Осень Средневековья: Йохан Хейзинга и проблема упадка
Историк, ощущающий свое время как эпоху упадка, тянется к таким же периодам в прошлом. К подобным ученым относится замечательный голландский медиевист Йохан Хейзинга.
Прожив тихую, благополучную (кроме ее финала) жизнь в тихой, благополучной (кроме периода Второй мировой войны) Голландии, Хейзинга тем не менее остро чувствовал приближающийся конец своей цивилизации, и это обострило его взгляд, привлекло внимание к периодам упадка.
По собственным словам Хейзинги, мысль о том, что Позднее Средневековье - не провозвестие грядущего, а отмирание уходящего в прошлое, пришла ему в голову во время прогулки в окрестностях родного Гронингена в 1907 г.* Когда этот замысел воплотился в книгу, Хейзинга слегка удивился: «Мой взгляд, когда я писал эту книгу, устремлялся как бы в глубины вечернего неба, но было оно кроваво-красным, тяжелым, пустынным, в угрожающих свинцовых прогалах и отсвечивало медным, фальшивым блеском. (...) Пожалуй, картина, которой я придал очертания и окраску, получилась более мрачной и менее спокойной, чем я рассчитывал, когда начинал этот труд. И легко может случиться, что читателю, неизменно сосредоточивающему свое внимание на упадке, на отживающем и увядающем, слишком уж густой покажется падающая на эту книгу тень смерти».
Хейзинга стоит у истоков научного события, названного позднейшими исследователями** «бунтом медиевистов». Среди историков возникла и окрепла мысль о том, что многие аспекты культуры, считавшиеся безоговорочно ренессансными, коренятся в Средних веках и, наоборот, очень многое в Ренессансе является вполне средневековым. И ренессансная Флоренция и позднесредневековая Бургундия, говоря словами Хейзинги, разыгрывали в XV в. один и тот же спектакль. В позиции «бунтовщиков» есть противоречие. Их первая посылка, наиболее четко выраженная Хейзингой: Позднее Средневековье есть период смерти средневековой цивилизации, не имеющей продолжения в последующих веках. Вторая посылка: с Ренессанса начинается цивилизация Нового времени. И весьма неожиданное заключение: Позднее Средневековье весьма сходно с Ренессансом. Отметим, что и взгляд голландского историка на собственно Средневековье не лишен парадоксальности: постоянное и аргументированное подчеркивание непрерывности культурного развития на протяжении всего Средневековья перебивается примерами несхожести именно периода XIV-XV вв. с Высоким Средневековьем (XI-XIII вв.).
*Huizinga J. Mein Weg zur Geschichte. Basel, 1947. S. 56. Эта книга представляет собой посмертную публикацию доклада, читанного им товарищам по заключению.
** Fergjuson W. The Renaissance in Historical Thought Cambridge (Mass.), 1948.
Изучение труда Хейзинги наталкивается на трудности методологического характера. Ясно сформулированная концепция или хотя бы непротиворечивая и более или менее четко вычленяемая система воззрений на «осень Средневековья» у автора «Осени Средневековья» отсутствуют. Перед нами картина эпохи, а не исследование ее, автор выражает свое мнение, свои мысли либо мимоходом, либо в пышных риторических периодах, но никогда - в отшлифованных формулировках, никогда - со строгой аргументацией. Потому исследователь рискует, анализируя взгляды Хейзинги, либо выдать его идеи за свои, совершив акт плагиата, либо приписать собственные мысли знаменитому ученому, впав в грех плагиата наоборот. Я вижу эту опасность и постараюсь избежать ее по мере возможности.
Что же в первую очередь рассматривает Хейзинга в «Осени Средневековья»? Подзаголовок гласит: «Исследование форм жизни, мышления и искусства...» Главное в книге - формы бытия. А это значит, что все новое, появляющееся в XIV-XV вв. в Европе к северу от Альп, может не включаться в картину, если не получается соответствующего внешнего выражения. Например, раз третье сословие не выработало культурно значимых форм поведения, раз оно подражает рыцарскому быту, то все изменения в реальном социальном бытии, которые произошли в связи с развитием городов, как бы и не имели места. И наоборот, если, по словам Хейзинги, «новое приходит как некая внешняя форма до того, как оно становится действительно новым по духу», то и в этом случае замена одних форм другими не есть развитие, если новые формы столь же неподвижны, неизменны, как и старые. XXII глава «Осени Средневековья» носит название «Пришествие новых форм», но «только-только зарождающийся гуманизм» - нечто новое по отношению к культуре Франции XV в. - по мысли Хейзинги, «не более чем дальнейшая разработка, идущая в русле средневековой школярской эрудиции».
Основной пафос «Осени Средневековья» - в рассмотрении не просто форм, не форм в отрыве от содержания, но таких форм, в которых это содержание мертво, притом не в том смысле, что его просто нет, а в том понимании, что оно не способно развиваться. «Я пытался, - пишет Хейзинга, - увидеть средневековую культуру в ее последней жизненной фазе, как дерево, плоды которого полностью завершили свое развитие, налились соком и уже перезрели. Зарастание живого ядра застарелыми, одеревенелыми формами мысли, высыхание и отвердение богатой культуры - вот чему посвящены эти страницы».
Упадок, по мысли голландского историка, есть не гибель или распад, но полное опустошение цивилизации, превращение ее жизненных форм в нечто лишенное внутреннего содержания.
Объявление центром исследования неподвижных, перезревших, изживших себя явлений культуры - это прием, позволяющий избежать иных вышеотмеченных противоречий. Обращенное в будущее кватроченто и повернутый в прошлое «век Бургундии» различны по сути, но сходны по внешности, а внешность - главное в этой книге! Описываемая эпоха XIV-XV вв. есть неотъемлемая часть Средневековья, ибо все формы сложились до ее наступления, и вместе с тем особый отдельный период, ибо только сейчас эти формы лишились наполнения и тем самым стали другими: мертвый ведь не равен живому.
Однако, если нарисованная Хейзингой картина верна, то возникает вопрос: почему пустая внешность господствовала над умами около двух столетий? Почему умирающая культура отливалась в радостные, торжественные формы? Дальнейшие рассуждения представляют собой попытку ответить на этот вопрос и постараться, идя по стопам голландского историка, далее проникнуть в суть культуры «осени Средневековья».
Вот как Хейзинга оценивает рыцарское поведение: «Арсенал рыцарского воображения, церемоний и пышности уже не был наполнен истинной жизнью. (...) Перегруженность пышностью и этикетом должна была скрывать внутренний упадок форм старого жизненного уклада. Рыцарские представления в XV в. утопают в романтике, которая все больше делается пустой и обветшалой». Но весь этот пышный и сложный церемониал, вся эта пустая роскошь, лишенная цели и смысла, вызывают восторг у современников. Когда Оливье де ла Марш касается всех этих вещей в своих мемуарах, его охватывает торжественное настроение. «По причине того, что великие и почетные деяния жаждут долгой славы и вечной памяти» - так начинает он воспоминание об этих «великих событиях», то есть о придворных празднествах в Лилле. Значит, пустая форма все же может чем-то увлечь.
Присмотримся поближе к тому, что в современной речи может называться формой, - к одежде и военному облачению. Причудливость бургундской моды общеизвестна. Носы мужских башмаков были такой неимоверной длины, что в них с трудом можно было ходить: в битве при Нико-полисе в 1396 г. рыцари срезали их, чтобы иметь возможность бежать. Иногда эти носы подвязывались к коленям или даже к поясу, но тогда ногу невозможно было вдеть в стремя. То есть мода, которой неуклонно следовали рыцари, делала рыцаря
непригодным к бою - и это на фоне непрерывных заявлений о воинской доблести аристократии, о знати как единственном сражающемся сословии. То же можно сказать и о доспехах. В XIII в. доспех весил 15-20 кг, в начале XVI в. - 80-100 кг. Такое облачение применялось лишь на турнирах, тогда как на поле брани рыцарей сменяли пехотинцы и вооружение становилось все легче. Несмотря на все широковещательные декларации, знать потеряла основную функцию - воинскую - и все эти сверхтяжелые панцири и шлемы оказались бессмысленной и бесполезной формой в точном смысле слова.
Но при этом культивировалась «пустая» внешность, которая весьма влияла на сознание общества. Как представляется, этот парадокс разрешим, если отказаться от оценочных представлений о «внешнем» как о чем-то плохом, понять, что бессодержательных культурных явлений не бывает, и признать, что содержанием всех этих «пустых» форм и были сами формы. То есть то, что наполняло эти формы, что создавало их, что придало им именно такой вид, исчезло, оставив значимость, и они стали ценны сами по себе, само-ценны.
Идеал рыцарства в эпоху своего расцвета, в XII в., хотя и формировался вокруг военной функции, наполнен и христианскими устремлениями (войны за веру), и социальными интенциями (защита слабых), и обаянием куртуазной любви. Но все это имело по-настоящему глубокий смысл лишь в случае действительной возможности (хотя и совершенно не обязательно реализуемой) воплотить этот идеал в жизни. Однако после XIII в. войны в защиту христианства ведутся далеко не с прежним энтузиазмом. Функции поддержания порядка теперь в руках государственных служащих, а не странствующих рыцарей. Ленников сменяют наемники, и идти в бой с именем возлюбленной в качестве боевого клича приходится не в Крестовом походе, а на турнирной арене; тем самым благосклонность дамы к христианскому воину оборачивается ее склонностью к удачливому спортсмену, любовь как драгоценная награда превращается в любовь как ценный приз. При этом, однако, обаяние рыцарства не меркнет, куртуазность остается значимой, хотя и без военно-христианского наполнения. Рыцарственность делается чем-то если и не совершенно самоценным, не полностью независимым, то автономным от реальных социальных и общежизненных задач.
Здесь необходимо сделать одно отступление. Наверное, каждого историка хотя бы раз в жизни одолевает соблазн обозначить исследуемую им эпоху каким-либо одним словом, вместить ее в одно ключевое понятие («Ренессанс - это открытие мира и человека», по формуле Мишле). Как правило, это совершенно бесплодное занятие, приводящее лишь к насильственному выведению всего разнообразия эпохи из некоторого первофе-номена в шпенглеровском понимании. Но, как не без иронии отметил известный российский историк Л.М. Баткин, «единственный способ избежать бесплодия - поддаться соблазну»*. И вот, сознавая всю рискованность подобной акции, я хочу назвать культурный процесс, происходивший в заальпийской Европе XIV-XV вв., словом «автономизация». Культурные феномены теряют свою зависимость от целого, выпадают из жестко структурированного средневекового универсума, становятся, хотя бы частично, самодостаточными.
Процесс этот происходит во всех сферах социального и культурного бытия. Сфера философская. Номинализм, возникший ранее, но именно в XIV в. приобретший более или менее значительное влияние, говорит о независимом существовании вещей, исходящих, разумеется, от Бога, но не являющихся лишь отражениями, несовершенными копиями Божественных идей.
Сфера религиозная. В движении «нового благочестия» и во многих ересях того времени проповедуются идеи о несвязанности человека церковным строем, о его непосредственных отношениях с Богом, об одинокой душе человека, предстоящего Богу и являющегося Его партнером, Его собеседником, то есть чем-то отделенным от Бога и Церкви.
Сфера политическая или, точнее, социально-организационная. Человек уже не только член социальной иерархии, обладающий правами и обязан-ностями согласно своему месту, но подданный государя. Разумеется, нет даже и представлений о гражданском равенстве, но все же индивид предстоит господину не как член корпорации, а как единичный подданный.
Сфера социально-экономическая. Именно в указанную эпоху в городском ремесле происходит переход от работы на заказ к работе на рынок, в аграрных отношениях - завершение коммутации ренты. Конкретная вещь становится безликим товаром. Дело переходит в деньги. Эти деньги еще далеки от купюр и чеков, это конкретный предмет из конкретного металла, имеющий конкретную форму, но форма эта не соразмерна человеку и потому ограничивает человека и отграничивается от него. Денежная рента, передаваемая феодалу, никак не сравнится с тем полагавшимся ему хлебом, который должен был быть размером с зад испекшей его крестьянки*. Разрывается тот духовно-телесный контакт между людьми, то единство их тел и душ (включая, если воспользоваться терминологией знаменитого российского философа и историка культуры М.М. Бахтина, «материально-телесный низ»), которые столь присущи Средним векам.
* Баткин Л. М. Тип культуры как историческая целостность. Методологические заметки в связи с итальянским Возрождением // Вопросы философии, 1969, № 9.
Сфера искусства. Нидерландская живопись XV в. отличается тем, что Хейзинга назвал «неограниченной разработкой деталей», то есть стремлением изобразить подробнейшим образом каждую деталь картины: каждую вещь, каждый предмет, имеющиеся в ее живописном пространстве. Любая часть картины автономна, она не то чтобы выпадает из целого, но все же может существовать как бы отдельно. Единство живописного восприятия картины, единство, реально существующее, - автономия не есть полная независимость - для иного глаза вообще отсутствует. Микеланджело блестяще почувствовал это. «Во Фландрии пишут картины в основном для того, чтобы обманчиво передать внешний облик предметов. (...) Но, как правило, пишут они то, что обычно называют пейзажами, и при этом со многими фигурами. Но, как это ни приятно для глаза, на самом деле здесь нет ни искусства, ни смысла; здесь нет ни симметрии, ни пропорций; здесь отсутствует выбор и тем самым величие; одним словом, в этой живописи нет ни мощи, ни великолепия; они воспроизводят многие вещи с одинаковым совершенством, тогда как должно быть достаточно только одной, наиважнейшей, чтобы расходовать на нее все силы».
В этих словах схвачена вся суть отличия не только живописи, но и всей культуры Ренессанса от культуры «века Бургундии». Понятие «Ренессанс» переносят зачастую и на культуру Нидерландов, но основательно ли применение данного термина? Вся культура эпохи перехода от Средневековья к Новому времени, эпохи, не имеющей, к сожалению, единого названия, обладает общими чертами, что и приводит к указанному переносу. Эта общая черта - распад средневековой иерархичности. Но если в Италии антииерархичный мир имеет если не центр, то меру и этой мерой оказывается человек, то в иных регионах Европы единая мера вообще отсутствует. Бог, оставаясь центром мира, перестает быть мерой, так что каждая вещь обретает свою собственную. Потому-то все и замыкается на форму явления, что форма эта - сама себе мера, сама себе закон: ??????????.
Итак, я поддался искушению. О плодовитости сего не мне судить. Но полна ли картина внеиталийского Позднего Средневековья, которую я попытался набросать, опираясь на труд Хейзинги? Разве рыцарская культура в XIV-XV вв. полностью лишилась этического наполнения - как же быть тогда с обаянием образа рыцаря, вплоть до Рыцаря Печального Образа? Разве личный контакт человека с Богом, вне Церкви, стал единственной и главной формой религиозности - как же быть тогда со всем послетридентским католицизмом? Разве прямая подчиненность государю вытеснила все виды корпоративности - как быть тогда с тем, что во многих местах цехи оформляются как раз в XIV-XV вв.? Разве полностью исчезает продуктовая рента - как же быть тогда с тем, что кое-где она сохраняется до XVIII в.? Разве «неограниченная разработка деталей» в живописи заканчивается в XV в. или начале XVI в. со смертью Яна ван Эйка или Иеронима Босха - как же быть тогда с творчеством Питера Брейгеля Старшего?
* Ястребицкая А.Л. Западная Европа XI-XIII вв. Эпоха, быт, костюм. М.: 1978. С. 116.
Да, моя (не Хейзинги) картина действительно неполна. Но у этой неполноты есть свои причины. Она обусловлена тем, что пристальное наблюдение требует известной односторонности. Важно лишь, чтобы эта односторонность была осознана, понималась как исследовательский прием, чтобы ученый понимал, что он видит лишь часть картины, часть, обусловленную позицией наблюдателя. А вот позиция наблюдателя, в данном случае моя (а не Хейзинги) позиция, вызвана тем, что может быть названо «пророчеством назад». То есть я выделяю те черты, которые мне представляются наиболее важными для последующей культурной истории.
Автономия, самодостаточность многих культурных феноменов является зародышем иных явлений в будущем. Утратившее внутренний смысл, но сохранившее значимость аристократическое поведение акцентирует внимание на пышности, роскоши, но и красоте - и это в конечном счете приведет к признанию эстетического как самоцели, как, говоря словами Канта, «формы целесообразности без представления цели»*. Внутренняя отделен-ность верующего от церковной системы в «devotio moderna» преобразуется в дальнейшем в антицерковные устремления Реформации. Одинокая подчиненность подданного владыке полностью воплотится в абсолютизме. Алтарные образа станут картинами, створки с изображениями донаторов будут отчленяться, дабы служить светскими портретами, и форма этих образов в самом буквальном смысле лишается сакрального содержания.
Новое в период «осени Средневековья» никак не вытесняет старое. Оно сосуществует с ним. Неповторимость указанному периоду придает, однако, не столько само это сосуществование - подобное встречалось и в иные эпохи, - сколько бытие этого нового в виде форм, кажущихся пустыми, бессодержательными.
Упадок конкретной цивилизации - не конец цивилизации вообще, цивилизации людей. В привычном и к тому же прекрасном облике - как в Позднее Средневековье - или в облике невиданном и к тому же страшном - как в XX в. - приходит новое и меняет путь нашей жизни, которая продолжает и требует нашего - историков - осмысления.
Заканчивая предисловие к «Осени Средневековья», Хейзинга писал: «Формы в жизни, в мышлении - вот, что пытаюсь я здесь описывать. Приближение к истинному содержанию, заключенному в этих формах, - станет ли и это когда-нибудь делом исторического исследования?». Этим вопросом, обращенным ко всем нам, я и хотел бы завершить свои рассуждения.
Д.Э. Харитонович
* К а н т И. Критика способности суждения. СПб.: 1898. С. 85.
КОММЕНТАРИИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
1* В то время когда Й. Хейзинга писал свою книгу, считалось твердо установленным, что существовали два брата ван Эйка - Хуберт и Ян, оба выдающиеся нидерландские художники. Ныне со стороны ряда ученых существование Хуберта подвергается сомнению. Подробнее см.: Гершензон-Чегодаева Н.М. Западная наука о братьях ван Эйк // Современное искусствознание Запада о классическом искусстве XIII-XVII вв. Очерки. М., 1977.
2* Здесь, по-видимому, можно предположить намек на работу швейцарского историка и философа культуры Якоба Буркхардта «Культура Италии в эпоху Ренессанса» (1860). Я. Буркхардт, книга которого получила широкую известность и составила целый этап в историографии, оказал большое влияние на Й. Хейзингу, в первую очередь своим методом рассмотрения ренессансной культуры как целого, проявляющейся во всех областях жизни: в искусстве, философии, религии, политике, быте и т.п. (см. также прим. 31* к гл. I).
3* Под Бургундией в контексте настоящей книги понимается Бургундское государство: конгломерат феодальных владений, объединенных герцогами Бургундскими. Это государство в период своего наибольшего могущества, в начале второй половины XV в., включало герцогство Бургундское, т.е. собственно Бургундию, графство Бургундию, или Франш-Конте, Пикардию, Эльзас, Лотарингию, а также другие области на территории современной Франции и, помимо этого, исторических Нидерландов, региона, обнимающего ныне Бельгийское королевство, Нидерландское королевство, нередко именуемое по своей главной провинции Голландией, Люксембург и часть Северо-Западной Франции.
I
1* Великая Схизма - раскол в католической Церкви в конце XIV - начале XV в., проявившийся в том, что во главе ее стояли одновременно насколько пап. Причины раскола лежали в стремлении влиятельной группировки в церковном руководстве ликвидировать зависимость от французской короны, в которую попала курия с начала XIV в., особенно после перенесения ее местопребывания из Рима в Авиньон в 1308 г. Пользуясь затруднениями Франции в Столетней войне, эта группировка намеревалась вернуть папский престол в Рим. В конечном итоге в 1378 г. одна часть кардиналов избрала своего Папу в Риме, а другая - антипапу в Авиньоне. Франция и ее союзники поддерживали авиньонского главу Церкви, Англия и ее сторонники - римского первосвященника. Созванный в 1409 г. Пизанский Собор попытался прекратить раскол и, отрешив обоих Пап от власти, избрал третьего. Низложенные не подчинились решению, и на верховенство в Церкви претендовали уже трое. Конец Схизме положил лишь Констанцский Собор в 1417 г.
2* Бургиньоны и арманьяки - группировки во Франции времен Столетней войны. Причиной их образования явилась борьба за регентство при психически больном короле Карле VI. На пост регента притязали, с одной стороны, дядя короля герцог Бургундский Филипп Храбрый, а после его смерти его сын Иоанн Бесстрашный, с другой - брат короля герцог Людовик Орлеанский. Сторонники Филиппа и Иоанна именовались бургиньонами, т.е. бургундцами, сторонники Людовика - арманьяками, по имени фактического главы партии графа Бернара д'Арманьяка, тестя Карла Орлеанского, сына Людовика. Борьба между партиями изобиловала террористическими действиями с обеих сторон. Бургиньоны в демагогических целях пытались опереться на парижские низы. Обе партии обращались за помощью к Англии. Бургиньоны после убийства Иоанна Бесстрашного (см. прим. 33* к гл. I) поддержали претензии английской короны на французский престол. Арманьяки выступили в поддержку прав сына Карла VI, дофина Карла (впоследствии короля Франции Карла VII). Неудачи Англии в Столетней войне побудили главу бургиньонов Филиппа Доброго искать соглашения с арманьяками на максимально выгодных для себя условиях. Борьба группировок закончилась их примирением в 1435 г. 3* Орифламма (от лат. aurea flamma - золотое пламя) - первоначально алое знамя возобновленной Римской империи, посланное Папой Львом III Карлу Великому в самом конце VIII в., перед коронацией его императорской короной. С конца X в. Капетинги стали именовать орифламмой свое родовое знамя, стяг св. Дионисия, патрона Галлии: раздвоенное белое полотнище с тремя золотыми лилиями и зелеными кистями. С 1096 г. орифламма приняла форму раздвоенного красного стяга и стала знаменем Французского королевства. Сакрально-монархический смысл орифламмы выражался среди прочего в том, что она разворачивалась перед войском в тех случаях, когда война велась против врагов христианства или всего королевства и во главе похода стоял сам монарх.
4* Парламентами в средневековой Франции именовались королевские суды. Верховным судом являлся Парижский парламент. Первоначально он представлял собой заседание королевского совета в полном составе для разбора судебных дел. С XIV в. он становится постоянным органом и среди его советников все большее место занимают легисты - знатоки римского права, обычно выходцы из буржуазии. В XV в. они практически полностью вытесняют из парламентов высшую знать.
5* Пляска Смерти (Dance Macabre) - сюжет, получивший широкое распространение в искусстве XIV - XVI вв.: изображался танец, в котором участвуют люди, полуразложившиеся трупы, скелеты; среди персонажей были представлены обычно все сословия и состояния: мужчины и женщины, старики и дети, священники и миряне, крестьяне и рыцари, короли и Папы и т.п. Этот сюжет символизировал тщету всего земного.
6* Упланд - парадная верхняя мужская одежда знати и богатых горожан, как правило распашная, с обязательной опояской, часто с шалевидным воротником, иногда меховым, с рукавами, сверху узкими, а книзу сильно расширенными.
7* Замещение постов советников парламента происходило путем королевского назначения или покупки должности. Людовик XI, постоянно нуждавшийся в деньгах, заставлял богатых буржуа покупать места парламентских советников. Отказ Одара де Бюсси настолько разозлил этого жестокого и мстительного короля, что, не имея возможности наказать мэтра де Бюсси ввиду смерти последнего, он надругался над его трупом.
8* О кладбище Невинноубиенных младенцев см. с. 147-148. Изображения Пляски Смерти были помещены на деревянных панелях в галерее при входе на кладбище в 1425 г. Они просуществовали до конца XVI в. и были уничтожены в эпоху религиозных войн.
9* Кордельеры - французское наименование францисканцев. Происходит от
фр. corde (веревка), ибо монахи этого ордена подпоясывались веревкой. 10* Армия Спасения - существующая с 1865 г. протестантская религиозно-филантропическая организация, действующая в основном в Великобритании и США. Организация ведет обширную благотворительную работу, в первую очередь среди низов общества - бездомных, пьяниц и пр. Все получающие от Армии Спасения помощь: еду, ночлег - обязаны участвовать в общих молитвенных собраниях, начинающихся проповедью и заканчивающихся зачастую индивидуальными или массовыми актами покаяния в совершенных грехах. Армией эта организация зовется из-за своеобразного устройства по военному образцу.
11* Современные исследователи относят Монстреле к так называемому городскому, или бюргерскому, направлению в историографии, притом не только потому, что он сам принадлежал к городской верхушке, будучи прево Камбре. Его «Хроника», охватывающая 1400-1453 гг., лишена свойственных многим историческим сочинениям той эпохи риторических красот и преувеличений.
12* Кармелиты - монашеский орден, называемый так потому, что центром его был основанный во второй половине XII в. (орденские предания возводят учреждение его к Илье Пророку или Иоанну Крестителю) монастырь в горном массиве Кармел (Кармил) в Палестине. С 1245 или 1247 г. - конгрегация нищенствующих монахов.
13* Эннен - женский головной убор знати в виде высокого (до 70 см) конуса. Имелись разновидности эннена: «рогатый» - облегающий прическу с валиками из волос по бокам головы, отчего она в фас кажется имеющей рожки; «двойная сахарная голова» - т.е. раздвоенный конус; «парус» - с прикрепленным к верхушке эннена покрывалом.
14* Бегинки - члены возникших в позднее Средневековье полумонашеских объединений одиноких женщин, посвятивших себя уходу за больными и другим делам милосердия. Жили общинами, проповедовали воздержание, скромность в поведении и одежде, в частности носили низкие белые чепцы. В отличие от монахинь в собственном смысле слова не приносили никаких формальных обетов и могли выйти из общины в любое время. Существовала и сходная мужская организация - беггарды. Культивировавшиеся среди беги-нок и беггардов идеи внецерковной (хотя и не антицерковной) мистики вызывали со стороны Церкви подозрения в ереси, а отсутствие обетов безбрачия - даже обвинения в свальном грехе.
15* Савонарола и его сторонники, именовавшиеся «плаксами», так как они должны были непрерывно оплакивать свои грехи, проводили так называемые «сожжения сует», когда наряду с дорогими нарядами, косметикой, украшениями, игральными картами и т.п. огню предавались и произведения искусства. Об их количестве и характере споры идут и по сей день. Известно, однако, что Боттичелли сам бросил в костер свои картины (неясно, правда, какие и сколько). Отличие Савонаролы от его французских предшественников в том, что если для последних символами суетности являлись украшения и игры, то для флорентийского реформатора все в окружавшей его ренессансной действительности было злом: и насквозь мирское искусство, и страсть к наживе, и медичейская тирания, и итальянская церковная иерархия, проникнутая светским духом.
16* Жоану (Иоанну) Коимбрскому, племяннику третьей жены Филиппа Доброго Изабеллы Португальской, в описываемое время (1436 г.) было около двух лет. В 1520 г. состоялась встреча королей Англии и Франции Генриха VIII и Франциска I в г. Ардре близ Кале. Сыну последнего, дофину Франциску, исполнилось тогда два года. Говоря об обильных слезах при виде Жоана Коимбрского и дофина, Й. Хейзинга подчеркивает чрезмерное, с нынешней точки зрения, проявление чувства умиления, вызываемого зрелищем детей. Французский историк Ф. Ариес и некоторые иные современные исследователи указывают, что именно с XV в. люди начинают проявлять активные чувства к детям, тогда как до этого времени отношение к ребенку было достаточно индифферентным (впрочем, многие другие ученые оспаривают это утверждение).
17* Людовик XI, еще будучи дофином, поссорился со своим отцом Карлом VII и бежал к Филиппу Доброму через Аррас в Брюссель, откуда вернулся в Париж совместно с Филиппом только после смерти своего отца. Во время пребывания при бургундском дворе дофин всячески выражал свое раскаяние в непочтительности к отцу и бурно демонстрировал дружеские чувства и глубокую благодарность к Филиппу и его сыну Карлу, будущему Карлу Смелому. После восшествия на престол Людовик начал беспощадную борьбу с Бургундией, закончившуюся поражением последней. В этой борьбе он не брезговал никакими средствами. Однако вряд ли следует объяснять столь сильное проявление своих чувств Людовиком только двуличием, которое действительно было чрезвычайно типичным для него. В средневековом обществе с его высокой нормативностью поведения положение блудного сына обязывало к выражению подобных чувств, и Людовик выполнял эти обязанности со всей серьезностью.
18* Карл Великий был героем обширного цикла героических поэм (созданных во Франции в XI-XIII вв.), которые современным литературоведением, строго говоря, не причисляются к жанру романа. В данном случае Й. Хейзинга имеет в виду сюжеты, связанные с Ожье Датчанином. Распря между Карлом Великим и Ожье началась, согласно этим поэмам, из-за того, что внебрачный сын Ожье Карл ударил сына Карла Великого Пипина, поссорившись с ним за игрой в шахматы.
19* Бенефиции (от лат. beneficium - благодеяние) - земли, имущество, права и т.п., приносящие доход и передаваемые владельцем другому лицу, обычно пожизненно, при условии выполнения определенных обязанностей. При нарушении этих условий бенефиции могли быть отобраны. О ссоре Филиппа Доброго с сыном см. с. 284-286.
20* Филипп Добрый являлся непосредственным вассалом короны, поэтому на него можно было приносить жалобы только в королевский совет, в данном случае в Парижский парламент (см. прим. 4* к гл. I). Однако, по Аррасским соглашениям 1435 г., вассальная зависимость Бургундии сводилась к признанию формального верховенства французской короны. Помимо этого, герцогство Бургундское было пэрством, т.е. глава его входил в группу высшей аристократии - двенадцать пэров, для которых сам король был лишь первым среди равных. По устаревшим, но не отмененным законам королевства Филипп подлежал только суду пэров, т.е. равных ему. Для него была невыносима сама мысль, что его дело будут разбирать королевские чиновники, притом выходцы из буржуазии. Именно это несоблюдение законов феодальной иерархии, а не только непокорность подданного и приводит Филиппа в ярость.
21* Король Артур и Ланселот Озерный - герои чрезвычайно распространенного в XII-XVI вв. в Европе цикла рыцарских романов о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола - странствуют обычно в одиночку в поисках приключений.
22* Курфюрсты - высшие духовные и светские князья Священной Римской империи. Императорский престол всегда был, хотя бы в принципе, выборным. Первоначально император избирался всеми светскими государями или их большинством. Постепенно выделилась группа из семи высших князей, к которым перешло право избрания и низложения императора. Эта группа именовалась коллегией курфюрстов.
23* Король Англии Эдуард II был низложен и убит в результате конфликта с представителями знати во главе с Роджером Мортимером и женой Эдуарда Изабеллой Французской.
24* В 1332 г., т.е. к моменту первого приступа безумия Карла VI, наибольшим христианским государством в Европе было Польское королевство, объединенное с 1386 г. в результате Кревской унии с Великим княжеством Литовским; вторым по величине - Священная Римская империя, реально представлявшая собой конгломерат независимых государств, объединенных лишь эфемерной властью императора, даже политическое верховенство которого признавалось только в Германии, но не в Италии.
25* В битве с турками под Никополисом французские войска из-за тщеславия своего командующего Иоанна Бесстрашного начали сражение, не дождавшись подхода основной армии во главе с венгерским королем Сигизмундом.
26* Бенедикт XIII упрямо отказывается отречься в 1408 г., когда Франция, бывшая тогда на стороне авиньонских Пап, отказала ему в повиновении; в 1409 г., когда он был низложен Пизанским Собором; в 1417 г., когда его вторично низложил Констанцский Собор; в 1418 г., после того как испанские государства, его последний оплот, перестали его поддерживать. До самой смерти (он умер в 1424 г. на девяностом году жизни) жил в укрепленном замке близ Валенсии, ведя себя так, как будто он был единственным Папой. Вся паства Бенедикта XIII состояла из нескольких сотен окрестных крестьян, курия - из четырех кардиналов преклонного возраста, с которых он взял клятву, впоследствии ими нарушенную, в том, что они изберут ему преемника из своей среды и не признают никого другого главой Церкви.
27* Под Арменией здесь подразумевается Малая, или Киликийская, Армения, область в Малой Азии, населенная армянами, бежавшими в 1080 г. от турок-сельджуков из Великой Армении, т.е. собственно Армении.
28* Колесо Фортуны - распространенный в Средние века аллегорический сюжет, символизирующий непостоянство всего сущего и изображающий колесо и четырех коронованных особ. Первый из персонажей держится за обод, второй сидит на вершине, третий падает с колеса, четвертый лежит внизу рядом с короной. Первому сопутствует надпись: «Я буду царствовать», второму - «Я царствую», третьему - «Я царствовал», четвертому - «Я отцарствовал».
29* Рене Анжуйский в 1415 г. унаследовал через свою мать Иоланту Арагонскую корону Сицилии (фактически - права на нее, ибо остров с 1409 г. принадлежал Арагону) и номинальный титул короля Иерусалимского. Он вел длительную борьбу за обладание Лотарингией, наследницей которой была его жена Изабелла, с ее родственником Антуаном Водемоном. В 1431 г. Рене попал в плен к Водемону и освободился только в 1437 г. В 1435 г. он унаследовал еще одну корону - Неаполя - от усыновившей его королевы Неаполитанской Иоанны II. В 1438 г. занял Неаполь, до того захваченный Альфонсом V Арагонским. В 1438-1442 гг. Альфонс постепенно вытеснил из Неаполитанского королевства Рене, который до 1461 г. предпринимал безуспешные походы, чтобы вернуть свое наследство. Он претендовал также на венгерский престол, обосновывая свои устремления тем, что в 1310- 1382 гг. в Венгрии царствовали представители Анжуйского дома, к одной из ветвей которого принадлежал и сам Рене.
30* Война Алой и Белой розы - династическая распря между Ланкастерами и Йорками - называется так потому, что родовым гербом первых была алая роза, гербом вторых - белая. В этой войне Франция поддерживала Ланкастеров, а Бургундия - Йорков.
31* Я. Буркхардт (см. прим. 2* к Предисловию) выводил всю ренессансную культуру из принципа индивидуализма. С одной стороны, метод Буркхардта - рассмотрение культуры эпохи как целого - оказал большое влияние на И. Хейзингу, с другой - Осень Средневековья является как бы возражением Буркхардту, так как Хейзинга подчеркивает, что корни многих культурных явлений, которые швейцарский ученый считал безоговорочно ренессансными, лежат в Средневековье.
32* Одной из причин постоянных конфликтов между Францией и Империей было так называемое «бургундское наследство», т.е. те земли, которые после крушения и распада государства Карла Смелого были унаследованы его дочерью Марией Бургундской <