Изменение характера генерации будущего

Человек будущего, как его определяет А. Тоффлер, постоянно меняется. Более того, человек разного типа соотносится с «тремя волнами» развития современного общества. В самом деле:

‑ человек прошлого – это человек, созданный до промышленного типа мегамашинами. Вне таких мегамашин человек не мог получить полного развития, вне этих мегамашин он не понятен как уникальность;

‑ человек настоящего – это человек технических мегамашин. Он многообразен не только культурно-личностно, но и технически. Между тем его становление как типа человека показывает прогрессирующее угнетение человеческой компоненты в психотехническом комплексе мегамашины. Таким образом, человек настоящего – это явление европейской культуры, он создается и варьируется в рамках метамашинной системы Европы в эпоху Возрождения;

‑ человек будущего – это человек, воспитывающийся в рамках так называемого «футурошока». Перед ним существенная опасность – стать потребителем. Потребитель и массовая культура – это та среда, в которой (и из которой) человек будущего создает новые типы пространств.

Абстрагируясь от факта сосуществования трех типов в современной модели мира, можно предполагать, что каждый из них в свое время предполагает свои типы формирования будущего по разным механизмам.

Люди прошлого в допромышленную эпоху представляют собой развитие первой волны, они объединяются в группы по этническому или религиозному принципу. Эта модель становления будущего рассматривается в теории этноса Л. Н. Гумилева. Очевидно, такое развитие возможно и в наше время, но время реализации такого проекта в прошлом слишком велико для настоящего, поэтому, дабы осуществиться, он должен «заимствовать» новые, его ускоряющие компоненты, как, например, православие заимствует телевизор и компьютер, создает эстрадные ансамбли, в которых поют священники, а в католических храмах ставят игровые автоматы. Иначе эту тенденцию используют более динамичные компоненты развития, т. е. настоящее и будущее общество.

Люди будущего промышленной системы, которые сейчас стали людьми настоящего, осуществляют перестройку общества на основе распространения технического принципа на все общество (механический, пневматический, паровой, электрический, полупроводниковый и прочие). Этот мир возникает в какой-то точке производства и распространяется на все окружающее такого человека. Так что промышленный мир как бы разворачивается из себя, из малого сегмента, который воспроизводит все прочее по аналогии с сегментом. Реально это произошло только с принципом механики, которая становится в новое время эталоном и мышления (алгоритм открытия и мышления), и моделью мира (Лаплас) и человека (человек-машина). Остальным принципам, по-видимому, «не хватило времени». Этот мир построен как иерархическая, однородная система, в которой господствует разделение труда, характерное для исходной отрасли труда, где принцип возникает.

Люди будущего мира будущего А. Тоффлера относятся к миру, который переживает коммуникативную революцию, т. е. общество как таковое исчезает, появляется система точек, коммуникативных узлов, в каждом из которых находится человек, способный генерировать принцип, и вся система в целом становится «ризомной», т. е. не иерархичной. Производство распадается на производителей, находящихся дома, «надомники» делают работу не столько из-за денег, сколько из-за потребности в коммуникации.

Нам, живущим в России, еще далеко до таких моделей, тем не менее по поводу будущего будущего можно сделать определенные выводы: человек будущего в будущем должен придумывать новый принцип, реализация которого переходит в иные руки. Общество будущего уже существует как система, отработавшая реализацию принципов. Такой системе нужен человек как творческая генерация.

Налицо существенное сужение функционала человека, а также ускорение развития будущего. Можно сказать, что будущее становится настолько стремительно, что даже человек будущего не всегда за ним успевает, будущее становится подлинно виртуальным, и человек не успевает в нем пожить, он в него только играет.

Очевидно, что такое будущее возникает быстро, развивается стремительнее и эффективнее во всех отношениях, кроме воздействия на человека. Дабы существовать, такое будущее должно «разработать» систему адаптации массового потребителя к себе самому и к массе новых поколений такого будущего, что и делает реклама и массовая культура в целом.

Отступим на шаг и посмотрим, как с такого рода будущим работают российская и японская культурные системы.

В России государственная система стремится реализовать новый принцип предельно широко, подрывая тем самым собственное основание магамашины. Словно мегамашина забывает свое родство и «рубит сук, на котором сидит». В Японии реализация нового принципа происходит путем его «прививки» на древо традиции, когда соединяются сразу несколько уровней преобразования. В Японии новый принцип становится новой подсистемой и новым сегментом мира, но подсистемой японского мира, причем сделанного именно японцем и по-японски. Как показывает опыт индустриализации Китая, там происходит нечто подобное. Оказывается, «прививка» нового эффективнее, чем «революция».

Следовательно, характер формирования будущего меняется по мере развертывания «трех волн» развития общества, а идея членения людей на три типа устаревает. Встает вопрос, а не устаревает ли она принципиально, т. е. возможно ли в настоящее время будущее одного типа, или в наше время «будущее будущего» слишком быстро развивается и не может существенным образом «прикрепиться» к человеку, более того, оно проходит мимо массы, следовательно, дабы возникнуть не просто проекту, но обществу будущего, «будущее будущее» должно «вступить в коалицию» с будущем прошлого и будущим настоящего.

В контексте модернизаций мегамашин ХХ в. можно проследить два типа заимствования: во-первых, тип России, когда старого типа мегамашина принимает новые принципы и модернизируется на этом основании, во-вторых, когда происходит приобретение принципов нового как системных, с перестройкой принципов самой мегамашины, тогда получается, что модернизируется мегамашина.

В эпоху Октября в России возникает так называемая «культура 2», которая на основе конструктивизма создает новый тип культуры, но ее идеи используются системой и поглощаются. Бюрократическая система начинает работать лучше и быстрее, но затем, когда вокруг принимаются радикальные принципы, вновь отстает. Иерархическая структура России в течение ХХ в. существенно не меняется. Каждое новое заимствование принципов только разрушает само основание мегамашины. Тем не менее доминирует принцип: старое использует новое.

На Западе развитие исходно идет по принципу, возникает новая система, которая и лидирует. Новая система вбирает в себя, как в Америке, старые элементы, преобразуя их. Новое использует старое.

Здесь развитие идет в жесткой конкуренции между версиями новой системы. Для такого развития необходима конкуренция разных версий. Именно конкуренция, для которой созданы условия равноправной борьбы, становится критерием «выживания» версии. Монополизация для такой системы является мощным тормозом, что косвенно и демонстрирует российский опыт.

В Японии господствует иной принцип. Здесь основание продолжается в самом заимствовании, мегамашина сохраняет специфические национальные черты, благодаря чему и происходит «японское чудо». Преобразуя принцип, система становится способной продолжать его по-своему. Если в российской системе господствует принцип ДИП (догнать и перегнать), то в японской появляется самодвижение, гармонизация нового и национального. Кроме эффекта в развитии и темпе, этот тип развития предполагает, что, несмотря на сохранении старого, появляется новое, население переносит такое развитие гораздо лояльнее.

В России будущее, таким образом, замкнуто рамками иерархии. На Западе будущее становится надсистемой, а прошлое фрагментами его, т. е. будущее распараллеливается, а в Японии происходит синтез прошлого и будущего в вариант системы. Отметим, что в перспективе синтезирующего начала будущего именно японский вариант может привести к лидерству.