Глава седьмая, самая многолюдная

СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ. Ну что же, со спутниками, пожалуй, управились. Теперь они работают каждый год, и в школах почти весь актив из тех, кто вырос в спутниках, и в коммуну новый приток — из спутников.

Стало понятно главное: если взять 50 любых ребят, дать им коммунарских вожатых и включить в их число хотя бы 5–6 коммунаров, через несколько дней в отряде (или в команде) начинается коммунарская жизнь. Кто-то назвал это принципом бутерброда. Смешно, но, пожалуй, верно: давление сверху и снизу…

Про нас стали писать в газетах и журналах. Писала «Комсомолка», писал «Пионер», писали ленинградская «Смена» и «Ленинские искры». Начали приходить письма: «Расскажите о коммуне все до мельчайших подробностей… Мы хотим жить так же».

Но разве в письме обо всем расскажешь?

Во всероссийском пионерлагере «Орленок», около Туапсе, собрались 54 комсомольца из разных секций клуба юных коммунаров при «Комсомольской правде». В пионерском лагере появился 12-й, комсомольский отряд. Это был наш самый главный и самый трудный спутник. Ведь до сих пор мы работали только с пионерами. А тут комсомольцы-старшеклассники. Годятся ли наши формы работы для старших ребят?

В коммуне 10 или больше взрослых людей скрупулезно продумывают и анализируют («обсасывают») каждый день, каждый час жизни коллектива. А смогут ли ребята из клуба ЮК организовать свою жизнь сами? Смогут ли найти взрослых друзей, если поймут их необходимость? А если на все вопросы — «нет»? Тогда понятие «коммунар» присоединится к списку понятий, смысл которых убит профанацией.

Вожатыми отряда стали ревкомовцы Виктор Малов, Ира Леонова, Люба Балашкова. В отряд направили семерых наших: Сашу Прутта, Витю Рабкина, Нину Григорьеву, Милу Сазонову, Яню Кучинскую, Женю Хрычкина и Володю Магуна. Перед группой была поставлена задача: за 40 дней орлятской смены сделать отряд коммунарским. Вожатые работают «сверху», мы — «снизу». Принцип бутерброда.

Встретили нас довольно сдержанно. Немногие знали, что такое коммуна юных фрунзенцев. Условия в «Орленке» располагали к отдыху, и только. Море — в 15 метрах от палаток. Но на первом же сборе был поставлен элементарный вопрос: какой прок клубу юных коммунаров от своего сорокадневного отдыха? В конце концов (не без аккуратного направляющего участия вожатых, конечно) договорились жить в «Орленке» по-коммунарски, насыщенной жизнью. Абстрактность этих слов конкретизовалась в тут же придуманном девизе отряда: «Наша цель — счастье людей! Мы победим. Иначе быть не может».

ГОР НЕ ВОРОТИЛИ. Я живу в Киеве. Однажды к нам в школу пришло письмо: нам дают две путевки в комсомольский отряд «Орленка». Одна из них досталась мне. Поехали в «Орленок». Там была и делегация ребят из Ленинграда. Они чем-то отличались от остальных. Меня тогда удивило, почему на «огоньке знакомства» нет вожатых и почему его ведет длинный парень из ленинградских ребят?

Непонятно и интересно было уже с самого начала, уже на эвакобазе, когда все они, взрослые ребята и девчонки, выпрыгнули из автобуса — в пионерской форме, в галстуках — и построились на линейку. Коммуна, организация жизни в ней — вот что их связывало.

В нашем большом комсомольском отряде жизнь была организована таким образом, что от каждого из нас требовались все способности и возможности. Правда, в «Орленке» мы гор не воротили, а просто думали, как бы поинтереснее сделать жизнь в школе, начиная с политпросвещения, кончая вечерами отдыха. В этом отношении очень пригодился опыт коммуны. И «ленинградское ядро» принесло в отряд всё самое лучшее, что дала им коммуна.

«ОГОНЁК» У МОРЯ. Первый отряд юных коммунаров вставал раньше всех в лагере и позже всех ложился. Утром, пока не жарко, коммунары работали на строительстве лагеря или в совхозе. Работали дружно, возвращались в лагерь в хорошем настроении.

А по вечерам, когда становилось совсем темно — в Ленинграде не бывает таких черных ночей, — неторопливой цепочкой поднимались в гору по узенькой тропинке в зарослях орешника. Там, на маленькой полянке, дежурный разжигал костер. Не костер, а действительно огонёк — несколько сухих веток, чтобы было светло и уютно. Усаживались вокруг костра на старых корягах. У некоторых были персональные «ложи» — удобные толстые ветви старых орешин, нависшие над поляной. Ревкомовец Виктор Малов снимал с гитары чехол, и все негромко запевали. Потом песня кончалась. Потрескивали сучья в костре, глухо шумело море, надсадно цвиркали цикады. Ребята молчали. Из тишины вырастал разговор. Он был всегда неторопливым и до того искренним, что щемило сердце и хотелось всех любить. Прожит день… Что хорошего сделано? Что было неудачно? Что надо сделать завтра? Это был самоотчет отряда и внутренний отчет каждого перед самим собой.

Когда «огонёк» кончался, дежурный командовал:

— Отряд, встать! Смирно! Наша цель — счастье людей!

Пятьдесят ребят отвечали:

— Мы победим! Иначе быть не может!

Скоро всё было, как в коммуне, и может быть, даже лучше, потому что все ребята — старшеклассники, значит, интереснее творческие дела и легче прививается самоуправление. Одно дело, когда дежурный — шестиклассник, другое — если он уже выпускник. И вообще оказалось, что наша методика как будто нарочно придумана для старших ребят, для 16– и 17-летних. В этом стоит разобраться.

Обычно считают, что формы, салют, строй, игры, девизы интересны лишь для маленьких, для пионеров. А старшеклассники, мол, люди «серьезные» … Так ли? Вспомним: когда создавалась пионерская организация, в ней были и 16-летние ребята. Именно они, старшие, поддерживали красивые традиции, ходили в коротких штанах (теперь их назвали бы шортами), барабанили и горнили, командовали отрядами… Играть — это очень интересно и в 16 лет, если только игра серьезная, честная, если взрослые участвуют в игре на равных.

А за игрой, за красивыми традициями встает нечто более важное. Вот строчки из анкет.

Женя Бессонов (Барнаул). В «Орленке» я узнал, какие есть люди и какой я. Очень понравилось, что работали. Не то, что в обычных лагерях.

Валерий Мальцев (Курск). Не думал, что есть такие ребята, не представлял себе, куда еду. Самое сильное впечатление — ленинградские коммунары.

Люда Бондарь (Семилуки). Попала в круг людей отличнейших, поверила в моральное самовоспитание.

Сергей Фролов (Белебей). На всю жизнь останутся в памяти «огоньки», наши творческие дела, откровенные разговоры. Такого в жизни больше не будет.

Но Сережа ошибся: было еще такое, и не раз…

ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ. Под Новый год в Москву на сбор юных коммунаров съехались 90 человек. Только 15 из них были в «Орленке», в том первом отряде, но каждый из 15 привез с собой друзей.

В первый же день был спор. Денег ни у кого нет, приехали на свои, заработанные субботниками. Всего 5 дней… Многие впервые в Москве. Главное — зарядиться, узнать, что делается у друзей, научиться. Кстати, идет Новый год. Как его встречать?

Горком комсомола пригласил гостей на бал в Колонный зал. Заманчиво!

Кто-то из московских ребят зовет к себе — поместимся!

А встречали Новый год в просторном зале почтового отделения № 261 на Ленинском проспекте. На почте — гора поздравительных телеграмм. Ровно в 12 разошлись по участку — приносили телеграммы в самые первые минуты Нового года, к праздничному столу. Эта операция называлась «Радость людям». Она определила стиль коммунарского сбора.

Каждый день был насыщен до предела. Каждый день — работа для людей. Участвовали в комсомольском субботнике. Давали концерты в больнице. Ночью построили снежный городок во дворе детского садика — сюрприз для малышей (не обошлось без неприятностей: сторож, увидев столько народу возле детского сада, вызвал наряд милиции… Но мы быстро объяснились с милиционерами).

Эти дела — фон сбора, они — для настроения, для того чтобы чувствовать, что день прожит недаром, что кому-то на свете стало лучше от того, что ты есть. И — для дружбы. Только поработав вместе, можно быстро сдружиться. Это все ребята хорошо поняли на сборе и потом, разъехавшись по школам, старались подступать так же: не пропускать ни одной возможности поработать руками, сделать людям что-то хорошее.

Кроме того, каждый день — творческие дела. Диспут, веселый концерт-«разнобой»… Все это можно провести у себя в комсомольской организации, в классе — только не поленись все подробно записать! Блокнотики и записные книжки не выпускали из рук. Если диспут — записывали вопросы; если хорошая песня — записывали ее слова; если толковый парень — записывали его адрес…

Всех участников сбора пригласили в Центральный Комитет ВЛКСМ. Там нас расспрашивали о работе, советовали, как лучше организовать работу секции, чтобы каждая секция помогала сделать школьную комсомольскую организацию боевой.

Весной юные коммунары опять собрались, на этот раз в Киеве. А летом «Орленок» принимал уже не 60, а 500 комсомольцев-старшеклассников. Теперь на зимних и весенних каникулах сборы стали проходить сразу во многих городах — в Горловке, Архангельске, Свердловске, Киеве, Новосибирске, Одессе, Челябинске, в Москве и Ленинграде, в Бресте и Перми… На каждом сборе — гости из других городов и, конечно, обязательные пресс-конференции: обмен опытом, рассказ о своих делах. И у каждой новой секции клуба — свои старшие друзья, такие же энтузиасты, как наши ревкомовцы.

ВСТРЕЧИ, ВСТРЕЧИ… Наш пятый, зимний сбор — всесоюзный.

30 декабря встречаю одесситов. Один. Конечно, в глаза их ни разу не видывал. Стащил с себя шарф, чтобы галстук был заметен, и стою, жду. Идут трое, тоже в красных галстуках (пальто нараспашку, чтобы видны были). Замечаем друг друга одновременно. У всех четверых — рот до ушей. Здороваемся и знакомимся.

Привел их домой. Короткая пресс-конференция: я спрашиваю, они отвечают. Потом засадил готовить (отбирать и переписывать) задания для олимпиады по математике. Через полчаса зову пить чай. Хватают свои чемоданы и сумки и начинают вытаскивать оттуда продукты. Уговариваю поберечь запасы до худших времен; или хотя бы до новогоднего празднества. Напрасно. Часа через два Лизу и Наташку забирает к себе Катя Ашмарина из «Волги», Олега — Миша Шац из «Алтая». Я бегу встречать Ульяновск.

31 декабря в 5 утра Милка и Лариса приводят ко мне Сашку Агеева из Москвы. Ставит чемодан. Объятия. Зову в комнату: «Ложись, доспи». Но он, очевидно, стесняется: уходит гулять. Первый раз в Ленинграде, мол. Только лег — звонит телефон. Снимаю трубку.

— Здравствуй.

— Аверина?! Откуда?

Оказывается, из аэропорта. Только что с московского самолета. Едет к Леоновой. Через 5 минут снова ложусь. Часа полтора не могу заснуть. Наконец надоедает, вскакиваю. К счастью, к 8 утра — на Витебский: приезжает Галка из нашего орлятского отряда «Верность».

Новый год мы с гостями коммуны встречали у Иры Леоновой. Именно тогда у нее на стене появилась карта Союза, а на ней 19 флажков, и от каждого — ниточка к Ленинграду: коммунары из 20 городов встречали 1964 новый год вместе.

В ТРИ СМЕНЫ. Жизнь на сборе практически не останавливалась. Сбор если и переводил дыхание, то только в течение двух-трех часов перед подъемом. А часто и такого не бывало: кто-то предпочитал бодрствовать с двенадцати до четырех, а кто-то — с четырех и до конца, т. е. до подъема и дальше. Ночи были необходимы для подготовки творческих дел, для продумывания дня в целом.

…Ночью выхожу из комнаты, где готовится олимпиада, иду по коридору. Вдруг натыкаюсь на группу стариков-«волжан»: готовятся к завтрашнему дню отряда. Захожу в спальню «Алтая». Забиран беседует с Игорьком «за жизнь»…

Самое печальное, что с тех, кто бодрствовал ночами, требовалась бодрость и днем: продуманный день нужно было еще вести. Иногда все-таки удавалось поспать час-полтора.

…Ко мне, к Цивину и Прутту подходят трое старших «алтайцев».

— Парни, ложитесь спать. Сейчас «Алтай» вполне без вас справится.

Минуты две гордо сопротивляемся, но после приказа ДКО покоряемся (приняв на всякий случай обиженный вид). Заснуть трудно — слишком возбужден. Слышу, как на цыпочках, шикая друг на друга, в спальню возвращаются Ира и Донька. Им поручено укрыть нас потеплее и повесить на дверь записку: «Спящих не будить. «Алтай».

ЛИЧНЫЕ ПИСЬМА. На конвертах писем, которые пишут в коммуну, обычно стоит имя Ф. Я. и адрес Дома пионеров и школьников: Загородный проспект, 58.

Эти письма, может быть, и не стоило бы читать никому, кроме Ф. Я.: уж очень тесно там куски о коммуне перепутаны с сугубо личным — про мужа, жениха, жену, про неприятности на работе… Но тем не менее письма эти хранятся в нашем музее как коммунарская почта. Когда начинали писать книгу, Ф. Я. отдала нам кипу писем, сказала: «Ребята, берите. Моих писем здесь нет — это письма коммуне».

«…В результате моего просчета в финансах мы сели с Володей в поезд Москва — Новосибирск с двумя рублями. Питались в основном остатками подарка, который он получил во Дворце пионеров. Мы стойко и мужественно отворачивались от приносимых пирожков и развлекались разбором записей со сбора.

Наконец, мы радостно, полной грудью вдохнули родной морозный воздух без примеси разной там сырости! Мы — дома! Выступила с вдохновенной речью о ленинградской коммуне перед производственным совещанием учителей нашего интерната. Молодец завуч Луканев — он в своих предложениях пошел даже дальше меня, отстаивая права ребят на критику учителей на «огоньках».

В общем, сейчас живем с ДКИ (дежурный командир интерната), раз в неделю — «огонёк» с передачей дежурства и т. д.

Милая Фаина Яковлевна, а будет летний сбор? Жду ваших сообщений и мыслей. Пишите. Целую. Привет, привет всем. Ваша Нэлла Аникеева».

«Хотела написать вчера, после проводов ленинградцев, но состояние было хуже нормального — спала весь день, всю ночь, а сейчас — 9 часов 1 апреля. У меня еще мозги не на месте…

Киевский вокзал. Наши песни, шутки вперемежку с рыданиями девчонок, а я уговариваю себя, других, что это ерунда, что все обязательно увидимся (а сама этому почти не верю). Галка Асанова опоздала на поезд и стоит такая довольная, а в руках только голубенькая книжечка «Орленка» — вещи уехали. Приходят ребята. Через час — другой поезд. Галка зарывается под мое пальто, и через пять минут у меня галстук весь мокрый от ее слез, и блузка тоже.

Но, несмотря ни на что, как это было здорово — за 4 дня 100 совершенно новых людей стали близкими, всего за 4 дня…

Перед отъездом я говорила почти со всеми новенькими: они уехали такие же, как мы из «Орленка», — это точно.

И еще вот что я думаю. Как хорошо, когда есть чему и кому быть верным. Это то, что нужно человеку.

Привет всем. Целую. Л. Тверская.

Киев. 1.IV.6З г.

Наша цель — счастье людей! Мы победим. Иначе быть не может!»

ПОСЛЕДНИЙ «ОГОНЁК». Город Ульяновск. Июнь. 26-го утром одиннадцатиклассники сдали последний экзамен. Весь день работала «живая цепочка». Все носились по Ульяновску, поздравляли выпускников, кто-то доставал транзистор, кто-то лопату, а главное, всем передавали приказ: «Сегодня в 16.00 общий сбор в школе — едем в лес на прощальный «огонёк».

Двадцать человек, штук 10 сумок, гитара, транзистор, четырехместная палатка, мяч и фотоаппарат. Спрашивается: что еще нужно? В трамвае спохватились — нет Володьки. Володька кончил школу год назад. Теперь он работает и ходит к пятиклассникам вожатым. Сегодня он должен вернуться с ними из похода. Я бегу за Володькой. Он сидит на диване усталый, небритый, в пыльной походной одежде — еще не переодевался и не ел. Я объясняю, в чем дело. Он молча встает.

— Ты бы хоть поел, — говорит мама.

— Некогда, ждут.

Нас ждали на последней остановке. И вот мы всё вместе вступаем в лес. Минут 20 бродим по лесу. Наконец «командирша» Наташка говорит: «Здесь». Сумки брошены на траву, кто-то берется ставить палатку, кто-то очищает место для костра. Все пишут свои пожелания и планы на 3 года — самое, самое сокровенное. Записки кладут в белые конвертики, конвертики — в бутыль, а бутыль утром зароют в землю. Мы придем сюда через 3 года. Мы будем читать, улыбаться, а может, и грустить о чем-нибудь несбывшемся.

Несколько человек запевают, но на гитару падает первая капля, и вот уже дождь. Всем в палатке не уместиться. Мы бежим в дом, который строят неподалеку. Кто-то раскрыл сборник Василия Кубанева «Идут в наступление строки». Каким замечательным человеком был Кубанев, а ведь прожил всего 21 год.

Все по очереди смотрят на небо. Дождь — незапрограммированное мероприятие. Но и дождь кончается — все бегут к костру. А у костра — Женька. Он в длинном плаще и с палкой в руках, как настоящий лесовик. «Огонёк» открывается линейкой, в чем-то торжественной, в чем-то шуточной. Те, кто остается в школе, дарят выпускникам кораблики с алыми парусами. На борту дата встречи — через 3 года. Все выпускники по решению общего сбора остаются почетными членами клуба юных коммунаров.

Исчезли последние отблески заката. На лес опустилась ночь. Хорошо лежать у костра и молча смотреть в огонь или тихо петь: «А желтый цыпленок заснул тихим сном», а потом: «Люди идут по свету»…

— Послушайте, — говорит Наташа, — у меня есть письмо с фронта от одного человека, Зоиного дяди. Мы его сейчас прочитаем.

Желтые листки фронтовой почты и слова о России, о великом народе, о великой вере в великую победу. Когда читаешь книги о войне, то, бывает, и засомневаешься: а были ли такие письма? А не было ли все проще и менее героично? Но тут, у костра, в лесу, эти старые листки убеждают: были люди, не боявшиеся высоких слов, готовые идти на смерть. Листки идут по кругу. Буквы пляшут перед глазами желтым огнем. Минуты молчания.

«Огонёк» есть «огонёк», и завершается он разбором работы дежурного командира. Затем снова песни. В два часа ночи опять пошел дождь. Девчонки забираются в палатку. Мы, мальчишки, стоим под дождем, держа над головой брезентовое полотно. Утром тщательно закрытую и залитую воском бутылку с конвертами опускаем в яму. Укладываем на место дерн и фотографируем это место.

— А через три года здесь будет колесо обозрений, — говорит Сашка.

И все смеются. Мы идем по мокрой лесной дороге, скользим по грязи. Полседьмого утра. Народу в трамвае немного. Одни смотрят на нас с удивлением, другие — понимающе, третьи — недовольно: «Это еще что такое? Такие большие, а в красных галстуках, и бог знает откуда в такую рань!» Мы провожаем наших дальножительниц. Меня встречают ребята, трое парней, и спрашивают: «Ну как?» Я им говорю: «С добрым утром», а потом показываю кораблик с алыми парусами. И еще я их фотографирую.

Дома я раздеваюсь и валюсь на диван. Вечером иду к Сашке, потому что он пригласил всех слушать Баха, и я хочу еще раз поглядеть на всех ребят и девчонок.

Через 2 месяца я сдавал экзамены в институт. У меня был день рождения. Утром мне принесли с почты 15 телеграмм и разочарованно сказали: «А мы думали — профессору».

А НАЧАЛО? …А все началось с 20 «активных, инициативных», которых однажды телефонограммами звали в Дом пионеров и школьников на Загородном проспекте. Помните? «Пришлите активиста с цветочком…»