Деяний в трудах историков эпохи Николая I (Н.А. Полевой и М.П. Погодин)

// Вестник РУДН. Серия «История России». 2004. № 3. С. 167-174.

Русская историография Петра I и его эпохи начинает вглядываться в свое собственное прошлое уже в середине позапрошлого века. В конце 1860-х - начале 1870-х гг. в связи с завершением публикации томов «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьева, посвященных царствованию Петра Алексеевича, и наступившим вскоре 200-летним юбиле­ем царя-реформатора, изучение его деяний дополняется серьезной «рефлексией рефлек­сии» о Петре, сама история восприятия и осмысления петровских преобразований стано­вится одним из набирающих силу направлений в истории общественного сознания и исто­рической науки в нашей стране ….

В николаевскую эпоху поклонение Петру Великому в Российской империи приобрело характер официального культа. Вместе с тем и общественный интерес к этой исторической личности и ее деяниям был велик. Вспомним хотя бы о том месте, которое данная тема за­нимала в спорах между западниками и славянофилами. …...

В этом смысле показателен пример М.П. Погодина. Занимаясь изучением петровской эпохи и личности самого царя, он увлекся темой не только как ученый, но и как художник. Первым опытом ее целостного осмысления для него стала не статья или монография, а на­писанная им в середине 1831 г. трагедия «Петр - настоящий художественный панегирик царю-реформатору. Документальной основой произведения стали материалы розыскного дела и суда над царевичем Алексеем, впервые напечатанные еще в 1718 г. при Петре и, конечно, отразившие сугубо официальную точку зрения на всю эту историческую драму.

В 1843 г. в Петербурге вышла из печати в четырех частях «История Петра Великого» Николая Алексеевича Полевого (1796 - 1846). …

….Касаясь существующих мнений о Петре, он, прежде всего, констатировал полное еди­нодушие всех, «европейцев и соотечественников», в том, что «Петр был одним из досто­памятных явлений человечества».

Говоря о Полевом как историке петровского царствования и его основном труде, посвя­щенном тому времени - «Истории Петра Великого», нельзя не увидеть тесную связь этого сочинения с традицией XVIII в. …. Николай Алексеевич пошел едва ли не дальше авторов ХУШ века в прославлении и возвышении Петра I. Отметив, что имена «великих» нередко бывали, как чрезмерно расточаемы, так и оспариваемы впоследствии, он реши­тельно выводил Петра из этого ряда исторических деятелей, утверждая, что применительно к нему действует иная закономерность: «Чем более удаляется от нас исполинский образ его, тем он громаднее становится, тем явнее спадает с него все тленное, все земное, все челове­ческое, и тем ярче светит в нем знамение неба, являющее "избранника Божия" и название "великого" кажется нам для него уже недостаточным».

Превращая царя-реформатора в ключевую и чудодейственную фигуру всей истории страны, Полевой утверждал, что окончательно Петр I может быть постигнут лишь вместе с постижением судьбы России. Речь шла о необходимости постижения божественного за­мысла в отношении России, которой, по словам автора, провидение приготовило «великое дело в истории человечества». Орудием провиденциальной воли и стал Петр: «он родился предназначенный, он совершил предопределение Божие...». В таком контексте совершенно логичным было следующее умозаключение: «Указывать на ошибки его нельзя, ибо мы не знаем: не кажется ли нам ошибкою то, что необходимо в будущем, для нас еще не настав­шем, но что он уже провидел. Дела и мысли Петра Великого были не только на его век, но на всю будущую историю России после него».

Вместе с тем Полевой все-таки допускал саму возможность обсуждения «недостатков» Петра, объясняя их тем, что, став «избранником провидения», он оставался человеком, отли­чаясь, например, «пылкостью характера». Другие традиционные упреки в адрес Петра (из­лишнее пристрастие к воинской славе, недостаток истинного благочестия, жестокость и при­страстие к иностранному) Николай Алексеевич был склонен отвергать как несостоятельные. Так, касаясь иностранных заимствований, он писал, что, перенимая чужое, Петр «всегда оста­вался верен русскому духу, русской вере, русскому характеру, тщательно отделяя все, что могло перейти в Россию вредного, и только полезное оценивал, принимал, переносил он в Россию». И все-таки здесь не обошлось без излишеств. «Зло проникло с добром - таков закон всего в мире». Но, во-первых, вину за это Полевой возлагал на преемников царя-реформатора; во-вторых, еще раз задавался вопросом: «зло ли то, что нам кажется злом?». Иначе говоря, можно ли вообще простым смертным даже в XIX в. понять замыслы и поступки Петра?

Позиция Полевого по вопросу о связи деятельности царя-реформатора с развитием до­петровской России отличалась известной двойственностью, находя порой выражение во взаимоисключающих суждениях. С одной стороны, Петр, согласно Полевому, был вооб­ще несопоставим не только со своими предшественниками, но и с теми, кто его окружал и помогал ему в преобразованиях - со своими соратниками. И подобный вывод выглядел вполне закономерно в рамках выдвинутого Николаем Алексеевичем тезиса о том, что Петр начинал с чистого листа: «он создавал Россию, и то состояние, в каком он застал ее, не могло дать ему людей, которые вполне понимали бы его мысли, вполне совершали бы дела его. Все создавал он – дела, средства, деятелей» (курсив везде мой - Д. С ). Если «с ним все были хороши», то все его соратники становились «равно бессильными», едва пе­реставали «действовать ими ум и воля Петра» С другой стороны, касаясь истоков пет­ровских преобразований, Полевой находил их прецеденты в деятельности первых Рома­новых. «Бесспорно, что уже само собою наступало время необходимого преобразования древней России: царь Михаил начинал учреждение регулярных войск, основал Аптекар­ский приказ, искал руд; сын его, царь Алексей продолжал устройство регулярных полков, приглашал иностранцев в Россию, начинал кораблестроение; царь Феодор уничтожил местничество, заботился об устройстве войска, заводил училища; он и отец его посылали послов своих в Европу искать дружбы и союза западных государей, а София уже вступила в первый союз с европейскими монархами...».

Чем стала Россия спустя сорок лет, в результате деятельности Петра? «Вы видите, - писал Полевой, - европейское государство, проникнутое порывом умственного образования...» Его внешние враги повержены, а внутренняя «крамола» уничтожена. «Все оживляется наукою, просвещением, образованием, торговлею... Суеверие и изуверство лишены своих сил. Сила и власть теократии не существует. Образованность проникла в быт народный... Законы приво­дятся в стройную систему. Закон, а не произвол судьи и дьяка, заседает в суде».

….Всю сложнейшую проблематику взаимодействия личности и деятельности Петра с рос­сийской действительностью, Полевой укладывал в простую схему, очень характерную для мифологического мышления. Николай Алексеевич с большим пафосом писал о противостоя­нии в эпоху Петра «невежества» и «просвещения»: если главным препятствием на пути пре­образования страны было «невежество», то «единственным средством успеха» - «просвеще­ние». В этом контексте и победа, одержанная над мятежными стрельцами правительствен­ными войсками 17 июня 1698 г. на берегу Истры, близ Воскресенского монастыря, приобре­тала символический смысл: «Бой между невежеством и образованием, между суеверием и просвещением был решен у стен знаменитой обители Никона, и решен - навсегда».

Дело царевича Алексея интерпретировалось в рамках официальной версии, изложенной еще в 1718 г., но только с большим пафосом и недоумением по поводу возможных сомне­ний: «...Кто дерзнет осудить великого, если даже он решился вознести карающий меч пра­восудия на сына своего? Как? Вы не чувствуете грозного величия его жертвы? Вы забыли, чем угрожал Алексей России? Здесь Петр выше человека, а вы смеете осуждать его!». Под­водя общие итоги рассмотрению дел Петровых, Полевой писал, что, нельзя не убедиться в их исторической необходимости «для жизни русской земли», причем «так именно, как они были, а не иначе»

В то время, когда Н.А. Полевой задумывал и писал свою «Историю Петра Великого», этой же темой уже занимался Михаил Петрович Погодин (1800-1875), с юных лет прояв­лявший заметный интерес к личности и деяниям царя-реформатора. В лице Погодина, с 1836 г. занимавшего учрежденную по уставу 1835 г. кафедру профессора российской исто­рии Московского университета, Полевой встретил наиболее серьезного соперника на по­четном поприще изучения «дел Петровых» при том, что отношения двух историков и жур­налистов были далеки от безоблачного состояния.

…Статья Погодина и труд Полевого во многом перекликаются. Панегирик Погодина ус­тупает безудержным похвалам Полевого только в объеме. «Нынешняя Россия ... есть произведение Петра Великого»; а его фигура «даже застит нам древнюю историю», столь любимую, к слову сказать, самим Михаилом Петровичем. Но что поделать, приходится в известной мере поступаться и давними привязанностями, когда, пытаясь представить царствование Петра «в одной общей картине, определить его значение в системе русской и европейской истории, невольно чувствуешь трепет, падаешь духом, и не знаешь с чего начать, что сказать и что умолчать. ...Мысль устает летать от одного предмета к другому, и удивленная, изнеможенная, приходит в замешательство останавливается». Лучше о состоянии духа автора статьи «Петр Великий», как и вообще о господствовавшем тогда взгляде на Петра, и не сказать.

Вместе с тем статья Погодина, как и сочинение Полевого, несет в себе косвенные свиде­тельства существования некой «ереси», правда, неоформленной и безличной". Знамена­тельно, однако, что оба панегириста признают наличие в русском обществе разномыслия, спора о Петре и его наследии. Главный аргумент сомневающихся Погодин сначала передает в форме осторожного вопроса: не лучше бы было осуществлять преобразования «не так быстро, не с таким насилием, по-иному?». Лишь затем он формулирует их главное обвине­ние: Петр, дескать, «введя европейскую цивилизацию, поразил русскую национальность».

….Вопрос о том, «в каком отношении» были петровские «учреждения к прежним», оста­вался, с точки зрения Погодина, ключевым для понимания эпохи Петра ив 1841 г. Но в статье «Петр Великий» Погодин даже несколько перегибал палку в обратном направле­нии, склоняясь к тому, что многие нововведения Петра «суть не что иное, как древние постановления, имеющие глубокий корень в русской почве, только в новых формах, с новыми именами». В общем же получалось, что «Петр Первый был во многих случаях только великим исполнителем, довершителем, который в своей душе, в своем уме, нашел запросы, содержавшиеся в его народе и естественных отношениях его государства к про­чим, - нашел, взалкал и решился удовлетворить их, разумеется, по личному своему ус­мотрению». Такой подход к изучению Петра и его эпохи возвращал, по мысли, Погодина, «подобающую честь и нашей древней истории». Выяснялось, что если фигура царя- преобразователя и «застит нам древнюю историю», то лишь вследствие «легкомысленно­го и опрометчивого невежества», «близорукости» тех, кто не видит «из-за Петра Первого» ее подлинного значения, «полагая, в слепоте своей, что первое государство мира... роди­лось в одночасье, что Петр действовал случайно, что колосс может держаться на песке или воздухе, что сумма может быть без слагаемых».

…Таким образом, несмотря на определенные сдвиги в сторону рационалистического ос­мысления Петра и его эпохи, М.П.Погодину, как и Н.А. Полевому, было в значительной степени присуще мифологическое видение этой исторической фигуры, в рамках которого вполне допустимы несовместимые суждения и оценки.