Возбуди тревогу и неудовлетворенность

Полностью удовлетворенного человека обольстить невозможно. Следует поселить в душе ваших объектов напряженность и дисгармонию. Внушите им чувство беспокойства, неудовлетворенности жизненными обстоятельствами и самими собой: в их жизни недостает приключений, они утратили юношеские идеалы или попросту стали скучны. Ощущение неполноценности, созданное вами, позволит втереться в доверие; в вас должно увидеть ответ на все жизненные вопросы и средство для разрешения проблем. Боль и тревога — характерные предшественники удовольствия. Научитесь вызывать потребность, которую сумеете удовлетворить.

Нанесение раны

В Иствуде, шахтерском городке в центральной Англии, Дэвид Герберт Лоренс слыл немного странным парнем. Бледный и хрупкий, он не участвовал в мальчишечьих играх и забавах, много времени проводил за чтением и водил дружбу по большей части с девочками. Он частенько навещал семью Чэмберсов, с которыми Лоренсы соседствовали, пока те не переехали на ферму неподалеку от Иствуда. Дэвиду нравилось заниматься вместе с сестрами Чэмберс, особенно с Джесси; с этой застенчивой и серьезной девочкой они часто откровенничали — и ему было приятно, что с ним она раскрывается,— поверяя другу свои секреты. Привязанность Джесси к Лоренсу с годами росла, они стали большими друзьями.

Однажды в 1906 году Лоренс — ему шел уже двадцать первый год — не пришел в обычное время заниматься с Джесси. Он появился с сильным опозданием и выглядел необычно озабоченным и задумчивым, таким его здесь прежде не видели. Теперь настала ее очередь попытаться вызвать его на откровенность. Наконец он заговорил: ему кажется, что они с нею становятся чересчур близки. Думала ли она о своем будущем? Ей предстоит замужество — за кого она выйдет? Ясно, что не за него, продолжал он, ведь они только друзья. Поэтому нечестно с его стороны скрывать ее от глаз других людей. Они, конечно, и впредь останутся друзьями, будут встречаться, разговаривать, как раньше, только, может быть, не так часто. Когда он закончил и поднялся, Джесси ощутила странную опустошенность. Ей пока еще не часто приходили в голову мысли о любви или замужестве. Ее охватили сомнения. Что ждет ее в будущем? Почему она до сих пор не задумалась об этом? Она была обеспокоена, огорчена, сама не понимая причины.

Лоренс продолжал приходить к ним, но теперь все изменилось. Он делал ей замечания, постоянно критиковал. Она недостаточно развита физически. Что за жена из нее получится? Мужчине нужна женщина не только для разговоров. Он сравнивал ее с монахиней. Они стали видеться реже. Когда немного позже Лоренс получил место учителя в школе неподалеку от Лондона, девушка даже почувствовала некоторое облегчение. Но, когда он пришел прощаться и доверительно сообщил, что встреча эта, возможно, станет для них последней, она не выдержала и расплакалась. Уехав, он еженедельно присылал ей письма. В них он рассказывал о девушках, с которыми знакомился,— как знать, писал он, не станет ли одна из них его женой. В конце концов она решилась приехать к нему в Лондон. Он принял ее приветливо, все было, как в давние времена, но он продолжал изводить ее, утверждая, что у нее нет будущего, и растравляя старую рану. На Рождество Лоренс приехал в Иствуд и вскоре нанес ей визит. Он был радостно возбужден. Теперь ему ясно, заявил он, что одна только Джесси может составить его счастье. Он хочет жениться на ней, на самом деле все это время он любил только ее. Пока им лучше держать все в секрете: он, правда, попробовал себя в качестве писателя (вот-вот должен выйти его первый роман), но литературная карьера только начинается, у него пока плоховато с деньгами. Неожиданное признание застигло Джесси врасплох, ее переполняло счастье, она дала безоговорочное согласие, приняла все его условия. Они стали любовниками.

Вскоре, однако, все пошло по привычной схеме: упреки, разрывы, его признания в связи с другой девушкой. Однако, несмотря на все это, она лишь крепче привязывалась к нему. Только в 1912 году она приняла решение расстаться с ним навсегда, узнав себя в одной из героинь его автобиографического романа «Сыновья и любовники»,— она была потрясена, сочла это предательством и не пожелала больше его видеть. Однако, несмотря на это, она любила Лоренса до конца жизни.

В 1913 году молодая англичанка по имени Айви Лоу, читательница романов Лоренса, вступила с ним в переписку, ее письма дышали благоговением. К тому времени Лоренс был женат на немке, баронессе Фриде фон Рихтхофен. К удивлению Лоу, однако, он пригласил ее посетить его и его супругу в Италии. Она догадывалась, что он, вероятно, донжуан, но очень хотела познакомиться и потому приняла приглашение. Лоренс оказался вовсе не таким, каким она его себе представляла: высокий голос с визгливыми нотками, глаза-буравчики и что-то неуловимо женоподобное во всем облике. Они подолгу гуляли вдвоем, разговаривали, Лоренс откровенничал с Лоу. Она чувствовала, что они могут подружиться, и была в восторге от этой перспективы. Позже, перед самым ее отъездом, он вдруг бросил ей в лицо длинную очередь упреков. Лоренс раскритиковал Лоу со всей беспощадностью: она предсказуема, ей недостает внутренней свободы, скорее напоминает робота, чем человеческое существо. Опустошенная неожиданной атакой, она тем не менее вынуждена была согласиться с тем, что упреки по большей части справедливы. Как посмела она даже надеяться, что понравится ему? Да кто вообще она такая рядом с ним? Лоу уехала из Италии с чувством душевной опустошенности, однако Лоренс продолжил переписку, его письма были такими, словно ничего не произошло. Вскоре она поняла, что безнадежно любит этого человека вопреки всему, что он наговорил ей. А может, это произошло не вопреки тому, что произошло, а благодаря этому?

В 1914 году писатель Джон Миддлтон-Мерри получил неожиданное письмо от своего доброго друга Лоренса. В письме Лоренс ни с того ни с сего осыпал его упреками в бесчувственности и недостаточной обходительности по отношению к супруге, романистке Кэтрин Мэнсфилд. Позднее Миддлтон-Мерри писал: «Никогда прежде я не испытывал тяги к мужчине, но из-за этого письма меня вдруг потянуло к нему. Это было что-то новое — какое-то уникальное, неповторимое переживание; уникальным оно и осталось». Он почувствовал, что за нападками Лоренса кроется нечто иное, какой-то странный вид любви. С тех пор всякий раз, встречаясь с Лоренсом, он неизбежно испытывал необъяснимое физическое влечение.

Толкование. Просто удивительно, как много женщин — да и мужчин — попало под странное обаяние Лоренса, учитывая, насколько неприятным, просто несносным он мог быть. Почти всякий раз отношения начинались как дружба — доверительные разговоры, взаимная откровенность, духовная связь. Однако неизменно подобные отношения оборачивались для его друзей потоками упреков и резких критических замечаний, которые он выливал на них. К этому времени он успевал хорошо узнать человека, поэтому уколы чаще всего попадали точно в цель, в болевые точки. Это неизбежно порождало смятение в душах его жертв, а вместе с ним росло чувство тревоги и ощущение собственной неполноценности, ущербности. Выбитые из нормальной колеи, они чувствовали внутренний раскол: одна часть их сознания недоумевала, почему с ними так несправедливо поступают, другая соглашалась с тем, что это заслуженная кара. В момент таких мучительных раздумий и самокопаний неожиданно приходило письмо, а то и сам Лоренс являлся с визитом как ни в чем не бывало, такой же милый и приветливый, как прежде.

Но теперь он виделся им в ином свете: они были слабы и уязвимы, нуждались в поддержке, а он выглядел таким сильным. Их тянуло к нему, словно магнитом, дружеские чувства перерастали в любовь и восхищение. Ощутив однажды неуверенность в себе, они с тем большей готовностью открывались навстречу любви.

Часто многих из нас мучает ощущение, что мы не состоялись, так и не стали настоящими взрослыми людьми. Защищаясь от этого ощущения иллюзорности, мы уходим с головой в заведенный порядок жизни, прикрываясь привычным и размеренным укладом, как маской или своего рода щитом. Однако, если присмотреться, можно увидеть, как из-под этого защитного слоя проступает сильное чувство неуверенности и страха. Да, мы притворяемся, носим маску полноценных, состоявшихся людей, зная, что это не так, и потому чувствуем себя в жизни не вполне твердо. Обольститель наносит удар точно в эту точку, вскрывает и бередит рану, заставляя нас с полной ясностью осознать эти неоформленные мысли, которые мы прячем от самих себя. Именно так и поступал Лоренс: его внезапные жестокие удары били по самому слабому месту.

Правда, Лоренс добивался успеха с помощью лобовой атаки, но, как правило, такой болезненный способ совсем не обязателен. Можно и более мягко навести свои объекты на размышления о том, что они не соответствуют определенному уровню, и вызвать у них неуверенность. Поместите их в такую ситуацию, чтобы невольно напрашивалось сравнение с вами или кем-то еще (и сравнение не в их пользу), или каким-то образом покажите вашим жертвам, что их жизнь вовсе не так хороша, как они воображали. Вам нужно добиться, чтобы они оказались не в ладах с самими собой, разрывались на части, ощущали дискомфорт и беспокойство. Тревога, чувство потери и потребность к кому-то прислониться — это основные предшественники желания. Эти потрясения создают пространство, куда вы можете впрыснуть свою отраву — клич сирены, зовущий к приключениям или свершениям, но приводящий прямиком в западню. Без тревоги и ощущения потери обольщение не может состояться.

Желание и любовь имеют объектами вещи или качества, которыми человек в настоящее время не обладает, но которых ему недостает.

Сократ

Ключи к обольщению

В человеческом обществе каждый носит маску: мы притворяемся более уверенными в себе, чем на самом деле. Нам не хочется, чтобы окружающие оказались настолько проницательными, чтобы разглядели это сомневающееся эго внутри нас. В действительности наше эго, наша индивидуальность куда более хрупка, чем кажется, она прикрывает пустоту и чувство смятения. Выступая в роли обольстителя, ни в коем случае не принимайте внешнюю оболочку человека за реальность. Люди, как правило, сами склоняются к тому, чтобы их соблазнили, поскольку каждому из нас, по сути, недостает чувства полноты, все мы в глубине души ощущаем какую-то незавершенность. Помогите тревогам и комплексам выйти на поверхность, и их обладатели будут следовать за вами.

Окружающие не разглядят в вас человека, достойного любви или уважения,— не разглядят до тех пор, пока не задумаются о самих себе и не осознают, чего именно им недостает. Прежде чем начать обольщение, поместите перед своими объектами зеркало, в котором отразится их внутренняя пустота. Заглянув в него и увидев зияющую пустоту, они сумеют наконец заметить и вас — человека, способного заполнить пустое пространство. Не забывайте: чаще всего мы ленивы. Освободиться от чувства скуки или неуверенности собственными силами нам не под силу — это потребовало бы слишком больших усилий. Позволить кому-то из посторонних выполнить эту работу за нас неизмеримо проще и приятнее. Желание найти человека, на которого можно было бы опереться, который помог бы заполнить нашу внутреннюю пустоту, и есть та слабость, за которой охотятся все обольстители. Заставьте людей тревожиться о будущем, ощутить подавленность, задаваться вопросами о себе, ставить под сомнение свою индивидуальность — в общем, пусть они кожей прочувствуют всю скуку, всю тоску, которая гложет их всю жизнь. Почва подготовлена. Можно бросать в нее семена обольщения.

В диалоге Платона «Пир» — древнейшем трактате западной культуры о любви, оказавшем определяющее влияние на наше понимание красоты и желания,— жрица Диотима рассказывает Сократу о происхождении Эрота, бога любви. Отцом Эрота называли Ловкость, или Сноровку, а матерью — Бедность, или Нужду. Эрот унаследовал черты обоих родителей: постоянно испытывая нужду, он прибегает к хитрым уловкам, чтобы ее утолить. Как бог любви, он прекрасно знает, что невозможно вызвать любовь в сердце того, кто ни в чем не испытывает нужды. И вот что совершают его стрелы: пронзая человеческую плоть, они причиняют боль, заставляя почувствовать нехватку, голод. В этом образе заключена квинтэссенция вашей задачи как обольстителя. Подобно Эроту вы должны нанести своей жертве рану, прицелившись в уязвимое место, нащупать брешь в их самолюбии и нанести удар. Если они усердно тянут лямку, заставьте их мучиться от этого, усугубляйте страдания, как бы нечаянно дотрагиваясь до больного места, как бы непреднамеренно касаясь этой темы в разговоре. Вы получаете язву, комплекс (можете немного усилить его), беспокойство, ну, а облегчение несчастному принесет только участие другого человека, то есть персонально ваше. Обратите внимание на то, как мастерски Лоренс вызывал тревогу, нанося удар точно в слабые места своих жертв: у Джесси Чэмберс это была ее физическая холодность, у Айви Лоу — отсутствие непосредственности, у Миддлтона-Мерри — недостаток галантности.

Клеопатра разделила ложе с Юлием Цезарем в первую же ночь их знакомства, однако истинное обольщение, полностью подчинившее великого полководца и сделавшее его рабом этой женщины, началось позднее. В нескончаемых беседах, которые они вели, она постоянно упоминала Александра Македонского, античного героя, потомком которого предположительно был Цезарь. Но кто мог сравниться с Александром Великим? Через сравнение она вынудила Цезаря ощутить собственную ущербность. Прекрасно понимая, что под бравадой Цезаря кроется неуверенность, она пробудила в нем тревогу и горячее желание самоутвердиться, доказать свое величие. Стоило ему почувствовать эту потребность — и вот он уже становится легкой добычей для обольстительницы. Его уязвимым местом были постоянные сомнения относительно собственной мужественности.

Цезарь был убит, и тогда Клеопатра обратила взор на Марка Антония, одного из его преемников — правителей Рима. Антонию нравились зрелища и удовольствия, тонкостью вкусы его не отличались. В первый раз он увидел ее на палубе пышно убранного корабля. Она потчевала, поила и всячески ублажала его. Всё было нацелено на то, чтобы наглядно продемонстрировать ему преимущества египетского образа жизни перед римским, по крайней мере, по части того, что касалось удовольствий и развлечений. В этом римляне по сравнению с египтянами были скучны и примитивны. Антония заставили почувствовать, сколь многого он был лишен, пока проводил время со своими тупыми солдафонами и почтенной римской супругой. И как только он это ощутил, Клеопатра стала в его глазах воплощением всех волнующих радостей. Он превратился в ее раба.

Такова соблазнительная сила экзотики. Играя роль обольстителя, вы должны показаться пришельцем извне, предстать гостем, чужаком. В этой роли вы становитесь олицетворением перемен, новизны, разрушения повседневной рутины. Пусть, сравнивая себя с вами, ваши жертвы увидят, что их жизнь скучнее, чем им всегда казалось, а круг общения вовсе не так интересен. Лоренс подводил свои объекты к осознанию их собственной, персональной неполноценности; вероятно, вы сочтете такое проявление жестокости неприемлемым. В этом случае обратите внимание на их окружение, среду, жизненные обстоятельства. О Дон-Жуане сложено множество легенд. Особенно часто они повествуют о том, как он соблазняет простую деревенскую девушку, заставив ее ощутить беспросветную провинциальность ее жизни. А тут он, блестящий, одетый по последней моде, с благородными манерами. Он не такой, как все, он экзотичен, словно залетевшая издалека птица. Вначале она чувствует, как скучно живет, затем видит его, а в нем — свое спасение. Помните: люди, считающие, что их жизнь неинтересна, предпочитают искать причину не в себе, а во внешних обстоятельствах — городке, в котором родились, безликих и серых людях, которые их окружают. Стоит только дать им ощутить соблазн экзотики — и обольщение не составит для вас труда.

Другая чертовски уязвимая цель, в которую может метить обольститель,— это прошлое жертвы. Взрослея и старея, человек неизбежно отказывается от идеалов юности, а то и предает их, теряет непосредственность, какую-то жизненную энергию. Знание об этом дремлет где-то на дне сердца каждого из нас. Став обольстителем, вы должны вытащить эти переживания, вынести их на поверхность, показать своим жертвам, как безнадежно они удалились от своих былых целей и идеалов. Вы в свою очередь демонстрируете приверженность этим идеалам и как бы предоставляете людям шанс наверстать упущенное, догнать собственную юность с помощью приключения — через обольщение. Королева Англии Елизавета I в зрелом возрасте славилась суровостью и взыскательностью. Для монархини делом чести было не допустить, чтобы кто-либо из придворных заметил хоть намек на слабость или мягкость в ее характере. Но вот при дворе появился Роберт Девере, второй граф Эссекс. Дерзкий граф был много моложе королевы и частенько критиковал ее за жесткость. Королева все ему прощала — он был таким жизнерадостным и непосредственным, что не мог контролировать себя. Но его комментарии постепенно проникали в ее мозг. При взгляде на графа Эссекса возвышенные идеалы молодости, одухотворенность, женское обаяние, которые к тому времени давно ушли из ее жизни, вспоминались ей все настойчивее. Она начала ощущать, как слабые отголоски этого духа юности постепенно возрождаются в ней, когда он находится рядом. Вскоре он стал ее фаворитом, королева полюбила его. Старость частенько пленяется молодостью, но вначале юные должны наглядно продемонстрировать старшим, что те многое потеряли, забыли свои былые идеалы. Лишь в этом случае они с очевидностью осознают, что только юные способны помочь им возродить в себе прежний бунтарский дух, задавленный возрастом и обществом.

Возможности применения этого принципа безграничны. Политикам и власть имущим хорошо известно, что им не обольстить свою аудиторию, не заставить публику с готовностью верить каждому их слову и плясать под их дудку если вначале им не удастся пробудить в людях чувство недовольства. Скажем, вызовите у народных масс неуверенность, заставьте их задуматься и усомниться в том, какова их национальная идея, а затем помогите им сформулировать ее. Это настолько же верно для групп различной величины, даже для целых народов, как и для отдельных личностей: их также невозможно обольстить, не заставив почувствовать, что им чего-то недостает. Частью предвыборной стратегии Джона Ф. Кеннеди в 1960 году было заставить американцев почувствовать недовольство пятидесятыми, задуматься о том, как далеко страна отошла от своих идеалов. Говоря о 1950-х, Кеннеди не упоминал об экономической стабильности и процветании нации или о ее превращении в сверхсильную державу. Вместо этого он заявил, что для прошедшего периода были характерны конформизм, отсутствие риска и здорового авантюризма в жизни, утрата ценностей, которые вели за собой первопоселенцев. Отдать свой голос за Кеннеди для американца означало принять участие в коллективной авантюре, вернуться к идеалам, которые были преданы и забыты. Но раньше, чем присоединиться к этому крестовому походу, каждый из них должен был осознать, что им чего-то недостает. Группа людей, как и отдельная личность, может увязнуть в трясине обыденности, потерять ориентиры, забыть о своих подлинных целях. Чрезмерное благополучие лишает силы, иссушает. Вы сможете обольстить целую нацию, нацелившись в ее коллективные комплексы, в это дремлющее чувство, что в действительности не все обстоит так, как представляется. Вызывая недовольство настоящим и напоминая народу о его славном прошлом, можно поселить в нем чувство неуверенности. А затем вы выступите в роли того, кто окажется способен помочь ему определиться,— это самое крупномасштабное обольщение.

Символ: Стрела Купидона. Желание, пробуждаемое в соблазненном человеке, — отнюдь не нежное прикосновение и не приятное переживание: это открытая рана. Стрела приносит боль, терзание и потребность в облегчении. Желание должно предваряться болью. Направьте стрелу в самое уязвимое место жертвы и нанесите рану, которую вы сможете исцелять и вновь растравлять.

Оборотная сторона

Если вы зайдете слишком далеко в своих усилиях, то самооценка ваших жертв может оказаться слишком заниженной. В этом случае есть опасность, что возникшая неуверенность в себе не позволит им поддаться обольщению. Не переусердствуйте: подобно Лоренсу, старайтесь, чтобы за ранящим нападением следовал поступок, смягчающий болезненный эффект. В противном случае вы отпугнете жертву, между вами может возникнуть отчуждение.

Лесть зачастую оказывается более эффективным средством в обольщении. Английский премьер-министр викторианской эпохи Бенджамин Дизраэли всегда старался повышать самооценку людей, с которыми ему приходилось общаться. Он уступал, подыгрывал, делал их центром внимания, заставлял их чувствовать себя остроумными и обаятельными. Он обращался к людскому тщеславию, и окружающие отвечали ему глубокой привязанностью. Это своего рода разлитое обольщение, в котором отсутствует напряжение и глубокие эмоции, столь свойственные сексуальной его разновидности; оно обходит стороной и неудовлетворенность человека, и потребность в удовлетворении. Но если вы человек тонкий и умный, то найдете способ справиться с недоверием, положив начало непугающей, спокойной дружбе. Рано или поздно жертвы подпадут под ваше обаяние, и вот тогда можете наносить рану. И в самом деле, очаровав королеву Викторию и став ее другом, Дизраэли в то же время заставил ее смутно осознать, что она не вполне способна справиться с делами империи и что ее собственные жизненные идеалы остались нереализованными. Всё зависит от объекта. К людям, которые и без того находятся во власти комплексов, лучше применить более мягкий вариант. Как только они привыкнут к вам и почувствуют доверие, доставайте из колчана стрелы.

Овладей искусством внушения

Заставить жертву почувствовать неудовлетворенность и потребность в вашем внимании крайне важно, но если вы проявите недостаточно тонкости и поведете себя слишком прямолинейно, то вас могут раскусить, а это вызовет недоверие. Что же до внушения, нашептывания — искусства заронить мысль в человеческую голову с помощью тонких, почти неуловимых намеков, которые позже пускают всходы и даже начинают казаться людям их собственной мыслью, — то против этого оружия нет защиты. Внушение — удивительный, изощренный способ воздействия на людей. Вы прибегаете к особому языку — решительные заявления, за которыми следуют отказы от собственных слов, оправдания, двусмысленные комментарии, банальная болтовня в сочетании с призывными взглядами — все это проникает в подсознание жертвы, незаметно заставляя ее осознать ваше истинное значение в ее жизни. Это должно действовать, как гипноз.

Внушить желание

Шли 1770-е годы; некий молодой человек направлялся как-то вечером в парижскую Оперу, где должен был увидеться со своей возлюбленной, графиней де... . Накануне между ними произошла ссора, и юноша с нетерпением ожидал встречи, надеясь на примирение. Ложа графини, впрочем, пустовала, но тут из соседней его окликнула одна из подруг графини, мадам Т. Она пригласила молодого человека присоединиться к ней, заметив мимоходом, что их встреча нынче вечером — не что иное, как настоящий перст судьбы: он непременно должен составить ей компанию в предстоящей поездке. Молодому человеку хотелось поскорее увидеть графиню, но мадам была столь же очаровательна, сколь и настойчива, так что он в конце концов согласился сопровождать ее. Прежде чем он успел расспросить, что к чему, она увлекла его за собой, в ожидающую снаружи карету, которая тут же тронулась с места.

Только теперь молодой человек настойчивыми расспросами вынудил наконец даму открыть ему, куда же они направляются. Вначале она лишь смеялась и отшучивалась, но затем объяснила: они едут в замок ее мужа. Супруги были в ссоре и в последнее время жили отдельно, но сейчас решили сделать попытку примирения; муж ее, однако, был скучноват, вот она и решила, что такой милый молодой человек скрасит их встречу и сделает ее пребывание в замке несколько менее тягостным. Юноша был заинтригован: мадам, зрелая женщина, имела репутацию благопристойной дамы, в то же время ему было известно, что у нее имеется любовник, маркиз. Так отчего же она избрала себе в спутники именно его? Рассказанная история казалась неправдоподобной. По пути она обратила его внимание на красивые виды из окна. Чтобы получше разглядеть какой-то особенно живописный пейзаж, он наклонился к окну, у которого она сидела, и в этот момент карету тряхнуло на ухабе. Она ухватилась за его руку и упала прямо в его объятия. На мгновение она застыла в такой позе, но затем резко высвободилась. После неловкой паузы она проговорила: «Вы хотите, чтобы я сочла опрометчивым свое решение пригласить вас?» Он запротестовал, возразил, что происшедшее было простой случайностью, и уверил ее, что будет вести себя примерно. Себе же он признался, что, когда обнимал ее, у него возникли мысли совсем иного сорта.

Они прибыли в замок. Хозяин вышел им навстречу, и юноша выразил ему восхищение великолепным зданием. «То, что вы сейчас видите,— сущие пустяки,— прервала мадам,— я непременно должна показать вам покои месье». Прежде, чем он успел спросить, что она имеет в виду, она резко сменила тему. Супруг ее и в самом деле оказался неприветлив и сразу после ужина, извинившись, удалился. Хозяйка и гость остались одни. Она предложила прогуляться в саду; вечер выдался прекрасный, и во время прогулки она взяла его под руку. Ее не пугает, что он может злоупотребить ее доверием, объяснила она, ведь известно, что он беззаветно предан ее милой подруге, графине. Они заговорили о другом, но затем она вернулась к той же теме — к его возлюбленной: «Вы и вправду счастливы с ней? О, боюсь, на самом деле все совсем не так, и это меня очень волнует... Вам, наверное, постоянно приходится страдать от ее странных выходок, не так ли?» Молодого человека удивил тон, которым мадам говорила о подруге; из ее слов выходило, что графиня ему неверна (а ведь он и сам догадывался о ее вероломстве). Мадам вздохнула — ей жаль, что приходится говорить такие вещи о близком друге, она просит его простить ее. И тут, словно это только что пришло ей в голову, она предложила заглянуть в павильон, расположенный неподалеку— прелестное местечко, полное приятных воспоминаний для нее. Правда, беда в том, что павильон заперт, а у нее нет ключа. Все же они добрались до павильона, и, смотрите-ка, дверь была отворена. Внутри было темно, но молодой человек почувствовал, что все в этом месте создано для любви. Они вошли, опустились на диван, и юноша сжал ее в объятиях, сам не понимая, что с ним происходит. Мадам слабо сопротивлялась, пыталась оттолкнуть его, но потом уступила. Но вот она пришла в чувство: они должны немедленно вернуться в дом. Молодого человека терзало раскаяние: он слишком далеко зашел, следовало держать себя в руках.

На пути к дому мадам заметила: «Какой чудесный вечер мы провели». Уж не намекает ли она на происшествие в павильоне? «В замке есть комната еще более прелестная,— продолжала она,— но я не могу вам ее показать». Похоже, она сетовала о том, что он слишком торопится. Она и прежде уже несколько раз упоминала об этой комнате («покоях месье»); молодой человек терялся в догадках, что же интересного там, в этих странных покоях, а теперь просто умирал от желания увидеть наконец их. Он настаивал, упрашивал ее показать ему комнату. «Если обещаете хорошо себя вести»,— прошептала она, таинственно расширив глаза. Она провела его по дому, погруженному в сумрак, в комнату, которая, к его восторгу, оказалась своеобразным храмом наслаждений: вокруг были зеркала, стены расписаны с таким искусством, что изображенные на них лесные пейзажи казались настоящими, имелись даже тенистый грот и украшенная венками и гирляндами статуя Эрота. Так необычна была атмосфера этого удивительного места и так подействовала она на молодого человека, что он не мешкая довершил начатое давеча в павильоне и не остановился бы на этом, но тут вбежала верная служанка и предупредила, что нужно спешить: уже рассвело и месье скоро встанет.

Они поспешили расстаться. В тот же день юноша собрался уезжать. Мадам сказала: «Прощайте; вы подарили мне упоительные минуты, но я сполна отплатила прекрасным сновидением. А теперь вам пора возвращаться, ваша любовь призывает вас... Не давайте графине повода для ссоры со мной». На обратном пути, размышляя о пережитом, он не мог понять, что все это значило. У него было странное чувство, что его использовали, но наслаждения, которых он не мог забыть, перевешивали сомнения.

Толкование. Мадам Т.— персонаж новеллы «Ни завтра, ни потом» французского писателя восемнадцатого века Вивана Денона. Повествование ведется от лица молодого человека. Хотя мадам и вымышленный персонаж, она явно пользуется приемами реальных известных распутниц того времени, искусных мастериц вести игру обольщения. Самым опасным оружием в их арсенале как раз и были те приемы, с помощью которых мадам искусно воздействовала на восприятие юноши, завладела его вниманием, заставила почувствовать себя зачинщиком любовного приключения — подарить ей ночь наслаждений — и сохранила безупречную репутацию — все одним махом. В конце концов разве не он первым пошел на сближение с ней — по крайней мере, так ему казалось. На самом же деле она полностью владела ситуацией, четко рассчитывала каждый шаг и заставляла его поступать так, как ей было нужно. То первое объятие в карете, например, было необходимо ей, чтобы стать ближе; и хотя она отчитает его за нескромность, это волнующее мгновение прочно врежется в его память. Ее разговоры о графине вызывали в нем беспокойство и чувство вины; однако затем она мимоходом упомянула, что возлюбленная неверна ему, заронив в его душу новые семена: сомнение, гнев и желание отомстить. Тут же она попросила забыть ее слова и простить ее за то, что она заговорила на эту тему,— коронный тактический прием обольстителя: «Я прошу тебя забыть, что было сказано, но прекрасно знаю, что забыть ты не сможешь, эта мысль застрянет у тебя в голове». Спровоцированный таким образом, он просто не мог не заключить ее в свои объятия, оказавшись в павильоне; это было неизбежно. Она многократно упоминала о комнате в замке — естественно, он настоял на том, чтобы ее осмотреть. Все в тот вечер было таинственным и двусмысленным. Даже ее слова: «Обещайте хорошо себя вести» — можно было трактовать по-разному. Юношу словно охватило пламя, все смешалось — досада, смятение, желание — то, что она исподтишка поселила в его сердце.

Научитесь, особенно на ранних стадиях обольщения, придавать всему, что вы говорите и делаете, характер внушения. Прибегайте к инсинуации, чтобы вызвать сомнения, вскользь, будто невзначай высказываясь о тех или иных знакомых вашей жертвы, заставьте жертву почувствовать себя обманутой, ощутить свою уязвимость. Легкие физические контакты вызывают желание, точно так же, как и мимолетный, но запоминающийся взгляд или необычно теплая интонация голоса, а ведь и то, и другое проскальзывает мельком, почти неуловимо. Замечание, отпущенное мимоходом, указывает, что вас каким-то образом интересует жертва; но следите за тем, чтобы это было проделано тонко, ваши слова должны приоткрывать возможность, зарождать сомнение. Вы роняете семена, которые пустят корни весьма скоро. Вас нет рядом, но ваши объекты фантазируют, вспоминают ваши слова, зароненные вами мысли, терзаются сомнениями. Мало-помалу они запутываются в ваших сетях, даже не догадываясь, что вы управляете этим процессом. Могут ли они противиться или хотя бы насторожиться, если даже не замечают, что происходит?

Что отличает инсинуацию от других видов психического воздействия, таких, как команда или предоставление какой-либо информации? Различие в том, что в результате инсинуации в голове у человека возникает мысль, о происхождении которой он не задумывается, а принимает ее так, будто она зародилась у него сама по себе.

Зигмунд Фрейд

Ключи к обольщению

Невозможно прожить жизнь и ни разу не столкнуться с необходимостью убедить кого-то в чем-то, каким-либо способом склонить на свою сторону. Будьте во всем и до конца прямы и искренни, говорите всегда то, что думаете,— возможно, такая честность и принесет вам удовлетворение, вот только едва ли вам удастся хоть чего-то добиться в этой жизни. У людей имеется сложившийся набор представлений, ставших привычными и приобретших твердость камня. Ваши слова, проникая в их сознание, вступают в конфликт с тысячами косных, уже сложившихся предвзятых суждений и не достигают цели. Мало того, ваши попытки переубедить людей могут их оскорбить: разве они не в состоянии принять самостоятельное решение — что за самонадеянность полагать, что вы знаете жизнь лучше, чем они. Поэтому, вместо того чтобы идти напролом, прибегните к иной силе: намекайте, нашептывайте, незаметно внушайте им свои мысли. Это потребует от вас определенного мастерства и терпения — но результат того стоит.

Принцип действия прост: мысль, высказанная мимоходом и замаскированная под невинное замечание или намек, подобна брошенному семени, которое не замедлит дать всходы. В значительной степени это касается эмоциональной сферы — долгожданного, но до сих пор не полученного удовольствия, недостатка ярких переживаний в жизни вашего объекта. Намек запечатлевается на задворках сознания объекта, легкий удар по его или ее комплексам; источник его вскоре забывается. Намек должен быть слишком незначителен, чтобы задуматься о нем всерьез сразу же, а позднее, когда он пускает корни и начинает расти, то кажется, будто он зародился в мыслях объекта самым естественным образом, явился плодом его/ее собственных наблюдений и размышлений. Такая инсинуация позволяет преодолевать естественное сопротивление, и людям кажется, что они слышат лишь собственные мысли. Это язык, который обращается напрямую к подсознанию. Ни одному мастеру уговоров, ни одному обольстителю нечего даже надеяться на успех, если они не владеют языком нашептываний, намеков и искусством инсинуации.

Необычный, странный человек появился однажды при дворе Людовика XV Никому ничего не было известно о нем, возраст невозможно было определить, а его акцент не позволял догадаться о национальности. Он назывался графом Сен-Жерменом. Граф, несомненно, был богат; на его камзоле, рукавах, туфлях и пальцах сверкали многочисленные драгоценные камни и бриллианты. Он превосходно играл на скрипке, был великолепным живописцем. Однако особенно завораживающими были его разговоры — вот что более всего притягивало к нему.

В действительности граф был одним из величайших шарлатанов восемнадцатого столетия — в совершенстве владел он и тонким искусством намеков. Когда он говорил, с его губ то и дело словно ненароком слетало то одно, то другое словечко — случайно ли оброненный намек на обладание философским камнем, обращающим простые металлы в золото, или упоминание об эликсире жизни. Нет, он не заявлял во всеуслышание, что располагает ими, но у слушателей невольно возникало ощущение, что он сам и его необычные способности так или иначе связаны с этими сокровищами. Если бы он просто объявил, что у него имеется философский камень или эликсир жизни, ему бы никто не поверил, люди бы отвернулись от него. Граф мог упомянуть в разговоре человека, умершего без малого полвека назад, давая понять, что был лично с ним знаком. Если это правда, подсчитывали потрясенные слушатели, значит, ему не меньше восьмидесяти лет, а между тем выглядит он никак не старше сорока! Он что-то говорил об эликсире жизни... он кажется таким молодым...

Главным в речах графа была неопределенность и расплывчатость. Он всегда вкраплял подобные намеки в оживленную беседу, отдельные легкие ноты, орнаментирующие ос