Элизабет Барретт и Роберт Браунинг.

Элизабет Барретт и Роберт Браунинг встретились в середине XIX века в Лондоне, когда Роберт написал Элизабет хвалебный отзыв об ее творчестве. Двадцать лет Элизабет уже была известной поэтессой, а Роберт только-только снискал достаточную популярность. И хотя Элизабет была на шесть лет старше Роберта, она увидела, что начинающий поэт превзошел ее в творчестве. На протяжении всей жизни каждый из них считал друг друга лучшим.

Своей перепиской они внесли большой вклад в литературу. Эта переписка явила собой настоящее чудо: сохранилось 573 письма, и это была самая длинная, самая полная и самодостаточная переписка за всю историю английской литературы. Элизабет Барретт была наполовину инвалидом и фактически "узницей" своего деспотичного отца в доме на Уимпол-стрит. Ее единственными компаньонами были ее сестры, братья и книги, и о том, чтобы выйти замуж, казалось, не могло быть и речи. Она писала о Барретте-старшем: "Он скорее готов увидеть мой труп возле своих ног, чем позволить мне принадлежать другому".

Несмотря на это Роберт Браунинг ухаживал за ней, и она отвечала на его ухаживания. Их неиссякаемая переписка заменила личные встречи, хотя Роберт часто наносил дневные визиты на Уимпол-стрит, пока Барретт-старший находился в своей конторе. Элизабет чудесным образом обрела силы. До этого она едва могла передвигаться по своей комнате, но теперь стала выбираться в сопровождении служанки Уилсон в Регентс-парк, сначала в инвалидном кресле, а вскоре и на своих ногах. Благодаря силе любви она преодолела свою физическую слабость и жаждала самостоятельно распорядиться жизнью и довериться Роберту.

Когда до Барретта-старшего дошли слухи о визитах Роберта Браунинга, он сразу вывез свою семью из Лондона. Этот переезд заставил любовников действовать. В сентябрьское утро 1846 года Элизабет со своей служанкой Уилсон вышла из дома под предлогом навестить своего старого учителя, а сама наняла экипаж до ближайшей церкви, где они с Робертом и обвенчались. Неделю спустя они тайно бежали в Италию, где обосновались, продолжили свое творчество и, в конце концов, родили сына. Отец Элизабет отсылал все ее письма обратно, даже не вскрыв их, и запретил в своем доме упоминать ее имя.

Во всех великих любовных историях, известных из жизни, а также отраженных в литературе и опере, появляется тема противостояния темной силы. Зло находит свой мощный выход в родительской ревности и собственнических интересах родителей, проявляемых по отношению к детям. Родительское противостояние легло в основу трагедии "Ромео и Джульетта". Но история Браунингов имела счастливый конец, и более того, благодаря тому противостоянию, которое препятствовало их свиданиям, мы теперь имеем бесценное сокровище — их любовную переписку.

Эти поэты в своих письмах постоянно подчеркивают качества друг друга, говорящие о половом равновесии. Описывая Роберта в письме, Элизабет пишет: "Интеллект — это лишь немногое по сравнению со всеми остальными его качествами — с его нежностью, которая обычно присуща только женщинам, с неиссякаемой добротой, с возвышенными и благородными ежечасными устремлениями. Нрав, душевный настрой, манеры — все безупречно".

Самому Роберту она пишет: "Ты — "мужское начало" в высшем проявлении, и я, как женщина, страстно проникалась жестами и интонациями твоего языка, и узрела в них нечто запредельное, которое благодаря своей запредельности становится еще поразительнее".

Мы видим в Браунинге воплощение развитой мужской души, его "нежность, которая обычно свойственна женщинам" в гармоничном сочетании с его силой. Осбер Бурде, их биограф, говоря об этих письмах, дает Браунингу краткую характеристику: "За исключением искренности, все его качества — полная противоположность ее качествам. Изящество, живость, очарование — отнюдь не те качества, которые характерны для их переписки. В его письмах и грубость, и резкость, и нежность, и терпение, и уважение, и сила".

Бурде пишет об Элизабет: "В своей работе, а также в жизни она великолепно дополняла его, но в отличие от других гениальных женщин оставалась полностью женственной... Хочется сказать, что будь у нее другой муж, она бы совсем упала духом. Его любовь была той любовью, которая никогда не умирает... Для этой пары исполнилась та редко осуществимая мечта, которую почти все мы лелеем в себе. Передать их одержимость друг другом просто невозможно. Мы можем лишь снова и снова убеждаться, насколько исключительно их взаимное чувство близости, и какая редкость подобные браки".

Биограф, не имеющий на сознательном уровне представления о душах-близнецах, часто наилучшим образом истолковывает эту идею.

"Оба поэта позволяют нам осознать красоту характера, и о ней [о Барретт] можно сказать то же самое, что она сама говорила о Браунинге, а именно: что их гениальность была самой несущественной частью их личностей... В Браунинге мы принимаем гениальность как само собой разумеющееся и смотрим на него просто как на человека, и этот человек приводит нас к откровению... Он в самом деле был человеком целостным.

Как человек и художник он был до мозга костей мужчиной... Он обладал огромной способностью любить, и той же способностью в равной степени обладала его жена. Обстоятельством, заставившим его пережить тяжелейший удар, была ее смерть, когда оба они находились в расцвете сил... Потеря жены заставила его задуматься, что находится за пределами мира сего. После того как смерть отобрала у него жену, он не мог оправиться от этого удара до конца дней, и в течение почти тридцати лет после ее смерти его внутренней жизнью правили надежда и страх.

Элизабет была для него почти святыней... Они разделяли между собой такое переживание [любви], какое бывает только в книгах. Оно выдержало все испытания. Он обручился с ней в тридцать три года. Пятнадцать лет он был ее мужем, и двадцать восемь лет прожил вдовцом. Это была единственная любовь в его жизни, и единственная в ее жизни. Несмотря на все обстоятельства, складывающиеся не в их пользу, произошла странная и удивительная вещь. Среди всех любовных историй эта история — как сказка, но она — быль.

Исключителен тот факт, что эти два человека оба оказались способны пережить и осознать то, что выпало на их долю. Еще более удивительным кажется то обстоятельство, что оба они поэты. В своей жизни и работе они являлись друг для друга взаимодополняющими противоположностями. Она была женщиной до мозга костей и достигла совершенства как поэтесса, когда выражала свой женский ответ на его любовь в стихах.

Подводя итог их отношениям, можно сказать, что Элизабет была тем, кем не смог остаться до конца дней своих Шелли, то есть поэтом-лириком, воспевающим любовь и "являющим соответствие естественного духовному", человеком "нежным и искренним", который своей способностью любить излучает некую божественную силу и влияние."

Как поэтесса, воспевающая любовь, Элизабет Барретт-Браунинг говорит с нами через свой бессмертный сонет, посвященный Роберту.

О, как мне выразить свою любовь к тебе, любимый?

Ведь ею преисполнена вся душа моя,

Душа, что устремляется к границам Бытия,

И достигает сфер, для чувств не достижимых.

Простой любовью людской люблю тебя я.

Люблю открыто, как Борец за право,

И бескорыстно, не желая Славы,

Светя как солнце, и как свеча сгорая.

Люблю тебя, свою вмещая страсть,

Я в скорби старые, и в детскую наивность,

Храню любовь как святость, чтоб не ушла от нас.

Люблю тебя с улыбкой, со слезами, без прикрас

Всю жизнь я. И коль будет Господу угодно,

Сильнее возлюблю в свой смертный час.

Мария и Пьер Кюри.

Если Браунинги передавали всему миру божественную силу через свое искусство, то французский физик Пьер Кюри и его жена полячка Мария подарили миру то же самое через науку. Супруги Кюри поженились в Париже в 1895 году, и в 1903 году совместно получили Нобелевскую премию за открытие радия. Их работа с радиоактивностью в конце концов привела к пересмотру основ физики и химии.

Брак Кюри был настолько близок к совершенству, насколько это позволяет наша земная жизнь. Мария пишет о Пьере: "Мой муж — это предел моих мечтаний. Я никогда не могла представить себе, что окажусь рядом с ним. Он — настоящий небесный дар, и чем дольше мы живем вместе, тем больше мы любим друг друга".

В судьбе супругов Кюри значительную роль сыграл инь-дар интуиции. Сначала Мария только догадывалась о возможном существовании нового элемента радия. Чтобы доказать это, она приложила свою высокоразвитую ян-силу и немыслимое упорство. Радий был получен из урановой руды в результате чрезвычайно длительного процесса: в первых экспериментах из одной тонны урановой руды получали всего одну десятую грамма хлорида радия. Пьер помогал Марии в ее работе, обеспечивая ей защиту и поддержку, что было его мужской чертой. В то же время он проявлял инь-качества, которые позволили ему совместить свою преданность научным изысканиям с заботой о доме и детях.

19 апреля 1906 года их совместная жизнь трагически оборвалась, когда на улице Дофин в Париже на Пьера наехала фура. Мария продолжала жить, занимаясь наукой и воспитывая двух дочерей, старшая из которых позднее сама стала лауреатом Нобелевской премии. В 1909 году Марию назначили на некогда занимаемую ее мужем должность на кафедре физики в Сорбонне, а в 1911 году она была награждена Нобелевской премией за выделение радия и исследования в области химии.

Их младшая дочь Ева в биографии своей матери "Мария Кюри" дает нам отчетливое описание душ-близнецов:

"В эти счастливые дни завязываются прекраснейшие из уз, какие когда-либо соединяли мужчину с женщиной. Два сердца бьются в унисон, два тела сливаются воедино, два одаренных мозга привыкают мыслить сообща. Мари нельзя было выйти замуж ни за кого другого, кроме этого физика, умного и благородного человека. Пьеру нельзя было жениться ни на какой другой женщине, кроме этой белокурой, живой и нежной польки, которая умеет быть на протяжении нескольких минут ребячливой и серьезной, товарищем и подругой, ученым и возлюбленной."

(Кюри Е. "Мария Кюри". Перев с франц., М. Атомиздат, 1973)

Мария больше ни с кем не вступала в брак, как и Роберт Браунинг после потери Элизабет. Здесь можно предположить, что эти четыре души, воплотившись, были готовы воссоединиться со своими "близнецами". Готовность наступает, когда завершается сексуальное испытание и обучение, то есть, возможно, еще в предыдущих жизнях.

Хотя Браунинги и Кюри не были знакомы друг с другом, можно предположить, что их души относятся к одной группе и занимают в ней места по соседству. Эти две пары душ-близнецов приходятся друг другу "ближайшими родственниками". Пары, являющиеся "ближайшими родственниками", как правило, дополняют друг друга в умственном развитии, и каждая из пар представляет собой одно из величайших направлений человеческой деятельности — искусство и науку.

Искусство и науку можно, соответственно, рассматривать как проявление инь- и ян-менталитетов, в каждом из которых присутствует контраменталитет, таким же образом, как в мужчине и женщине контрапол. Как в продвинутом мужчине развиты женские аспекты, также и в продвинутом ученом, скорее всего, присутствует в зачатке художник. Например, Эйнштейн играл на скрипке, Черчилль, великий ученый-политик, был хорошо известен как живописец. Возможно, самым известным примером художественного склада ума с развитыми научными способностями был Леонардо да Винчи, который делал чертежи подводных лодок, аэропланов, и, увы, пулемета еще задолго до того, как все это было изобретено. Да Винчи показал, что на очень высокой стадии развития дополняющие друг друга ментальные потоки могут стать фактически равными. То же самое мы можем ожидать и от противоположных полов.

Но прежде чем это произойдет, необходимо пройти длинный путь развития и преодолеть множество препятствий. Как и к Браунингам, к Кюри притягивалась сила, препятствующая их продвижению, на сей раз — противодействие влиятельных научных кругов. Однако несмотря на противостояние, обе пары оказались способны проложить себе дорогу в жизнь и осознать перспективу своей работы. Истории известно очень мало случаев взаимного осуществления великой любви и высоких достижений, и нам остается только сокрушаться по поводу того, как много душ-близнецов было остановлено на пути к воссоединению, и сколько благородных попыток, предназначенных для мира сего, не смогло осуществиться.

Элоиза и Абеляр.

Одна из самых захватывающих трагедий душ-близнецов — это история об Абеляре и Элоизе, любовниках, живших в XII веке. Петр Абеляр был французским философом и теологом, блестящим учителем и диалектиком, а также ведущей фигурой в средневековой схоластике. Элоиза была племянницей каноника. Ее роман с Абеляром повлек за собой рождение ребенка и последующий тайный брак. Дядя Элоизы решил отомстить Абеляру. Он приказал его схватить и кастрировать.

Потерпев это жестокое наказание, Абеляр погрузился в религиозную жизнь. Позднее, в письмах к Элоизе он охарактеризовал эту месть как Божью милость, которая избавила его от плотских мук. То, что он живо вспоминает в своей "Истории моих бедствий" (Histioia calamitatum mearum), так это боль и ужас, а также чувство униженности и отвращения к самому себе как к евнуху, как к "нечистому животному", упоминаемому в иудейском законе. Он признается, что "отнюдь не благочестивое желание обратиться к вере привело меня искать убежище в монастырской келье, но стыд и смятение, выражаемые в угрызении совести по поводу своей ничтожности".

Элоиза разделила судьбу возлюбленного и присоединилась к Бенедиктинскому ордену монахинь, а позднее стала матерью-настоятельницей монастыря Параклета (Духа-утешителя. — Примеч. перев.), основателем которого был сам Абеляр. Считается, что в этот период они обменивались своими знаменитыми письмами. Их любовь светит сквозь века, и по сей день служит сюжетом для трагических литературных произведений.

Служение непросвещенному и суеверному миру того времени дорого им стоило. Их вынужденная разлука была той раной, которая кровоточила всю жизнь. Элоиза изливает свою боль в письмах:

"Любовные наслаждения, которые мы разделяли... вряд ли возможно изгнать из своих мыслей. Куда бы я ни повернулась, они всегда перед моими глазами, а с ними пробудившиеся страстные желания и фантазии, которые не дают мне уснуть. Даже во время мессы, где наши молитвы должны быть как можно чище, непристойные видения тех услад настолько овладевали моей несчастной душой, что мысли сосредоточивались не на молитвах, но на их распутности. Я должна раскаиваться в совершенных мною грехах, но я только вздыхаю о том, что потеряла. Все, что мы делали вместе, все наше проведенное вместе время, и все места, где мы с тобою бывали, запечатлелись в моем сердце вместе с твоим образом, и я все это вновь переживаю вместе с тобой. Даже во сне я не знаю передышки. Порой мои мысли выдают себя в моих движениях или прорываются наружу в неосторожных словах. В своей крайней убогости я слышу крик, вырывающийся из моей страдающей души: "Кто избавит такое ничтожество, как я, от этого бренного тела?!" Неужели я и вправду могу ответить себе: "Милость Божья, ниспосланная нам через Господа нашего Иисуса Христа". Эта милость, мой возлюбленный, пришла к тебе непрошено: единственная рана на теле твоем, освободившая тебя от этих мук, исцелила множество ран в твоей душе... Но для меня молодость, страсть, и наслаждения, которые некогда приводили меня в восторг, ныне усугубляют терзания плоти и жажду вожделения, и чем сильнее они овладевают мною, тем слабее становится та сущность, которую они разъедают. Люди называют меня целомудренной. Они не знают, какая я лицемерка. Они считают чистоту плоти добродетелью, хотя эта добродетель принадлежит не телу, а душе."

Абеляр отвечает ей с позиции своего разума и своей священнической беспристрастности:

"Впору ли тебе радоваться, когда я страдаю от безысходности своей жизни? Неужели ты хотела бы, чтобы мы с тобой разделяли только радость, но не горе, и могла бы с радостью и без скорби присоединиться к тому, кто рыдает?.. Наконец я подошел к твоей извечной неудовлетворенности, из-за которой ты, вместо того чтобы, как положено, славить Бога, осмеливаешься обвинять Его за то, каким путем нам было суждено войти в религию... Вспомни, что именно в таком духе ты высказывалась по поводу нашего обращения к Богу, но Бог, который, как казалось, по большей части явился мне врагом, на самом деле проявил ко мне доброту... Ты не должна печалиться, потому что ты — причина такого великого блага, и ты не должна сомневаться, что именно ради этого ты и была создана Богом... Теперь посмотри, моя возлюбленная, как Бог неводом своей добродетели вытянул нас, точно рыб, из глубин этого коварного моря, хотя мы этого и не хотели. Так что каждый из нас может по праву провозгласить: "Господь печется обо мне!"... Утешь нашим примером каждого неправедного, кто отчаивается по поводу добродетели Господней, чтобы все узнали, что может быть сделано для просящего в молитве, и такие блага даруются грешникам вопреки их воле."

Почти нет сомнений в том, что в трагедии этих любовников виноваты разделяющие силы, хотя в конечном итоге ее результат, как всегда, послужил высшей цели. Эта цель отчасти выразилась в том, что история их любви стала для человечества легендой.

Клара и Роберт Шуманы.

Когда Роберт Шуман, великий немецкий композитор XIX века, впервые увидел девятилетнюю Клару, он уже был признанным пианистом. Она в свои юные годы подавала большие надежды и ее ждала судьба величайшей пианистки своего времени. Их любовь развивалась постепенно, пока Шуман наблюдал, как из восторженного и одаренного ребенка расцветает красивая молодая женщина. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, он предложил ей руку и сердце.

Их встретило то же самое противостояние, что и Элизабет Барретт — отец, одержимый собственническими интересами. Отец Клары, известный преподаватель игры на фортепиано Фридрих Вик, запретил ей выходить замуж и пытался всячески воспрепятствовать любви, возникшей между его дочерью и Робертом Шуманом. Спустя три года, чтобы заставить отца Клары дать согласие на ее брак, влюбленные обратились в суд.

Брак состоялся в 1840 году, и тогда Шуман в буквальном смысле разразился песнями. 1840 год был назван "годом песен" — шедевры рождались один за другим. 1841 год стал "годом симфоний", а 1842 "годом камерной музыки". Казалось, Шуман знал, что его преследует злая сила. Так и случилось. Долгое время преследуемый страхом безумия, он в молодости совершал попытки самоубийства. Годы счастья с Кларой были короткими. К концу 1840 года у Шумана усилились приступы душевной болезни. Периоды депрессии начали отражаться на его работе. И хотя он создал ряд шедевров, среди которых был концерт для фортепиано ля-минор, многие из произведений так и остались незаконченными.

В начале 1854 года Шуман описывал в своем дневнике мучительный слуховой симптом: непрекращающееся звучание единственной ноты, которое порой издавалось целым оркестром. Иногда эта музыка была "особенно удивительна и исполнялась самыми лучшими из всех инструментов, когда-либо звучавших на земле", как, например, в ту ночь, когда он встал с постели, чтобы записать тему, принесенную ему ангелами от Шуберта и Мендельсона.

Иногда это была просто какофония голосов гиен и демонов, вводящая его в такое отчаяние, что в те жуткие ночи он умолял Клару оставить его, боясь причинить ей вред.

Клара отмечала в своем дневнике: "Стоило мне прикоснуться к нему, как он говорил: "Ах! Клара! Я недостоин твоей любви". И это говорил он, на кого я всегда взирала с благоговением". Но настал самый трагический день в ее жизни: в тот дождливый вечер Шуман, не в силах терпеть муки, выбежал из дома и бросился в Рейн. Его спасли рыбаки. Но теперь постоянно преследовавший его страх обернулся ужасной реальностью. Он попросил отвезти его в психиатрическую больницу, и его поместили в частную лечебницу для душевнобольных в Энденихе. Позднее он смог связаться с Кларой и с Иоганнесом Брамсом, который был ему близким другом. Шуману так и не позволили увидеться с Кларой. Ей сказали, что на выздоровление нет никакой надежды.

Клара знала, что преданность Брамса этому одинокому страдальцу, заключенному в Энденихе, была столь же непоколебима, как и ее собственная, и как раз в это время стала очевидна сильная привязанность Брамса к ней. В течение двух с половиной лет пребывания Роберта в психбольнице ей приходилось продолжать концертные турне, чтобы обеспечивать своих детей. Письма Брамса стали для нее "дорогой жизни": в них он постоянно сообщал ей о том, как растут ее дети, и слал весточки о здоровье Шумана. Он писал Кларе почти каждый день, обращаясь к ней "моя дорогая и любимая Клара", и не пытался скрывать тот факт, что она стала для него смыслом жизни. "Я больше не могу существовать без тебя, — признавался он. — Пожалуйста, продолжай меня любить, и я буду любить тебя всегда и вечно".

Очевидно, что Брамс сильно полюбил Клару. Эти три души явно принадлежали к группе, объединяющей великих музыкантов, и они воплотились в одно и то же время. Любовь душ, принадлежащих к одной группе, имеет вполне конкретные цели, как в этом примере преданности, утешения и поддержки, проявленных Брамсом по отношению к Кларе в отсутствие ее "близнеца".

Здесь мы видим всю глубину любви душ, принадлежащих одной группе, отличающуюся от любви душ-близнецов только степенью родства. Клара заменила Брамсу его "близнеца". Он, по причинам, известным только его душе, сделал выбор остаться в этом мире одиночкой, тогда как Шуманы выбрали для себя совместное воплощение. Все они дорого заплатили своими страданиями, но благодаря их групповому согласию миру были подарены великие музыкальные произведения. Дух, вдохновлявший Брамса, мог быть его "близнецом", впрочем, как и Бетховена, ибо та "бессмертная возлюбленная", которую этот композитор безудержно любил, так и осталась неизвестной.

Незадолго до смерти Шумана Клара умолила врачей разрешить ей повидаться с ним. Приехав в лечебницу вместе с Брамсом, она потребовала единственную последнюю встречу, и ей было это разрешено.

В своем дневнике Клара пишет: "Он улыбнулся и с великим усилием обнял меня, поскольку уже не мог управлять своим телом. Я никогда не забуду этого. Никакие сокровища мира не могут сравниться с этим объятием". Позднее она писала: "Два с половиной года назад тебя оторвали от меня, даже не дав попрощаться, хотя твое сердце, должно быть, разрывалось, и теперь я, боясь дышать, молча припала к твоим ногам. Раз и навсегда я ощутила на себе взгляд, как всегда замутненный, но невыразимо нежный. Все, что касалось его, было для меня свято, даже воздух, которым он, мой благородный муж, вместе со мною дышал. Казалось, он говорил своей душой".

На следующий вечер наступило его избавление от мук. "Я стояла возле тела своего страстно любимого мужа и была спокойна. Все мои чувства были поглощены благодарностью Богу за то, что мой муж, наконец, обрел свободу, и, склонившись над его постелью, чувствовала, как меня переполняет трепет, словно его святой дух витал надо мною. Ах, если бы он смог взять меня с собой. Я возложила цветы у его изголовья, и он взял с собой мою любовь... Боже, дай мне силы жить без него... С его уходом ушло мое счастье".

И хотя Шуман умолял Клару выйти замуж за Брамса, она отказалась это сделать.