Последовательность букв

I

Можно ли разделить эту последовательность букв на префикс и основу?

ДА

Поиск основы в лексиконе. Найдено ли соответствующее слово?

ДА

НЕТ

3 Можно ли добавить префикс, чтобы получить слово?

ДА

НЕТ

НЕТ

Поиск целого слова в лексиконе. Найдено ли целое слово?

ДА

НЕТ

5 Является ли это свободной формой?

ДА

НЕТ

Рис.6.3

Некоторые исследователи (например, [Caramazza et al. 1985]) допускают две процедуры извлечения единиц ментального лексикона при чтении морфологически сложных слов: морфологическую переработку и процедуру адреса целого слова.

Возможность двух независимых друг от друга и параллельно функционирующих способов переработки таких слов принято описывать как "модель скачек" (Horse Race model) со ссылкой на работы [Caramazza et al. 1988; Frauenfelder & Schreuder 1992]. Речь в таком случае идет о том, что тот из конкурирующих способов переработки, который оказался более быстрым, "выигрывает скачку" на пути к ментальному лексикону, поскольку результаты именно этой процедуры переработки поступают к другим модулям лексического "процессора".

Проблеме функционирования полиморфемных слов посвящена книга Джозефа Стембергера [Stemberger 1985], который предпринял исследование обширного корпуса речевых ошибок с позиций моделирования процессов производства речи. По его мнению, морфемы не хранятся в лексиконе во множестве копий, они извлекаются как правила, как обобщения о языковых формах. Правило состоит из двух частей: одна из них сообщает, при каких условиях должна извлекаться информация, а другая содержит саму эту информацию (см. выше 3.2 о разграничении знаний декларативного и процедурного типов). Правила обеспечивают хранение всей информации в системе в простом и доступном виде и наиболее эффективное ее извлечение. Например, память на предложения может быть упрощена за счет хранения их в виде слов и правил их сочетания вместо перечисления всех известных предложений в качестве единиц лексикона.

Дж. Стембергер считает основополагающими "словные" правила: каждое слово является правилом, поскольку оно имеет структурное описание, детализирующее, при каких семантических, прагматических, синтаксических и социолингвистических условиях оно может использоваться, а также содержит информацию о структурных изменениях, включающую морфологическую и фонологическую структуру и фонетический материал. При этом семантика соотносится со структурами, содержащими определенные признаки в специфических конфигурациях. Каждый признак увязан с каждым словом, которое может быть использовано для кодирования некоторого имеющего этот признак понятия. Когда такой признак присутствует при опознании слова, все имеющие этот признак слова получают малую дозу активации. Если имеются все признаки, требуемые словом, применяется "правило", и это слово извлекается из лексикона. Слова, близкие к искомому, тоже сильно активизируются, поскольку они включают многие из тех же признаков, поэтому они временами ошибочно извлекаются. В психологии единицы с качествами правил обычно называют "схемами", "фреймами", "логогенами" и т.д. Основная характеристика правил, по мнению Дж. Стембергера, состоит в том, что они кодируют информацию раздельно от единицы более высокого уровня, к которой они могут относиться. Например, морфема — показатель множественного числа существительного может храниться независимо и извлекаться на основе семантической информации, но не как часть единицы большего размера. Таким образом, правила носят общий характер. Они могут применяться в новых ситуациях, например, для производства множественного числа формы слова, которая ранее никогда не имела множественного числа. Другой путь обобщения — аналогия, которая помогает извлечению информации из лексикона и обобщает ее по отношению к новым ситуациям, даже если эта информация не была закодирована как правило. Аналогия может быть полностью неосознаваемым автоматизированным процессом (продуктивность регулярных аффиксов может быть аналогией такого рода) и осознаваемым, произвольным процессом применения метаязы-кового знания.

Дж. Стембергер полагает, что важно различать два пути доступа к единицам лексикона: 1— прямой путь, т.е. извлечение в качестве правила (например, слово извлекается прямо на основе семантической информации); 2 — непрямой путь, при котором извлечение происходит через автоматизированные единицы более высокого уровня (например, в составе некоторой фразеологической единицы входящие в нее слова и синтаксическая структура выбираются и извлекаются автоматически). Эти два пути доступа к единицам лексикона не являются взаимоисключающими, вполне возможен доступ к слову одновременно двумя путя-

ми. Когда слово извлекается прямо, правило квалифицируется как "основное"; при непрямом извлечении имеет место применение "малого правила". По результатам своего исследования речевых ошибок Дж. Стембергер пришел к выводу, что все морфологически сложные слова имеют внутреннюю структуру, все морфемы представляют собой правила. Непродуктивные аффиксы он трактует как "малые" правила, в то время как продуктивные аффиксы могут извлекаться и как "основные", и как "малые" правила одновременно.

В отличие от исследования Дж. Стембергера, ориентированного на условия производства речи, в раббте [Sandra 1994] рассматриваются связанные с проблемой полиморфемных слов ментальные репрезентации и процессы, фигурирующие при чтении. Доминик Сандра указывает, что при различных подходах к полиморфемным словам внимание авторов акцентируется то на элементах формы слов, то на значении морфем, то на их синтаксической функции; трактовка разнообразных функций морфем оказывается подчиненной решению задач экономичности хранения лексических единиц или скорости их извлечения. Однако ни одно из известных автору исследований не учитывает отношений между словами в лексиконе, т.е. того, что составляет один из важнейших аспектов функционирования слова.

Д. Сандра исходит из роли морфологической структуры слов в усвоении нового слова. Маленькие дети могут быть восприимчивыми к внутренней структуре слов, поскольку опора на морфологические составляющие облегчает запоминание слова. Эта гипотеза была выдвинута автором на основании экспериментального исследования особенностей овладения молодыми людьми лексикой иностранного языка: было установлено, что независимо от того, анализировалась ли морфологическая структура слов, формировались структуры памяти, базирующиеся на корневых морфемах (root-based memory). Д. Сандра высказывает предположение, что если связанность значений слов является важным условием успешности их запоминания, то восприниматься как полиморфемные и соответствующим образом репрезентироваться должны только те слова, которые семантически связаны по их морфемным составляющим.

Д. Сандра детально анализирует различные модели доступа к слову: две из них отображают крайние позиции, признавая или отрицая наличие в лексиконе репрезентаций полных форм полиморфемных слов; промежуточное положение занимают модель скачек (см. выше) и еще одна модель, которая, в отличие от предшествующей, не просто признает параллельное функционирование двух противопоставляемых путей переработки, но интегрирует их характерные особенности в единой процедуре (эта модель рассматривается автором в отдельном параграфе — Morphologically decomposed access representations [Op. cit.: 22-24]). Далее Д. Сандра указывает, что в последнем случае внимание акцентируется не столько на морфологических единицах, сколько на морфологических, отношениях (связях). Такие связи могут кодироваться посредством облегчающих опознавание слов путей между репрезентациями полного полиморфемного слова и репрезентациями всех или некоторых его морфологических частей (например, только корневой морфемы). При этом автор признает, что морфологическая структура

может проявляться в трех разных позициях в системе переработки слов: при морфологической декомпозиции параллельно с целостной переработкой полиморфемного слова; на уровне, предшествующем лексическому доступу; на уровне семантической репрезентации после того, как доступ к слову осуществлен.

Д. Сандра подробно описывает результаты своего экспериментального исследования, в частности ставившего своей задачей выявить различия в характере функционирования полиморфемных слов разных типов: сложных слов, дериватов, слов с флексиями. Однако по результатам этих экспериментов создалось впечатление, что тип полиморфемного слова не оказывает влияния на то, в какой позиции системы переработки проявляется морфологическая структура слова, т.е. происходит ли это до лексического доступа, во время или после него [Op. cit.: 131].

В работе [Balota 1994: 322-324] дается обзор исследований, так или иначе связанных с восприятием слов на морфемном уровне, и со ссылкой на публикацию [Rapp 1992[ отмечается, что вопрос ныне состоит не в том, репрезентированы ли морфемы каким-то образом в перерабатывающей системе, а в том, играет ли морфемный анализ определенную роль в узнавании зрительно воспринимаемых слов. Согласно полученным в разных экспериментах результатам, читающий вначале разлагает полиморфемные слова на составляющие, после чего извлекает из памяти лексические "файлы", связанные с корневыми морфемами. Хотя многие исследования свидетельствуют в пользу наличия морфемного анализа при зрительном восприятии слов, морфологическая переработка представляет собой сложный процесс, по-разному реализующийся при встрече читателя с различными видами морфем, что заставляет ставить задачу более детального изучения этой проблемы. М. Гарман [Garman 1990: 297] полагает, что в настоящее время нельзя ответить определенно, как опознаются морфологически сложные слова. Похоже, что их морфологическая структура становится доступной очень рано, особенно для случаев регулярного словообразования, но не ясно, является ли это средством доступа к слову.

В обзоре [Сазонова 1998] указано, что в исследованиях последних лет обращается внимание на то, что стратегии сохранения лексических вхождений в лексиконе зависят от конкретного языка (например, агглютинативного или неагглютинативного типа), от того, являются ли сложные слова регулярно используемыми, от частотности полиморфемных слов и т.д. Из числа наиболее поздних публикаций Т.Ю. Сазонова затрагивает, например, такие работы, как [Baayen et al. 1997; Frost et al. 1997; Laudanna & Burani 1995; Marslen-Wilson et al. 1994]. С позиций результатов названных и других исследований в [Сазонова 1999] обсуждаются материалы эксперимента с носителями русского языка.

Отечественные исследования полиморфемных слов ведутся по ряду направлений. Так, задачей диссертационной работы Т.Н. Доценко [1984] было реконструирование процесса осознавания значения русских син-

таксических дериватов и выявление правил оформления результатов этого процесса во внешней речи (на материале ряда отглагольных и отадъективных имен существительных). Автором обнаружено сложное переплетение грамматических, лексических и словообразовательных значений в семантической структуре синтаксических дериватов, показана ассоциативная природа структуры их значения, выявлены стратегии поведения носителей русского языка при осознавании таких слов: одна из них направлена на актуализацию формы, другая — на актуализацию содержания синтаксического деривата.

Результаты диссертационного исследования С.И. Гороховой [1986] оказались близкими к тем, которые были описаны в рассмотренной выше книге Дж. Стембергера. По материалам речевых ошибок носителей русского языка С.И. Горохова установила, что при производстве речи могут иметь место как конструирование, так и воспроизведение полиморфемных слов; некоторые факты указывают на возможность раздельного (относительно автономного) поиска основ слов, префиксов и флексий. Л.И. Гараева [1987] исследовала особенности восприятия производных слов и также указала на возможность как целостного, так и расчлененного функционирования слов такого типа; установлена также определенная последовательность усвоения словообразовательных суффиксов детьми.

Ряд исследований, так или иначе связанных с функционированием полиморфемных слов, выполнен в Тверском государственном университете. Так, в диссертационных работах, нацеленных на выявление специфики идентификации словесных новообразований разной лекси-ко-грамматической принадлежности [Тогоева 1989; Сазонова 1993; Родионова 1994], обнаружены некоторые особенности опознавания структуры и значения производных и сложных слов (см. подробнее ниже в 6.5). Вопросами опоры на внутреннюю форму слова родного или второго (иностранного) языка у детей и взрослых занимается И.Л. Медведева (см., например, [Медведева 1992; 1998]); под её руководством проведены интересные студенческие исследования особенностей опоры на знакомые морфемы при опознавании иноязычных слов (см. [Летягина, Солдатов 1992; Солдатов 1995]). В работах Н.С. Шумовой [Шумова 1993; 1994, 1996 и др.] внимание акцентируется на взаимоотношении внутриязыковых и межъязыковых опор при опознавании внутренней формы или словообразовательной модели иноязычного слова в условиях учебного двуязычия.

6.4. Некоторые особенности опознавания неоднозначных слов

Споры различных исследователей относительно особенностей опознавания неоднозначных слов прежде всего связаны с ответом на вопрос: всплывают ли у воспринимающего все возможные значения встреченного слова и он затем делает выбор из них или сразу же

J

идентифицируется одно значение, без присутствия и без перебора каких либо других вариантов? В книге [Garnham 1985] выделены четыре точки зрения психолингвистов по поводу опознавания неоднозначных слов в тексте (воспринимаемом со слуха или при чтении): 1) теория доступа к слову под влиянием контекста (the theory of context-guided lexical access), согласно которой контекст обеспечивает всплы-вание только нужного значения слова (к сожалению, нередко необходимый и достаточный для этого контекст не предшествует неоднозначному слову, а следует за ним); 2) теория последовательного доступа (the ordered access theory), постулирующая перебор всех возможных значений в порядке их убывающей частотности (самое частотное значение вступает в действие первым); 3) теория множественного доступа (the multiple access theory), no которой все значения актуализуются сразу же при встрече со словом, а выбор из них происходит с помощью контекста и не обязательно немедленно (т.е. только тогда, когда это позволяет сделать контекст); 4) пересмотренная теория множественного выбора (a revised verson of the multiple access theory) уточняет, что выбор делается к концу восприятия части высказывания, в которой встретилось слово. При обобщении более поздних исследований в этой области Дж. Кесс [Kess 1993] отмечает, что в последнее время лексическая неоднозначность привлекает значительно больше внимания, чем синтаксическая неоднозначность. Ныне речь идет не о теориях, а о гипотезах или моделях; первые три из названных выше теорий получили в последние годы другие названия: the prior choice hypothesis, the ordered search hypothesis, the all-readings hypothesis [Hirst 1987] или соответственно: the single-reading, ordered search, and multiple-reading hypotheses [Kess & Hoppe 1981]; the context-dependent model, the ordered access model, and the exhaustive access model [Simpson 1984]. Нетрудно заметить, что приведенные ряды терминов акцентируют внимание на различных аспектах исследуемого процесса.

Автор еще одной обзорной публикации Г. Симпсон [Simpson 1994] указывает на противоречивость экспериментальных данных и теоретических выводов разных авторов: те, кто обнаруживает свидетельства в пользу активизации ряда значений неоднозначных слов, интерпретируют полученные результаты с точки зрения модульной (модулярной) концепции в русле идей, которые высказаны в работе [Fodor 1983]; в отличие от этого свидетельства в пользу активизации только одного значения, соответствующего контексту, трактуются с точки зрения высокой степени интерактивности (взаимодействия) разных компонентов процесса понимания. Сам Г. Симпсон остается при том же мнении, которое было высказано в работе [Simpson 1984[: в системе активизируются все значения слова, но в разной степени в зависимости от частотности слова и от контекста его предъявления. Более того, ему представляется, что никакой эксперимент не сможет однозначно разрешить эту проблему, а постановка вопроса о том, является ли функционирование лексикона полностью автономным или крайне интерак-

тивным, попросту неправомерна, поскольку имеющиеся противоречивые результаты заставляют предположить, что истина лежит где-то посередине. Отсюда следует, что основное внимание необходимо обращать на особенности контекста и на специфику конкретных задач, которые стоят перед воспринимающим текст человеком [Simpson 1994: 372].

Детальный обзор публикаций последних лет содержится в [Рафико-ва 1998], где со ссылкой на работу [Kawamoto 1993] внимание акцентируется на проблеме влияния контекста на понимание неоднозначных слов при одновременном учете "параметра частотности того или иного значения полисемантичного слова с подразделением значений на доминантное и подчиненное (субординатное). Н.В. Рафикова предлагает оригинальные обозначения типов взаимодействия названных параметров для выделения ряда интерактивных структур контекста и слова, описанных в работах разных авторов; сделанный ею аналитический обзор охватывает такие публикации, как [Borowsky & Masson 1996; Gernsbacher 1997; Hess et al. 1995; Miyaké et al. 1994; Rayner et al. 1994; Tabossi & Zardon 1993 и др.].

На основании предпринятого обзора моделей понимания слов неоднозначной семантики Н.В. Рафикова отмечает, что вопрос о реальности той или иной теории понимания текста во многом зависит от решения вопроса, возможен ли селективный (выборочный) доступ к значению слова. Исследования в этой области дают противоречивые результаты. В большинстве случаев подтверждается реальность активации всех значений слова на начальных этапах доступа к полю его значений. Однако имеются и доказательства реальности выборочного доступа к значению слова. Н.В. Рафикова приводит мнение из работы [Tabossi & Zardon 1993], что используемые исследователями методики проведения эксперимента для изучения ранних этапов доступа к слову на самом деле высвечивают более поздние этапы понимания; именно этим обусловлены эмпирические данные, поддерживающие гипотезу выборочного доступа к слову. Таким образом этап одновременной активации нескольких значений остается скрытым. Результаты своего эксперимента Н.В. Рафикова обсуждает в монографии [Рафикова 1999], где детально прослеживается ход построения, пересмотра или подтверждения первоначальных гипотез ии. о значении воспринимаемого слова, а также выявляются используемые ии. стратегии и опоры.

Особенности опознавания полисемантичных слов в свое время экспериментально исследовал В.В. Левицкий [Левицкий 1971], показавший, что значения многозначных слов психологически неравноценны, и предложивший считать основным значением слова то контекстуально необусловленное значение, которое вычленяется в смысловой структуре (изолированного) слова прежде всех других его значений. Влияние контекста на идентификацию полисемантичных слов изучала О.О. Кузнецова [1978], установившая, что в условиях актуализации некоторого семантического или тематического поля (ряда) неоднознач-

ность снимается, и ии. опознают слово только в одном его значении. Ранее [Залевская 1969; 197la] факты актуализации у ии. только одного значения слова были выявлены в материалах ассоциативных экспериментов с носителями русского, казахского, узбекского и киргизского языков, а также в экспериментах на свободное воспроизведение слов родного (русского) или иностранного (английского) языков. Было также установлено [Залевская 1977; 1979], что преимущественно проявляющееся в ассоциативном эксперименте одно из значений полисемантичного слова далеко не всегда совпадает с показателями частотности по специальным справочникам и с рангом соответствующего лексико-семантического варианта слова в толковых словарях. Следует подчеркнуть, что речь в таких случаях шла о том, как полисемантичное слово хранится в индивидуальном лексиконе и идентифицируется в условиях, приравниваемых к восприятию первого слова нового сообщения при отсутствии внешнего вербального или ситуативного контекста. В других условиях и видах деятельности положение может быть иным.

Проблема "приоритетности" одного их значений полисемантичного слова требует особого обсуждения с опорой на целенаправленные экспериментальные исследования, в том числе связанные с изучением особенностей овладения иноязычной лексикой и с усвоением многозначных слов детьми (см., например, исследования Т.М. Рогожниковой).

Особую проблему составляет также разграничение полисемии и омонимии с точки зрения специфики их проявления в процессах производства и понимания речи. В частности, важным представляется изучение того, каким образом происходит экстренный переход с неверно идентифицированного слова на нужное в определенной ситуации общения. Так, подобное необходимо в примере реакции ребенка на читаемое отцом художественное произведение: "Души прекрасные порывы ..." "А зачем же их душить^ если они прекрасные?" (из журнала "Русский язык за рубежом", 1993, № 3, с.49). Думается, что весьма перспективным в подобных случаях является рассмотрение того, как в индивидуальном лексиконе с омонимичными словами или с разными значениями полисемантичных слов соотносятся те или иные схемы знаний — языковых и энциклопедических, в том числе подсознательно учитываемых выводных знаний и эмоционально-оценочных переживаний (в приведенном примере ребенок явно исходит из того, что душить —- несомненно плохо). Исследование специфики идентификации неоднозначных слов с переключением с одной схемы знаний (ситуации) на другую при разного рода "языковых трюках" ведет И.Ф. Брев-до (см. подробное обсуждение этого вопроса в 8.7).

Следует подчеркнуть, что "схема" понимается при этом как функциональное образование обобщенного типа, динамическое по своей природе, т.е. способное перестраиваться по мере накопления речевого и прочего опыта взаимодействия человека с окружающим его миром, и в то же время готовое подстраиваться под требования текущего момента. Встречающееся в научной литературе неприятие самого поня-

тия схемы и резкая критика высказывании о важной роли схемы в процессах идентификации слов и понимания текста как примитивизации исследуемых процессов основываются либо на недопонимании специфики образований такого рода и их роли в познании и общении, либо на непреднамеренном оглуплении оппонентов через приписывание им недостаточно компетентной трактовки схемы. Основанием для последнего в значительной мере служит широко распространенное обыденное понимание схемы как чего-то "нарисованного" и потому застывшего, стабильного (даже косного). Таким образом смешиваются разные значения слова "схема" и утрачивается его терминологический смысл, что само по себе является наглядным примером функционирования неоднозначного слова, идентификация которого неизбежно направляется лежащими за словом ранее выработанными в опыте обобщениями. Соотношение таких обобщений у вступающих в контакт людей определяет степень взаимопонимания. Например, для психолингвистов, исследующих процессы идентификации слова или понимания текста человеком, слово "схема" играет роль, сопоставимую с заархивированным файлом (что справедливо для любого термина), т.е. при необходимости лежащий за этим словом комплекс научных представлений может быть актуализирован и развернут в свете теории, изложенной выше в главах 1-3, однако в текущих процессах пользования этим термином все это учитывается как само собой разумеющееся (как при функционировании любой другой структуры знаний).

Определенную степень неоднозначности имеют также слова "широкой семантики". Межъязыковое сопоставление материалов ассоциативных экспериментов с носителями различных языков предприняла Л.В. Барсук [1991], выбравшая для исследования слова с предельно широким значением (типа thing, matter, business), слова с родовым значением (например, plant, animal) и лексические единицы со значением количества или организации (piece, result). По итогам этой работы были выявлены определенные универсальные закономерности идентификации слов-коррелятов в разных языках. Л.В. Барсук показала, что при идентификации слов широкой семантики происходит прямое или многоступенчатое, более или менее осознаваемое сведение их значений к образам конкретных объектов или ситуаций; такой способ идентификации опирается как на языковой, так и на практический опыт индивида, а используемые носителями языка стратегии могут быть квалифицированы как "субординатная", "описательная", "координационная". Выбор той или иной стратегии осуществляется неосознанно и зависит от характера увязываемого с широкозначным словом понятия (категориального или сенсорного), что в свою очередь пересекается с особенностями состава и природы признаков (к проблеме признаков мы вернемся в главе 9). В работе [Барсук Л.В. 1999а] экспериментальные материалы рассматриваются через призму процессов референции, категоризации и т.д.

7-1190

6.5.Особенности идентификации словесных новообразований

Одним из способов обнаружения особенностей опознавания слов является исследование процессов идентификации словесных новообразований, поскольку в таких случаях могут эксплицироваться используемые носителями языка стратегии и опорные элементы, в обычных условиях функционирующие на несознаваемом уровне. Серия проведенных по этой проблеме научных изысканий [Тогоева 1989; Сазонова 1993; Родионова 1994] ставила в то же время задачу выявления специфики идентификации новых слов, принадлежащих к различным лек-сико-грамматическим классам (существительным, прилагательным, глаголам) и зарегистрированных в словарях-справочниках "Новое в русской лексике"³.

В экспериментальном исследовании С.И. Тогоевой, проводившемся на материале существительных при сочетании процедур шкалирования, свободного ассоциативного эксперимента и субъективных дефиниций, была прослежена применявшаяся ии. (студентами) гибкая система идентификационных стратегий (мотивирующей, словообразовательной, категориальной, по сходству звукобуквенного комплекса) и отмечено параллельное действие целостного и поэлементного восприятия или сочетание обоих способов переработки. К числу особенностей процессов идентификации значения нового слова С.И. Тогоева относит усиление роли категоризации по линии языковых знаний, о чем, по её мнению, свидетельствует преобладание словообразовательной стратегии, которая реализуется при наличии в индивидуальном сознании общих и частных идентификационных эталонов. В то же время автор подчеркивает, что наиболее значимым для идентификации нового слова фактором является внутренний микроконтекст, образующийся через установление связей этого слова (или его частей) с единицами лексикона разной протяженности и разной степени интегративности для выхода на "образ мира" при специфичном для индивидуального лексикона взаимодействии продуктов переработки перцептивного, когнитивного и эмоционально-оценочного опыта.

Т.Ю. Сазонова расширила набор экспериментальных процедур, использовавшихся при обнаружении стратегий идентификации новых прилагательных, добавив составление предложений с исследуемыми словами и запись близких по значению слов. Была также разработана процедура суммарного анализа выявленных моделей связей, стратегий идентификации слов и используемых испытуемыми опор. На основании сформированных таким образом "интегративных полей" исследуемых слов, полученных от "коллективного информанта", Т.Ю. Сазонова пришла к выводу, что идентификация новых прилагательных осуществляется преимущественно в рамках двух стратегий, названных автором

³ В названных работах специально оговаривается, что понятие "новизны" слов, включенных в такие справочники, является весьма относительным.

"стратегией опоры на формальные мотивирующие элементы" и "стратегией опоры на ситуацию". При этом нередко у ии. актуализует-ся мысленный образ, связанный с тем фрагментом внутреннего контекста, который послужил опорой для идентификации прилагательного (от образа некоторого объекта или его качества, признака, до образа целой ситуации разных степеней детализации).

Т.Г. Родионова ставила своей задачей сопоставление стратегий идентификации новых глаголов с результатами исследований на материале существительных и прилагательных, поэтому ею использовались те же экспериментальные процедуры, но был добавлен направленный ассоциативный эксперимент. Автором были выявлены 11 идентификационных стратегий и сделан ряд выводов по результатам предпринятого сопоставления с материалами экспериментов С.И. Тогоевой и Т.Ю. Сазоновой. Прежде всего было установлено, что стратегии идентификации слов носят универсальный характер, но степень актуальности каждой из них может различаться в зависимости от лексико-грамматической принадлежности слова. Наиболее значимой для всех исследовавшихся частей речи являются мотивирующая стратегия и стратегия категоризации (по линиям языковых и энциклопедических знаний). Для новых существительных особую актуальность имеет опознание словообразовательной модели полиморфемного слова, для прилагательных — мотивирующая стратегия и опора на ситуацию. Ведущей стратегией идентификации нового глагола является стратегия разносторонней характеризации действия через опору на ситуацию с использованием схем знаний. Актуализация той или иной схемы инициируется некоторым опорным элементом при взаимодействии признаков разных видов.

Непосредственную связь с названной серией исследований имеют также работы И.С. Лачиной [1993] и И.Л. Медведевой [1992; 1994 и др.]. Сопоставительное исследование И.С. Лачиной на материале русских и английских прилагательных, с одной стороны, подтвердило универсальный характер основных стратегий идентификации слов, а с другой — выявило некоторые особенности идентификации значений прилагательных (в том числе через стратегии противопоставления, включения в ряд близких по значению слов, отнесения к эталону — носителю некоторого качества и др.). И.Л. Медведева рассматривает идентификацию иноязычного слова как сходную по своим механизмам с опознанием нового слова родного языка, что подтверждается результатами её наблюдений и экспериментов.

Результаты названных экспериментальных исследований убедительно показали необходимость дальнейших теоретических изысканий в целях убедительного объяснения установленных фактов и закономерностей. ПЛ концепцию неологии разрабатывает С.И. Тогоева [1998а; 19986; 1999]. Обоснование специфики ПЛ подхода к феномену референции дает Л.В. Барсук [1999а; 19996]. Объяснение механизмов идентификации слова составляет одну из задач исследования Т.Ю. Сазоновой [1999]. Психолингвистические

7*

проблемы функционирования иноязычного слова разрабатывает И.Л. Медведева [1998; 1999а; 19996] и т.д.

6.6. Особенности идентификации фразеологизмов

В исследованиях, так или иначе связанных с проблемами функционирования в лексиконе фразеологических единиц, преследуются различные цели и ставятся разные вопросы. Одних авторов преимущественно интересует вопрос, хранятся ли идиомы в специальном "отсеке" лексикона или функционируют просто как специфические (длинные) лексические единицы; другие пытаются выяснить, какой путь "прочтения" идиомы человек выбирает первым: буквальный или переносный; некоторых авторов волнует, разлагаются или не разлагаются фразеологизмы на составляющие их компоненты в процессах понимания; для кого-то прежде всего важны лежащие за пониманием идиомы базовые когнитивные процессы; исследуются также разнообразные стратегии и опоры, используемые при понимании фразеологических единиц.

На вопросе особенностей хранения и функционирования идиоматических выражений останавливается, например, Джин Эйчисон [Aitchi-son 1987: 78], полагающая, что идиомы в лексиконе человека функционируют как обычные однословные единицы; они не вызывают трудностей при переработке, несмотря на то, что их очень много. Идиомы пересекаются с клише, т.е. с устойчивыми связями между словами, а те, в свою очередь, с ассоциативными связями между словами. Таким образом, существует своеобразный континуум, в котором трудно провести четкую грань между единицами разных видов и особенностями их функционирования. В. Левелт [Levelt 1993: 187] также придерживается мнения, что идиоматические выражения входят в число единиц ментального лексикона, т.е. в его модели производства речи не выделен специальный модуль, в котором были бы репрезентированы идиомы (противоположная точка зрения высказывалась, например, в [Swinney & Cutler 1979]).

Различные попытки моделирования процессов прочтения идиом обсуждаются в работе [Dunbar 1991: 131-132]. Идиома трактуется как отход от первоначально явной связи между компонентами некоторой языковой единицы и ее содержанием: по мере отдаления общества от разделяемого всеми знания, которое санкционировало первоначальное использование идиомы, наличие связи между формой и содержанием становится все более затуманенным. Это, например, оказывает влияние на синтаксическую подвижность идиомы (так, в [Cutler 1982b] показано, что более старые идиомы менее подвержены синтаксическим операциям). В настоящее время имеется много экспериментальных данных относительно того, каким образом люди читают идиомы. В работе [Schweigert 1986] описаны три модели такого чтения в терминах последовательности попыток ии. извлечь из цепочки слов буквальное и метафорическое значение: они могут попытаться сначала извлечь бук-

вальное значение и затем перейти к идиоматической интерпретации, но только если буквальное значение проблематично, в каком-то отношении не является удачным; или они могут следовать по обоим путям одновременно (о параллельной переработке говорят также [Swinney & Cutler 1979]). Ии. могут также начать с попытки тщательно подобрать идиоматическую интерпретацию (это модель переработки идиом [Gibbs 1980]). В [Schweigert & Moates 1988] приводятся свидетельства в пользу третьей из названных моделей. Авторы обнаружили, что идиомы вспоминались лучше через 24 часа в случаях, когда они презенти-ровались в контекстах, требовавших буквальной интерпретации, чем если они давались в контекстах, требовавших идиоматического прочтения. Это говорит в пользу предположения, что при необходимости буквального прочтения ии. прочитывают идиому дважды. В этой же работе обнаружено, что требовалось меньше тахистоскопических предъявлений цепочки слов, если правильное прочтение было идиоматичным (т.е. в случаях, когда цепочка действительно соответствовала идиоме). Дж. Данбар полагает, что ии. предварительно сканируют цепочку в поисках идиомы, а затем переходят к буквальной переработке, но только если идиома не найдена. Это согласуется с его представлением о том, что имеет место целостный (холистический) способ переработки, типичный для детей, но также используемый взрослыми. Таким образом, целостный способ переработки выступает как идеальный переработчик идиом и имеет тенденцию быть использованным вначале, чтобы провести переработку при минимальной затрате усилий с последующей передачей контроля более аналитичным процедурам, если первое не удается. Он также полагает, что индивид может переходить от одного способа переработки к другому — туда и обратно.