Тема поэта и поэзии в лирике Пушкина

«Вольность» (1817), «Деревня» (1819), «Разговор книгопро­давца с поэтом» (1824), «Пророк» (1826), «Поэт» (1827), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту» (1830), «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» (1836).

Тема поэта и поэзии в лирике Пушкина тесно связана с те­мой свободы — в аспекте свободы творчества — и на разных эта­пах раскрывается по-своему.

Восходящий к Батюшкову пушкинский лицейский образ поэта — праздного ленивца — сменяется в стихотворениях «Воль­ность» (1817) и «Деревня» (1819) фигурой поэта, открытого са­мым острым проблемам современности. В «Вольности» поэт словно бы отрекается от прежде волновавшей его темы любви и отдает свой талант воспеванию свободы:

Беги, сокройся от очей, Цитеры слабая царица! Где ты, где ты, гроза царей, Свободы гордая певица? Приди, сорви с меня венок, Разбей изнеженную лиру...

Далее в тексте «Вольности» образ поэта конкретизируется: мы видим «задумчивого певца», который размышляет над судь­бой тирана, глядя на «забвенью брошенный дворец» Павла I, смело дает «урок» царям в последней строфе стихотворения.

В элегии «Деревня»поэт, свободный от суеты и заблуждений в милом деревенском уединении, окруженный трудами великих писателей и мыслителей, желает придать своей поэзии граждан­ский пафос: «Почто в груди моей горит бесплодный жар // И не дан мне судьбой витийства грозный дар?»

В дальнейшем в пушкинском прочтении темы поэта и по­эзии появляются новые мотивы. В «Разговоре книгопродавца с поэтом»(1824) поэт-романтик, несмотря на высоту требований к искусству, бескорыстность своего творчества, принимает условия «века-торгаша», «века железного», в котором «без денег и свобо­ды нет». Диалогическая форма стихотворения передает конф­ликтность точек зрения «книгопродавца» и поэта на вопросы ис­кусства. Разочаровавшись в своем творчестве (ни толпа, ни воз­любленная не в состоянии его постичь), поэт выбирает свободу. Но чтобы быть свободным, надо продавать свой труд: «Не про­дается вдохновенье, // Но можно рукопись продать». Так оказа­лись связаны свобода и зависимость от публики. Но, согласив­шись с требованиями жестокого времени, поэт перестанет быть собой (воплощением этого становится вторжение прозы в фи­нальную реплику стихотворения: «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся»).

Только человеческими силами невозможно защитить поэзию от наступления жестокой людской пошлости, и потому поиск высшей защиты для творческой свободы искусства и приводит к появлению философских мотивов в стихотворениях Пушкина о поэте и поэзии.

Так, в «Пророке»(1826) звучат библейские мотивы. Стихо­творение имеет прямое отношение к теме поэта и поэзии: ведь слово, «глагол» — главное орудие и пророка, и поэта.

Стихотворение Пушкина «Пророк» интересно сравнить с его библейским источником. В «Книге пророка Исайи» говорится о том, как человек желал сделаться пророком[13]. У Пушкина герой вовсе не считает себя выше людей и не хочет себя им противо­поставлять. Этот человек вовсе не считал себя существом высше­го порядка и не готовился в пророки. Его выбрал шестикрылый серафим, и все действия этот ангел высшего чина будет произ­водить с человеком, не спросив на это его желания. Понятно, од­нако, почему именно на этого человека пал выбор — он был «ду­ховной жаждою томим», не удовлетворялся лишь благами мате­риального мира. «Перепутье», где его встретил серафим, тоже знак духовных исканий будущего пророка.

В результате действий серафима преображаются органы чувств и тело человека: пророк должен иметь нечеловеческую зоркость взгляда, особый слух, иные, чем у обычного человека, язык и сердце. И миссия ангела — преобразовать тело будущего пророка. Операция эта к концу становится все более мучитель­ной и кровавой: если к глазам он прикасается «перстами легкими как сон», то для того, чтобы вынуть сердце, он мечом рассекает грудь.

Глаза будущего пророка стали «вещими» и стали похожи на глаза «испуганной орлицы» — слишком многое они увидели. И слышать он стал то, что недоступно для человеческого слу­ха: из высот, глубин, далей приходят к нему звуки. Грешный язык был заменен жалом мудрой змеи. Беспощадная истина от­ныне будет вещаться этим языком. Человеческое сердце тоже, оказывается, не годится для выполнения новой миссии: оно слишком нежное, «трепетное». Вместо него в грудь водвинут «угль, пылающий огнем». Жар и свет этого сердца необходимы новому преображенному существу для смелого провозглашения своих пророчеств, высоту и силу которым придает воля Бога.

В 1827—1830 годах Пушкин создал три программных стихо­творения на тему поэта и поэзии. Ему было необходимо в усло­виях петербургского светского общества, не желавшего считать­ся с высоким мнением о миссии поэта, отстоять творческую сво­боду. В сонете «Поэт»(1827) Пушкин высказал парадоксальное мнение о природе поэта: ничему человеческому, оказывается, не чужда его душа. Он так же, как и другие, бывает погружен в суе­ту мира. Но могучая сила вдохновения («божественный глагол»), действию которой подчиняется поэт, переводит его жизнь в дру­гое русло, отрывает поэта от суеты, от «хладного сна» души.

Каким образом поэт услышал «требование» Аполлона? Оно приходит в виде «божественного глагола», внятного для «чутко­го» слуха поэта. Начало творческого процесса, по Пушкину, не­ожиданно для поэта и вдохновлено божеством. И сразу начина­ется мощное преображение поэта, пробуждается его спавшая ду­ша:

Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется, Душа поэта встрепенется, Как пробудившийся орел.

После этого события поэт резко меняется. Он отстраняется от людской суеты (при этом у него нет никакого презрения к лю­дям), перестает поклоняться «народному кумиру», он «тоскует», окруженный забавами, увлекавшими его... В своем стремлении к одиночеству поэт не случайно выбирает «берега пустынных волн» и «широкошумные дубравы» — там естественнее быть «ди­кому и суровому» человеку, каким он стал. Там легче претворять в стихи «звуки» и «смятенье», которыми он оказался наполнен.

Проблеме отношений поэта с «толпой» посвящено еще одно стихотворение, построенное в форме диалога, — «Поэт и толпа»(1828). Кстати, «бессмысленный народ» лишь в заглавии назван «толпой», а непосредственно в тексте стихотворения он именует­ся «чернью». Неправомерно подразумевать под «чернью» так на­зываемый «черный народ», простонародье. Историки литературы давно пришли к мысли, что «чернь», высказывающая поэту свои претензии, — это светская чернь, петербургское окружение Пуш­кина в 1827—1837 годах, диктовавшее ему свою волю, пытавше­еся ущемить его творческую свободу.

Впрочем, эти наказы, даваемые «чернью», не новы: ведь она только и просит поэта «учить» ее, давать «смелые уроки», пото­му что погрязла в пороках. Но в словах «черни» звучат лишь по­требительские нотки: «Ты можешь, ближнего любя // Давать нам смелые уроки, // А мы послушаем тебя»; в этом вовсе нет жела­ния измениться. И поэт с достоинством отвечает толпе:

Тебе бы пользы всё — на вес Кумир ты ценишь Бельведерский. Ты пользы, пользы в нем не зришь. Но мрамор сей ведь бог!., так что же? Печной горшок тебе дороже: Ты пищу в нем себе варишь.

Вот к такому отрицанию искусства можно прийти, если ис­ходить из требования пользы.

Кроме того, за многие века существования цивилизации, считает Пушкин, на земле лишь увеличиваются преступления, и привлекать искусство к их искоренению — тщетно, раз это не смогли сделать «бичи, темницы, топоры». И вообще «сметать сор» — дело уборщиков, а не жрецов. Вот кому — жрецам — Пушкин уподобил поэтов. «Служенье, // Алтарь и жертвоприно-шенье» — высокая миссия тех и других. К концу стихотворения проясняется назначение (не цель!) поэзии:

Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв.

Отрицание «житейского» — злобы дня, каких-либо выгод, расчетов в искусстве и утверждение красоты («звуков сладких»), божественного смысла («вдохновенье», «молитвы») своего «слу-женья» — вот позиция Пушкина в 1828 году по самому коренно­му вопросу искусства.

Отстоять в 1828 году свою творческую свободу Пушкин смог, отвергнув «учительную» роль литературы. Но пройдет несколько лет, Пушкин, осознавая себя в иной, гораздо более широкой об­щественной среде, несколько иначе поставит вопрос о назначе­нии поэзии.

В сонете «Поэту»(1830) Пушкин, называя поэта «царем» (именно как царь, поэт должен жить «один» и ни от кого не за­висеть), не только провозглашает свободу поэта, но и вводит су­щественное ограничение этой свободы: «Дорогою свободной //

Иди, куда влечет тебя свободный ум». «Свободный ум» — гаран­тия верности пути поэта. Раз ум свободен, свободна и дорога. И вот так, обретя свободу, ни на что не отвлекаясь, оценивая се­бя сам, «взыскательный художник» должен идти по жизненному пути. И пусть его не волнует брань «толпы», которая «плюет на алтарь, где твой огонь горит, //Ив детской резвости колеблет твой треножник». Вновь, как в стихотворении «Поэт и толпа», возникает ассоциация поэт-жрец, и вновь, как в «Поэте», — от­сутствие раздражения по поводу «детского», несознательного по­ведения «толпы», не ведающей, что творит.

В конце жизни Пушкин, осознавая себя народным поэтом, находит мощный способ выражения своих заветных мыслей о назначении поэзии. В 1836 году написано его знаменитое стихо­творение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»,которое принято называть просто «Памятником».

У Пушкина в трактовке своей поэзии как памятника были блестящие предшественники: это древнеримский поэт Гораций, эпиграф из которого («Exigi monumentum», то есть «Я воздвиг памятник») открывает стихотворение. В русской литературе эту мысль продолжили Ломоносов, Державин. Пушкинский вклад в поэтическую традицию темы оригинален и велик.

Пушкин начинает со сравнения: свой «нерукотворный па­мятник», воздвигнутый поэзией, он сравнивает с «Александрий­ским столпом». Что здесь имеется в виду — маяк в Александрии или Александровская (в честь Александра I) колонна на Дворцо­вой площади в Петербурге, воздвигнутая незадолго до написания стихотворения? Кстати, Пушкин нашел повод не явиться на пра­зднование открытия этой колонны: Александр I принес ему не­мало бед. Божественный смысл подлинной поэзии начинает об­наруживаться с первых строк знаменитого пушкинского стихо­творения: памятник этот — «нерукотворный», он «вознесся» словно бы не по воле людей, а собственной силой. Но Пушкин подчеркнул также, что у его нерукотворного памятника — «гла­ва непокорная»: независимость, свободолюбие свойственны пушкинской поэзии.

Величественная мысль о преодолении смерти является ду­ховно-философским центром стихотворения. Вечная жизнь че­ловека обеспечена настоящей поэзией:

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит...

Вдумаемся, как назвал здесь Пушкин свою поэзию — «заветная лира». В этом имени — задушевность и любовь.

Если предшественники связывали идею посмертной славы поэта с величием и мощью государства («Пока великий Рим владеет светом...», «Доколь славянов род вселенна будет чтить...» — до этой поры простирается магия имени поэта у Ломоносова и Державина), Пушкин переосмысливает этот мотив и принципи­ально изменяет масштаб соотношения поэзии и государственно­сти. Его поэт возвышается над государственными границами и символами державной власти; жрецы искусства как будто имеют собственное Отечество, и потому «памятник»-поэзия существует, пока сама она не исчезнет с лица земли:

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

Главную причину своей долгой жизни в народе, источник его любви Пушкин видит в добре («чувствах добрых»), которые пробуждает его поэзия. В процессе работы над стихотворением Пушкин отверг строку «Звуки новые для песен я обрел», более близкую первоисточнику. Высокое этическое значение поэзии кажется ему исключительно важным, и именно мысль о нравст­венной силе стихов позволяет Пушкину определить и другой ис­точник своей посмертной славы — это прославление свободы. Именно в нем — залог «самостояния», независимости поэта от «жестокого века», в котором ему пришлось жить.

Наконец, третье: «И милость к падшим призывал». Христи­анское понятие милосердия, «милости» становится очень важ­ным у позднего Пушкина, соединяясь с народной жалостью к ос­тупившимся, «падшим». Милосердие к согрешившим является одной из главных нравственных ценностей в народе. В призыва­нии поэтом «милости» — оправдение его жизни и поэзии, вер­ность друзьям юности, сожаление обо всех страдающих, унижен­ных, заблудших.

В конце стихотворения есть призывы-увещевания к своей музе. Чтобы обеспечить себе бессмертие, надо быть послушным «веленью Божию» и научиться не реагировать ни на обиды, ни на почести, ни на неправедный суд. Так соединились в конце жизни Пушкина его ранние требования к подлинной поэзии (свобода, независимость от мнений толпы, исполнение воли Бо­га) с поздними представлениями об укорененности настоящей поэзии в народной почве, ее причастности нетленным народным ценностям добра, свободы и милосердия.

Контрольные вопросы и задания

1. Как трактуется Пушкиным образ поэта в лицейской ли­рике, в стихотворениях «Вольность», «Деревня»?

2. Перечитайте стихотворение «Разговор книгопродавца с по­этом». Как вы думаете, почему форма этого стихотворения диало­гична? Какой ответ поэта является содержательной кульминаци­ей стихотворения? Какие три аспекта творчества, упоминаемые книгопродавцом, отвергает поэт, почему? Как отвечает поэт на предложение о продаже рукописи? Почему этот ответ не стихо­творный, а прозаический? Сопоставьте лексику в репликах кни­гопродавца и поэта. Чем она отличается?

3. Перечитайте стихотворение «Пророк». Какой философ­ский смысл вкладывается поэтом в мотивы «духовной жажды», «пустыни», «перепутья» в начале стихотворения? Что происходит с органами чувств и телом человека в момент преображения?

4. Перечитайте стихотворение «Поэт». Сколько частей в стихотворении? Каков поэт в обычной жизни? Каков поэт в творчестве? Каково значение мотивов одиночества, уединения? Как выпонимаете, что такое «божественный глагол»?

5. Перечитайте стихотворение «Поэт и толпа». Каково значе­ние диалогической формы стихотворения? Каков образ толпы, черни? В чем упрекает ее поэт? В чем видит Пушкин истинное призвание поэзии?

6. Перечитайте стихотворение «Поэту». Какова форма этого стихотворения? Как развиваются в нем идеи стихотворения «По­эт и толпа»? Каково значение мотивов суда, одиночества?

7. Какие поэты кроме Пушкина трактовали свою поэзию как «памятник»? Какие идеи вкладываются Пушкиным в этот символ?