Подражание Рабиндранату Тагору

Когда тебе, дитя, я приношу игрушки,

Мне ясно, почему так облака жемчужны,

И так ласкающе к цветам льнет ветер южный, —

Когда тебе, дитя, я приношу игрушки.

Когда тебе, дитя, даю я в руки сласти,

Мне ясно, почему цветок наполнен медом,

И сахарны плоды под нашим небосводом,

Когда тебе, дитя, даю я в руки сласти.

Когда тебя, дитя, целую я в глазенки,

Мне ясно, почему так небо утром чисто,

И ветерок так свеж над пальмой серебристой,

Когда тебя, дитя, целую я в глазенки.

1913

Персия

Персидские четверостишия

Не мудрецов ли прахом земля везде полна?

Так пусть меня поглотит земная глубина,

И прах певца, что славил вино, смешавшись с глиной,

Предстанет вам кувшином для пьяного вина.

Есть в жизни миги счастья, есть женщины, вино,

Но всем на ложе смерти очнуться суждено.

Зачем же краткой явью сменяются сны жизни

Для тысяч поколений, – нам ведать не дано.

Только ночью пьют газели из источника близ вишен,

На осколок неба смотрят, и в тиши их вздох чуть слышен.

Только ночью проникаю я к тебе, источник мой!

Вижу небо в милом взоре и в тиши дышу тобой!

Эпитафия Зарифы

Той, которую прекрасной называли все в мечтах,

Под холмом, травой поросшим, погребен печальный прах:

Если ты ее, прохожий, знал в потоке беглых лет, —

То вздохни за вас обоих, ибо в смерти вздохов нет.

1911

Газели

В ту ночь нам птицы пели, как серебром звеня,

С тобой мы были рядом, и ты любил меня.

Твой взгляд, как у газели, был вспышками огня,

И ты газельим взглядом всю ночь палил меня.

Как в тесноте ущелий томит пыланье дня,

Так ты, маня к усладам, всю ночь томил меня.

Злой дух, в горах, у ели, таится, клад храня.

Ах, ты не тем ли кладом всю ночь манил меня?

Минуты розовели, с востока тень гоня.

Как будто по аркадам ты вел, без сил, меня.

Пусть птицы мне звенели, что близко западня:

В ту ночь любовным ядом ты отравил меня!

1913

Пылают летом розы, как жгучий костер.

Пылает летней ночью жесточе твой взор.

Пьянит весенним утром расцветший миндаль.

Пьянит сильней, вонзаясь в темь ночи, твой взор.

Звезда ведет дорогу в небесную даль.

Дорогу знает к сердцу короче твой взор.

Певец веселой песней смягчает печаль.

Я весел, если смотрит мне в очи твой взор.

Забыть я все согласен, чем жил до сих пор.

Из памяти исторгнуть нет мочи твой взор.

<1913>

Япония

Японские танки и хай-кай

Устремил я взгляд,

Чуть защелкал соловей,

На вечерний сад;

Там, средь сумрачных ветвей,

Месяц – мертвого бледней.

Это ты, луна,

Душу мне томишь тоской,

Как мертвец бледна?

Или милый взор слезой

Омрачился надо мной?

По волнам реки

Неустанный ветер с гор

Гонит лепестки.

Если твой я видел взор,

Жить мне как же с этих пор?

Вижу лик луны,

Видишь лунный лик и ты,

И томят мечты:

Если б, как из зеркала,

Ты взглянула с вышины!

В синеве пруда

Белый аист отражен;

Миг – и нет следа.

Твой же образ заключен

В бедном сердце навсегда.

О, дремотный пруд!

Прыгают лягушки вглубь,

Слышен всплеск воды...

Кто назвал Любовь?

Имя ей он мог бы дать

И другое: Смерть.

12 октября 1913

Индокитай

Две малайские песни

Белы волны на побережьи моря,

Днем и в полночь они шумят.

Белых цветов в поле много,

Лишь на один из них мои глаза глядят.

Глубже воды в часы прилива,

Смелых сглотнет их алчная пасть.

Глубже в душе тоска о милой,

Ни днем, ни в полночь мне ее не ласкать.

На небе месяц белый и круглый,

И море под месяцем пляшет, пьяно.

Лицо твое – месяц, алы – твои губы,

В груди моей сердце пляшет, пьяно.

12 ноября 1909

Ветер качает, надышавшийся чампаком,

Фиги, бананы, панданы, кокосы.

Ведут невесту подруги с лампами,

У нее руки в запястьях, у нее с лентами косы.

Рисовое поле бело под месяцем;

Черны и красны, шныряют летучие мыши.

С новобрачной мужу на циновке весело,

Целует в спину, обнимает под мышки.

Утром уходят тигры в заросли,

Утром змеи прячутся в норы.

Утром меня солнце опалит без жалости,

Уйду искать тени на высокие горы.

17 ноября 1909

Арабы

Из арабской лирики

Отрывок

Катамия! оставь притворство, довольно хитростей и ссор,

Мы расстаемся, – и надолго, – с прощаньем руки я

простер.

Когда бы завтра, при отъезде, ты распахнула свой шатер,

Хоть на мгновенье мог бы видеть я без фаты твой черный

взор,

И на груди твоей каменья, как ярко-пламенный костер,

И на твоей газельей шее жемчужно-яхонтный убор,

На шее той, – как у газели, когда она, покинув бор,

Наедине с самцом осталась в ущельях непроходных гор

И шею клонит, объедая из ягод пурпурный узор

На изумрудно-нежных ветках, топча травы живой ковер,

Мешая соки со слюною в один пленительный раствор,

В вино, какого люди в мире еще не пили до сих пор!

<l912>

Армения

Армянская народная песня

Ах, если алым стал бы я,

Твоим кораллом стал бы я,

Тебя лобзал бы день и ночь

И снегом талым стал бы я!

Я стал бы алым

Кораллом, лалом,

И снегом талым стал бы я...

Ах, если шалью стал бы я,

Твоей вуалью стал бы я,

Тебя лобзал бы каждый день,

Иль бус эмалью стал бы я1

Я стал бы шалью,

Твоей вуалью,

И бус эмалью стал бы я.

Ах, если таром стал бы я,

Звучать не даром стал бы я.

Я разглашал бы гимн тебе,

И милой яром стал бы я!

Я стал бы таром,

Звуча не даром,

Ах, милой яром стал бы я!

<1916>

Подражание ашугам

О, злая! с черной красотой! о дорогая! ангел мой!

Ты и не спросишь, что со мной, о дорогая, что со мной!

Как жжет меня моя любовь! о дорогая, жжет любовь!

Твой лоб так бел, но сумрак – бровь! о дорогая, сумрак —

бровь!

Твой взор – как море, я – ладья! о дорогая, я – ладья.

На этих волнах – чайка я! о дорогая, чайка – я.

Мне не уснуть, и то судьба, о дорогая, то судьба!

О, злая, выслушай раба! о дорогая, речь раба.

Ты – врач: мне раны излечи, о дорогая, излечи!

Я словно в огненной печи, о дорогая, я – в печи!

Все дни горю я, стон тая, о дорогая, стон тая,

О, злая, ведь не камень я, о дорогая, пламень – я!

Мне не уснуть и краткий срок, о дорогая, краткий срок,

Тебя ищу – и одинок! о дорогая, одинок!

И ночь и день к тебе лечу, о дорогая, я лечу,

Тебя назвать я всем хочу, о дорогая, и молчу.

Но как молчать, любовь тая, о дорогая, страсть тая?

О, злая, ведь не камень я, о дорогая, пламень – я!

<1916>

Как дни зимы, дни неудач недолго тут: придут-уйдут.

Всему есть свой конец, не плачь! – Что бег минут:

придут-уйдут.

Тоска потерь пусть мучит нас, но верь, что беды лишь

на час:

Как сонм гостей, за рядом ряд, они снуют; придут-уйдут.

Обман, гонение, борьба и притеснение племен,

Как караваны, что под звон в степи идут; придут-уйдут.

Мир – сад, и люди в нем цветы! но много в нем увидишь ты

Фиалок, бальзаминов, роз, что день цветут: придут-уйдут.

Итак, ты, сильный, не гордись! итак, ты, слабый, не

грусти!

События должны идти, творя свой суд; придут-уйдут!

Смотри: для солнца страха нет скрыть в тучах свой паля-

щий свет,

И тучи, на восток спеша, плывут, бегут; придут-уйдут

Земля ласкает, словно мать, ученого, добра, нежна;

Но диких бродят племена, они живут: придут-уйдут...

Весь мир: гостиница, Дживан! а люди – зыбкий караван!

И все идет своей чредой: любовь и труд, – придут-уйдут!

<1916>

Скандинавия

Пророчество о гибели азов

Слушайте, все люди, сумрачные песни.

Те из вас, кто мудры, пусть оценят пенье.

Я пою про ужас, я пою про горе,

Я пою, что будет в роковые годы.

Почернеет солнце, сушу скроют воды,

Упадут на землю золотые звезды,

Взвеет дым высоко из земного недра,

И оближет пламя тучи в твердом небе.

Змей Нидгад из ада вылетит на крыльях,

Закружит, когтистый, над дворцовой крышей.

У него на крыльях трупы всех умерших,

С ними вместе канет в глубине безмерной.

Будет лаять Гарум пред священным входом,

Но в лесу железном будет вторить хохот,

И Фенрир промчится, волк с кровавым глазе;!

По гранитной лестнице в чертоги азов.

Один! Один! Один! горе! горе! горе!

Я пою, что будет в роковые годы.

Азы! вижу гибель вашей светлой власти:

Волк Фенрир терзает грозного владыку.

Альфы скорбно плачут у недвижной двери,

Азы громко стонут, внемля страшной вести,

Великаны сильны, истребленья люты.

Что теперь осталось? где теперь вы, люди?

Вот пылает с треском Игдразил высокий,

Мировые ветви корчатся и сохнут,

И, когда на землю с громом рухнет древо,

В пламени с ним вместе мир погибнет древний.

Но из черной бездны встанет черный Локи,

Повезет безумцев он на черной лодке,

Чтоб дворец воздвигнуть, страшный, черный, новый,

И царить сурово над страной полночной.

Слушайте, все люди, сумрачные песни,

Те из вас, кто мудры, пусть оценят пенье.

Я пою про ужас, я пою про горе,

Я пою, что будет в роковые годы.

<1916>

Европейское средневековье

Канцона к даме

Судил мне бог пылать любовью,

Я взором Дамы взят в полон,

Ей в дар несу и явь и сон,

Ей честь воздам стихом и кровью.

Ее эмблему чтить я рад,

Как чтит присягу верный ленник.

И пусть мой взгляд

Вовеки пленник;

Ловя другую Даму, он – изменник.

Простой певец, я недостоин

Надеть на шлем Ее цвета.

Но так гранатны – чьи уста,

Чей лик – так снежен, рост – так строен?

Погибель мне! Нежнее нет

Ни рук, ни шеи в мире целом!

Гордится свет

Прекрасным телом,

А взор Ее сравню я с самострелом.

Любовь вливает в грудь отвагу,

Терпенья дар дает сердцам.

Во имя Дамы жизнь отдам,

Но к Ней вовек я не прилягу.

Служить нам честно долг велит

Синьору в битве, богу в храме,

Но пусть звенит,

Гремя хвалами,

Искусная канцона – только Даме.

20/21 ноября 1909

Дворец любви

Дворец Любви не замкнут каменной стеной;

Пред ним цветы и травы пышны под росой,

И нет цветка такого, что цветет весной,

Который не расцвел бы на лужайке той.

В траве зеленой вьется быстрый ручеек;

Он, как слюда, прозрачен, светел и глубок.

Кто из мужчин, раздевшись, входит в тот поток,

Становится вновь юным, в самый краткий срок.

И девам, что умели дань Любви отдать,

Довольно в светлых водах тело искупать;

Все, – кроме тех, кто должен жизнь ребенку дать, —

Становятся невинны, девами опять.

На тонких ветках птицы песнь поют свою.

Что песнь – Любви во славу, я не утаю.

И, наклонившись низко к светлому ручью,

Подумал я, что грежу я в земном Раю.

1912

Испания

Испанские народные песни

– Вы бледны, моя сеньора.

Что склонили вы глаза?

– Я, пока вы на охоте,

Убираю волоса.

– Чей же конь заржал так жарко

На конюшне у меня?

– Мой отец прислал в подарок

Вам прекрасного коня.

– Чей же в зале щит повешен?

– Братом прислан он моим.

– Чье копье стоит у двери?

– Сердце мне пронзите им.

– Мой товарищ! мой товарищ!

Милой я узнал обман.

Я в Гренаде стану мавром,

Буду резать христиан,

– У меня три дочки дома,

И одна милей другой.

Выбирай любую розу

Иль подругой, иль женой.

– Не хочу я жить с подругой,

Дом с женою мне не мил,

Так как я ласкать не буду

Ту, которую любил.

1913

Rico franco

A caza iban a caza.

Los cazadores del Rey...[43]

Веселой тешились охотой

Король и рыцари его;

Веселой тешились охотой, —

И не убили ничего.

Все сокола их разлетелись,

И утомил бесплодный путь,

Все сокола их разлетелись, —

Настало время отдохнуть.

Поблизости был древний замок,

Там, где кончался темный лес;

Поблизости был древний замок,

А в нем прекрасная Иньес.

Ее увидел рыцарь Рико, —

И все на свете позабыл;

Ее увидел рыцарь Рико, —

И деву страстно полюбил.

Наутро, замок покидая,

Еще при блеске ранних рос,

Наутро, замок покидая,

Коварно деву он увез.

– Не об отце ль, Иньес, ты плачешь?

Забудь: не встанет больше он.

О брате ли, Иньес, ты плачешь?

Моим мечом он поражен.

– Не плачу я, сеньор любезный,

Но мне наряд мешает мой,

Мне дайте нож, сеньор любезный:

Я длинный шлейф обрежу свой.

Тогда учтиво рыцарь Рико

Кинжал толедский подает,

Тогда учтиво рыцарь Рико,

Полет коня замедлив, ждет.

Лицо Иньес к нему склоняет,

Чтоб взор ее он видеть мог,

И в грудь ему Иньес вонзает

В Толедо кованный клинок.

1915

Франция XV—XVI вв.