Зачем Вам знать, как я жила в те дни

Как было в доме холодно и пусто,
Как посреди всесильной толкотни,
Не умирая, теплилось искусство?

Оно горело свечкой на столе,
А не торшером около постели.
Раскачивали колокол метели,
И леденели ветки тополей.

К шести часам сгущалась темнота,
И бледным льдом надолго оплывало
Мое окно. Я напрочь забывала,
Что в мире есть любовь и доброта.

Так я жила. Чужая средь чужих,
У хитроумных не прося совета,
Зимы четыре и четыре лета.
Я умирала - но осталась жить.

Не Вы тогда в мою стучались дверь.
Зачем Вам знать, как я живу теперь?

ИМЯ

Гаданье старое: кольцо на дне стакана,
Свеча и зеркало - и тени на стене...
Мне имя русское, крестьянское: Татьяна -
Простая вышивка на грубом полотне.

За шторой Времени - мерцание лампады,
Надежды девичьи да женская тоска.
Да ожидание единственного взгляда,
Да гривой конскою скользнувшая рука.

А эта девушка над книгой Ричардсона,
Где меж страниц засушены цветы, -
Сестра? Соперница? Ревниво и влюбленно
Гляжу в далекие, знакомые черты.

Мы чем-то связаны - не кровным,

но сердечным,
Над чем не властвуют пространства и века.
Зима в лицо моё пылит

холодным встречным,
И дремлет в варежке горячая рука.

Застыдилось морозное солнце,

замечталось у края земли.
Миг таинственный: в каждом оконце
блики алые вдруг расцвели.

Снег лежит зачерствелою коркой,
примирив черепицу и толь.
Ранний сумрак, дымами прогоркнув,
быстро входит в привычную роль:
разлучает дома и деревья...

Но огнями проколота мгла:
ты, моя городская деревня,
свои тихие окна зажгла.
Затопила простывшие печи,
домочадцев к столу позвала.
Всё обыденно, всё человечно.
Здесь я быстрые годы жила.

Жизнь - не сказка. Вот повод для грусти.
Но не смею ни в чём упрекнуть
бездорожье мое. Захолустье.
Мой по жизни единственный путь.
Дождь ли, грязь - я из всякой мороки
выплываю на доброй волне!
Слава Богу, что лучшие строки
я в живом находила огне.

Мне славно жилось той зимою:

Два светло-холодных окна,
Метель голосит за стеною,
Колышется снега стена,
Проносятся снежные птицы
И снежную песню поют,
Летят ледяные зарницы
И дымные тени снуют.

И в этом метельном мельканье
С любимою книгой в руке
Я, как в штормовом океане,
Жила на своем островке.

И в этом мельканье метельном
Под мягко светящийся снег
Душою моей безраздельно
Владел девятнадцатый век.
И, словно педаль клавикордов,
Скрипела замёрзшая дверь...
Я воду носила, и в вёдрах
Плескалась живая форель!

При солнце, что ярче малины,
При ветре, студёном, как лед,
Мне снилось: княгиня Мария
Навстречу метели идёт.
Идёт, предвещая денницу,
Навстречу судьбе и молве,

И пушкинский стих, словно птицу,

Под шубкой несёт, в рукаве!

ПЕСНЯ

Мой олень, Золотые Рога,
Ты уходишь, земли не касаясь.
Слишком воля тебе дорога!
И тропа из-под ног ускользает.

Спит равнина, а горы зовут,
Снежной вечностью душу тревожат.
Слава дню, что возвышенно прожит
В ожиданье счастливых минут.

Скоро солнце оставит зенит.
Встанет стража теней на дороге.
Не моя тебе вслед, златорогий,
Золотая стрела прозвенит.

Уходи - я держать не хочу -
В те края, где дымятся торосы.
Сронит жимолость горькие слёзы,
Вскрикнет эхо. А я промолчу.

По дороге сухой и седой
Я уйду к своему перевалу...
Мне еще далеко до привала.
Ухожу за живою водой.

Всё же мир - вдохновенье и тайна,

Вечной музыки вечный исток.
Так пронзительно, празднично тает
Над тобою листвы шепоток!
Так пронзительно облако светит
Над коричневой гривой сосны!
Отгремев, отступают столетья
За высокий порог тишины.
Так однажды неслышимым шагом
Я уйду мимо сосен - туда,
Где в глубоких и чёрных оврагах
Голубая родится вода,
Где веселые, грозные соки
Будоражат молчанье глубин,
Где понятна и песня осоки,
И предутренний трепет рябин...

НА ПОРОГЕ ВЕСНЫ

Снегопад на пороге весны
Отличается мягкостью нрава:
Всё, что было черно и коряво,
Стало белым подобьем волны.

Бесконечно желала душа
Этой плавности форм и движений!
Узких лыж замедляя скольженье,
Вот блаженство - в ладони дыша,

Принимать до мельчайшей черты
День из воздуха, солнца и снега!
Это детски-неопытный слепок,
Неуверенный слепок с мечты...

В сочной тяжести поздних снегов -
Тяжесть колоса, полного зерен,
Алым светом налитые зори
И покой полнотравных лугов.

НА АЛТАЕ

Мы в горы шли - и вдруг тропа пропала.
Трава, как лес, нам преградила путь.
И ветер, ветер, и крутые скалы,
а над обрывом - боязно вздохнуть.
Я выпрямилась, страх стряхнув упрямо,
И от восторга, глянув, замерла:
весь горный мир - Алтая панорама,
как будто фантастическая драма,
причудливо у ног моих легла.
Страна легенд, кочевий и печали -
суровый мир языческих племён -
подожжена закатными лучами
и полыхает с четырех сторон!
Вдали, как змейка, там река стекала
с вершины, извивалась между гор;
на дне долины облако стояло
и алой каплей виделся костер.
Мы шли к вершине сквозь закат и ветер.
Несметных трав творилась кутерьма.
День остывал, смежал златые веки,
а из ущелий уж глядела тьма...
Вдруг перед нами двинулась скала - и,
южней заката, за ночной рекой,
из облаков возникли Гималаи,
и старый Рерих помахал рукой!

В СТЕПНОМ ЗАБАЙКАЛЬЕ

И вскипали зернистые реки,
И пылала, и тлела жара.
А теперь - о коротком ночлеге,
О покое подумать пора.
О куске чуть подсохшего хлеба,
О глубоком глотке молока...
Степи, степи да звёздное небо,
Между ними, как реки, - века.
И моё небессмертное сердце
Меж травою и скопищем звёзд
В этих сумерках иссиня-серых
Тайным светом исходит, как воск.
Здесь живу - очарованной гостьей,
По-гурански тонка и смугла.
Длинноостых семнадцать колосьев -
Ясный возраст, не знающий зла.
Не гадаю, что было, что будет
За чертой беспечального сна.
Только пусть меня завтра разбудит
Золотое журчанье зерна!

ЛЕДОСТАВ

Планета бурь и вечных треволнений,
опять Земля купается в снегу...
Каким непостижимым мановеньем
судьбы я - здесь, на этом берегу?

Здесь лунный призрак не рождает света.
Впитала полночь дикая вода.
Скрипят и трутся льдины до рассвета,
и резкий пар пророчит холода.

В такую ночь уснуть не могут дети.
Нечистый дух торит дорогу злу.
Куда же ты - мой друг и благодетель?
На ближний свет, к случайному теплу?

Не уходи! Давай костёр разложим,
переживем и шторм, и ледостав.
Мы станем здесь сильнее и моложе,
на мглу и холод дружбу испытав.

Здесь поутру такое вспыхнет солнце
на нежно-голубых изломах льда!
И в искупленье ужаса бессонниц
средь бела дня мне явится звезда.

Но сытость - бог, которому ты служишь...
Как поздно мы друг друга узнаём!
О, пред тобою дух мой безоружен.
Ты мертвый камень на пути моём.

Зачем Вам знать, как я жила в те дни - student2.ru

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

На уровне второго этажа -

Весна в обличье птичьего собранья.
Решают жизнь - наивные созданья,
Любым мгновеньем жизни дорожа.
Ткань облачная рвется на ветру,
Во льду залива трещины открылись,
А древний ствол так сумрачен и жилист -
Его пустотам свет не по нутру.

Торопит день весенние дела,
И город полон снегосборным гулом,
А я ещё на солнце не взглянула
И календарный лист не сорвала.
И на уме, и на сердце - зима.
Я все еще кружусь в ее метели
Снежинкою - без помыслов и цели: Жизнь суета и будущее – тьма.

То чудится: бреду сквозь бурелом,
Хватаю ветер, рву напрасно жилы -
Задачу-жизнь я так и не решила,
Лишь испытала душу на излом.

Но яркий луч, что разбудил снега,
Льды расколол и встрепенул березы,
Вошел в мой дом, слизнув со стекол слезы:
«Да кто ты есть, что жизнь не дорога!

Как видно, птицы, лоси, тополя,
Пучки травы и прутья краснотала
Мудрей тебя!
Вслепую ты искала
Все то, что им дала сама земля.
Иди же к ней! Коснись ее рукой -
Глаза прозреют и срастутся жилы.
И как бы жизнь тебя ни закружила,
Вернутся вновь и радость, и покой».

ФЕВРАЛЬСКАЯ ЛАЗУРЬ

Февральские ветра

с вкрапленьями капели...

Февральская лазурь

с прожилками тепла…

Сегодня из тайги

примчались свиристели -

Повсюду слышен звон

хрустального стекла.

Весь иней отряхнут!

Все слухи перескажут!

Приметливый глазок.

Задорный хохолок.

Февральская лазурь

лежит на снежном пляже -

Гуляетвдоль и вспять искристый холодок.

Искринки на снегу никто не подбирает.

Не слушает никто таёжных новостей.

Куда идет народ?

Куда бегут трамваи?

Куда несется век громоздких скоростей?

.. .Но мне-то их прилет

не кажется напрасным:

О жизнь моя, с горы несущаяся вниз!

Как слезы на глазах:

«Мгновенье, ты прекрасно.

Мгновение мое, остановись!»

Доведена до белого каленья

жестокая красавица - зима.
Но мчится молодое поколенье
неведомо куда! И я сама

всё еду, всё бегу - и догоняю
мерцающий, скользяще-краткий день.
Напрасно чьи-то двери открываю:
здесь жизнь идёт далекая, другая.
И вот уж тень находит на плетень.

Свистит мне вслед поземка снеговая.
Взлетев бегом
в домашний теплый плен,
я солнышко из воска извлекаю
и открываю... «Книгу перемен».

ВЕРНИСЬ

Как виноградина в вине,
перебродив с толпой ревущей,
переборов стихийный страх
надрыва иль невольной лжи -
вернись к себе, в свой тайный мир,
и отстраненный, и насущный,
и слово, данное судьбой,
как Богом данное, скажи.

И слово, ставшее звездой
в созвездье Лебедя иль Лиры,
прожжёт лучом голодный зев
безмерного небытия.
И человек поднимет взгляд
и ощутит, в согласье с миром,
единство хлеба и звезды
и неба хрупкие края.

КОРЕНЬ КВАДРАТНЫЙ ИЗ -1

Не извлекай ужасное число!
Под этой крышкой гроба корневого
Бушует хаос, и всевластно зло,
Там нет того, кому названье - Слово.

Но, заглянув во тьму небытия,
Дитя любви, дитя огня земного,
Свой тайный ад, свое второе Я
Не поднимай, как муть, со дна морского.

А кто поднимет - будет обожжен
Огнем небесным, взором без пощады,
Безумием при жизни поражен,
И рухнет безвозвратно
В пропасть ада.

И только Бог, чья истина - любовь,
Уходит в ночь и воскресает вновь.

ПРОЛОГ

Как ночь бездонна над моей страной,
И как мрачна ночная тишина.
Над этой - воровскою - тишиной
Висит, как Ужас, бледная Луна.

Не прогремит, гружённый тяжело,
Состав по неизменному пути,
И самолета светлое крыло
Родной звездой меж звёзд не проблестит.

В заброшенных портах моих морей
Недвижны заржавелые суда.
Там дышит в окна яростный Борей -
Под страхом смерти стынут города.

Восстанет утро, но не позовёт
Людей на праздник честного труда.
Как мертвый зверь, лежит во тьме завод.
Деревня пьёт, и смерть свою зовет:
Царь-Голод здесь пасёт свои стада.

Бессмысленно мерцает циферблат
Часов... но Время больше не идет,
А может быть, оно идет назад.
И в страшном сне забыл себя народ.

А там, где торг свивается, как Змей,
Кусая хвост, корыстью небо застит,
Идёт народ - не раб и не злодей, -
Стоит Христос, незримый меж людей,
И нищий духом все вопит о счастье...

БАЛЛАДА
О ПОСЛЕДНЕМ ВАГОНЕ

Горит, горит село родное,
Горит вся Родина моя...

Народная песня

Разгорается день,

как волшебный зелёный фонарь.
Свет растет изнутри

и становится всё горячее,
Словно юной листвой зарастает столетняя гарь
Под фанфары весны,

под её золотым излученьем.

Словно светлые воды

покрыли привычную грязь,
Округлили волной

острия, и шипы, и уголья.
И лежит в чистоте

мир бесценный, на солнце искрясь
Самоцветным огнём

и морской жизнетворною солью.

И охрипшие птицы вновь учатся песне родной,
И зверьё вылезает из нор, озираясь на диво...
Отдыхает земля,

и трепещет стрекозами зной,
И мгновенные грозы приносят

блаженные ливни.
Ветер в уши мне крикнул:

- Твой поезд ещё не ушёл!..

На последней подножке

за поручень я ухватилась.

И вагон покачнуло, и, в каждом окне отражен,

Белый свет закружился -

и линия жизни сместилась.

Но погасло мгновенье - и пропасть...

И холод. И страх.

И тоннель бесконечен, и луч впереди умирает.

- Расплатись-ка, подруга,

за этот доверчивый шаг!

Догорает тайга... Вместе с нею душа догорает.

МОСКВА. 1993

Едва не сгинула во льдах
одна великая столица.
Как мы прожили этот год -
не спрашивай, Господь с тобой.
Скользя и падая, впотьмах
от ветра закрывали лица,
и вместо выхода исход
нам виделся порой.

Октябрь, сгинув навсегда,
ещё болел в народном теле,
как будто пули этих дней
не вынул военврач...
От ужаса и от стыда
глаза в глаза глядеть не смели...
И покатился вал смертей
и новый русский плач.

Я голос сорвала на этом сквозняке...
Не отмахнуть от глаз
сухой завесы пыльной.

Я зачерпнула жизнь, взглянула - а в руке

пучок сухой травы

да тень сгоревших крыльев.

А было ж: полыхал костёр в сырой ночи,
где больше ни огня и ни души не брезжит.
Бросал к ногам Байкал
холодные ключи,

чтоб отпирать зарю над чистым побережьем!

Теперь среди людей, как не в своей стране.
Кричу или молчу - в ответ лишь ветер свищет.
Народы сквозь меня проходят, как во сне...
С ума сойти - идти сквозь эти толпы нищих!

Как обезумевшее стадо,
ревут машины на Тверской.
И мокнет всё (подобье ада):
зонты, дороги, ветки сада...
Дожди бормочут над Москвой.
Шумят затравленно-уныло,
наводят сплин и будят страх:
сознанье, совесть - всё поплыло,
нам солнце наглость заменила
реклам на чуждых языках.

Ночь - словно дева на панели.
Прожектору пылать не лень,
и Герцен в бронзовой шинели
свою отбрасывает тень,
и на стене Литинститута
она - чернее черноты...
Какие странные минуты!
Какие дикие черты!

А в продолжение кошмара -
как криминальное кино:
на «пятачке» в конце бульвара
С утра - кровавое пятно...
Словесный яд кипит и брызжет,
калеча души и тела.
А чуткий слух повсюду слышит:
средневековые дела!

АВИАКАТАСТРОФЫ В ИРКУТСКЕ

Солнце ему тьмою путь заступаше...

Слово о полку Игореве

То ли техника сходит с ума,
То ли смерть свою свадьбу справляет -
Полночь тьмою мне путь заступает,
И гудит непроглядная тьма.

Тень Земли поглотила Луну,
И Господь отвратил свои взоры.
Неминуемо вздыбились горы,
И моря потянули ко дну.

...Запредельная тяга турбин.
Запредельная цепкость сознанья.
Но вошел сокрушительный клин -
Как исполнилось злое гадание.

Смерть глядит в лобовое стекло,
Дышит адовой пещью пустыни!
Так взошло неизбежное зло
Из людской непомерной гордыни.

Не молитва: «Господь, сохрани!» -
Только мат на устах побелевших.
Видно, Враг сосчитал ваши дни,
И не будет во мгле уцелевших.

Рвётся жизни жемчужная нить.
...А ребенка не надо будить.

Утром выйдет жестокая сводка.
Покачнётся злосчастная твердь...

…Встанет церковь печально и кротко
Там, где точку поставила смерть.

Однажды проснулись