Юлька, Призрак Писателя, Смерть Писателя, Хор взрослых, Хор детей, Сонм мерцающих бабочек.
В песочных часах падает последняя песчинка. В открытом окне ветер развивает занавеску. Появляется Призрак Писателя. В руках у него сачок для ловли бабочек, стопка карточек с записями и маленький карандаш. Он кладёт свои вещи на стол и подходит к Юльке.
Призрак Писателя. Юля, я здесь.
Юлька вздрагивает и, увидев Призрака Писателя, быстро вскакивает, хочет броситься ему на шею, но вдруг, застеснявшись, останавливается. Её руки безвольно опускаются, на глаза наворачиваются слёзы.
Юлька. Я всегда знала, что ты придёшь.
Призрак Писателя. Я так долго ждал тебя.
Юлька. (Отбегает от Призрака Писателя.) Они все говорят, что ты меня не любишь, не можешь любить.
Призрак Писателя. Но это неправда! Кого я тогда люблю, если не тебя?! Ведь твой образ почти во всех моих произведениях. Любой узнает тебя по твоей шелковистой коже, по порывистой резкости!
Юлька.(Резко поворачивается.) И по коричневому родимому пятну на боку. Вот оно. (Показывает.)
Призрак Писателя. Да, безусловно, это убедительное доказательство. Но тебя легко узнать и без этого!
Юлька(медленно подходя). Да, я вижу это по лицам прохожих! Те, кто знают тебя, сразу же взглядом заключают со мной молчаливый союз зачарованных заговорщиков, а те, кто не знают, мучительно пытаются осознать, на кого же я похожа, что собой олицетворяю.
Призрак Писателя (подходя к Юльке). Это — то, что не изгладить, не стереть, не уничтожить. Ведь ты и сейчас точно такая же, ты совсем не изменилась, хотя уже выросла. (Гладит её по волосам.) Всё та же девочка!
Юлька. С тех пор как я прочла твою первую книжку, в восьмом классе, в четырнадцать лет, я не изменилась ни капельки: у меня тот же вес, тот же рост, тот же взгляд, тот же цвет кожи…
Призрак Писателя. Прочность этих пигментов времени разрушить не под силу.
Юлька. Все мои знакомые меняются год от года, Оля выглядит уже как взрослая женщина. Людям кажется очень странным, что я не меняюсь, но я ничего не могу поделать, для меня время остановилось!
Призрак Писателя. Мой безумный демон! Я хочу, чтобы ты всегда была такой, и ты такой останешься, чтобы я мог любить тебя вечно.
Юлька. Я в мельчайших подробностях помню тот жаркий, ослепший от солнечного света, летний день, когда я впервые прочла твою самую известную книжку. Впервые я испытывала ощущение, как будто окружающий мир рухнул и остался только мой, заповедный. Горячие крупные слёзы текли по моим щекам, я не могла перестать плакать, я закрыла лицо руками, но слезы текли сквозь пальцы. Я в первый и последний раз нашла сопричастность моей недопустимой любви.
Призрак Писателя. Ещё бы! Великое счастье — узнать главную тайну своей жизни!
Юлька (взволнованно). Ты даже не представляешь, что значило для меня найти подобную историю любви. Ведь я в то время обожала Артура, но никому не могла об этом рассказать. А идею искать разгадку в книге мне подбросил сам Артур. Он хотел мне рассказать о какой-то особой книге, но не решился. В этом было как-то слишком много смысла, какого-то иного, запретного смысла...
Призрак Писателя. Если бы ты знала мою книгу и считала такие отношения нормальными, это явно бы прибавило ему смелости!
Юлька. Да! Возможно.
Призрак Писателя(насмешливо). И ты бы вышла за него замуж и была бы счастлива?!
Юлька. Замуж? Знаешь, у меня странное ощущение, что эта тема неприменима ко мне. С каким бы мужчиной я ни знакомилась, я ощущала, что между нами стена. Окружающие говорят, что я должна наладить свою жизнь, и логически это, вроде бы, правильно, но я чувствую, что это всё чужое, будто кто-то не даёт мне возможности...
Призрак Писателя (громко, немного злясь). И правильно. Не забывай, что я люблю тебя. Я не допущу, чтобы рядом с тобой был другой мужчина. Чтобы ты стала простой, общепринятой…
Юлька. Нет-нет, я лучше умру, чем буду жить так, как все…
На сцене появляется Смерть Писателя. Она громко смеётся. Юлька и Призрак Писателя вздрагивают, оглядываются по сторонам, но никого не видят.
Призрак Писателя. Как же ты узнала про мою книжку?
Юлька. Совершенно случайно. Оля назвала мне тебя, хотя сама она до сих пор не удосужилась прочесть ни одной твоей книги!
Призрак Писателя. Пусть, они для неё и не предназначаются!
Юлька. И не только для неё, а и для многих других. Они насмехались надо мной. Они говорили, что я читаю тебя, потому что у тебя эта скользкая и гнусная тема любви к малолетним девочкам.
Призрак Писателя. Это слишком просто.
Юлька. Именно — просто. Когда я стала читать другие твои книги, я будто очнулась…
Призрак Писателя. …В неизвестной стране?
Юлька. Да! Я задумала великое дело: перечитать всех классиков, что были до тебя и после тебя, чтобы доказать этому миру, что ты — лучше всех, и самой себе объяснить, почему твои тексты так врываются в сознание и, узнав тебя, уже невозможно жить по-прежнему.
Призрак Писателя. И что из этого получилось?
Юлька. Я успела прочесть многих.
Призрак Писателя. Назови же мне хоть несколько имён!
Юлька. (Берёт из стопки одну книгу.) Я смогла частично синтезировать тебя из Шекспира, у которого ты взял величие тем и неотвратимость судьбы героев…
Призрак Писателя. Верно, без него трудно представить мировую литературу вообще.
Юлька. (Берёт из стопки другую книгу.) У Пушкина ты взял красоту литературных оборотов и поэтичность образов.
Призрак Писателя. …И некоторую юношескую свежесть мыслей и чувств.
Юлька (Берёт третью книгу.) У Стерна ты научился видеть в жизни Арлекинов!
Призрак Писателя. Да, и у Гоголя тоже. Но у Гоголя – это мрачный гротеск теней.
Юлька (Берёт четвёртую книгу.) У Свифта ты научился не стесняться показать своё отношение к пошлости и банальности общества. У тебя тоже можно встретить духовных лилипутов и великанов!
Призрак Писателя. Да, всех этих банальных пошляков и утончённых эстетов духа!
Юлька. (Берёт пятую книгу.) От Достоевского у тебя привлекательная фарсоватость героев.
Призрак Писателя. Верно, за исключением поиска правды и путей Господних. И без каких-либо социально-политических рассуждений.
Юлька.(Берёт шестую книгу.) А у Льва Толстого ты взял за правило поднимать сложные этические темы.
Призрак Писателя. И ещё – умение показывать душевные переживания героя через «поток сознания», который был применён им ещё до Джойса, хоть и не в столь откровенно-фиксированном виде.
Юлька. Я долго думала, что у тебя от Чехова? Стили-то у вас совершенно разные. Но ты писал о нём лекции! Значит, он был важен для тебя. И вдруг я поняла, что это – сама уходящая печаль последнего летнего дня. Вьющаяся мошкара над забором. Трава, мокрая от росы. Солнце, садящееся в тучи. В общем, это Великое Уходящее. Это утрата глубоко духовной России XIX века. Это вымирание типа интеллигента конца XIX века.
Призрак Писателя. Тень этого интеллигента можно узнать и в Цинциннате, и в Гумберте, и в Пнине. Да, почти во всех моих героев!
Юлька. От Андрея Белого у тебя Петербург оттенков, шорохов и теней. И ещё – череда двоящихся и троящихся реальностей, каждая из которых преломляется, в свою очередь, в сознании выдуманных героев. Пляска образов, восхищающая и ужасающая…
Призрак Писателя. …Будто тревожный шёпот, повторяющий одну и ту же роковую фразу, которую никак не можешь разобрать.
Юлька. И многое в тебе, конечно, – от французских поэтов. От Бодлера у тебя упоительно-античное преклонение перед жестокостью красоты, томительная тоска о быстротечности минут…
Призрак Писателя. …А «неприютность вокзалов» - от Аполлинера.
Юлька. Но мною были найдены ещё и очень редкие, быть может, приснившиеся авторы, проживавшие когда-то в Ultima Thule. Те – почти, как ты! Взять, хотя бы Гауптмана…
Призрак Писателя. …Да, его рыжеволосая нимфа и лесной фавн, потопившие колокол, очаровательны!
Юлька. Умение проникнуть в иные сферы бытия, попытаться описать состояние перехода из жизни в смерть – это у тебя от Метерлинка.
Призрак Писателя. От озарённых нам остаются истины…
Юлька. Как и имя героини твоей великой книги, взятое у Хайнца фон Лихберга.
Призрак Писателя. …Всего лишь краски имени и эскиз сюжета.
Юлька. Но… знаешь… целое всегда больше суммы частей. Иными словами, никто даже отдаленно не приблизился к тебе! А последующие подражатели — тем более. И тут я поняла, что дело не только в теме любви к девочкам. Подобные вещи в сильно упрощённом виде можно найти и у старшего поколения писателей, и у твоих подражателей, но они мне противны. Кроме того, есть порнографические романы, которые я не собираюсь читать, и тот же де Сад, который мне отвратителен. Здесь кроется что-то иное, что делает мою любовь к тебе возвышенной. У них этого не найти, для них это сущность беспредметная.
Призрак Писателя. К сожалению, у них всё уже названо, на всём ярлыки, а неназванное для них не существует.
Юлька. Да, они не могут меня удивить. Я вообще не понимаю, за что многие из них зовутся писателями.
Призрак Писателя. Меня это тоже всегда удивляло, например, Салтыков-Щедрин…
Юлька. Да! Или Чернышевский!
Призрак Писателя. Верно! Он мучительно излагал мысль.
Юлька. Да, как и многие другие, считающиеся великими. Конечно, я люблю тебя за твою интеллектуальность, твоё бездонное море знаний, необычайный язык. Это — многое, но это ещё не всё. Другие намеренно стараются писать непонятно и путано, и даже берут твои темы, но у меня эти так называемые «писатели» вызывают отвращение.
Призрак Писателя. Я писал о позабытых вещах…
Юлька. Да! Например, о пронзительной нежности. Но и это еще не всё! Скорее всего, это какое-то необычное отношение — общее у нас с тобой — к предметам материального мира.
Призрак Писателя. Умение распознать узоры судьбы?
Юлька. Не только. Это та сфера жизни мысли и языка, которая напрочь закрыта от многих. Об этом они говорят: «это просто невозможно читать».
Призрак Писателя. Они не видят цвета букв и смеющейся сущности вещей.
Юлька. Когда я была маленькой и говорила маме, что буквы разные на цвет и даже на вкус, она говорила, чтобы я не выдумывала глупостей.
Призрак Писателя. И этот дар у нас один на двоих.
Юлька. Но есть что-то ещё. Только любовь предполагает знание абсолютное. Так же как ты до мельчайших подробностей видел меня, так и я безошибочно слышу твои тексты. Я бы знала, где ставить логическое ударение, даже если бы знаков препинания в них не было вовсе!
Призрак Писателя. Больше всего на свете мне хотелось иметь такого читателя!
На сцене появляются Хор взрослых и Хор детей. Они встают крест-накрест и медленно перемещаются по кругу - так, что Юлька и Призрак Писателя оказываются изолированными друг от друга. Дальнейший диалог они ведут, лишь издалека видя друг друга, но, пытаясь очутиться рядом.
Юлька. Ты говоришь именно теми достаточно редкими и своеобразными словами — словами, которые отражают моё первое впечатление от увиденных предметов. Твои тексты я будто не читаю, а вспоминаю!
Призрак Писателя. Как будто это твоя память говорит!
Юлька. Да! А ещё у нас совпадают очень редкие и совсем странные образы. Например, в одной из твоих книг герой говорит, что хотел бы взять свою любимую в руку, как ягнёнка со сложенными ногами, и спрятать в ладони. Я думала, что такое только я могла выдумать, а потом нахожу это у тебя!
Призрак Писателя. Вот этот аргумент им труднее всего было бы опровергнуть.
Юлька. Все свои мысли я тайно, незаметно согласую с тобой.
Призрак Писателя. Как некогда делал я, описывая твой образ в своих книгах.
Юлька. Еще все они говорили, что у тебя была жена, ты её любил и я была бы тебе не нужна.
Призрак Писателя. Она многое сделала для меня. Она в повседневной жизни, можно сказать, жила за меня. У меня был долг перед ней.
Юлька. Вот именно — долг! А любовь приходит из горнего мира. Она не поддаётся никакой логике. Любовь и долг — это совершенно разные вещи!
Призрак Писателя. Да, даже противоположенные.
Юлька. Ещё они говорят, что у тебя были романы со взрослыми женщинами…
Призрак Писателя. Я нравился женщинам, считавшимися красивыми, и они часто преследовали меня. Но назови хоть одну мою книгу, посвящённую пронзительной и нежной любви к ним. Разве что какой-нибудь небольшой роман или рассказик…
Юлька. Да, верно. Поэтому я просто не умела тебя ревновать.
Призрак Писателя. Я тоже не смел ревновать тебя к тем мужчинам, с которыми ты скрашивала ожидание нашей встречи. Если бы ты была иной, ты утратила бы свою нимфическую сущность.
Юлька. Нас раздражало одно и то же. Взять тот же процесс засыпания. Каждую ночь бархатную тишину в моей комнате прорывал мамин крик, велящий отложить книгу и идти спать.
Призрак Писателя. Перед сном мне приходилось переживать множество таинственных приключений и галлюцинаций, прежде чем, наконец, удавалось сомкнуть глаза.
Юлька. Когда спишь, такое ощущение, что зря тратишь время, которое можно было бы посвятить чтению.
Призрак Писателя. Да, верно. Бывает, немало нужно времени, чтобы увидеть всех арлекинов в тексте! Читать и смеяться, читать и смеяться. Ведь люди – арлекины, слова – арлекины!
Юлька. Скачущие и танцующие, как те красивые пятна цветов крыльев фей, что летали у меня перед глазами при свете лампы под абажуром: лиловые, зелёные, оранжевые, красные — все с блеском и мерцанием.
Призрак Писателя. Мне навсегда запомнились арлекины восторженности в твоих глазах. Тогда в ночном поезде…
Юлька. Я была так рада, что обрела тебя! Я всегда знала твоё имя, но забыла, как забывают много раз повторённое и «слишком» знакомое слово. Но куда же ты ехал тогда?
Призрак Писателя. Я снова ехал домой. В свой первый и единственный дом. В изгнании мне часто снилось, что я решился ехать. И вот я стою в ночном поезде, смотрю в окно на проносящиеся огоньки чужих городов, а потом вдруг резко выхожу на совершенно неизвестной станции и иду, иду… Когда я покинул этот мир, я об одном просил у богов: чтобы ты родилась в России, чтобы я мог…
Юлька. …Вернуться… И мечта твоя сбылась. И предсказание тоже, когда ты сказал, что у тебя есть от России ключи! В нашей библиотеке не было книг о тебе, но я будто знала тебя и твой город всегда. Эти дома, решётки, дубовые резные двери, чёрно-белая шахматка пола… Они мучили меня своей необъяснимостью с раннего детства, особенно во снах.
Призрак Писателя. Никто не мог запретить нам видеться во сне, хотя бы изредка. Я так хотел, чтобы ты знала, кто я. И ты правильно заприметила моё присутствие в твоей жизни.
Юлька. Ты всегда будто присутствуешь со мной, во мне. Это к тебе я приехала в Петербург, это к тебе, ради тебя, во имя тебя, сквозь тебя, вместе с тобой! Будто ты жив, и мы сможем быть вместе, хотя даже не знала, что ты тут жил. Я узнала это, только когда приехала. Я случайно наткнулась на указатель.
Призрак Писателя. Я долго смеялся тогда.
Юлька. И все знакомые удивлялись, как можно поехать в большой город, не имея ни денег, ни друзей, ни родственников, ни какой-то рациональной цели! Но мне не было страшно. Я и так слишком медлила, мне нужно было спешить к тебе.
Призрак Писателя. Храбрая девочка моя. Это был настоящий подвиг.
Юлька. Я знала, что ты меня не оставишь.
Призрак Писателя. Помнишь, я скинул тебе купюру в тысячу рублей, когда ты приехала в мой город?
Юлька. Да, было так удивительно, что целая толпа движется по Невскому, а деньги никто не видит!
Призрак Писателя. Потому, что они предназначались тебе! Я хотел хоть как-то показать, что я рядом!
Юлька. И я сразу тогда двинулась в нужном направлении, будто знала твой город всегда!
Призрак Писателя. А помнишь, я помог тебе поступить в университет, расположенной в чарующей, максимально возможной близости к моему дому…
Юлька. Чтобы я могла проходить мимо него несколько раз в день, а иногда и забежать внутрь!
Призрак Писателя. А помнишь, я заставил тебя один раз в году включить телевизор, чтобы ты могла узнать день и час открытия моего памятника?
Юлька. Я тогда сбежала с занятий в университете, чтобы только быть там.
Призрак Писателя. А догадалась ли ты, что я помог тебе найти комнату и устроиться на работу вблизи Тамариных садов?
Юлька. Догадалась. Чтобы по местам, где рассеяна эфирная субстанция твоей души, я могла, как минимум, два раза в день проходить со счастливой улыбкой — улыбкой, непонятной прохожим. Как мучил меня наш город, он не давал мне покоя! В выходные, с самого утра, я шла гулять по улицам и ходила до позднего вечера. Вдвоём с тобой мы совершали этот несложный путь: от Большой Морской до Невского проспекта…
Призрак Писателя. …Далее — по Невскому и до поворота на Караванную…
Юлька. Потом мы шли мимо цирка на Фонтанке, по Моховой улице, на которой мне особенно нравились два стоящих рядом дома с номерами 33 и 35.
Призрак Писателя. Потом мы сворачивали на Пантелеймоновскую улицу, и, пройдя немного вперёд, оказывались на Спасской, рядом с собором с оградой из настоящих турецких пушек, который обходили по кругу, после чего выходили на Кирочную, а затем - на Фурштатскую!
Юлька. Так, бродя по улицам, я хотела жадно вобрать в себя узор каждой решётки, облик каждого дома, цвет кусочка неба в узком пролёте между домами, словно это было единственно возможным для меня счастьем.
Призрак Писателя. Это и было единственно необходимым мне счастьем!
Хор взрослых и Хор детей медленно уходят со сцены. Смерть Писателя остаётся в дальнем углу.
Юлька(стесняясь, с грустью). Но иногда, совсем редко, когда ко мне подступали минуты отчаяния, что тебя со мной нет и жизнь тяжела и скучна, я просила тебя забрать меня и обижалась, что ты не слышишь.
Призрак Писателя. Я слышал. Но было ещё не время.
Юлька. В одну из таких минут я вдруг поняла, что просто узнать твоё имя для меня недостаточно. Это только начало пути. Мне хотелось, чтобы и ты знал, как я тебя люблю!
Призрак Писателя. Тебе, как и мне, хотелось преодолеть границы жизни и смерти…
Смерть Писателя медленно приближается к ним.
Юлька. Да. Тогда я решила написать о тебе книгу.
Смерть Писателя. Кстати, где твоя рукопись? Она уже готова?
Юлька. Да. Сейчас найду. (Юлька подбегает к столу и начинает искать свою тетрадь.) Вот она! (Находит и кладёт тетрадь на стол.)
Смерть Писателя. Лучше оставить её открытой. (Подходит к столу и открывает Юлькину тетрадь и начинает листать страницы.)
Юлька (Призраку Писателя). Кажется, я сказала всё. Нет, я не всё тебе сказала. Несколько раз, всего два или три, я была так малодушна, что на долю секунды подумала, что наша любовь всего лишь плод моего воображения!
Призрак Писателя. Тогда докажи мне это! Логически докажи!
Юлька. У меня нет ни одного слова. Без тебя от меня самой не ничего не останется.
Призрак Писателя. Тогда…
Юлька(решительно). Или мы любим друг друга, как ещё никто не любил…
Призрак Писателя(радостно). ...Или мы один человек!
Юлька(резко спохватывается). Да. И всё-таки, если бы не твоя смерть, какой редкий образец настоящей любви мы могли бы показать этому кукольному миру! Если бы только не твоя смерть!
Смерть Писателя подбегает к Юльке и хватает её за руку.
Смерть Писателя. Ты с ума сошла, неблагодарная! Что представляла бы из себя ваша любовь, если бы меня не было? Во что превратились бы все ваши высокие фразы! В горстку пепла, даже хуже — в пошлость и банальность! А ты разве мечтала бы быть с ним счастливой короткий земной срок?
Юлька(слабо, робко, опустив голову). Нет, только не это.
Смерть Писателя. Ты хотела быть с ним вместе навсегда.
Юлька (радостно). Да!
Смерть Писателя (Призраку Писателя). А ты? Разве возможна такая любовь в жизни? Жизнь вообще мало пригодна для мечты. Ты ведь тоже в своих образах обожал именно нескончаемость, вечное возвращение?
Призрак Писателя. Да...
Смерть Писателя. Только в искусстве вы наши своё спасение, только искусство дарит бессмертие, которое вы можете разделить.
Смерть Писателя берёт их руки и соединяет. Они обнимаются. Смерть Писателя накрывает их своим плащом, из которого появляется сонм мерцающих бабочек. Бабочки кружатся над ними. Медленно гаснет свет.
Картина 21
Хор взрослых, Хор детей.
Зажигается свет. На сцене стоит Юлькин стол, заваленный книгами и исписанными листами бумаги. Поверх листов лежит раскрытая Юлькина тетрадь. Из разных сторон сцены по нескольку человек появляются Хор взрослых и Хор детей. Они полукругом встают возле стола.
Хор взрослых. Здесь тетрадь какая-то.
Хор детей. Она открыта – значит можно почитать! (Несколько участников Хора детей начинают листать Юлькину тетрадь.)
Хор взрослых.Посмотрите! Посмотрите! Тут вписаны наши…
Хор детей (резко, капризно).…И наши…
Хор взрослых....Имена. Такое ощущение, что она просто над нами насмехается!
Конец пьесы
Занавес
[1] Мальчик. M-le, который теперь час?
[2] Гувернантка. Без двух минут двенадцать.
[3] Мальчик. Тогда я предлагаю отправиться в Адмиралтейский сад. Там уже появляются первые бабочки. Вчера я видел двух.
[4] Гувернантка. Но мы собирались погулять на дворцовой набережной, чтобы послушать, как стреляет пушка.
[5] Мальчик. Нет, я предлагаю посетить сначала Адмиралтейский сад, а затем выйти на набережную.
[6] Гувернантка. Хорошо, сэр.