic. Наташа будет все время в Париже, конечно. А я проживу большей частью у Charley под Парижем. Надеюсь, что больше перемен не будет. Конечно, с нашей стороны.
Дети наши и внуки останутся в Senar'e. Сколько они здесь без нас выдержат, не знаю. Сомневаюсь, чтобы очень долго. Танюшин дом под Парижем перестраивается. (Осмотр дома является одним из моих «дел».) Должен быть готов к 15 августа. Это на словах! А на деле, хорошо бы, если бы запоздал не больше, чем на месяц. Достал ей хорошего архитектора. Это Иван Фидлер (кажется, «сын» Московской гимназии). У него хорошее имя в Париже.
По окончании перестройки надо сделать центральное отопление, провести воду из колодца, который также еще надо углублять и чистить, электричество. Но все эти последние работы, по словам Fidler'a, займут не больше 7—10 дней. Вообще, 1-го октября Танюша, пожалуй, сможет въехать, чему и я, и она очень радуемся.
Сегодня у Конюсов опять плохой день и плохое время наступило: их француженка отказалась и уехала утром. На сегодня Сашка переехал спать к нам в большой дом. За ним будет смотреть Софинька и Ел[ена] Михайловна. Родители уехали на концерт Тосканини. (Сегодня у нас открытие Festivale'я.) Завтра, значит, поднимемся с Сашкой вместе, т. е. с «петухами» вместе.
Булечке моей спешить некуда! Но сколько она выдержит? Погода плохая! Знакомых нет! И без них им, верно, скучно будет. Жалко мне их. <...>
Получил третьего дня письмо от Ел[ены] Константиновны. Поблагодарите ее очень. Кланяйтесь ей. Всем привет душевный.
Надеюсь, до скорого свидания.
С. Рахманинов
М. ЛЕВИНУ
5 октября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой мистер Левин,
Не будете ли Вы так любезны известить Симфонический оркестр Миннеаполиса1, что я сам привезу партитуру и партии «Пляски смерти» Листа. Что же касается Первого концерта Бетховена, они должны сами достать материал; я уверен, что он у них есть.
Запомните, пожалуйста, что на программе под заголовком «Пляска смерти» необходимо напечатать: редакция А. Зилоти.
Если репетицию в Принстоне можно было бы устроить утром 9-го ноября, то для меня было бы, конечно, лучше переночевать в Ньюарке и поехать в Принстон прямо оттуда. Кстати, есть ли в Ньюарке хорошие отели?
Из Вашего письма от 4-го октября2 я понял, что меня повезут из Ньюарка в Принстон и оттуда назад в Нью-Йорк на автомобиле.
Сообщите мне, пожалуйста, адрес доктора Уильямсона; я хочу послать ему исправленный клавир «Колоколов» 3.
Ваш С. Рахманинов
К. РУЗВЕЛЬТ
[После 5 октября 1939 г.]
[Нью-Йорк]
Ваше письмо1 дошло до меня только сегодня. Чрезвычайно сожалею, что ранее взятые обязательства не позволяют мне принять Ваше приглашение.
Сергей Рахманинов
Дж. Ф. УИЛЬЯМСОНУ
10 октября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Мой дорогой доктор Уильямсон!
Посылаю Вам клавир «Колоколов» с исправлениями (страницы 44, 45 и 46), которых не оказалось в Вашем экземпляре. Клавир с исправлениями, сделанными нами на страницах 66 и 67, теперь приведен в порядок1.
Я попросил мистера Левина сообщить Вам, что хочу присутствовать на репетиции утром 9-го ноября2.
Искренне Ваш С. Рахманинов
М. ЛЕВИНУ
12 октября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой мистер Левин,
После того как отправил Вам последнее письмо по поводу моей программы в Вашингтоне, я решил заменить в ней Сонату, op. 111 Бетховена Сонатой, ор. 58 Шопена, ибо, если этого не сделать, боюсь, что меня в Вашингтоне предадут анафеме. Так как Соната Шопена длиннее Сонаты Бетховена, то со второй части программы необходимо будет снять «Шум леса» Листа1.
С. Рахманинов
Дж. Ф. УИЛЬЯМСОНУ
14 октября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Мой дорогой доктор Уильямсон!
8 ноября буду играть в Ньюарке1, где собираюсь переночевать.
Хотелось бы, чтобы Вы вызвали для меня машину 9-го ноября, не позднее половины десятого утра. Мистер Левин сообщит Вам название отеля, в котором я остановлюсь.
Очень благодарен Вам за приглашение, и, хотя я очень утомлен, для меня будет только радостью позавтракать с Вами2.
Искренне Ваш С. Р.
Н. Б. МАНДРОВСКОМУ
31 октября 1939 г.
[Чикаго]
Многоуважаемый Николай Борисович,
Посылаю два подписанных чека. Хочу еще сказать, что из Minneapolis 1 выедем 4-го ночью, так что в Чикаго поедем 5-го. И выезжаем из Чикаго сегодня, а не завтра, как в Itinerary. Жду от Вас, если дочь приедет завтра, телеграмму в Minneapolis.
С. Рахманинов
К. Е. КЛИМОВУ
[После 29 октября 1939 г.]
Многоуважаемый г[осподин] Климов,
Был очень тронут, получив Ваше письмо 1, и шлю Вам свою душевную благодарность. Так же, как и Вы, вспоминаю с удовольствием наши свидания с Вами и Дауге в Берлине2.
Примите мой душевный привет.
[С. Рахманинов]
У. ДЕ МОТТУ
11 ноября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой мистер Де Мотт,
По моем возвращении из концертного турне я был извещен о Вашем любезном предложении1. Высоко ценю Ваше внимание и с удовольствием принимаю почетное членство в Вашей гильдии.
Преданный Вам С. Рахманинов
С. А. САТИНОЙ
13 ноября 1939 г.
[Гаррисберг]
Дорогая Сонечка!
Получил по приезде сюда твое письмо! Спасибо.
Пообедали. Наташа пошла в кинематограф, а я стал делать твой пузель. Какая-то церковь! Пузель был бы совсем хорош, если бы картон и нарезка были лучше. Плохо складывается.
У меня тоска! Она приходит всегда, когда после больших и хороших городов я попадаю в такую дыру, как Harrisburg1. Нету интереса жить и чего-то дожидаться.
Думаю, Наташа приедет поздно. Сейчас 10 часов. Пойду спать.
До свидания. Обнимаю!
Твой С. Р.
А у Наташи палец все нарывает, но не похоже, что скоро прорвется. Ей бы к Russel'у надо. Он бы прорезал.
П. БЕХТОЛЬДУ
14 ноября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой месье,
Вернувшись после первого в этом сезоне турне, я узнал от моей дочери, княгини Волконской, что, благодаря Вашим чудесным усилиям, моя внучка, Софья Волконская, смогла получить разрешение на выезд из Швейцарии. Спешу выразить Вам мою искреннюю благодарность за Ваше внимание и доброту по отношению ко мне. Вы мне оказали огромную услугу, благодаря Вам я счастлив возможностью радоваться ее присутствию здесь и сознавать, что она вдали от всех потрясений в Европе.
Уверяю Вас, что я этого не забуду, и прошу Вас принять мою искреннюю благодарность и привет.
С уважением С. Рахманинов
С. А. КУСЕВИЦКОМУ
27 ноября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Многоуважаемый Сергей Александрович,
Посылаю Вам отдельным пакетом партитуру моих «Колоколов», присланную мне представителем Вашего издательства в Нью-Йорк для моего концерта1. Прошу Вас бросить взгляд на эту партитуру, перелистать ее и сказать мне по совести, считаете ли Вы, во-первых, возможным пользоваться такой партитурой на эстраде. Считаете ли Вы, во-вторых, допустимым посылать такую партитуру самому композитору, который имеет честь быть издаваемым Вашим издательством. И наконец, в-третьих, считаете ли Вы справедливым брать деньги за прокат такого материала2.
Совершенно не допускаю мысли, что такое отношение ко мне диктуется лично Вами, но я посылаю Вам этот экземпляр, как вещественное доказательство моих обвинений против Ваших представителей.
Будьте любезны после просмотра прислать мне эту партитуру обратно.
С уважением к Вам [С. Рахманинов]
В. ДАМРОШУ
29 ноября 1939 г.
[Нью-Йорк]
Мой дорогой мистер Дамрош!
Ваше сердечное письмо глубоко тронуло и очень порадовало меня1. Я был особенно счастлив, потому что получил похвалу от старейшины американской музыки.
Благодарю Вас от всего сердца!
С. Р.
А. ХЕРСТУ
21 декабря 1939 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой мистер Херст,
Третьего дня я получил Ваше письмо от 4 декабря. Большое Вам спасибо.
Поскольку Вы меня просите, я дам Вам краткий отчет о всех нас.
С 20 октября по 10 декабря моя жена и я дали 23 концерта. Последние восемь концертов в Филадельфии и Нью-Йорке составили цикл из моих сочинений1. Последними концертами я сам дирижировал. Цикл прошел, пожалуй, успешно. Чтобы закончить обсуждение моей персоны, добавлю только, что мы все здоровы, хотя я очень устал.
Моя старшая дочь и моя внучка с большими трудностями добрались до Нью-Йорка. Вряд ли им это вообще удалось бы без стараний со стороны Фоли. Они приехали и привезли с собой четырех собак, что многовато для военного времени.
Очень грущу и беспокоюсь о Татьяне. Уезжая из Европы, я купил ей небольшое владение в сорока милях от Парижа, где она живет совсем одна, если не считать ее маленького мальчика. Ее муж, к счастью, не на фронте, но он служит где-то во Франции инструктором. Только с таким сильным характером, как у Татьяны, можно переносить подобные обстоятельства. За последние два месяца она сумела получить французский паспорт и водительские права. Этот последний факт беспокоит меня не меньше, чем война. Я никогда не чувствовал в ней талант водителя.
Ну, я думаю, теперь все о моих детях.
В заключение, разрешите мне пожелать, чтобы будущий год был более счастливым для всех.
С горячим приветом С. Рахманинов
А. ЧЁЙСИНСУ
22 декабря 1939 г.
[Нью-Йорк]
Мой дорогой Чейсинс!
Я только что получил грампластинку1, которую просил, и хочу выразить Вам благодарность за Ваше трогательное внимание.
Еще раз браво!
Желаю Вам счастливого Нового года.
С. Рахманинов
Э. ДЖОНСОНУ
30 декабря 1939 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой мистер Джонсон!
Два месяца тому назад сюда приехал замечательный русский художник (театральный) Мстислав Добужинский.
Мистер Добужинский — выдающийся театральный художник, и на его счету множество драматических и оперных постановок почти во всех европейских столицах, включая Париж и Лондон.
Я буду очень обязан Вам, если Вы сможете найти время, чтобы посмотреть его эскизы и, если это будет возможно, воспользоваться ею услугами в Ваших будущих постановках1.
Между прочим, в чеховской постановке «Одержимый», которая идет на Бродвее, единственное, что имело равно выдающийся успех и у критики и у зрителей, это декорации мистера Добужинского2.
Искренне Ваш С. Рахманинов
P. S. Адрес мистера Добужинского следующий: Мг. Dobujinsky, 307, West, 79th S.trcct, N[ew] Y[ork] City.
Л. ЛИБЛИНГУ
[1939 г.]
Чувствую себя призраком, который одиноко бродит в чужом ему мире. Я не в состоянии отказаться от старого стиля письма и не приемлю новый. Я делал огромные усилия, чтобы ощутить музыкальный стиль сегодняшнего дня, но он не доходит до меня. Я не способен, подобно мадам Баттерфлай, с ее поспешным обращением в другую веру, отвергнуть своих прежних музыкальных богов и тут же преклонить колена перед новыми. Даже в материальных лишениях, которые мне привелось испытать в России, где я прожил и свои счастливейшие годы, я все-таки всегда чувствовал, что моя собственная музыка и мое отношение ко всякой иной музыке оставались духовно одним и тем же, неизменно подчиняясь стремлению творить прекрасное...
Мне кажется, что новый тип музыки идет не от сердца, а от рассудка. Композиторы такого рода музыки больше придумывают, чем чувствуют. Они не обладают способностью сделать свои творения выражением «exult'а»1, как это называл Ганс фон Бюлов. Они рассуждают, протестуют, резонерствуют, подсчитывают и высиживают, но не вызывают «exult'а». Вполне, вероятно, что они творят в духе своего времени, но также возможно, что самый дух времени не побуждает к экспрессии в музыке. В таком случае, чем создавать музыку рассудком, а не чувством, было бы лучше композиторам хранить молчание, а миссию выражения духа современности предоставить тем авторам и драматургам, которые являются мастерами передачи фактического и буквального и не заботятся о духовной стороне.
Надеюсь, что высказав эти соображения, я ответил на Ваш вопрос относительно моих взглядов на то, что называется современной музыкой. Почему в данном случае современной? Не успев родиться, она уже устаревает, так как появляется на свет с червоточиной.
Необходимо добавить, что я не намерен говорить Вам обо всем этом конфиденциально, как другу, но ни в коем случае не хотел бы, чтобы это мое мнение было опубликовано, по крайней мере пока я жив, так как не хотел бы доставить некоторым модернистам удовольствие перебить мои пальцы, ибо они мне нужны для игры на фортепиано. С моей стороны «не политично» писать Вам то, что я написал. Чаще всего держу свое мнение при себе, вследствие чего меня считают молчальником.
Да будет так. В молчании залог безопасности.
[С. Рахманинов]
Э.Х.ДИКСОНУ
4 января 1940 г.
Дорогой мистер Диксон,
Ваше сообщение о том, что я сочиняю концерт для электрооргана Хаммонда и симфонического оркестра1 для меня полная неожиданность. Я никогда не слышал об этом.
Уважающий Вас Сергей Рахманинов
Н. Б. МАНДРОВСКОМУ
29 января 1940 г.
[Холливуд]
Многоуважаемый Николай Борисович,
Посылаю подписанные чеки. Прошу Вас заказать мне сейчас же 200 папирос, по получении которых выньте из пакета 2 пачки (40 папирос) и вышлите их мне air mail1 в Seattle2 или почтой в следующий город, название которого не помню3.
Больше мне ничего не надо!
До свидания С. Рахманинов
Н. Б. МАНДРОВСКОМУ
[31 января 1940 г.]
[Лос-Анджелес]
Многоуважаемый Николай Борисович, Перешлите прилагаемое письмо моей дочери во Францию.
С. Р.
А. РОДЗИНСКОМУ
22 февраля 1940 г.
[Нью-Йорк]
Дорогой мистер Родзинский!
Очень прошу прощения, что не ответил до сего дня на Ваше письмо от 2-го февраля1. Но я только 15-го возвратился из поездки и, прежде чем ответить Вам, мне нужно было повидаться с Марксом Левиным из N[ational] B[roadcasting] C[ompany], который пришел ко мне только вчера вечером. Из разговора с ним я выяснил, что концерты, о которых Вы упоминали, должны быть с участием оркестра, по-видимому, под Вашим управлением. Я же отказался, так как думал, что должен быть recital. Теперь я дал Левину согласие, и он уточнит все детали обстоятельнее2.
Искренне Ваш С. Рахманинов
А. П. АСЛАНОВУ
1 марта 1940 г.
[Нью-Йорк]
Мой дорогой мистер Асланов!
В Италии я услышал мелодию Польки и сделал ее переложение для фортепиано в четыре руки 1. Я не возражал бы, если бы Вы сделали новое ее переложение для голоса с сопровождением фортепиано.
Искренне Ваш С. Р.
Р. Л. ИББСУ
7 марта 1940 г.
[Нью-Йорк]
Мой дорогой мистер Иббс!
Очень благодарен Вам за Ваше милое письмо и трогательный жест в отношении Брайкевича. Новости, как всегда, от Вас пришли первыми 1. Я послал телеграмму Брайкевичам сегодня.
Я заканчиваю сезон грамзаписями. Моя Третья симфония получилась более или менее хорошо, но что касается двух Концертов, Первого и Третьего, то их не удалось записать так хорошо.
На следующей неделе я должен сделать еще десять сольных записей; после этого буду свободен и совершенно не могу себе представить, что я буду делать здесь, вне Европы.
Приветствую Вас [С. Рахманинов]