Катерина как трагический характер

Определяя сущность трагического характера, Белинский сказал: "Что такое коллизия? - безусловное требование судьбою жертвы себе. Победи герой трагедии естественное влечение сердца...- прости счастье, простите радости и обаяния жизни!.. Последуй герой трагедии естественному влечению своего сердца - он преступник в собственных глазах, он жертва собственной совести..." В душе Катерины сталкиваются друг с другом два этих равновеликих и равнозаконных побуждения. В кабановском царстве, где вянет и иссыхает все живое, Катерину одолевает тоска по утраченной гармонии. Ее любовь сродни желанию поднять руки и полететь. От нее героине нужно слишком много. Любовь к Борису, конечно, ее тоску не утолит. Не потому ли Островский усиливает контраст между высоким любовным полетом Катерины и бескрылым увлечением Бориса? Судьба сводит друг с другом людей, несоизмеримых по глубине и нравственной чуткости. Борис живет одним днем и едва ли способен всерьез задумываться о нравственных последствиях своих поступков. Ему сейчас (*65) весело - и этого достаточно: "Надолго ль муж-то уехал?.. О, так мы погуляем! Время-то довольно... Никто и не узнает про нашу любовь..." - "Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю!.. Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?" Какой контраст! Какая полнота свободной любви в противоположность робкому Борису! Душевная дряблость героя и нравственная щедрость героини наиболее очевидны в сцене их последнего свидания. Тщетны надежды Катерины: "Еще кабы с ним жить, может быть, радость бы какую-нибудь я и видела". "Кабы", "может быть", "какую-нибудь"... Слабое утешение! Но и тут она находит силы думать не о себе. Это Катерина просит у любимого прощения за причиненные ему тревоги. Борису же и в голову такое прийти не может. Где уж там спасти, даже пожалеть Катерину он толком не сумеет: "Кто ж это знал, что нам за любовь нашу так мучиться с тобой! Лучше б бежать мне тогда!" Но разве не напоминала Борису о расплате за любовь к замужней женщине народная песня, исполняемая Кудряшом, разве не предупреждал его об этом же Кудряш: "Эх, Борис Григорьич, бросить надоть!.. Ведь это, значит, вы ее совсем загубить хотите..." А сама Катерина во время поэтических ночей на Волге разве не об этом Борису говорила? Увы, герой ничего этого просто не услышал, и глухота его весьма примечательна. Дело в том, что душевная культура просвещенного Бориса совершенно лишена нравственного "приданого". Калинов для него - трущоба, здесь он чужой человек. У него не хватает смелости и терпения даже выслушать последние признания Катерины. "Не застали б нас здесь!" - "Время мне, Катя!.." Нет, такая "любовь" не может послужить Катерине исходом. Добролюбов проникновенно увидел в конфликте "Грозы" эпохальный смысл, а в характере Катерины - "новую фазу нашей народной жизни". Но, идеализируя в духе популярных тогда идей женской эмансипации свободную любовь, он обеднил нравственную глубину характера Катерины. Колебания героини, полюбившей Бориса, горение ее совести Добролюбов счел "невежеством бедной женщины, не получившей теоретического образования". Долг, верность, совестливость со свойственным революционной демократии максимализмом были объявлены "предрассудками", "искусственными комбинациями", "условными наставлениями старой морали", "старой ветошью". Получалось, что Добролюбов смотрел на любовь Катерины так же не по-русски легко, как и Борис. (*66) Возникает вопрос, чем же отличается тогда Катерина от таких героинь Островского, как, например, Липочка из "Своих людей...": "Мне мужа надобно!.. Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!.. Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку". Вот уж для кого "условные наставления морали" действительно не имеют никакого нравственного авторитета. Эта девушка грозы не испугается, сама геенна огненная таким "протестанткам" нипочем! Объясняя причины всенародного покаяния героини, не будем повторять вслед за Добролюбовым слова о "суеверии", "невежестве", "религиозных предрассудках". Не увидим в "страхе" Катерины трусость и боязнь внешнего наказания. Ведь такой взгляд превращает героиню в жертву темного царства Кабаних. Подлинный источник покаяния героини в другом: в ее чуткой совестливости. "Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вдруг явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно". "У меня уж очень сердце болит",- говорит Катерина в минуту признания. "В ком есть страх, в том есть и Бог",- вторит ей народная мудрость. "Страх" искони понимался русским народом по-толстовски, как обостренное нравственное самосознание, как "Царство Божие внутри нас". В "Толковом словаре" В. И. Даля "страх" толкуется как "сознание нравственной ответственности". Такое определение соответствует душевному состоянию героини. В отличие от Кабанихи, Феклуши и других героев "Грозы", "страх" Катерины - внутренний голос ее совести. Грозу Катерина воспринимает как избранница: совершающееся в ее душе сродни тому, что творится в грозовых небесах. Тут не рабство, тут равенство. Катерина равно героична как в страстном и безоглядном любовном увлечении, так и в глубоко совестливом всенародном покаянии. "Какая совесть!.. Какая могучая славянская совесть!.. Какая нравственная сила... Какие огромные, возвышенные стремления, полные могущества и красоты",- писал о Катерине - Стрепетовой в сцене покаяния В. М. Дорошевич. А С. В. Максимов рассказывал, как ему довелось сидеть рядом с Островским во время первого представления "Грозы" с Никулиной-Косицкой в роли Катерины. Островский смотрел драму (*67) молча, углубленный в себя. Но в той "патетической сцене, когда Катерина, терзаемая угрызениями совести, бросается в ноги мужу и свекрови, каясь в своем грехе, Островский весь бледный шептал: "Это не я, не я: это - Бог!" Островский, очевидно, сам не верил, что он смог написать такую потрясающую сцену". Пора и нам по достоинству оценить не только любовный, но и покаянный порыв Катерины. Пройдя через грозовые испытания, героиня нравственно очищается и покидает этот греховный мир с сознанием своей правоты: "Кто любит, тот будет молиться". "Смерть по грехам страшна",- говорят в народе. И если Катерина смерти не боится, то грехи искуплены. Ее уход возвращает нас к началу трагедии. Смерть освящается той же полнокровной и жизнелюбивой религиозностью, которая с детских лет вошла в душу героини. "Под деревцом могилушка... Солнышко ее греет... птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут..." Не напоминает ли такой финал известную народную песню на стихи Некрасова ("Похороны"):





Будут песни к нему хороводные
Из села по заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать...

В храм превращается вся природа. Отпевают охотника в поле под солнцем "пуще ярого воску свечи", под птичий гомон пуще церковного пения, среди колыхающейся ржи и пестреющих цветов. Катерина умирает столь же удивительно. Ее смерть - это последняя вспышка одухотворенной любви к Божьему миру: к деревьям, птицам, цветам и травам. Монолог о могилушке - проснувшиеся метафоры, народная мифология с ее верой в бессмертие. Человек, умирая, превращается в дерево, растущее на могиле, или в птицу, вьющую гнездо в его ветвях, или в цветок, дарящий улыбку прохожим,- таковы постоянные мотивы народных песен о смерти. Уходя, Катерина сохраняет все признаки, которые, согласно народному поверью, отличали святого: она и мертвая, как живая. "А точно, ребяты, как живая! Только на виске маленькая ранка, и одна только, как есть одна, капелька крови".

"Гроза" в русской критике 60-х годов

"Гроза", подобно "Отцам и детям" Тургенева, явилась поводом для бурной полемики, развернувшейся между двумя революционно-демократическими журналами: "Современник" и "Русское сло-(*68)во". Критиков более всего занимал вопрос далеко не литературного порядка: речь шла о революционной ситуации в России и возможных ее перспективах. "Гроза" явилась для Добролюбова подтверждением зреющих в глубинах России революционных сил, оправданием его надежд на грядущую революцию "снизу". Критик проницательно подметил сильные, бунтующие мотивы в характере Катерины и связал их с атмосферой кризиса, в который зашла русская жизнь: "В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен за ее живую душу... Какою же отрадною, свежею жизнью веет на нас здоровая личность, находящая в себе решимость покончить с этой гнилой жизнью во что бы то ни стало!" С иных позиций оценивал "Грозу" Д. И. Писарев в статье "Мотивы русской драмы", опубликованной в мартовском номере "Русского слова" за 1864 г. Его статья была полемически направлена против Добролюбова. Писарев назвал Катерину "полоумной мечтательницей" и "визионеркой": "Вся жизнь Катерины,- по его мнению,- состоит из постоянных внутренних противоречий; она ежеминутно кидается из одной крайности в другую; она сегодня раскаивается в том, что делала вчера, и между тем сама не знает, что будет делать завтра; она на каждом шагу путает и свою, собственную жизнь и жизнь других людей; наконец, перепутавши все, что было у нее под руками, она разрубает затянувшиеся узлы самым глупым средством, самоубийством". Писарев совершенно глух к нравственным переживаниям, он считает их следствием того же неразумия героини Островского: "Катерина начинает терзаться угрызениями совести и доходит в этом направлении до полусумасшествия; а между тем Борис живет в том же городе, все идет по-старому, и, прибегая к маленьким хитростям и предосторожностям, можно было бы кое-когда видеться и наслаждаться жизнью. Но Катерина ходит как потерянная, и Варвара очень основательно боится, что она бухнется мужу в ноги, да и расскажет ему все по порядку. Так оно и выходит... Грянул гром - Катерина потеряла последний остаток своего ума..." Трудно согласиться с тем уровнем нравственных понятий, с "высоты" которых судит Катерину "мыслящий реалист" (*69) Писарев. Оправдывает его в какой-то мере лишь то, что вся статья - дерзкий вызов добролюбовскому пониманию сути "Грозы". За этим вызовом стоят проблемы, прямого отношения к "Грозе" не имеющие. Речь идет опять-таки о революционных возможностях народа. Писарев писал свою статью в эпоху спада общественного движения и разочарования революционной демократии в итогах народного пробуждения. Поскольку стихийные крестьянские бунты не привели к революции, Писарев оценивает "стихийный" протест Катерины как глупую бессмыслицу. "Лучом света" он провозглашает Евгения Базарова, обожествляющего естествознание. Разочаровавшись в революционных возможностях крестьянства, Писарев верит в естественные науки как революционную силу, способную просветить народ. Наиболее глубоко прочувствовал "Грозу" Аполлон Григорьев. Он увидел в ней "поэзию народной жизни, смело, широко и вольно" захваченную Островским. Он отметил "эту небывалую доселе ночь свидания в овраге, всю дышащую близостью Волги, всю благоухающую запахом трав широких ее лугов, всю звучащую вольными песнями, "забавными", тайными речами, всю полную обаяния страсти и веселой и разгульной и не меньшего обаяния страсти глубокой и трагически роковой. Это ведь создано так, как будто не художник, а целый народ создавал тут!"

В мире сказки

В 1873 году Островский создает одно из самых задушевных и поэтических произведений - "весеннюю сказку" "Снегурочка". Сказочное царство берендеев в ней - это мир без насилия, обмана и угнетения. В нем торжествуют добро, правда и красота, а потому искусство слилось и растворилось тут в повседневности, стало источником жизни. В этой сказке - утопия Островского о братской жизни людей друг с другом, вытекающая из крестьянского идеала жизни миром. Царство добрых берендеев - упрек современному обществу, враждебному сказке, положившему в свое основание эгоизм и расчет. В "Снегурочке" именно стужа людских сердец приносит горе берендеям. Меркнут лучи животворящего Ярилы-Солнца, охлаждаются люди по отношению друг к другу. Любовь Снегурочки - причина ее гибели. Но смерть Снегурочки - искупление грехов берендеев. Принимая эту жертву, бог солнца Ярила сменяет гнев на милость и возвращает берендеям свет и тепло, совет и любовь. Не эгоизм, а бескорыстная и беззаветная любовь спасет человечество - такова вера Островского, такова лучшая из его надежд. (*70) С позиций нравственных ценностей, открытых в "Снегурочке", оценивал Островский жизнь эпохи 70-х годов, где над всеми человеческими отношениями начинали господствовать деньги и векселя, где люди поделились на волков и овец. Эта параллель между царством животных и царством людей выступает в комедии "Волки и овцы".

Драма "Бесприданница"

Мир патриархальных купцов, с которым Островский прощается, сменяется в позднем его творчестве царством хищных, цепких и умных дельцов. Обращение к новым общественным явлениям приводит к большим переменам и в художественной сути поздних драм Островского. Особенно наглядно эволюция драматургического таланта писателя ощутима в его драме "Бесприданница" (1879), по праву оспаривающей первенство у "Грозы". С бурным и стремительным развитием капиталистических отношений в 70-е годы в купеческом мире совершаются большие перемены. Он все более и более усложняется, порывает связи и со старой народной моралью, и с домостроевскими традициями. Купцы из мелких торговцев становятся миллионщиками, завязывают международные связи, получают европейское образование. Патриархальная простота нравов уходит в прошлое. Фольклор сменяет классическая литература, народная песня вытесняется романсом. Купеческие характеры психологически утончаются и усложняются. Они уже никак не вписываются в устойчивый быт, и для их изображения требуются новые драматургические приемы. Конфликт "Бесприданницы" - вариация на тему "Грозы". Молодая девушка из небогатой семьи, чистая и любящая жизнь, художественно одаренная, сталкивается с миром дельцов, где ее красота предается поруганию. Но между Катериной Кабановой и героиней "Бесприданницы" Ларисой Огудаловой очень большие различия. Душа Катерины вырастает из народных песен, сказок и легенд. В ее мироощущении живет многовековая крестьянская культура. Характер Катерины целен, устойчив и решителен. Лариса Огудалова - девушка гораздо более хрупкая и незащищенная. В ее музыкально чуткой душе звучат цыганская песня и русский романс, стихи Лермонтова и Боратынского. Ее натура более утонченна и психологически многокрасочна. Но именно потому она лишена свойственной Катерине внутренней силы и бескомпромиссности. В основе драмы - социальная тема: Лариса бедна, она бесприданница, и этим определяется ее трагическая судьба. Она живет в мире, где все продается и покупается, в (*71) том числе девичья честь, любовь и красота. Но поэтическая натура Ларисы летит над миром на крыльях музыки: она прекрасно поет, играет на фортепиано, гитара звучит в ее руках. Лариса - значимое имя: в переводе с греческого это - чайка. Мечтательная и артистичная, она не замечает в людях пошлых сторон, видит их глазами героини русского романса и действует в соответствии с ним.

В кульминационной сцене драмы Лариса поет Паратову романс на стихи Боратынского "Не искушай меня без нужды". В духе этого романса воспринимает Лариса и характер Паратова, и свои отношения с ним. Для нее существует только мир чистых страстей, бескорыстной любви, очарования. В ее глазах роман с Паратовым - это история о том, как, овеянный тайной и загадкой, роковой обольститель, вопреки мольбам Ларисы, искушал ее. По мере развития действия в драме нарастает несоответствие между романтическими представлениями Ларисы и прозаическим миром людей, ее окружающих и ей поклоняющихся. Люди эти по-своему сложные и противоречивые. И Кнуров, и Вожеватов, и Карандышев способны ценить красоту, искренне восхищаться талантом. Паратов, судовладелец и блестящий барин, не случайно кажется Ларисе идеалом мужчины. Паратов - человек широкой души, отдающийся искренним увлечениям, готовый поставить на карту не только чужую, но и свою жизнь. "Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас, Сергей Сергеич и говорит: "Я слышал, вы хорошо стреляете".- "Да, недурно",- говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. "Стреляйте",- говорит". Достоевский в "Братьях Карамазовых" отметит парадоксальную широту современного человека, в котором высочайший идеал уживается с величайшим безобразием. Душевные взлеты Паратова завершаются торжеством трезвой прозы и делового расчета. Обращаясь к Кнурову, он заявляет: "У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно". Речь идет о пароходе "Ласточка". Но так же, как с "Ласточкой", он поступает и с Ларисой: оставляет ее ради выгоды (женитьбы на миллионе), а губит ради легкомысленного удовольствия. Бросая вызов непостоянству Паратова, Лариса готова выйти замуж за Карандышева. Его она тоже идеализирует как человека с доброй душой, бедного и непонятого (*72) окружающими. Но героиня не чувствует уязвленно-самолюбивой, завистливой основы в душе Карандышева. Ведь в его отношениях к Ларисе больше самолюбивого торжества, чем любви. Брак с нею тешит его тщеславные чувства. В финале драмы к Ларисе приходит прозрение. Когда она с ужасом узнает, что ее хотят сделать содержанкой, что Кнуров и Вожеватов разыгрывают ее в орлянку, героиня произносит роковые слова: "Вещь... да, вещь. Они правы, я вещь, а не человек". Лариса попытается броситься в Волгу, но осуществить это намерение у нее недостает силы: "Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот какая я несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко". В порыве отчаяния Лариса способна лишь бросить болезненный вызов миру наживы и корысти: "Уж если быть вещью, так одно утешение - быть дорогой, очень дорогой". И только выстрел Карандышева возвращает Ларису к самой себе: "Милый мой, какое благодеяние вы для меня сделали! Пистолет сюда, сюда на стол! Это я сама... сама... Ах, какое благодеяние!.." В нерасчетливом поступке Карандышева она находит проявление живого чувства и умирает со словами прощения на устах. В "Бесприданнице" Островский приходит к раскрытию сложных, психологически многозвучных человеческих характеров и жизненных конфликтов. Не случайно в роли Ларисы прославилась В. Ф. Комиссаржевская, актриса утонченных духовных озарений, которой суждено было сыграть потом Нину Заречную в "Чайке" А. П. Чехова. Поздний Островский создает драму, по психологической глубине уже предвосхищающую появление нового театра - театра А. П. Чехова.

Пьесы жизни

Островский считал возникновение национального театра признаком совершеннолетия нации. Это совершеннолетие не случайно падает на 60-е годы, когда усилиями в первую очередь Островского, а также его соратников А. Ф. Писемского, А. А. Потехина, А. В. Сухово-Кобылина, Н. С. Лескова, А. К. Толстого в России был создан реалистический отечественный репертуар и подготовлена почва для появления национального театра, который не мог существовать, имея в запасе лишь несколько драм Фонвизина, Грибоедова, Пушкина и Гоголя. В середине XIX века в обстановке глубокого социального кризиса стремительность и катастрофичность совершающихся в стране перемен создавали условия для подъема и расцвета драматического искусства. Русская литература (*73) и ответила на эти исторические перемены явлением Островского. Островскому наша драматургия обязана неповторимым национальным обликом. Как и во всей литературе 60-х годов, в ней существенную роль играют начала эпические: драматическим испытаниям подвергается мечта о братстве людей, подобно классическому роману, обличается "все резко определившееся, специальное, личное, эгоистически отторгшееся от человеческого". Поэтому драма Островского, в отличие от драмы западноевропейской, чуждается сценической условности, уходит от хитросплетенной интриги. Ее сюжеты отличаются классической простотой и естественностью, они создают иллюзию нерукотворности всего, что совершается перед зрителем. Островский любит начинать свои пьесы с ответной реплики персонажа, чтобы у читателя и зрителя появилось ощущение врасплох застигнутой жизни. Финалы же его драм всегда имеют относительно счастливый или относительно печальный конец. Это придает произведениям Островского открытый характер: жизнь началась до того, как был поднят занавес, и продолжится после того, как он опущен. Конфликт разрешен, но лишь относительно: он не развязал всей сложности жизненных коллизий. Гончаров, говоря об эпической основе драм Островского, замечал, что русскому драматургу "как будто не хочется прибегать к фабуле - эта искусственность ниже его: он должен жертвовать ей частью правдивости, целостью характера, драгоценными штрихами нравов, деталями быта,- и он охотнее удлиняет действие, охлаждает зрителя, лишь бы сохранить тщательно то, что он видит и чует живого и верного в природе". Островский питает доверие к повседневному ходу жизни, изображение которого смягчает самые острые драматические конфликты и придает драме эпическое дыхание: зритель чувствует, что творческие возможности жизни неисчерпаемы, итоги, к которым привели события, относительны, движение жизни не завершено и не остановлено. Произведения Островского не укладываются ни в одну из классических жанровых форм, что дало повод Добролюбову назвать их "пьесами жизни". Островский не любит отторгать от живого потока действительности сугубо комическое или сугубо трагическое: ведь в жизни нет ни исключительно смешного, ни исключительно ужасного. Высокое и низкое, серьезное и смешное пребывают в ней в растворенном состоянии, причудливо переплетаясь друг с другом. (*74) Всякое стремление к классическому совершенству формы оборачивается некоторым насилием над жизнью, над ее живым существом. Совершенная форма - свидетельство исчерпанности творческих сил жизни, а русский драматург доверчив к движению и недоверчив к итогам. Отталкивание от изощренной драматургической формы, от сценических эффектов и закрученной интриги выглядит подчас наивным, особенно с точки зрения классической эстетики. Английский критик Рольстон писал об Островском: "Преобладающие качества английских или французских драматургов - талант композиции и сложность интриги. Здесь, наоборот, драма развивается с простотой, равную которой можно встретить на театре японском или китайском и от которой веет примитивным искусством". Но эта кажущаяся наивность оборачивается, в конечном счете, глубокой жизненной мудростью. Русский драматург предпочитает с демократическим простодушием не усложнять в жизни простое, а упрощать сложное, снимать с героев покровы хитрости и обмана, интеллектуальной изощренности и тем самым обнажать сердцевину вещей и явлений. Его мышление сродни мудрой наивности народа, умеющего видеть жизнь в ее основах, сводящего каждую сложность к таящейся в ее недрах неразложимой простоте. Островский-драматург часто доверяет мудрости известной народной пословицы: "На всякого мудреца довольно простоты". За свою долгую творческую жизнь Островский написал более пятидесяти оригинальных пьес и создал русский национальный театр. По словам Гончарова, Островский всю жизнь писал огромную картину. "Картина эта - "Тысячелетний памятник России". Одним концом она упирается в доисторическое время ("Снегурочка"), другим - останавливается у первой станции железной дороги..." "Зачем лгут, что Островский "устарел",- писал в начале нашего столетия А. Р. Кугель.- Для кого? Для огромного множества Островский еще вполне нов,- мало того, вполне современен, а для тех, кто изыскан, ищет все нового и усложненного, Островский прекрасен, как освежающий родник, из которого напьешься, из которого умоешься, у которого отдохнешь - и вновь пустишься в дорогу".

Наши рекомендации