Решение проблемы оскорбления в лингвистической экспертологии

При рассмотрении феномена оскорбления в лингвистике выделяются два подхода: текстоцентрический и лексикоцентрический. Признается, что эти два подхода представляют собой два различных аспекта в описании одного и того же предмета (ср. «Категория инвективности – сложнейшая лингвистическая проблема. Лексический ее выход – наиболее поверхностный. Текстовое (и тем более рече‑ситуативное) разворачивание инвективного фрейма – задача более сложная, так как здесь сопрягается множество факторов, некоторые из которых относятся к имплицитным сферам речи» [Голев, 1999, с. 12]). Текстовый подход (отметим, что слово «текстовый» в данном случае мы употребляем нетерминологически, только для того чтобы показать его противопоставленность подходу, в котором базовой единицей анализа является слово) представлен вариантами стилистического анализа (Т.В. Чернышова) и деятельностно‑прагматического (Н.Д. Голев, О.С. Иссерс, С.В. Сыпченко). Лексикоцентрический подход был впервые разработан в [Понятие чести…, 1997] и в настоящее время, по нашему мнению, не представляет собой цельного направления, пожалуй, теоретически он разрабатывается лишь Н.Д. Голевым и его учениками [Коряковцев, Головачева, 2004].

Отметим общие для всех типов работ исследовательские установки. Первая установка связана с отождествлением средств деятельности с самой этой деятельностью (процессом или взаимодействием): инвективные средства (лексические, синтаксические, стилистические) отождествляются с наличием / отсутствием инвективного речевого акта[32]. Это проявляется в следующих фактах.

Во‑первых, очевидно отождествление оскорбления с возможностью / невозможностью нанести психологический ущерб инвектуму. Поэтому фактически исследуется потенциальное состояние обиженности инвектума высказыванием / текстом / словом, производимого инвектором. Данный тезис ярко иллюстрируется следующим положением, сформулированным в терминах теории речевых актов: «… успех стратегии дискредитации следует оценивать по результатам речевого воздействия (по перлокутивному эффекту): N обижен, оскорблен, чувствует себя объектом насмешки, причем несправедливо» [Иссерс, 1999, с. 42].

Во‑вторых, не подвергается систематическому исследованию возможность отсутствия оскорбления при наличии инвективных средств языка. Отсутствие разработок описания противочлена отождествляет негативную оценку, возможную обиду и факт оскорбления. Базовым понятием лингвистических разработок является понятие «стратегия дискредитации». Под понятие стратегии дискредитации подводимо все, что угодно (так как у нее нет противочлена): от матерной брани до выражения «вы плохой человек», произнесенного в присутствии третьего лица, а при определенном взгляде на вещи – произнесенного и в беседе двух коммуникантов. Таким образом, цель лингвистической экспертизы – обосновать, что какое‑то высказывание может быть обидным для предполагаемого инвектума, а точнее сказать – оправдать обиду инвектума (например, участника судебного процесса). В этом смысле в практике лингвистических экспертиз исследуются не речевые взаимодействия, а способы построения инвективных – в широком смысле – речевых произведений (фактически – внутренняя их форма) и способность этих произведений порождать психологическое состояние обиды. Предположим, что, если эксперты принимают данные положения в качестве исходных, то лингвистическая экспертиза в методическом аспекте строится следующим образом. Лингвист интроспективно оценивает речевое произведение с точки зрения возможности нанести обиду инвектуму, отвечая при этом на следующий вопрос: «Если бы я был в позиции инвектума, обиден ли был бы для меня текст?». При положительном ответе на вопрос следующим действием лингвиста является обоснование (еще раз отметим, что в данном случае более уместным было бы слово «оправдание») факта оскорбительности (обидности) исследуемого текста.

Таким образом, без отсутствия противопоставленного «дискредитации» явления концепт «стратегия дискредитации» не является эффективным инструментом, при помощи которого можно было бы признавать речевое произведение «неправовым», это исключало бы негативную оценку в принципе. Наиболее ясно следствия, которые вытекают из логики «от обиды» определил Н.Д. Голев, приведем его высказывание по этому поводу: «Вряд ли эксперт должен абсолютизировать пуристические требования, закрепленные, скажем, в словарных пометах. Он в равной мере должен защищать как нормативную чистоту текста, так и право журналиста на свободное (=творческое) использование языка, иначе публицистические тексты превратятся в дистиллированные отчеты о событиях [Голев, 2002, с. 23]. Кроме того, перлокутивный эффект иллокутивного акта «дискредитация» оценивается по факту дискредитации лица, которое дискредитировалось, и здесь имеются интересные результаты, которые указывают на неоднозначность ситуации дискредитации. В ходе экспертного исследования конфликтного текста проводился следующий лингвистический эксперимент. «В процессе эксперимента были опрошены студенты первого курса географического факультета АГУ в количестве 52 человек. Первоначально мы не задавались целью исследовать инвективный потенциал данной коммуникативной ситуации, предполагалось лишь определить перлокутивный эффект текста, подтверждающий (или опровергающий) факт дискредитации. Поэтому испытуемым был задан следующий вопрос: «Какое мнение о деятельности А.Г. Назарчука складывается у вас по прочтении статьи?»

44,3% опрошенных (23 человека) подтвердили гипотезу о дискредитирующей функции статьи, дополнив свои ответы определениями «эгоистичный», «упрямый», «плохой», «жулик», «преступник», «политикан», «не способен здраво рассуждать» и пр. Однако оставшиеся 55,7 % реципиентов (29 человек) отказались от оценки политика или даже высказали позитивное отношение к нему. Причиной столь парадоксальной, на первый взгляд, реакции послужило недоверие к автору статьи. «Я ничего не могу сказать о деятельности А.Г. Назарчука, так как не знаком(а) с ней. Что же касается автора, то он мне глубоко антипатичен», – такова примерная формулировка ответов второй группы». [Доронина, 2002, с. 76]. Этот результат важен с той точки зрения, что намерение автоматически не влечет результат, в этом смысле потенциальная обидность не влечет автоматически обиду фактическую, даже если лицо обратилось в суд. Принято презюмировать, что факт обращения в суд свидетельствует о том, что лицо чувствует обиду или, другими словами, чувствует нравственные и физические страдания, но, на наш взгляд, это необязательно.

По нашему мнению, стратегия дискредитации не сводима к способу построения текста или высказывания, так как дискредитация – это вид интенции, которая является так же, как и текст (высказывание), составной частью речевого действия, одним из условий его функционирования. Эта стратегия не может в большинстве случаев быть извлечена непосредственно из текста (из того, как он построен). Встает вопрос, при каких условиях высказывание «Создается впечатление, что нам навязывается именно определенная национальная политика – антирусская» (пример из [Гридина, Третьякова, 2002, с. 60]) будет направлено на умаление чести и достоинства лица? По нашему мнению, только при условии неискренности пишущего, только при таком условии данное высказывание может быть порождено с целью дискредитации, в противном случае это искренняя оценка какого‑то Х‑а, оценки, как известно, допустимы, чего бы они ни касались.

Отметим, что выше мы охарактеризовали логические возможности теории, принимаемой при квалификации оскорбления, следствие этой теории – невозможность обоснования, почему фраза «Вы плохой человек!» не является оскорбительной. Причина невозможности, на наш взгляд, заключается в неясности границ категории «стратегия дискредитации», с одной стороны, и в отождествлении оскорбления с возможностью нанести обиду, с другой. Фактически же вряд ли кто из лингвистов в экспертном исследовании будет доказывать факт потенциальной оскорбительности названной фразы, скорее, он в данном случае примет правило, что данная фраза не является оскорбительной в силу того, что все слова, в нее входящие, в литературном языке нормативны, а потому не могут нанести оскорбление. (Отметим, что в данном случае применяется такая же логика, что и описана выше, а именно средства уравниваются с коммуникативным взаимодействием.)

Вторая черта исследований, связанных с описанием оскорбления, заключается в том, что существующие описания ведут к конвенциональным решениям проблемы. Конвенциональным решениям мы противопоставляем решения описательные. Сущность конвенционального подхода связана с тем, что квалификация тех или иных явлений лишь опосредованно связана с реальными свойствами объектов. Теории, построенные конвенционально, являются теориями с неявным определением терминов. Их сущность наглядно иллюстрируется следующим примером: «высказывание «Точка плавления свинца приблизительно равна 335 ºС» представляет собой часть определения понятия «свинец» (подсказанного индуктивным опытом) и поэтому не может быть опровергнуто. Вещество, похожее на свинец во всех других отношениях, но имеющее иную точку плавления, просто не будет свинцом» [Поппер, 1983, с.107]. Неприличная форма, например, при таком подходе будет представлять собой установленный на основе научной конвенции список слов и выражений. Приличным при этом будет являться то, что не входит в данный список. Разновидности конвенциональных решений могут быть следующими:

1. Квалификация при помощи авторитета.

2. Квалификация путем договоренности.

В первом случае мы сталкиваемся с авторитетом силы, большинства, науки и, наконец, личности, во втором – с прямой или стихийной договоренностью о том, что считать хорошим, а что плохим или что считать приличной формой, а что нет. Достаточно ясно конвенциональный принцип в современной экспертной деятельности сформулирован Н.Д. Голевым: «на практике легитимность оценок «обеспечивается» авторитетностью , которая существует, на наш взгляд, в двух важнейших проявлениях: во‑первых, в той или иной форме конвенциальности (или ее функциональными эквивалентами типа официального признания, общепринятости, традиционности, академичности, «центральности» органа, коллегиальности издания, статуса издания, распространенности, в некотором смысле выводимой из массовости тиража, и т.п.) и, во‑вторых, в наличии прецедентных процессуальных действий и решений , выступающих опорой для принятия последующих действий и решений» [Голев, 2002, с. 26]. Конвенционализм в лингвистике, по нашему мнению, производен от принципа эссенциализма, где значимыми признаются вопросы о сущности оскорбления, а фактически – об употреблении слова «оскорбление» по отношению к фрагментам реальности, поэтому всегда возникает необходимость в конвенциональном ограничении употребления слов по отношению к этим фрагментам.

Таким образом, например, понятие неприличной формы стремится к конвенциональному определению, а именно к типам высказываний: «Можно считать неприличной формой факты типа Х и нельзя считать неприличной формой факты типа У».

Таким образом, принцип эссенциализма, согласно которому слова и понятия обозначают вещи со сходными сущностями, порождает конвенциональное решение проблемы оскорбления, которое заключается в том, что мы решаем, как ограничить употребление слова «оскорбление» по отношению к каким‑то фрагментам действительности, называя это ограничение истинным научно‑лингвистическим значением термина «оскорбление».

С точки зрения методологического номинализма слова и их значения не важны, важными являются описательные высказывания об объекте, которые могут быть истинными или ложными. («Высказывание о точке плавления свинца как научное высказывание является синтетическим. Оно говорит, в частности о том, что элемент с данной атомной структурой (атомным числом 82) всегда имеет данную точку плавления независимо от того, какое имя мы можем дать этому элементу» [Поппер, 1983, с. 107]).

В лингвистических работах, описывающих феномен оскорбления, конвенциональный подход на теоретическом уровне обосновывается следующим образом. Во‑первых, с точки зрения онтологии права. Конвенциональный принцип связывается с характером построения юридической нормы (или у же – директивных высказываний). Это фактор, безусловно, носит принципиальный характер, и его мы уже обсуждали, здесь все‑таки еще раз отметим, что директивы всегда формулируются относительно фактов, и принцип соответствия высказывания действительности не отрицается правом.

Во‑вторых, конвенционализм обосновывается онтологически и признается необходимым следствием недискретного характера языка, что, безусловно, верно, язык в каком‑то смысле недискретен, хотя бы в том смысле, что в нем автоматически – «при первом просмотре» – не обнаруживаются симметричные классификации единиц.[33]Но, даже если язык – это процесс, такой же, как процесс горения или смерти, это еще, по нашему мнению, не влечет необходимости признания конвенциональной теории истины. Еще раз подчеркнем, что конвенционализм вытекает из принципа эссенциализма[34], который придает бо льшую ценность словам и выражениям, нежели истинным и ложным высказываниям (напомним, что вопрос о том, что есть Х на самом деле, признается, более значимым, чем вопрос о том, что происходит)[35].

В прикладном аспекте конвенциональный принцип не является эксплицитным, скорее, на интенционально‑исследовательском уровне (уровне принятия теорий и прикладных решений) работы, посвященные исследованию оскорбления, направлены на объективное описание «положения дел» в сфере оскорбления. Однако на уровне того результата, который имеется на выходе, они не выходят за рамки описаний, ведущих к выработке конвенций по поводу того, что такое оскорбление или что такое неприличная форма.

Наиболее ярко этот принцип развивается в теоретических работах, которые ориентированы на принятие экспертных решений, а также в экспертных заключениях по делам об оскорблении. Конвенциональному «разрешению» подвергаются два концепта: «оскорбительность» либо «оскорбление» и «неприличная форма». Все исследования инвективного функционирования русского языка можно условно разделить на статистические и нестатистические (условно – качественные), отметим, что оба этих типа конвенциональны по своей природе. Опишем последовательно два выделенных типа.

Статистический подход в большей степени применяется при лексикоцентрическом подходе к оскорблению, реже при ее текстоцентрическом исследовании [Доронина, 2004].

Эксплицитно статистический подход проявляется в тех исследованиях, которые основаны на опросе или лингвистическом эксперименте. Напомним (см. раздел 1.4.3.2.), что при интерпретации эксперимента лингвист вынужден опираться на оценочные категории «большая степень», «достаточно большая», «низкая» степень. Конвенциональный характер статистических описаний очевиден: перевод непрерывной числовой шкалы в двузначную категорию «оскорбительно / неоскорбительно» требует выбора определенного числового значения. Предположим, что в результате эксперимента числовые значения степени оскорбительности произвольно взятых лексем, рассчитываемые как отношение положительных ответов (ответов, имеющих значение «оскорбительно») к общему количеству ответов, расположились непрерывно от 0 до 1. Как определить, что перед нами оскорбительная лексема? Можно, конечно, поступить, используя юридические принципы: считать лексему оскорбительной, если количество ответов «да» составляет не менее 50%, таким образом, если количество ответов со значением «оскорбительно» будет равняться 49,9%, то перед нами неинвективная лексема. Очевидно, что такой подход не более чем конвенция (иное решение представлено в следующем разделе).

Отметим все же, что у категории «степень оскорбительности» присутствует и описательный уровень: частотное распределение «степеней предрасположенности обижать» лексем русского языка – это объективный показатель, который может быть связан со степенью предрасположенности того или иного инвективного средства порождать в психике адресата состояние обиды. Мы можем изучать изменения этого показателя во времени, выдвигать гипотезы о характере его обусловленности, иными словами, пытаться качественно его интерпретировать. Также мы должны ответить и на вопросы количественного плана: «Каково необходимое количество реципиентов для того, чтобы мы получили надежное частотное распределение параметра «оскорбительность?». В прикладном аспекте неизбежен вопрос: насколько часто необходимо проводить статистические исследования лексического материала, чтобы наши данные не устаревали.

Качественные (нестатистические) исследования, по нашему мнению, представляют собой процедуру формирования экстенсионала понятий «оскорбление» и «неприличная форма» и, как мы отметили, в силу неэффективности принципа эссенциализма не могут иметь неконвенционального характера. Такие описания являются свернутыми (имплицитными) статистическими описаниями, где количество информантов, отвечающих на вопрос положительно равно количеству информантов, способных разделить интуицию конкретного исследователя по поводу оскорбительности той или иной фразы.

В следующих разделах мы попытаемся дать фактическое описание феномену оскорбления и феномену неприличной формы, добавим, однако, следующее: фактическое в данном случае не равно «окончательно истинному», но равно более предпочтительному на данном этапе объяснению в силу того, что это объяснение способно описать большее количество фактов. Фактически же данное описание (равно как и все описания в настоящем исследовании) является опровержимым предположением, которое принимается в силу его бо льших объяснительных возможностей[36]относительно других предположений. Если данное объяснение окажется ложным, то его необходимо будет отбросить как описание, которое не соответствует действительности.